Текст книги "Том 1. Стихотворения"
Автор книги: Сергей Есенин
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Свет вечерний шафранного края*,
Тихо розы бегут по полям.
Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хаям.
Тихо розы бегут по полям.
Лунным светом Шираз осиянен,
Кружит звезд мотыльковый рой.
Мне не нравится, что персияне
Держат женщин и дев под чадрой.
Лунным светом Шираз осиянен.
Иль они от тепла застыли,
Закрывая телесную медь?
Или, чтобы их больше любили,
Не желают лицом загореть,
Закрывая телесную медь?
Дорогая, с чадрой не дружись,
Заучи эту заповедь вкратце,
Ведь и так коротка наша жизнь,
Мало С.А. Тьем дано любоваться.
Заучи эту заповедь вкратце.
Даже все некрасивое в роке
Осеняет своя благодать.
Потому и прекрасные щеки
Перед миром грешно закрывать,
Коль дала их природа-мать.
Тихо розы бегут по полям.
Сердцу снится страна другая.
Я спою тебе сам, дорогая,
То, что сроду не пел Хаям…
Тихо розы бегут по полям.
1924
«Воздух прозрачный и синий…»
Воздух прозрачный и синий*,
Выйду в цветочные чащи.
Путник, в лазурь уходящий,
Ты не дойдешь до пустыни.
Воздух прозрачный и синий.
Лугом пройдешь, как садом,
Садом в цветенье диком,
Ты не удержишься взглядом,
Чтоб не припасть к гвоздикам.
Лугом пройдешь, как садом.
Шепот ли, шорох иль шелесть —
Нежность, как песни Саади.
Вмиг отразится во взгляде
Месяца желтая прелесть,
Нежность, как песни Саади.
Голос раздастся пери,
Тихий, как флейта Гассана.
В крепких объятиях стана
Нет ни тревог, ни потери,
Только лишь флейта Гассана.
Вот он, удел желанный
Всех, кто в пути устали.
Ветер благоуханный
Пью я сухими устами,
Ветер благоуханный.
<1925>
«Золото холодное луны…»
Золото холодное луны*,
Запах олеандра и левкоя.
Хорошо бродить среди покоя
Голубой и ласковой страны.
Далеко-далече там Багдад,
Где жила и пела Шахразада.
Но теперь ей ничего не надо.
Отзвенел давно звеневший сад.
Призраки далекие земли
Поросли кладбищенской травою.
Ты же, путник, мертвым не внемли,
Не склоняйся к плитам головою.
Оглянись, как хорошо кругом:
Губы к розам так и тянет, тянет.
Помирись лишь в сердце со врагом —
И тебя блаженством ошафранит.
Жить – так жить, любить – так уж влюбляться.
В лунном золоте целуйся и гуляй,
Если ж хочешь мертвым поклоняться,
То живых тем сном не отравляй.
Это пела даже Шахразада,—
Так вторично скажет листьев медь.
Тех, которым ничего не надо,
Только можно в мире пожалеть.
<1925>
«В Хороссане есть такие двери…»
В Хороссане есть такие двери*,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери*.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.
У меня в руках довольно силы,
В волосах есть золото и медь.
Голос пери нежный и красивый.
У меня в руках довольно силы,
Но дверей не смог я отпереть.
Ни к чему в любви моей отвага.
И зачем? Кому мне песни петь? —
Если стала неревнивой Шага,
Коль дверей не смог я отпереть,
Ни к чему в любви моей отвага.
Мне пора обратно ехать в Русь.
Персия! Тебя ли покидаю?
Навсегда ль с тобою расстаюсь
Из любви к родимому мне краю?
Мне пора обратно ехать в Русь.
До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья.
Март 1925
«Голубая родина Фирдуси…»
Голубая родина Фирдуси*,
Ты не можешь, памятью простыв,
Позабыть о ласковом урусе
И глазах задумчиво простых.
Голубая родина Фирдуси.
Хороша ты, Персия, я знаю,
Розы, как светильники, горят
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят.
Хороша ты, Персия, я знаю.
Я сегодня пью в последний раз
Ароматы, что хмельны, как брага.
И твой голос, дорогая Шага,
В этот трудный расставанья час
Слушаю в последний раз.
Но тебя я разве позабуду?
И в моей скитальческой судьбе
Близкому и дальнему мне люду
Буду говорить я о тебе,
И тебя навеки не забуду.
