Текст книги "Каменный остров"

Автор книги: Сергей Калашников

Сергей Борисович Калашников
Каменный остров
Книга стихов

Хорошая книга хорошего поэта

Книгу «Каменный остров» я прочел с радостью и острым сопереживанием. Уверенное владение формой, когда отдельные скачки размера, игра с ударением, неправильности рифмы выглядят, да что там выглядят – являются виньетками мастера. Приглушенная, очень индивидуальная, но от этого не менее выразительная образность. Глубокое эмоциональное прочувствование, выраженное прекрасным русским языком в тонкой поэтике, где лиризм зачастую трагичен, но никогда не переходит в надрыв. Поначалу смущал однообразный размер в поэтических циклах, но и это вполне логично и дает некий камертон в понимании законченной поэтической главы книги. Тематика и эмоциональный фон узнаваемы: жизнь и смерть, жизнь и поэзия, женщина и Муза. В общем, самые главные, самые настоящие предметы истинной поэзии.

Важно и то, что стихотворения С. Калашникова полны исторических, литературных, религиозных аллюзий. Эти отсылки всегда вполне уместны и отнюдь не перегружают стихи, а тонко и точно работают на настроение, объем и высоту слога.

«Каменный остров» – это именно книга, а не собрание стихотворений. Книга со своей атмосферой, своей ясной и прозрачной структурой, где каждая вещь хороша и сама по себе и прекрасно работает на целое. Буду очень рад иметь такую книгу в своей библиотеке.

Валерий Белянский

К музе

I

 
…и прочее, и про соседку
по парте – вздор и дребедень.
Страница из тетради в клетку
и, в общем, заурядный день —
и первое стихотворенье,
его размытые черты.
Я помню чудное мгновенье,
но помнишь ли мгновенье ты
то самое, когда ребенку
под ноги бросила листву
и музыкой по перепонкам
ударила? Аллею ту
ты помнишь? Точно не забыла?
То полусвет, то полутень —
как будто было, было, было
и не было – в тот самый день.
 

07.09.2013

II

 
Только, знаешь, меня не неволь!
Я с утра приберу этот мусор:
сигареты, стихи, алкоголь —
а еще называешься Муза!
 
 
Я тебя ни о чем не просил,
только ты все равно навязалась
и в начале рассудка и сил
просто на ночь однажды осталась.
 
 
Дескать, негде и не с кем сейчас,
расскажи мне о том и об этом —
не смыкая сидели мы глаз
и болтали с тобой до рассвета.
 
 
Все, что было, – пустые слова,
чепуха и младенческий лепет.
Только лопни, моя голова,
только пулю пусть кто-нибудь влепит,
 
 
если, сволочь, тебе изменю!
Я дышать навсегда перестану
этим горлом – спасибо ремню! —
но поэтом когда-нибудь стану.
 

27.10.2013

III

 
Я курил сигареты «Даллас»
и сердце дотла сжигал.
Ты одна у меня осталась —
и спасения я не ждал.
 
 
Я ходил в пальто нараспашку,
ночами не спал и пил.
Вокзалы, пятиэтажки,
жизнь из последних сил.
 
 
Я бился в боях без правил,
руки сдирая в кровь.
Прости, что тебя оставил
тогда и не встретил вновь, —
 
 
это просто такая работа.
Почернела в реке вода.
Я вообще не хотел кого-то
учить – ничему, никогда.
 
 
Мне хотелось с тобой слоняться
поздней осенью под дождем.
Вот и все: нам пора расстаться,
навсегда остаться вдвоем.
 
 
О, какие уроки зрелости
были вычитаны из книг!
Только мне не хватало смелости
говорить с тобой напрямик.
 
 
Я прожил заодно со всеми.
с аметистом носил кольцо.
Просвистело над нами время —
постарело мое лицо,
и до одури всякой дури
накопилось в моей душе.
 
 
Твой поэт, он стоит и курит
на шестнадцатом этаже.
 

22.09.2013

IV

 
Задумчиво сидеть в машине,
холодный кофе целовать,
покуда проступает иней
на мачтах ЛЭПов – благодать!
О Боже, Боже Пантократор,
как все-таки прекрасна Русь! —
морозы, – и сдох аккумулятор,
и нынче точно не прорвусь!
 
 
И свет какой-то синий-синий.
Когда еще в твои глаза
случится заглянуть, Россия?!
Темнеет лесополоса.
Поля простые, как мычанье.
Заветный полуоборот
ключа – и теплое урчанье
послышится вот-вот, вот-вот.
 
 
Но ни черта! И минус тридцать!
Снега по обе стороны.
Не выпало в пути разбиться —
ну что ж, замерзну у страны
за пазухой. Залиты свечи.
Нам, Муза, кажется, кранты.
Я говорю тебе: «До встречи!»
А ты, что говоришь мне ты?
 
