Текст книги "Гоголь и его души (СИ)"

Автор книги: Сергей Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Сергей Кузнецов

Гоголь и его души

Комедия в 6 сценах.

Действующие лица:

Гоголь Николай Васильевич – автор поэмы «Мёртвые души».

Персонажи поэмы «Мёртвые души»:

Чичиков Павел Иванович – сидит вразвалку, в галстуке-бабочке, с жеманными манерами, с хитрым взглядом. В руках несессер.

Ноздрёв – беспардонный, громко говорит, подвижен, постоянно врёт, одет небрежно, волосы взъерошены, слегка пьян.

Манилов – «глаза сладкие, как сахар», манеры заискивающие, мечтатель. В руках цветок.

Собакевич Михайло Семёнович – неуклюж, одет мешковато.

Плюшкин – в джинсах с дырками на коленях, в заплатах, на плечах женский пуховой платок, на голове шляпа поверх головного платка.

Коробочка Настасья Петровна – в возрасте. На голове чепец.

На сцене единственный стул со спинкой. Действие происходит в наше время. Гоголь по очереди встречается с персонажами своей поэмы «Мёртвые души».

Сцена 1

Чичиков и Гоголь

Чичиков и Гоголь спорят между собой об исторической роли литературы Гоголя и о судьбе его персонажей. Чичиков начинает дискуссию вежливо, с претензией на особое знание, потом сходит на нахальный тон и фамильярное обращение. Гоголь не может понять значение своих персонажей и их живучесть в современных условиях.

(Входит Чичиков, обращается к зрителям).

Чичиков. Милостивые господа, позвольте представиться! (Делает поклон зрителям.) Чичиков! (Манерно раскланивается.) Павел Иванович! (Ещё один поклон.) Бизнесмен… предприниматель… (Садится на стул вразвалку, ставит несессер на пол, достаёт из внутреннего кармана пилочку для ногтей и начинает обрабатывать ногти.)

Надеюсь, вы слышали о моих похождениях в прошлом. Но! (Палец вверх.) Время идёт… прошлое осталось в прошлом. А что же ныне? Вот вопрос…

(Входит Гоголь и начинает растерянно ходить вокруг Чичикова).

Гоголь. Ба, Павел Иванович, вы ли это? Какими судьбами?

Чичиков. Проездом… проездом… в город Н-ск. По делам, знаете ли…

Гоголь. Полноте, сударь… Каковы же дела ваши нынче?

Чичиков. Бизнес… да… бизнес.

Гоголь. Понимаю-понимаю. Даже сразу вижу, что бизнес ваш успешен. А встречаетесь ли с нашими? Со старыми знакомыми…

Чичиков. Временами… Занят-с… Старики-то уж не те… возраст, нельзя забывать.

Гоголь. Интересно, как живёте? Позвольте осведомиться…

Чичиков. А можно и осведомиться… можно и поговорить… (Встаёт, прохаживается, снова садится.) Есть ведь о чём. Давно хотел и сам…

Гоголь. За столько лет, что мы с вами, так сказать, знакомы – всё не удавалось поговорить по душам.

Чичиков. Позвольте поправить вас – не по душАм, а по дУшам. Мне эта тема ближе как-то…

Гоголь. А хоть бы и так, слушаю вас. Интересно. И что же?

Чичиков. Драгоценнейший вы наш, Николай Васильевич! Уж давно хотел вам сообщить «пренеприятнейшее известие». Я это ваше произведение, с позволения сказать, ну… «души… мёртвые»… вообще не понимаю. Хоть сам там активно участвую.

Гоголь. Так-так. Продолжайте.

Чичиков. Вы вот, уважаемый Николай Васильевич, текстов-то своих уж много написали-с. А осознать-то значения своего труда не можете-с. Не получается это у вас. Уж простите меня великодушно, дорогой автор. Я, само собой разумеется, всего лишь ничтожный коллежский советник, да к тому же ваш простой персонаж. Нас-то, персонажей, на страницах много… А вы, несомненно, величина мировая. Это уж так! Но мнение своё я имею по разному поводу, и не премину его высказать. Уж простите меня ещё раз.

Гоголь. Ничего-ничего, милостивый государь. Мне ваше мнение как раз даже интересно.

Чичиков(пафосно). Тогда извольте выслушать. Я знаю, что вы солидный писатель. Да-да, конечно. Ваши творения бессмертны, переведены на многие языки. Это да! Только вот зачем всё это? Как осознать-с? Сами-то ведаете?