Я твоих неС.А. Тий не боюсь,
Но на всякий случай твой угрюмый
Оставляю песенку про Русь:
Запевая, обо мне подумай,
И тебе я в песне отзовусь…
Март 1925
«Быть поэтом – это значит то же…»
Быть поэтом – это значит то же*,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
Быть поэтом – значит петь раздольно,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет – ему не больно,
У него одна и та же песня.
Канарейка с голоса чужого —
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка*.
Магомет перехитрил в Коране,
Запрещая крепкие напитки.
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.
И когда поэт идет к любимой,
А любимая с другим лежит на ложе,
Влагою живительной хранимый,
Он ей в сердце не запустит ножик.
Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
«Ну и что ж! помру себе бродягой.
На земле и это нам знакомо».
Август 1925
«Руки милой – пара лебедей…»
Руки милой – пара лебедей* —
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.
Пел и я когда-то далеко
И теперь пою про то же снова,
Потому и дышит глубоко
Нежностью пропитанное слово.
Если душу вылюбить до дна,
Сердце станет глыбой золотою.
Только тегеранская луна
Не согреет песни теплотою.
Я не знаю, как мне жизнь прожить:
Догореть ли в ласках милой Шаги
Иль под старость трепетно тужить
О прошедшей песенной отваге?
У всего своя походка есть:
Что приятно уху, что – для глаза.
Если перс слагает плохо песнь*,
Значит, он вовек не из Шираза.
Про меня же и за эти песни
Говорите так среди людей:
Он бы пел нежнее и чудесней,
Да сгубила пара лебедей.
Август 1925
«Отчего луна так светит тускло…»
«Отчего луна так светит тускло*
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана»,—
Так спросил я, дорогая Лала*,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.
«Отчего луна так светит грустно?» —
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: «Ты почувствуй
По печали розы шелестящей».
Лепестками роза расплескалась,
Лепестками тайно мне сказала:
«Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала.
Говорила: „Русский не заметит…“
Сердцу – песнь, а песне – жизнь и тело…
Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела».
Слишком много виделось измены,
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.
· · ·
Но и все ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи.
Август 1925
«Глупое сердце, не бейся…»
Глупое сердце, не бейся*.
Все мы обмануты С.А. Тьем,
Нищий лишь просит участья…
Глупое сердце, не бейся.
Месяца желтые чары
Льют по каштанам в пролесь.
Лале склонясь на шальвары,
Я под чадрою укроюсь.
Глупое сердце, не бейся.
Все мы порою, как дети,
Часто смеемся и плачем.
Выпали нам на свете
Радости и неудачи.
Глупое сердце, не бейся.
Многие видел я страны,
С.А. Тья искал повсюду.
Только удел желанный
Больше искать не буду.
Глупое сердце, не бейся.
Жизнь не совсем обманула.
Новой нальемся силой.
Сердце, ты хоть бы заснуло
Здесь, на коленях у милой.
Жизнь не совсем обманула.
Может, и нас отметит
Рок, что течет лавиной,
И на любовь ответит
Песнею соловьиной.
Глупое сердце, не бейся.
Август 1925
«Голубая да веселая страна…»
Голубая да веселая страна*.
Честь моя за песню продана.
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?
Слышишь, роза клонится и гнется —
Эта песня в сердце отзовется.
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?
Ты ребенок, в этом спора нет,
Да и я ведь разве не поэт?
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?
Дорогая Гелия*, прости.
Много роз бывает на пути,
Много роз склоняется и гнется,
Но одна лишь сердцем улыбнется.
Улыбнемся вместе, ты и я,
За такие милые края.
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?
Голубая да веселая страна.
Пусть вся жизнь моя за песню продана,
Но за Гелию в тенях ветвей
Обнимает розу соловей.
1925
«Эх вы, сани! А кони, кони!..»
Эх вы, сани! А кони, кони!*
Видно, черт их на землю принес.
В залихватском степном разгоне
Колокольчик хохочет до слез.
Ни луны, ни собачьего лая
В далеке, в стороне, в пустыре.
Поддержись, моя жизнь удалая,
Я еще не навек постарел.
Пой, ямщик, вперекор этой ночи,
Хочешь, сам я тебе подпою
Про лукавые девичьи очи,
Про веселую юность мою.
Эх, бывало, заломишь шапку,
Да заложишь в оглобли коня,
Да приляжешь на сена охапку,—
Вспоминай лишь, как звали меня.
И откуда бралась осанка,
А в полуночную тишину
Разговорчивая тальянка
Уговаривала не одну.
