Текст книги "Кукла (СИ)"

Автор книги: Сергей Лопарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

За каждый поступок приходится платить. Иногда тому, кто его совершает, иногда тому, кто еще не родился.

Лопарев Сергей Александрович

Лопарев Сергей Александрович

Кукла

Ночью Анна проснулась оттого, что в соседней пустой комнате заплакал маленький ребенок. Она проснулась мгновенно, резко, толчком села на край кровати, вслушиваясь в пронзительные звуки. Обычно она долго не могла разлепить глаза со сна, но сейчас каждая клеточка в ее теле дрожала, прислушиваясь к странному звуку. Ноздри ее резко сужались и расширялись, как у потревоженной хищницы, пытающейся определить что за враг подкрадывается к ее лежке.

Некоторое время было тихо, и Анна постаралась убедить себя, что этот звук ей просто приснился, после всего пережитого в последние дни, после всех этих мыслей о нерожденном ребенке.

Но тут он снова заплакал – отчаянно, истошно, захлебываясь от ужаса, как умеют плакать только младенцы, для которых любой страх – абсолютный запредельный смертельный ужас, а любой смех – безграничная радость. Анну словно подбросило ударом электрического тока, она вскочила с кровати и нагая, напрягшись, замерла в полумраке комнаты. На стенах и потолке ползли полосы белого и желтого света от проезжавших по улице поздних автомобилей. Но смотрела она на прикрытую дверь в соседнюю комнату. Где плакал ребенок, которого там могло быть.

– Может быть это у соседей? – шепотом спросила она у самой себя.

Но ребенок заплакал снова, из гостиной, которую она превратила в подобие детской для маленькой девочки. Комнаты с игрушками, которой у нее самой никогда не было. Она смотрела на отблески света на металлической дверной ручке и на темноту в щели за этой дверью. Она боялась.

Плач был теперь беспрерывным – ребенок кричал, надрывно, затяжно, задыхаясь, напрягая все свои маленькие, но такие громкие связки, разрывая мозг этими пронзительными звуками. Почти хрипел, срывая голос, не пронзительно уже, а низко, но ужасно.

Анна в ужасе схватилась за виски, этот голос, как сверло, ввинчивался ей в голову, от него ей самой хотелось побежать куда-то, размахивая руками и истерически крича. При этом она по шажку приближалась к черному проему двери, не в силах стоять на месте. От ужаса ее колотило, сердце билось как колокол в груди, угрожая ее разорвать, руки нервно тряслись. Она протянула дрожащую руку и легонько толкнула дверь уже зная, веря почти наверняка, что этот безрассудный поступок будет последним в ее жизни, что сейчас нечто, притаившееся в этом визжащем мраке налетит на нее и, разорвав на клочки, проглотит. Она зажмурилась от ужаса, но мгновения шли одно за другим и ничто не хватало ее, а голос ребенка все также продолжал надрываться, прося защиты от того же ужаса, что сотрясал и ее – от этого мрака, от того, что могло там скрываться.

Анна с трудом раскрыла глаза и обвела взглядом полутемную комнату. Все было так, как вечером – лежали куклы, кубики, погремушки, другие игрушки, платьица для кукол, домик с блестящими занавесками. Все что она покупала в последние дни для того, чтобы поиграть в детство.

В игрушечной колыбели лежала большая кукла ручной работы, купленная вчера у старика-мастера на рынке, дорогая и очень красивая.

И ужасный пронзительный звук исходил от нее.

Анна застыла, глядя на неподвижно лежащую на спине куклу, чьи распахнутые блестящие стеклянные глаза смотрели в потолок. В них мерцали те же отблески света фар, движущиеся, меняющиеся, но ей казалось, что это слезы стекают с них, и в полумраке казалось, что искусно сделанное улыбающееся лицо кривится в ужасе и муке.

Анна затравленно обернулась на распахнутую дверь в свою спальню, на коридор и выход на лестничную площадку. Ей одновременно хотелось бежать прочь отсюда, безоглядно, как есть, обнаженной, по ночным улицам – куда угодно лишь бы увидеть живых людей, и также внезапно и странно хотелось подойти и что-то сделать, чтобы этот ужасающий плач наконец прекратился.