Гоголь. А что тут ведать-то? Литература… жизнь народа… характеры... старался правдиво.

Чичиков. А вот и не так-с. Многих своих героев вы угадали, да. Но, смею вас заверить, бессознательно-с… просто попали пальцем в небо. (Жест пальцем в небо.) Да и насчёт правдивости – как-то не получается.

Гоголь. Отчего же не получается насчёт правдивости, позвольте осведомиться? Хм… Однако! Разговор приобретает неожиданный поворот. Персонаж критикует своего автора. Не бывало ещё такого. Интересно. И что же вы такого осознали, чего не понял я?

Чичиков. А осознал я неправильность вашей, с позволения сказать, поэмы… Одно слово «поэма» уже настораживает. Ни одного стиха нет, а оно поэма… (Смеётся.)

Гоголь. Да так уж родилось, так я решил, так тому и быть.

Чичиков. «Я так решил»? Это до издания книги вы можете что-то решать, пока текст в черновиках и в рукописи. А уж после – ни-ни! Не ваше! Книжечка напечатана – всё, руками не трогать и, тем более, в печку не совать!

Гоголь. Ого! Какой вы, Павел Иванович, стали самостоятельный.

Чичиков. Каждый персонаж рано или поздно становится самостоятельным. Пора бы вам, сударь, это уже и понять. Давно ведь пишете. Опыт имеется. Первый признак автора-классика – это когда его персонажи начинают «гулять» сами по себе. Оторвались вы, сударь, от жизни. Всё по Италиям разъезжали, по Неаполям. Хотели удивить мир сочинением о хитром аферисте? Вам бы по поварской части лучше пойти, а не по литературной. Вот с пастой итальянской у вас получилось получше, чем с «душами». На кухне-с… там бы свои таланты и проявляли.

Гоголь. Что ж вы, сударь, мешаете «кислое с пресным», кухню с литературой?

Чичиков. А вот уж так. Я ведь честный предприниматель, а не пройдоха какой-то. А вы меня как изобразили? Я ведь законов не нарушал, действовал только и исключительно в рамках… так сказать. А у вас выгляжу как беспринципный прохвост.

Гоголь. Милостивый государь! Почему вы вообще позволяете себе такой тон в разговоре со мной? Вы ведь мой персонаж. Вы обязаны говорить то, что я вкладываю в ваши уста. То, что я написал для вас. Вот и извольте не фамильярничать и не гнать «отсебятину». Только по тексту, по авторскому тексту. Извольте уважать авторские права!

Чичиков. Авторские права? О, да! Они, конечно, существуют… а только зачем вы, сударь мой, нас всех описали такими глупыми и жадными? Разве мы такие?

Гоголь. Я вас всех такими увидел. Все вы сатирические персонажи. Вот так!

Чичиков. Вам бы, сударь, писать простые сказки… А вы взялись сочинять про сказки ревизские. Тут ведь соображать надо. А не просто так. Система налогообложения – часть государства. А вы всё шуточки свои шутить продолжаете.

В простых сказках можно ведь размахнуться с фантазией. Ну, там про серого волка… про царевну… А вы?

Вот где вы видели, чтобы нормальный человек хотел построить огромный и ненужный мост у себя в усадьбе? А вы Манилова – человек-то ведь реалист, прагматик – заставили произносить такую чепуху. А он ведь планировал будущее… И сына его обозвали весьма неблагозвучно, Фемистоклюсом. Экая безвкусица!

Гоголь. Вы все персонажи сатирические и отрицательные. Повторяю вам. Может быть, вам Собакевич нравится?

Чичиков. Что значит «нравится-не нравится»? Я про Собакевича ничего плохого сказать не могу. Солидный человек, предприниматель. Денег на ветер не бросает. Хозяйственный. А вы его каким-то стяжателем изобразили. Отчего ж так? Его бы директором банка… да чего уж там, директором самого главного банка в стране поставить. Он бы уж Родину не продал…

Гоголь. Ну… не знаю. Хозяйственный? Не думаю.

Чичиков. А Коробочка? Какая гостеприимная женщина. Ну, в возрасте… старушка. А как она меня угощала! Вот уж действительно щедра! До сих пор помню… А вы её изобразили совершенно глупой. Зачем?

Гоголь. Таков её характер.

Чичиков. А Ноздрёв? Ведь это храбрец. Решительнейший человек! Украсил бы и современную армию. Я бы его поставил главнокомандующим всех войск. А вы его изобразили просто пьяницей. Разве такие главнокомандующие бывают? Моветон, мсье!