 
А помнишь, как всё начиналось?
Июнь, одиннадцатый класс
пятидесятой школы. Нас
грядущее едва касалось.
Все хорошо, как никогда.
Мы многого с тобой не знали,
когда вручали нам медали
и выпускали – в никуда.
 
 
И вот я – здесь! А ты – уйди!
Не тронь небритого овала!
Что было видно впереди
тому, кому ты диктовала:
«Израиль, армия, узи»?
И Грибоедова убили —
а я Урюпинска вблизи
сижу, курю в автомобиле,
 
 
и замерзаю медленно,
и мысленно с тобой прощаюсь,
но все равно, но все равно
к тебе одной лишь возвращаюсь.
Не жду советчика, врача,
техпомощи на этом свете,
скороговоркой бормоча
слова бессмысленные эти:
 
 
До Черной! – будь моим Данзасом! —
гони! – и даже Далем будь!
Арендтом! Золотым запасом,
серебряным – каким-нибудь! —
решительно и бесполезно
под чуждым небосводом! И —
разверзнется над нами бездна
и засверкают фонари.
 

06–11.09.2013

V

 
Пароходик речной, убогий,
и пора бы ему на слом.
Нам какой-то профессор строгий
бесполезный выдал диплом.
 
 
На меня нельзя положиться:
я опять от тебя уйду.
Пролетела над нами птица
неизвестно в каком году.
 
 
Я дворами шел за тобою —
привели в никуда мечты.
Я почти ничего не стою
и учителем стал. А ты?
 
 
Понимаю: куда податься
да с бедовой такой головой?!
Ты иди. Я хочу остаться,
постоять над темной водой.
 
 
Я с пятнадцатого причала
бросил в реку твои ключи.
Эта музыка – отзвучала,
эта музыка – не звучит.
 

29.09.2013

VI

 
Расскажи мне про жребий поэта:
я, пожалуй, тебя пойму,
и когда убивают за это,
и уходят когда во тьму
 
 
суицидники – не помеха.
Каждый раз – как последний раз.
Мне казалось, я чье-то эхо
или чей-то последний глаз.
 
 
Не сказать: хороша собою,
но я верил одной тебе.
Ты пришла со своей судьбою
и осталась в моей судьбе.
 
 
Скоро сбудется четверть века:
ты мой лоб обожгла рукой.
Что осталось от человека? —
горстка пепла и голос твой.
 
 
Утешенья не приносила,
лишь на время снимала боль.
Ты вообще никого не спросила
и явилась: табак, алкоголь,
 
 
крепкий кофе, ночные бденья,
воспаленный наутро взгляд.
Ты покинула стихотворенье
три-четыре строфы назад.
 
 
А когда у меня оставалась,
подносила ко рту мне яд.
От меня ничего не осталось,
и запястья мои болят.
 
 
Ты лишила семьи и крова —
пара строчек и черствый хлеб.
Забирай: моя кровь готова —
к остальному я глух и слеп.
 

26.10.2013

VII

 
С первой строчкой! С началом обмана!
А быть может, и правды самой —
самой горькой и самой упрямой,
невозможной, хмельной, прямой.
По губам проведи кастальской
пышной пеной: дырявый рот
то кричит, как с крыльца Мосальский,
то безмолвствует, как народ.
Только пепел и дым волокнами,
водосточной трубы гобой.
Не смотри на меня волоокой
неизбежной своей судьбой!
Слышу, слышу твой голос вкрадчивый:
обмани меня, честной будь!
А на большее не подначивай,
даже имя мое забудь.
 

14.02.2015

VIII

 
Ночью брызнули звезд из ведра,
сыпанули осколками света —
но с рассветом кончалась игра
бесполезная эта в поэта.
 
 
Я в себе и таил, и скрывал
черноты со свечением помесь,
но, бывало, Твой дар предавал —
назывался филологом то есть.
 
 
Под бандита косил, и нутро
выжигал – чтобы чище звучало! —
алкоголем, и бедным добро
раздавал без оглядки, бывало!
 
 
Это все отговорки, ля-ля:
никого не хотелось на свете
обижать, мол, родная земля,
мол, семья, малолетние дети.
 
 
Только ночью пронзали меня
злая жалость и стыд до рассвета.
Вот такая выходит фигня —
настоящая, именно эта.
 