Она в панике укусила себя за запястье, пытаясь прийти в себя, отвлечься, понять что делать, но не могла не сосредотачиваться только на плаче и кукле, уставившейся в потолок.

"Что со мной?" – в панике подумала она, "Что со мной происходит? Кто так плачет? Почему ему так страшно?"

Плач внезапно сменился страшным хрипом, как будто у кого-то закончилось дыхание, как будто напрягшиеся в неимоверном напряжении слабые мышцы больше не могли сжаться, подавая воздух в маленькие легкие и они, эти легкие, пытались сквозь судорогу подать хоть глоток кислорода, и не могли.

Анна не заметила сама, как внезапно оказалась возле кроватки и поспешно схватила куклу на руки, уложив головку с аккуратно расчесанными прядками на сгиб левой руки, а правой придерживала довольно тяжелое тельце за спинку. Она обняла, прижала куклу к себе, к груди и закачала на руках, неумело, напрягая с силой мышцы рук. В ушах ее еще звенел крик, но, заметила она, хрип, так напугавший ее, сменился тяжелым быстрым дыханием.

Стоя в ночной тишине с куклой в руках, она внезапно для себя разрыдалась, горько и больно. Ноги стали подкашиваться, голова закружилась и Анна почувствовала, что сейчас упадет. С трудом она доковыляла до кровати и почти упала в смятое одеяло, продолжая обнимать и удерживать куклу. Инстинктивно она свернулась калачиком, приткнув куклу к своей груди и тут же провалилась в черный, беспробудный сон без видений.

Проснулась она поздно утром, когда солнечные лучи падали уже почти отвесно, а с улицы доносился привычный городской шум множества машин, медленно ползущих в пробке.

Сонная Анна некоторое время бездумно повалялась в кровати, нежась тем, что никуда не надо вставать и нечего делать. Потом все-таки встала, пошла на кухню, медленно, с удовольствием сварила кофе, вернулась в постель проверять электронную почту и свои игры и новости в социальных сетях. Все было безмятежно и прекрасно, пока, уже совершенно проснувшаяся девушка не наткнулась локтем на куклу.

Она лежала под одеялом и, проснувшись, Анна не заметила ее. Она сразу вспомнила ужасную ночь полную криков и безумия.

Она осторожно сняла одеяло и посмотрела на куклу. Та лежала неподвижно, и только солнечные лучи переливались в синих глазах, как будто внутри, под поверхностью стекла текла и двигалась жидкость, преломлявшая этот свет.

Анна нерешительно взяла куклу на руки. Та была теплой, согретой ее собственным телом за ночь.

Сейчас при свете дня вся эта история казалась Анне дикой и странной. Собственный страх, паника, все действия казались глупыми, нелогичными. Анна почти спокойно отнесла куклу в гостиную с игрушками и положила назад в детскую игрушечную кроватку.

Сидеть дома и работать за компьютером в такой хороший солнечный день совершенно не хотелось и она пошла прогуляться.

Вчера, в такой же славный летний день она тоже гуляла по городу и забрела на маленький рыночек за старой церковью, где продавали свои изделия разные мастера – глиняная посуда, свистульки, резные поделки, псевдосредневековые шляпы, обувь, пояса и рубашки. Там же торговали антиквариатом – позеленевшие от времени медные и бронзовые кувшины и ступки, хрупкие стеклянные колбы, серебряные ложки и вилки, тарелки двухсотлетней давности, монеты и куча прочей всячины. Анна любила время от времени посещать такие места, бродить среди деревянных лотков, присматриваясь к диковинным старинным вещицам, под неторопливые разговоры пожилых мужчин-продавцов, обсуждавших политику, футбол, пиво и урожай в этом году. Покупала она там что-то редко, чаще всякие безделушки, которые потом становились пылесборниками на книжной полке. Тогда то Анна и наткнулась на кукольника.