Гоголь. Что, уж совсем ничего не угадал? Таково ваше мнение? Всё неправильно?

Чичиков. Ну… отчего ж всё? Дороги угадал. Это факт. Ничего не скажу – угадал точнёхонько. Уж поездил я по ним в своей бричке… Дороги наши – дрянь. Были и есть. Не поспоришь никак. Не умели строить, и не умеем. Да в умении ли дело? Тут неплохо бы опять же Собакевича спросить, если, конечно, его обер-прокурором поставить. Он бы порядок навёл враз. Умение строить пришло бы моментально. Кабы Собакевича обер-прокурором – то дороги построились бы сами собой, и мосты будущего для Манилова тоже. Даже не знаю, честно говоря, какая роль бы ему пришлась более кстати. Да только вы на его счёт выразились по-другому. Да-с.

Гоголь. Я выразился, как посчитал нужным. Нет смысла обсуждать.

Чичиков. Смысл обсуждать – он есть всегда. Особенно когда вы бережливых людей в своей «поэме» выставляете скрягами.

Гоголь. Это кто ж такой бережливый? Уж не Плюшкин ли? Не о нём ли речь?

Чичиков. Он самый, о нём и речь. Плюшкин, дорогой Николай, это самый лучший кандидат в премьеры, во все времена и поныне. Это я Вам точно говорю. Экономнейший сберегатель ценностей. Поставь такого блюсти казну, так он её не то что сохранит – приумножит, будьте спокойны. Сам ничего не украдёт и другим не позволит. А вы нарядили его в рванину и изобразили крохобором. Транжирите ценные кадры, я бы так сказал. Негосударственный подход.

Гоголь. Да-да-да… Вот у меня уже и возникло желание переписать кое-какие главы.

Чичиков. Что «да-да-да»? Николай, да вы вон хоть у Коробочки спросите. Ну, скукотища ваши «Мёртвые души».

Гоголь. Так-таки ничего в поэме вам не нравится, милостивый государь? Совсем?

Чичиков. Ну, отчего ж? Есть кое-что и толковое. (Принимает ещё более вальяжную позу.) Николай, есть у тебя в поэме одно приятное место, этого уж не скрою. Это где ты описываешь моё сходство с Наполеоном… «особенно в профиль». (Поворачивается и показывает себя «в профиль».) Приятно-приятно, уж точно. Вот эту тему бы и развивал уже. А ты зачем-то про какую-то птицу-тройку… и меня обзывал «приобретателем».

Гоголь. Да-да-да, надо что-то с этим делать…

Чичиков. Ну, это дело авторское… каждому своё… гоголю – гоголево!

Гоголь. А себе вы, милостивый государь, какое же место в истории присмотрели? Какое-нибудь скромненькое? Самого-то себя чай не обидели? А? Угадал?

Чичиков. Да, конечно. Самое, что ни на есть скромное… есть такое местечко, есть. (Поднимает глаза и руки вверх.) Кто ж себя обидит?

Гоголь. Вот теперь мои сомнения переросли в уверенность. Пора бы, наконец, сюжетец-то и переписать.

Чичиков(встаёт). Коля! Зря ты всё это затеял. Не к добру… (Ходит.)

Гоголь. Это уж форменное безобразие. Распоясались вы, однако, Павел Иванович. Не годится так.

Чичиков. Что ж теперь? Меня резиночкой сотрёшь из текста? Нет, дружище. Что написано пером – уж не вырубишь топором. Не мною сказано – народная поговорка.

(Поднимает несессер и демонстративно выходит.)

Гоголь(в зал). Есть явственные ощущения, милостивые господа, что сжечь мне надобно было не только второй, но и первый том. Экий наглец, этот Чичиков – живуч и деятелен. Да и не он один…

Переписать? Уж не знаю и как. Только в печку – другого выхода не вижу… Однако…

(Ходит, думает.) Нет, всё-таки перепишу концовочку. Посажу-ка я его, подлеца, в тюрьму.

(В зал.) Как думаете, поможет?

Сцена 2

Ноздрёв и Гоголь

Ноздрёв после разговора с Чичиковым объясняется с Гоголем.

(Гоголь один, ходит и тихо говорит сам с собой, садится на стул, грустно задумавшись и подперев голову рукой).

Гоголь. Я ведь хотел, чтобы бессмертными стали мои произведения, а не их отрицательные персонажи. Я ведь думал, что они уйдут в прошлое вместе с эпохой. А они живут и здравствуют…

(Входит Ноздрёв и громко говорит).