24.01.2015

IX

 
И вот та родина, где я ходил босой,
и пыль ее мне стопы обнимала.
Я умывался утренней росой
и спелым снегом, только было мало
мне этого. Я большего хотел —
и выбросили пьяные солдаты
уже мне жребий.
Сколько юных тел
цветы стелили под ноги когда-то
тебе и песни пели предо мной
в огне позднеимперского заката! —
но не взошло знакомой ни одной
тогда звезды. И ты не виновата
уже ни в чем: что было впереди,
мы оба знали с самого начала.
Ты засыпала на моей груди
и проволокой медной увенчала
меня потом. Когда все началось?
Автомобили импортные мимо
неслись, стояли толпами и врозь
уже зеваки. Ты была ранима
и ветрена. И падали рубли,
вставал на ринг известный гладиатор,
под воду уходили корабли,
министр новый открывал театр.
Меня охватывали страх и темь,
и отпускали, и сжимали снова.
А люди погибали каждый день —
и не было призвания иного.
И телевизор новости вещал
какими-то тревожными словами.
Я это время мысленно прощал
и смертный воздух пробовал губами,
ступая плавно, словно по воде:
из-под нее чревовещали рыбы.
Мы жили здесь, практически в нигде,
и встретиться иначе не могли бы.
 
 
Я шел по суше, и крошился мел,
чужие дети становились старше.
Ладонями горячими я грел
проржавленные гвозди, и из чаши
я пригубил дешевого вина.
Дрожали ноздри пористого хлеба
еще вчера, но вышли времена —
и в час девятый почернело небо,
как чья-то кровь. И должен умереть я,
чтобы сказать, как я тебя любил, —
во имя слов, которые забыл,
жестокой веры, длящейся столетья.
 

21.10.2013

X

 
Я уже никогда не струшу,
потому что навеки твой.
Этот дар иссушает душу —
петь с оторванной головой.
 
 
Этот дар убивает насмерть
очень медленно, горячо;
разливает вино на скатерть,
задыхаясь, просит: «Еще!»
 
 
Это то, что сильней страданья,
что-то большее, чем любовь.
Я не знаю ему названья:
Вера? Вечность? Служенье? Кровь?
 
 
Я, который за все в ответе,
что стоял на ногах, как мог, —
лишь тебя я на целом свете
от себя самого берег.
 
 
Подлецу, мерзавцу, уроду
говори о моей вине.
Ты не можешь мне дать свободу,
потому что она – во мне.
 
 
Я не верю судьбе и боли —
сумасшедшим считай меня.
И слова мои поневоле
лепестками цветут огня.
 

12.12.2013

XI

 
Возвращаю сполна:
ничего для себя не оставил —
ни вины, ни вина,
лишь деталей немного добавил.
 
 
Затяни поясок
кимоношный на шее поэта.
Убивают в висок
на рассвете – за это, за это!
 
 
Будет эта любовь
пострашней, безнадежнее первой.
Ты меня приготовь —
чтоб не суетно было и нервно;
 
 
чтоб не верить не мог,
выступая тебе же навстречу, —
и из мрака, где Бог,
я, возможно, отвечу.
 

16.01.2015

XII

 
Не рассвет, а закат – только это не суть:
все равно не сказать мне другими словами.
Это было давно. Да, еще не забудь,
что стояло осеннее над головами,
улыбаясь, светило. Спасибо за труд
желтым кленам, березам и красным осинам!
Я не знаю, как после меня назовут
это все, только знаю, что было – красиво.
Это много прошло изумительных дней,
а бывало такое – но речь не об этом.
Я любил тебя больше, глупее, честней,
самой вечной любовью – любовью поэта!
 

18.12.2014

Последний переход

1

 
В этот день – я ни сном ни духом.
В этот день – я глотаю мел
и к земле припадаю слухом.
Разве этого я хотел?!
 
 
Было много всего такого,
что не скроешь под тенью век:
и обида, и злое слово.
Были ветер, туман, и снег,
 
 
и предательство, и разлука,
жизнь впустую и напоказ,
а случалось – вообще ни звука
и как будто в последний раз.
 
 
Были музы мои пугливы —
только женщине ни одной
рядом с ними не быть счастливой
этой жизнью моей двойной.
 
 
Были дети, чужие жены,
алкоголь, сигареты – и
все твердил я, как прокаженный:
«Звезды, ангелы, фонари!» —
 
 
все твердил я и днем и ночью,
между явью и душным сном.
Я такое видел воочью,
что прошу теперь об одном:
 
 
– Выжигай на спине глаголы,
научи языку огня!
Слышишь, Ты, Основной, Иегова?!
И не вздумай жалеть меня!
 

11.12.2013

2

 
А потом меня целовали,
голубиный терзали рот:
и баюкали, и ласкали
и навылет, и напролет.
 
 
А потом разливали брагу
и в ладонь забивали гвоздь.
И бежала по жилам влага,
растекалась поверх и сквозь.