Это был уже почти старик, с изрядной гривой седых волос, с пышными усами и красными гипертоническими прожилками на щеках. Судя по двойному подбородку и объемной талии, мастер любил пиво с кровяными колбасками и не привык отказывать себе в двойной порции.

Перед стариком были разложены самодельные куклы. У Анны сразу глаза разбежались по трем десяткам нарядных фигурок, сидящих, лежащих и танцующих друг с другом. Куклы были большие – в рост ребенка от пары месяцев до полутора-двух лет. Все в натуральную величину. Сначала Анне даже показалось, что здесь каким-то образом собрался детский сад, так похожи они были на настоящих детей. Но настоящий детский сад бы непрерывно копошился и двигался, эти же застыли неподвижно, обратив кто куда ясные детские глаза, выделяющиеся на лицах. Лица заслуживали отдельного восхищения – сделанные, похоже, из какого-то пластика, они были вылеплены с высочайшей точностью и художественным вкусом, с правильными очертаниями, с крошечными складочками, детскими выпуклостями на щеках и очаровательными ямочками. Пластик был тщательно раскрашен под нежную светлую розовую кожу. Они были совсем, как настоящие, только не двигались.

Анна всплеснула руками от восторга и застряла перед кукольником надолго. Она всегда, с детства, питала слабость к куклам, а тут была такая прелесть, какую редко где встретишь.

Анна разглядывала куклы, удивляясь искусной работе мастера. Каждая кукла была индивидуальной, у каждой на лице было собственное выражение – какой-то малыш был игривым, кто-то спал, кто-то удивленно таращился, кто-то смеялся чему-то. Чистые, нежные, открытые лица, каждое, было словно наполнено внутренней жизнью. Такого никогда не добиться на бездушной фабрике – чуткие заботливые руки старика казалось вдохнули в каждую жизнь.

Он сидел, делая вид, что читает газету, и с улыбкой сквозь усы, наблюдал за восторгами Анны. Было видно, что ему нравится ее восхищение. Они проболтали с полчаса о пустяках, а потом Анна разорилась и выложила почти половину своей месячной зарплаты за куклу. Стоили они соответственно своему качеству, однако она совсем не жалела об этом.

Анна выбрала для себя девочку на вид около полутора лет – с голубыми глазами и светлыми, такими же, как у нее самой волосами, только под атласным бантиком. Мастер сказал, что волосы использовал натуральные, никакого пластика, и обращаться с ними нужно соответственно. Пухлые губки девочки слегка улыбались.

Одета девочка была в простое платьице, без особенных изысков и украшений. Было видно, что мастер не утруждал себя особенной отделкой одежды, в отличии от самих кукол.

Анна несла свою покупку домой, завернутой в кусок оберточной бумаги нежно, словно настоящего ребенка. Она уже предвкушала, как будет играть с такой чудесной куклой, самой лучшей, из всех, что были у нее в жизни. Дома уже было немало игрушек и других кукол попроще и поменьше, которые могли составить компанию такой красавице.

После прогулки Анна приготовила обед, и не смогла удержаться, чтобы не послать письмо своему бойфренду Марку. Он не любил, когда она ему часто писала, злился, но желание хотя бы так сократить расстояние до любимого человека оказалось сильнее. Марк сейчас работал в командировке и должен был приехать только через ужасно длинные три недели. Анна считала, что у нее довольно серьезный роман, хотя и не могла поклясться, что навсегда.

Отправив e-mail Анна не удержалась и снова пошла возиться с куклой, рассматривая ее удивительно красивое и пропорциональное лицо. О ночном происшествии она счастливо забыла. Уже ближе к вечеру она неохотно оторвалась от игры и пошла работать.

Работалось сегодня через пень-колоду. Анна рисовала веб-контент для сайтов как фрилансер. Работа свободная, ты можешь распоряжаться своим временем, как хочешь, зато и рискуешь остаться голодной, если заказчику не понравится картинка, или просто заказа не будет.