Ноздрёв. Ба, ба, ба… ты ли это, любезный друг? Давно тебя не видел. Вот хорошо, что нашёл. Хотел поговорить с другом. (Развязно обнимает Гоголя и хлопает его по плечу.) Ну, поздравь меня – дела мои совершенная дрянь. Совсем денег нет, всё проиграл. Как есть всё! Ей-богу! Ты не поверишь, так кутили вчера с приятелями, что уж и не припомню, где был… ох, и пирушку мы закатили вчера… удалась. Будут помнить Ноздрёва долго. Жаль, что тебя не было. Вот истинно говорю – жаль, что тебя, брат, не было. А то бы мы… ох!!!

Гоголь(отстраняется). Покорнейше прошу не хлопать меня по плечу. Не люблю-с.

Ноздрёв. Ох ты, неженка. Каков стал недотрога. Ну, прости… прости. Не обижайся на своих.

Гоголь. Что вы хотели, любезный?

Ноздрёв. Мне Чичиков про тебя рассказывал. Он, конечно, мошенник и подлец, но дело своё знает. Это я тебе говорю! Он никогда вздора не скажет, всегда только правду. Точно. Я его послушал… но удивился. Он мне, однако, такое рассказал, что я ему совершенно не поверил. Он ведь соврёт и глазом не моргнёт, таков плут. Уж я-то его знаю как облупленного. Как честный человек говорю, что знаю.

Гоголь. И что же такое вам сказал Чичиков?

Ноздрёв. Он говорит, что ты хочешь назначить меня в войско. Правда ли это? Он, конечно, плут и мошенник, но сам ведь такое выдумать не мог.

Гоголь. Что за чепуха? Как вам, сударь, могло такое в голову прийти? Экая фантазия…

Ноздрёв. Уж не ведаю того, фантазия или нет… только он сказал, что автор тебе хочет сделать достойное предложение. Поскольку ты, Ноздрёв, есть почтенный и решительный человек. Кан-ди-да-тура…

Гоголь. Что за ерунда?

Ноздрёв. Отчего ж ерунда? Именно так он и сказал, что ты хочешь мне предложить самую главную должность в войске. Никак не меньше. Я ж ему и поверил. Я ж его с детства знаю. Он ведь честнейший человек. Я ему поверил. Говорит: «Держава в опасности. Только тебе, Ноздрёв, и можно доверять. Спасай!» Истинно, так и сказал. Ей-богу! Так я готов. Спасу, коли надо.

Гоголь. Вы, сударь, с утра уже успели винца испробовать?

Ноздрёв. Никак нет, не имею такого обыкновения. Ни капли.

Гоголь. А я слышу… как вроде запах. Успокойтесь, ничего такого я Чичикову не говорил.

Ноздрёв. Держу пари, что врёшь. Вот сам предложил, а теперь на попятную. Эх, ты! Право, свинтус ты за это… А я ещё хотел тебя в гости звать… Эх…

Гоголь. Не желаю я к вам в гости.

Ноздрёв. Что ж это такое выходит? Чичиков меня всё-таки надул? Вот мерзавец! А я ж ему, как родному… Вот говорил я вам всем, что Чичиков иноземный лазутчик и хочет увезти дочку губернатора. А вы все только глаза таращили… А оно теперь вот как обернулось. Откуда его только в наши края принесло?

Гоголь. Это вас, сударь, понесло… неизвестно куда.

Ноздрёв. Слушай, Николай, поедем ко мне, ты должен непременно ехать ко мне… Я тебе моих собак покажу и лошадей.

Гоголь. Зачем это? Зачем мне ваши собаки?

Ноздрёв. У меня отличные собаки. Я их люблю! Вот как тебя люблю! (Пытается обнять и поцеловать Гоголя.) Поехали.

Гоголь. Да не нужно так обниматься, и целоваться вовсе ни к чему.

Ноздрёв. Люблю я тебя! Ты непременно должен увидеть моих собак. У меня такой щенок появился! Ух…! Как увидишь – не захочешь из рук выпускать! Порода!

Гоголь. Я не интересуюсь собаками, позвольте уведомить.

Ноздрёв. Едем, едем, будешь доволен. Насчёт войска уж не спрашиваю, Бог с ним, сам уж не хочу. А щенка моего породистого – не отдам ни за что, как ни проси… только через банчок. Выиграешь – будет твой. Или давай меняться на что-нибудь. Что ставишь против моего щенка?

Гоголь. Что ж вы хотите?

Ноздрёв. Ставь должность, самого главного командующего в войске. Не бойся, я справлюсь, если что. Я умею командовать. Бывало, как выйду на площадь, как скомандую всем, кто там есть: «Смир-рно стоять, ор-рлы!» Так все и стоят во фрунт – все, кто есть на площади. Вот так. У меня не забалуешь…

Гоголь. Нет у меня таких полномочий, назначать вас кем бы то ни было. Не могу.

Ноздрёв. Эх, ты! А ещё автор называешься… ничего ты не можешь. Даже такой мелочи для старого друга. Что ж тебе стоит? Пером по бумаге поводить туда-сюда, и всех-то делов. Невелик труд-то… А я тебя ещё братом называл. Эх… Не хочешь щенка, давай сыграем.

Гоголь. Я в карты не играю.

Ноздрёв. Ну, не хочешь в карты играть, так купи у меня что-нибудь.

Гоголь. И покупать у вас я ничего не буду.

Ноздрёв. Ну, саблю купи или кинжал. Отличные. Не хочешь саблю, купи ружьё. У меня есть, старое, но можно почистить. У меня этого оружия всякого полно. Всё старое, но можно почистить. Продаю добрым людям, чего ему в сарае валяться.

Гоголь(раздражённо). Не хочу, не нужно.

Ноздрёв. Ну, ты хорош! Это я тебе откровенно говорю, не с тем, чтобы тебя обидеть, а просто по-дружески.

Гоголь. Как вы меня утомили, до невозможности. Оставьте меня в покое, в конце концов!

Ноздрёв (уходит со сцены и кричит издалека). Я про тебя думал, что ты хоть сколько-нибудь порядочный человек, а ты не понимаешь никакого обращения. Чёрта лысого ты у меня получишь! Никакого дела с тобой иметь не хочу!

Гоголь(в зал). Что же это такое происходит? Я ведь не волшебник… только перо и бумага… Что я могу? А, может действительно, это я должен их оставить в покое? Если уж не могу ничего сделать – оставлю всё как есть. Не знаю…

Сцена 3

Манилов и Гоголь

(Гоголь сидит на стуле и думает).

Гоголь. Иногда у меня возникает ощущение авторского всесилия. Я всё могу! Я могу изменить судьбы людей. Ну, если не людей, то хотя бы своих персонажей. Тогда я окрылён и счастлив, хочется летать.

Но, всё же, это мимолётная иллюзия. Они часто живут какой-то своей жизнью. Иногда меня вовсе как будто не замечают, а иногда раздражают и злят. И в такие моменты хочется забросить перо и чернильницу, порвать бумагу.

(Входит Манилов и начинает говорить с отдаления).

Манилов. Прошу прощения, любезнейший Николай Васильевич, насилу вас отыскал. Позвольте вам напомнить, я – Манилов.

Гоголь. Здравствуйте, сударь. Я вас помню. Я помню всех своих персонажей.

Манилов. Наконец-то случай мне доставил счастие, говорить с вами и насладиться приятным вашим разговором...

Гоголь. Милости прошу. Проходите.

Манилов(подходит на шаг ближе). Покорнейше благодарю. Очевидно, вы размышляли в уединении?

Гоголь. Да, есть такое, захотелось собраться с мыслями.

Манилов. Это прекрасно. Каждое ваше слово так важно для всех нас. Каждое! Не стесню ли я вас? Не помешаю? Ни в коем случае не намерен нарушить ход вашей авторской мысли.

Гоголь. Что вы, что вы… будьте так добры. Проходите поближе.

Манилов (делает ещё шаг ближе). Сделайте милость, не беспокойтесь так обо мне, я постою здесь.

Гоголь. Помилуйте, сударь, так ведь неудобно разговаривать.

Манилов. Нет-нет, я здесь в сторонке постою. Дабы не утруждать-с.

Гоголь. Так-так. Подозреваю, что вы тоже пришли просить у меня какую-нибудь должность. Не так ли?

Манилов. Ах, нет же, нет. И в мыслях подобного не держал. Никаких должностей мне от вас, почтеннейший Николай Васильевич, не нужно.

Гоголь. А что, Чичиков вам от моего имени разве ничего не обещал?

Манилов. Отнюдь. Павел Иванович – чрезвычайно приятный, умный и весьма начитанный человек!  Однако он мне о вас ничего не говорил. Я пришёл поговорить с вами о высоком, о том, что волнует нас всех… всех жителей нашей планеты. О чистоте природы и о судьбе несчастных животных.