На самом деле Анна хотела стать всемирно известной и дорогой художницей, делать красочные и дерзкие инсталляции и путешествовать по свету. Пока, правда, приходилось заниматься рабским трудом на прокорм продолжающей расти всемирной паутине, которой нужны были новые и новые сайты. Безликие и бездуховные элементы оформления интерфейса и кнопки были ее хлебом, которые удавалось делать более менее сносно и быстро и зарабатывать достаточно, чтобы сводить концы с концами.

Вечером ей написал университетский друг, Пол, смешно и трогательно ухаживавший за ней последние пару лет. Правда дальше поздравительных открыток в социальной сети по праздникам он не шел – смущался. Анне нравилось флиртовать с ним, несмотря на то, что за эти пару лет она сменила семерых мужчин.

Пол, как обычно, интересовался как идут ее дела, и продвинулась ли она в работе над своим художественным проектом. Пол очень серьезно относился к ее творческим порывам, считал ее будущей великой художницей, что очень грело самолюбие. Однако одновременно и вызывал чувство вины, так как творческий проект буксовал, как малолитражка в грязи.

У Анны была смелая, по ее мнению, творческая идея – создавать произведения искусства, созданные из различных по толщине пластов полупрозрачного полимера с разноцветной светодиодной подсветкой изнутри. Впрочем дальше пары образцов дело у нее не пошло, все мешало то нехватка времени, то прямых рук того, кто мог бы спаять устройство, управляющее подсветкой, то денег на полимеры и электронику. Но на самом деле, конечно, мешало отсутствие настоящего упорства.

Анна скосила глаза на задернутый мольберт с пылящимся последние полгода полупрозрачным лицом с дырами вместо глаз, и не ответив Полу на письмо, ушла играть с куклой.

В гостиной она задернула шторы, чтобы никто из здания на противоположной стороне улицы не увидел, чем она занимается, и улеглась на толстый мягкий ковер цвета янтаря с темными прожилками, обложившись другими игрушками.

В такие мгновения весь остальной мир переставал для нее существовать. Анна никому из подруг, и тем более своих мужчин, не признавалась в том, что обожает играть в куклы, но это было самое увлекательное занятие с детства.

Первую куклу ей подарил отец. Анна и сейчас помнит, как он приехал на своем мотоцикле как-то вечером, когда его никто не ждал. Огромный, грузный в поскрипывающей кожаной куртке с защитой, пахнущий потом, пивом и машинным маслом, отец был самым родным человеком на свете.

Она играла с кубиками на полу в гостиной, и он опустился на колени и крепко обнял ее под холодным взглядом матери с поджатыми губами. Родители друг с другом так и не поздоровались тогда. Отец расстался с матерью вскоре после ее рождения, так что Анна и не помнила когда он жил в их доме. Если вообще жил. А мать об отце она спрашивать боялась. В ее воспоминаниях он был всегда таким волшебным существом, приезжающим на своем мотоцикле из каких-то фантастических дальних стран с драгоценными подарками после опасных и захватывающих приключений.

Тогда он и подарил ей куклу. Сказал: "Моя маленькая принцесса, у меня есть кое что для тебя" и неловко вытащил бумажный пакет, прихваченный скотчем. Там и была та, первая кукла.

Отец наведывался к ним изредка, раз в два-три месяца. Он всегда привозил с собой подарок для нее, нежно обнимал, ерошил волосы, расспрашивал про дела. Мать всегда находилась рядом или в соседней комнате, колючая, холодная, подозрительно глядящая как он играет с дочерью.

Настоящим праздником были те часы, что они иногда проводили вдвоем в парке аттракционов. Папа вез ее туда на своем огромном, гудящем мотоцикле, она сидела перед ним, в надежном кольце крепких рук, и кричала от восторга, когда мир с ревом и грохотом проносился мимо них. Аттракционы после этого были не столь увлекательными и ни капельки не страшными. И главное – рядом был ее папа. Они бродили по парку куда она хотела, катались на всех каруселях, ели на пару сладкую вату, играли в автоматы, стреляли из пневматической винтовки по мишеням и хлопали друг друга по ладони, после особенно удачного выстрела. Это были самые лучшие часы ее жизни.