Гоголь. Сим предметом я ещё не занимался. Извольте же изложить суть вашего вопроса.

Манилов. О, да… Знаете ли вы, дорогой Николай Васильевич, сколько углекислого газа выделяют промышленные предприятия? Эти большие некрасивые тёмные трубы… А сколько других разных вредных веществ? И всё это выбрасывается в атмосферу… и мы все потом этим дышим. Это же ужасно вредно. А знаете ли вы об озоновых дырах? Это такие огромные дыры в небе… их даже бывает видно в хорошую погоду.

Гоголь. На сей счёт имею весьма приблизительное представление, уж простите великодушно. Не задумывался особо.

Манилов. А у меня от сознания бедственного состояния природы слёзы на глазах ежечасно… И сколько же маленьких бедных животных гибнет от голода и холода, от рук ужасных браконьеров? Мне прямо невыносимо об этом думать.

Гоголь. Ну, так создайте какое-нибудь общество защиты маленьких бедных животных или вступите в него, если таковое уже имеется. Ведь это же возможно. Что ж вы от меня-то хотите?

Манилов. Ни в коем случае не затрудняйтесь, пожалуйста. Но хочу сочувствия, милостивый государь Николай Васильевич, сочувствия!

Гоголь. Так, может быть, у вас есть ко мне более конкретные предложения?

Манилов. Вы хотите говорить прямо так сразу?

Гоголь. Ну, конечно. К чему эти длинные эмоциональные прелюдии?

Манилов. Подозреваю в вас некоторую бесчувственность, дорогой автор. Как же вы так? Не любите животных? Чёрствость душевная не украшает высоконравственного человека.

Гоголь. Отнюдь, животных я люблю. Но делать-то что вы предлагаете?

Манилов. Что делать? Я думаю, что сначала нужно собрать всех высоконравственных людей планеты и обговорить, в каком плачевном состоянии находится природа.

Гоголь. Да где ж вы сможете собрать всех жителей планеты? Это ведь невозможно.

Манилов. Ну… в какой-нибудь большой стране… в большом городе… хотя я так не люблю большие города.

Гоголь. Как же тогда?

Манилов. Ну, хотя бы разослать им всем письма с вопросами. Пусть ответят.

Гоголь. Нереальные фантазии.

Манилов. Вот когда мы узнаем мнения и чувства всех высоконравственных жителей… тогда можно будет…

Гоголь. Что можно будет, позвольте уточнить?

Манилов. Ну… там будет видно.

Гоголь. Как-то это всё у вас неопределённо. А можете ли вы предложить что-нибудь всё-таки конкретное?

Манилов. О, да. Я хотел бы предложить свой прожект, чтобы отменили всякие большие города, чтобы люди жили в сёлах, на лоне природы, счастливо. Чтобы каждый мог жить в тиши, в уединении, наслаждаться зрелищем природы и читать свои любимые книги.

Гоголь. Я думаю, вам стоит начать этот прожект индивидуально и самостоятельно. А там за вами и другие подтянутся. Они существуют, я слышал.

Манилов. Да, я тоже слышал.

Гоголь. А зачем же вам, позвольте узнать, читать книги на природе? Ведь есть же у вас дома прекрасный диван и другая мебель.

Манилов. Я люблю размышлять, и размышляю большей частью о высоком. Я размышляю о том, как сделать так, чтобы всем людям, которые выбрасывают вредные вещества в атмосферу, стало стыдно. Тогда они прекратят это делать.

Гоголь. А-а… это, конечно, конкретное намерение. Как нельзя более…

Манилов. Я так надеялся на ваше разумение и доброту, на вашу поддержку.

Гоголь. Не силён в экологии. Что ж тут поделаешь?

Манилов. Очень жаль. А я так надеялся на вашу поддержку и на поддержку правительства. Вот если бы оно смогло издать такой указ, чтобы все высоконравственные люди собирались в определённое время вместе и обсуждали состояние природы. Это могло бы принести пользу.

Гоголь(с усмешкой). Вне всяких сомнений. Пользы от таких разговоров может быть очень много… Я вас правильно понял?

Манилов. Уж не спрашивайте. Премного благодарен вам за столь высоконравственную беседу. Мне, право, совестно, что нанес вам столько затруднений. Какое же это истинное наслаждение – поговорить с умным и образованным человеком.

Гоголь. Воистину так.

Манилов. Уж такое, право, доставили наслаждение... майский день... именины сердца... поговорили, и душа поёт…

Однако мне пора. Позвольте откланяться. (Уходит с поклоном.)

Сцена 4

Собакевич и Гоголь

(Гоголь ходит по сцене).

Гоголь. Я ли создал своих героев? Или они существовали в жизни независимо от меня? Я их полностью выдумал? Нет, я просто описал тех людей, которых видел вокруг себя, объединив смешные недостатки от разных характеров в собирательные образы.

Они реальны или нет? Узнаёте ли вы их? Узнаёте ли вы в них черты своих знакомых, и самое главное, свои черты? Очень полезно, уверен, посмеяться над ними и над самими собой. Такое вот общественное «лекарство», моя поэма.

(Входит Собакевич).

Собакевич. Прошу прощенья! Я, кажется, вас побеспокоил.

Гоголь. Отнюдь. Милости прошу.

(Молчаливая длинная пауза. Гоголь и Собакевич покашливают с вопросительной мимикой, но молчат).

Собакевич. Однако ж… я имею к вам дело.

Гоголь. Я весь внимание. На какой предмет вы хотели бы поговорить, Михайло Семёнович? Позвольте прежде мне угадать. Речь пойдёт о Чичикове, не правда ли?

Собакевич. Именно так, вы угадали. И о нём тоже.

Гоголь. Хорошо, поговорим. Но сначала позвольте осведомиться, какого же вы о нём мнения?

Собакевич. Да что ж тут долго рассуждать? Мошенник! Продаст, обманет, да ещё и пообедает с вами! Христопродавец!

Гоголь. Вот до такой степени вы о нём категорично?

Собакевич. Мошенник и христопродавец! Такое про него в самый раз. Так и говорю. Хотя, если по совести, то добавлю – умный и деловой.

Гоголь. Нечто такое, честно говоря, и ожидал услышать. Но вы уж как-то слишком, право дело…

Собакевич. Павел Иванович мне сообщил конфиденциально о вашем мнении на мой счёт. Позвольте уточнить, так сказать, из первых уст…

Гоголь. Не совсем понимаю вас. О чём речь ведёте?

Собакевич. Уважаемый Николай Васильевич, давайте говорить начистоту. Я не люблю этого «вокруг да около». Всё напрямик! Я ведь серьёзный человек, вы прекрасно знаете.

Гоголь. Вас прекрасно знаю, а суть вопроса пока не понял.

Собакевич. Нрав мой вы хорошо знаете. Шутить не привык, не люблю-с. Я во всяком деле строг, на любой должности могу пригодиться как человек серьёзный и благонравный.

Гоголь. Я весь внимание.

Собакевич. Я вот до сих пор так и не решил для себя, в какой должности я смогу быть более полезен державе нашей. Прокурором ли? Директором ли главного банка? Сие ещё не решил, ибо не ведаю каковы на тех должностях оклады.

Гоголь. Я тоже ничего не ведаю о таких окладах.

Собакевич. Не увиливайте. Не получится. Вы знаете мои связи наверху. Говорите прямо, на что я могу рассчитывать?

Гоголь. Э-э-э, я в полной растерянности.

Собакевич. Сколько же вы хотите отступных? Только заранее предупреждаю, не перегибайте палку. Я этого не люблю.

Гоголь. Как бы это поточнее выразиться… мои полномочия…э-э-э… не позволяют…

Собакевич. Безо всяких обиняков говорю, что ежели вы сочтёте возможным изобразить меня – удостоив такой чести и доверия – директором главного банка, то, не извольте сомневаться, справлюсь, решим все вопросы. Все как есть, вопросы решим. Надо будет валютный курс поднять – подымем, надо будет опустить – опустим. Займы там разные и кредиты в международных фондах – это уж, как водится, честь по чести… И никого при этом не обижу.

Гоголь. Не ожидал такого поворота.

Собакевич. А ежели ваша воля авторская относительно меня будет на сторону главного прокурора, то и здесь всё будет в порядке. Кого надо – посадим, кого надо – отпустим. Всё чин по чину.

Над душой только пусть никто не стоит и не держит за руку. Руки у прокурора должны быть свободны. А души – они суть прошлого вопроса, мы уж с Павлом Ивановичем его обговорили и всё порешили по взаимному согласию.

Гоголь. Даже не знаю, что и сказать…

Собакевич. Всё, что позволительно будет сделать – всё сделаю. Никого не обижу, можете на меня положиться. Всецело…

Гоголь. Никак не могу дать вам на сей предмет никакого ответа, Михайло Семёнович. Ибо не имею таковых полномочий для назначений.