Анна всегда улыбалась вспоминая эти счастливые дни.

Потом, к воскресному вечеру они возвращались домой, и отец в молчании передавал ее матери. Он только крепко-крепко обнимал ее на прощание и целовал в макушку, а потом садился на харлея и давал газу.

Мать после этих визитов была всегда злая и раздраженная. Она цеплялась к дочери по любому поводу, чтобы наорать на нее и сорвать свою обиду и ревность. А ночью она часто плакала или напивалась.

Перед сном Анна собирала коллекцию своих кукол и игрушек, которая пополнялась с каждым визитом отца и тихонько, чтобы мама не услышала и не забранилась, рассказывала им как прошел ее день и что интересного они повидали с отцом в парке аттракционов или в зоопарке и какие вкусняшки они сегодня ели.

Эта привычка разговаривать с куклами сохранилась у нее и теперь. Куклам она доверяла свои тайны, делилась своими горестями и радостями. С матерью она никогда не была так откровенно, да та и не хотела ничего слушать, даже когда маленькая Анна и пыталась с ней поговорить. Мама всегда злилась на Анну за свою "спущенную", как она выражалась жизнь. Когда мать выпивала лишнего, она иногда рассказывала, какая замечательная жизнь у нее была раньше, как они ездили с компанией на мотоциклах, веселились в клубах. Она зажигала как хотела и с кем хотела. И отец был самым лучшим мужчиной. Она продолжала любить его и ненавидела за то, что он ее бросил после рождения Анны. Отец не захотел оставлять своей свободной жизни в компании мотоцикла и товарищей. Женщины были временными в его жизни. Оседать, заводить постоянную работу и превращаться в расползшегося семьянина он не захотел. Изредка, когда у него бывали деньги, он присылал ей чек, и навещал дочку, когда было время.

А мать не решилась сделать аборт и все остальные годы винила девочку за то, что она родилась и не умерла сама в младенчестве. А когда Анна выросла и стала самостоятельной и перестала быть обузой для матери, сковывать ее свободу, та с ужасом обнаружила, что больше не является симпатичной девчонкой, с которой любой парень был готов отжигать до рассвета. Теперь она была полноватой женщиной, с нездоровым цветом лица, кучей болезней и испорченными химической завивкой волосами. На мотоцикле она теперь бы и не могла проехаться, как раньше. Она поняла, что превратилась в домохозяйку, в то, чего страшилась в молодости, которая, увы, прошла.

Поэтому, когда Анна уехала из нелюбимого дома на учебу, в жизни матери так ничего и не поменялось. А сама Анна твердо пообещала себе, что становиться такой, как ее мать она не собирается. Лучше уж у нее никогда не будет детей, чем ненавидеть их всю жизнь и обвинять в своей неудаче.

Этот вечер был одним из самых лучших за последний год так точно. Анна была счастлива, как в детстве, когда она пряталась от пьяной и сердитой матери на чердаке и шепотом разговаривала с куклами. Она позволила себе заказать по сети пару пирожных и съела их, валяясь на полу в окружении игрушек. О работе она даже не вспомнила, почту и сети не проверяла, и легла спать далеко за полночь, даже не раздеваясь.

А потом в соседней комнате снова заплакал ребенок.

С колотящимся сердцем Анна мгновенно проснулась и, все еще одетая уселась на край кровати. "Опять этот кошмар? – подумала она. -Тот же сон или не сон?".

Слушать надрывные крики она совсем не хотела. Анна встала, и медленно пошла к гостиной, думая про себя, что если она возьмет и положит куклу себе в кровать, то плохо от этого никому не будет, и эти крики снова закончатся, как и вчера, и она сможет нормально выспаться.

Она бормотала себе под нос какую-то успокаивающую чепуху, хотя сердце ее стучало часто-часто, и от адреналина губы и рот мгновенно высохли, и руки сильно дрожали. Все равно было очень страшно. Она застыла над кучей игрушек, которые так и оставила лежать на полу. Та Кукла сидела, в окружении других – поменьше и похуже, это была школа, в которую она играла вечером. И сейчас эта сидящая кукла в темноте казалась ей ребенком, который проснулся ночью в незнакомом месте и кричит, сидя, ожидая когда же придет наконец кто-то теплый и заботливый и не спасет его от этого ужасного кошмара.

Она все не могла решиться взять куклу на руки, пока вдруг не различила – ясно и четко среди крика отчетливое слово "Мама?". Растянутая, неуклюжая, но настоящая речь. Анна, трясясь, вцепилась обеими руками в куклу, подняла ее, и, как вчера ночью, закачала на руках. А кукла все не успокаивалась, кричала, плакала, жаловалась и Анна стала шагать в темноте по комнате, перешагивая автоматически через разбросанные игрушки. Раз за разом, из угла в угол, напевая какие-то бессмысленные, но мелодичные слова, не думая больше ни о чем, поглощенная только одной мыслью, чтобы этот голос перестал кричать.

Через добрые полчаса, показавшиеся Анне вечностью, кукла перестала плакать, и только тихонько всхлипывала, продолжая звать маму. Анна к этому времени пребывала в полуобморочном состоянии и хотела только спать. Она осторожно легла в кровать, продолжая держать куклу на руках и убедившись, что та больше не кричит, немедленно провалилась в мертвый сон.

Утром ее разбудил мочевой пузырь, настоятельно требующий посещения туалета. Все тело затекло, одна рука онемела от неудобной позы. Анна страшно не выспалась, и на ощупь, лохматая и страдающая побрела в туалет. Настроение было отвратительным, хотелось что-нибудь разбить, а лучше поспать. Когда она брела назад к кровати, чтобы снова отдаться в сладкие объятия Морфея она начала слегка вспоминать события этой ночи, но подумала только «Хорошо, что сейчас дочка не плачет и спит, могу и я отоспаться».

И в этом месте ужас осознания накрыл ее так, что она сразу проснулась. О чем она думает – какая дочка? Анна сделала аборт и у нее не может быть дочки. Ночью она слышала как плакала кукла и это, похоже признак того, что она совсем сошла с ума.

На ослабевших ногах, Анна подошла к своей смятой постели и тревожно уставилась на куклу неподвижно лежащую и заботливо, во сне, укрытую одеялом, чтобы ей не было холодно.

Отстраненно Анна подумала о том, что на месте этой куклы, уставившейся неподвижным взглядом в потолок мог бы лежать настоящий ребенок и спать сейчас. Это была девочка. Была. Она машинально погладила ладонью низ живота, показавшийся ей сейчас таким пустым и как будто заледеневшим.

Анна заплакала, ушла умываться и долго не могла успокоиться. Спать совершенно расхотелось, зато разболелась голова и чувствовала она себя разбитой и донельзя уставшей. Анна сварила крепкий кофе, чтобы немного взбодриться, капнула полложечки коньяка, чтобы волшебная жидкость быстрее побежала по жилам, уселась у окна, и тоскливо уставилась в окошко. За стеклом шел дождь и редкие ранние прохожие прятались от капель за зонтами.

Сейчас она не могла отвязаться от воспоминаний о больнице.

Анна всегда чувствовала себя крайне неуютно в стерильной чистоте медицинского кабинета. С детства больницы у нее ассоциировались с лечением зубов, болью и страхом. Она и сейчас не любила лечить зубы – боялась. Но тогда пришла поневоле. Ребенок не больной зуб, его так просто не вырвешь и сам точно не пройдет.

Она боялась, что толстая пожилая тетка в регистратуре клиники будет смотреть на нее, как на ничтожество и преступницу, снимет свои дурацкие очки в толстой оправе, глянет презрительно из-за стойки и прогонит прочь, как нашкодившую школьницу.

– Спокойно, – сказала она сама себе, – я взрослая женщина и имею на это право. Сделаю это и снова все будет хорошо.

– На какое число записать вас на аборт? – без выражения спросила ее тетка, заполняя данные в компьютере и даже не подняла на нее глаз. – Анализы ваши в порядке, противопоказаний нет.