Собакевич. Право, у вас душа, Николай Васильевич, всё равно, что пареная репа.

Гоголь. Весьма сожалею.

Собакевич. Я приходил к вам с открытым сердцем.

Гоголь. Ничем не смогу быть полезен, увы.

Собакевич (сердито). В таком случае, не смею более настаивать…

(В зал, отойдя на два шага.) Хитрит автор. Вот шельма! Скрытен. Чую, пообещал эти должности кому-то другому. Надо бы узнать у Павла Ивановича, уточнить… (Уходит.)

Гоголь(в зал). Приходил с открытым сердцем? С открытой душой? Ну и душа! Престранное было ощущение во время этой беседы – я чувствовал себя блюдом на обеденном столе у Собакевича, которое он собирается съесть. О, таков Собакевич и такова его душа – чуть меня самого целиком не поглотил.

Сцена 5

Плюшкин и Гоголь

(Гоголь один сидит на сцене).

Гоголь. Вот что с ними можно поделать? Самое главное, что я могу с ними поделать? Они ведь такие разные. Они почему-то верят в моё всесилие… А у меня ведь из всех инструментов – перо да бумага… невелики возможности…

(Входит Плюшкин).

Плюшкин. Позвольте нанести вам, Николай Васильевич, визитик-с.

Гоголь. Милости прошу, только что-то я не узнаю вас, сударь. Я о вас разве писал?

Плюшкин. Эхва! А вить это я, Плюшкин! Как есть, из вашей поэмы. Не узнали – богатым буду. (Снимает с головы шляпу, показывая повязанный на ней головной платок.)

Гоголь. А, да-да-да. Вот теперь узнал. Будете богатым, если сможете. Вот теперь вы, как прежде… только вот джинсы… Позвольте же осведомиться – джинсы рваные, это так уже по современной моде или это ваша старая привычка?

Плюшкин. Так ить, стар я, привычки-то менять.

Гоголь. Да-да, понимаю. А зачем пожаловали? Хотя постойте, без труда угадаю – должность хотите.

Плюшкин. Нет-нет. Заботу имею, но в должностях не нуждаюсь. Не извольте беспокоиться.

Гоголь. Так ли это? Что-то не верится…

Плюшкин. Говорю же – стар я, батюшка, чтобы лгать – давно живу на свете.

Гоголь. Я готов вас выслушать.

Плюшкин(наклонившись, говорит Гоголю на ухо). Хочу вас уведомить, милостивый государь, самым серьёзным образом – беспорядки творятся в державе.

Гоголь. Вот как? Какие же именно?

Плюшкин. Хочу самым настойчивым образом обратить ваше внимание – тащат и тащат. Все, на кого ни укажи, тащат самым бессовестным образом. Причём отовсюду. Нет такого места, где бы ни крали. Только оглянешься – а они уже что-то волокут. Глупее всего, что я наблюдал даже, как тащат друг у дружки. Никакого порядка. Глаз да глаз за всем нужен. Опять же, тащат все – и простые мужики, и господа. Образованные – те даже скорее что-нибудь упрут, чем простые мужики.

Только попробуй что-нибудь положить без присмотра, мигом украдут! Переживаю я очень, за державу. Душа болит, сил нет.

Гоголь. Душа болит? А, это как раз в тему. Мы тут как раз про души… на то она ведь и душа, чтобы болеть. Хотя правильнее бы было, чтобы душа радовалась, а не болела.

Однако с этими уведомлениями вам, пожалуй, нужно к Собакевичу. Вот как его назначат обер-прокурором, так вы сразу к нему… он уж вопрос решит, будьте спокойны. Найдёт управу на любого.

Плюшкин. Собакевич сам не чист на руку, всем известно. Липкие у него руки-то, чай сами могли заметить.

Гоголь. Так что ж делать прикажете?

Плюшкин. Замки надобны хорошие… большие и надёжные. Сейфы тоже подойдут. И ключи от них держать в одном надёжном месте под охраной, чтоб ни-ни…

Гоголь. Разве можно всё закрыть под замок?

Плюшкин. Я бы закрыл… У меня так – порядок должен быть, чтобы и мышь не проскочила. Порядок и учёт – вот что нужно. Всё в хозяйстве нужно перечесть и реестр составить всех материальных ценностей, какой бы длинный тот реестр не оказался. И всё под замок и под охрану. Я согласен даже на такое – могу хранить все ключи от всех замков у себя. Все, какие ни есть. А то больно много любителей поживиться за казённый счёт.