– Как можно раньше, – запинаясь с трудом проговорила Анна, щеки ее вспыхнули от смущения. Слово "аборт" вгоняло ее в панику, сразу начинало громко биться сердце. Очень хотелось исчезнуть отсюда и оказаться под любимым пледом у ноутбука дома.

– Тогда, завтра, в 13.00. – все так же без интонаций проговорила тетка. – Если у вас изменятся планы, позвоните утром и предупредите.

На ватных, подгибающихся ногах Анна вышла из клиники под жаркое солнце. Еще немного и этот кошмар прекратится. Она снова станет самой собой – молодой художницей, студенткой колледжа изобразительных искусств. Это ужасное состояние тошноты, головокружения, все это пройдет. Она снова будет свободна для своей собственной жизни. И с Марком, когда он вернется, они смогут быть как раньше – нежными и любящими. И ему не придется ничего говорить об этой внезапной беременности. Как бы он воспринял эту новость, Анна боялась и вообразить. Вполне возможно, что и бросил бы ее, зачем она ему с ребенком.

Она попробовала радостно улыбнуться себе – она все-таки смогла найти решение проблемы, набралась достаточно силы воли и решимости чтобы записаться в клинику. Еще немного терпения и все будет хорошо.

Вернувшись домой Анна попробовала было порисовать, но голова опять кружилась, тошнило и ее хватило только на то, чтобы улечься в постель, укрыться пледом и серфить по социальным сетям, глядя на новости знакомых.

Ночью, когда она совсем устала, в голове промелькнуло сомнение – правильно ли то, что я делаю? Но когда она попыталась представить себе ворох проблем, что последуют за отказом от аборта, как сердце судорожно забилось и стало совсем плохо.

В клинику она чуть-чуть опоздала. Почему-то долго не могла заставить себя пойти. Откладывала до последнего, после чего сорвалась, похватав вещи и поехала на такси. Глыбообразная тетка с регистрации отправила ее готовиться в сопровождении доктора. Анна шла, как барашек к колоде мясника.

В кабинете врача, он еще раз внимательно просмотрел ее бумаги, анализы, снимки плода. Анна с гремучей смесью смущения, отвращения и интереса поглядывала на фото большеголового существа, скорчившегося в ней, похожего на инопланетного пришельца из фильмов. На видео было еще страшнее – иногда существо водило руками или дергало ногами. Тогда Анна ощущала в себе легкие толчки изнутри, наполнявшие ее ужасом и паникой.

– У вас совершенно здоровый ребенок. Девочка. – Сказал вдруг врач глухим голосом, продолжая смотреть в анализы. – Вы уверены, что хотите сделать аборт? Медицинских противопоказаний нет. Вы можете хорошо родить. И, напротив, последствием аборта может быть бесплодие.

Анна, с колотящимся сердцем, сглотнула горький комок в горле и с трудом выдавила:

– Я уверена. Так надо. Все в порядке, доктор.

В голове у нее шумело, она ничего сейчас не соображала и хотела только одного – чтобы все это поскорее закончилось.

Врач наконец бросил на нее быстрый взгляд, кивнул и сказал:

– Сестра в соседнем кабинете поможет вам подготовиться. – после чего отвернулся от нее.

Что было дальше потом она не могла вспомнить – все слилось в кашу. Саму операцию из-за наркоза она и не могла помнить. То, что было после, пропиталось болью, холодом и пустотой внутри. Тогда она превратилась в куклу, покорно выполняющую все указания медсестры, но не осмысляющую их.

Более менее пришла в себя она только дома, в своей уютной квартирке, в которой ничего не изменилось с тех пор, как она ушла оттуда.

А потом, на рынке она нашла куклу.

Допив кофе, Анна с больной головой прошла проверять почту, вчера на это у нее не было желания.

Кроме спама в ящике было сразу два важных письма – от Марка и от отца, он тоже иногда писал ей. Поколебавшись немного, она вначале открыла письмо Марка: "Привет Анна. Ты там как? У меня все норм. Знаешь, ты только не принимай это сильно близко к сердцу, но нам пора расстаться. Мне было хорошо с тобой, ты клевая девчонка, не переживай, там из-за привлекательности или фигуры, у тебя с этим все в порядке. Просто так бывает, что чувства заканчиваются. Я уверен, что у тебя все будет хорошо и ты найдешь еще кого-нибудь. С приветом, Марк".

Дочитав письмо Марка Анна с минуту сидела в оцепенении, продолжая смотреть в монитор ноутбука, но не разбирая слов. Потом она механически удалила несколько спам-писем и открыла письмо отца.

"Здравствуй, моя принцесса" – писал он. Он до сих пор называл ее принцессой, как в детстве.

"Знаешь, со мной случилась скверная история. Ты в курсе, что я иногда перебирал лишнего с алкоголем, но я не рассказывал, что последнее время крепко подсел на более тяжелую штуку, наркотики. Извини, что гружу тебя всем этим, я не хочу причинять тебе боль. Но сейчас мне нужно быть откровенным и сказать тебе правду.

Понимаешь, так получилось, что когда я был в ломке мне нужны были деньги и я попытался ограбить одного парня. Он начал сопротивляться и я слишком крепко приложил его. Так что он умер. Такие дела.

Следствие и суд уже закончились. Мне впаяли десять лет. И сейчас я пишу из тюрьмы, здесь разрешают списываться с родными, хотя, конечно все читают.

Знаешь, милая, я хотел сам тебе обо всем этом сказать. Чтобы ты узнала это от меня, а не от матери или извещения из суда.

Я очень тебя люблю, дочка. Я понимаю, что совершил ужасные вещи и раскаиваюсь в них. Если ты найдешь в себе силы, чтобы не отвергнуть меня, я буду тебе очень благодарен.

Я люблю тебя.

Твой папа".

Анна дочитала это письмо, потом удалила его и письмо от Марка, потом отправила в корзину еще несколько спам-писем и извещений из социальной сети и закрыла ноутбук. В голове у нее сейчас было пусто и темно. Ее взгляд скользивший по комнате наткнулся на куклу, все также лежавшую на кровати. Она встала, подняла куклу на руки и стала ходить по комнате, тихонько напевая детскую колыбельную из мультфильма, которая ей очень нравилась в детстве. Она не помнила, чтобы мать пела ей колыбельную, и перед сном пела сама себе и гладила себя по волосам.

С того дня в ней что-то изменилось. Анна захлопнула дверь в часть своей личности, не дверь даже, а противоатомный бронированный люк бомбоубежища. Захлопнула и накрепко затянула запоры до герметичности. Лицо ее разгладилось от морщин напряжения, она больше не плакала по ночам, а глаза стали ясными и немного стеклянными.

Анна совсем забросила свою работу, перестала открывать ноутбук и жила с небольших сбережений, откладываемых на совместную поездку с Марком в Италию во время каникул. На учебу она также не ходила.

Питалась Анна сейчас более чем скромно – сухими завтраками с молоком, фруктами, яйцами из – за чего легко и без проблем сбросила несколько не дававшихся ей ранее килограмм. Только сейчас она не обратила на это внимания.

Анна играла. С куклой в первую очередь. Она назвала ее Марией, очень стараясь, сшила несколько разных платьев из своей старой одежды. Из картонных коробок она построила очень миленький домик и раскрасила его остатками красок. Светодиоды, что предназначались для ее гипотетического шедевра, она пустила на освещение домика. Теперь даже по ночам он светился синим холодным светом.

Мария теперь редко плакала по ночам. Анна научилась рано понимать, когда ей станет страшно в ночной темноте. Анна брала ее в кровать с вечера, чтобы не надо было бежать в другую комнату посреди ночи. Она выучила несколько новых колыбельных, хотя та, детская оставалась у нее любимой. Ей очень нравилось сидеть над Марией, когда та засыпала. Анне казалось, что она отчетливо различает тихое сонное дыхание и иногда боялась, что перестанет его различать. Ночью Анна иногда просыпалась, чтобы послушать – дышит ли Мария, и, удовлетворенная, засыпала снова.