Все прошло. Поредел мой волос.
Конь издох, опустел наш двор.
Потеряла тальянка голос,
Разучившись вести разговор.
Но и все же душа не остыла,
Так приятны мне снег и мороз,
Потому что над всем, что было,
Колокольчик хохочет до слез.
19 сентября 1925
«Снежная замять дробится и колется…»
Снежная замять дробится и колется*,
Сверху озябшая светит луна.
Снова я вижу родную околицу,
Через метель огонек у окна.
Все мы бездомники, много ли нужно нам.
То, что далось мне, про то и пою.
Вот я опять за родительским ужином,
Снова я вижу старушку мою.
Смотрит, а очи слезятся, слезятся,
Тихо, безмолвно, как будто без мук.
Хочет за чайную чашку взяться —
Чайная чашка скользит из рук.
Милая, добрая, старая, нежная,
С думами грустными ты не дружись,
Слушай, под эту гармонику снежную
Я расскажу про свою тебе жизнь.
Много я видел и много я странствовал,
Много любил я и много страдал,
И оттого хулиганил и пьянствовал,
Что лучше тебя никого не видал.
Вот и опять у лежанки я греюсь,
Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.
Снова я ожил и снова надеюсь
Так же, как в детстве, на лучший удел.
А за окном под метельные всхлипы,
В диком и шумном метельном чаду,
Кажется мне – осыпаются липы,
Белые липы в нашем саду.
20 сентября 1925
«Слышишь – мчатся сани, слышишь – сани мчатся…»!
Слышишь – мчатся сани, слышишь – сани мчатся*.
Хорошо с любимой в поле затеряться.
Ветерок веселый робок и застенчив,
По равнине голой катится бубенчик.
Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!
Где-то на поляне клен танцует пьяный.
Мы к нему подъедем, спросим – что такое?
И станцуем вместе под тальянку трое.
3 октября 1925
«Голубая кофта. Синие глаза…»
Голубая кофта. Синие глаза*.
Никакой я правды милой не сказал.
Милая спросила: «Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель».
Я ответил милой: «Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы.
Затопи ты печку, постели постель,
У меня на сердце без тебя метель».
3 октября 1925
«Снежная замять крутит бойко…»
Снежная замять крутит бойко*,
По полю мчится чужая тройка.
Мчится на тройке чужая младость.
Где мое С.А. Тье? Где моя радость?
Все укатилось под вихрем бойким
Вот на такой же бешеной тройке.
4/5 октября 1925
«Вечером синим, вечером лунным…»
Вечером синим, вечером лунным*
Был я когда-то красивым и юным.
Неудержимо, неповторимо
Все пролетело… далече… мимо…
Сердце остыло, и выцвели очи…
Синее С.А. Тье! Лунные ночи!
4/5 октября 1925
«Не криви улыбку, руки теребя…»
Не криви улыбку, руки теребя*,—
Я люблю другую, только не тебя.
Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо —
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.
Проходил я мимо, сердцу все равно —
Просто захотелось заглянуть в окно.
4/5 октября 1925
«Сочинитель бедный, это ты ли…»
Сочинитель бедный, это ты ли*
Сочиняешь песни о луне?
Уж давно глаза мои остыли
На любви, на картах и вине.
Ах, луна влезает через раму,
Свет такой, хоть выколи глаза…
Ставил я на пиковую даму,
А сыграл бубнового туза.
4/5 октября 1925
«Синий туман. Снеговое раздолье…»
Синий туман. Снеговое раздолье*,
Тонкий лимонный лунный свет.
Сердцу приятно с тихою болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет.
Снег у крыльца, как песок зыбучий.
Вот при такой же луне без слов,
Шапку из кошки на лоб нахлобучив,
Тайно покинул я отчий кров.
Снова вернулся я в край родимый.
Кто меня помнит? Кто позабыл?
Грустно стою я, как странник гонимый,
Старый хозяин своей избы.
Молча я комкаю новую шапку,
Не по душе мне соболий мех.
Вспомнил я дедушку, вспомнил я бабку,
Вспомнил кладбищенский рыхлый снег.
Все успокоились, все там будем,
Как в этой жизни радей не радей,—
Вот почему так тянусь я к людям,
Вот почему так люблю людей.
Вот отчего я чуть-чуть не заплакал
И, улыбаясь, душой погас,—
Эту избу на крыльце с собакой
Словно я вижу в последний раз.
24 сентября 1925
«Свищет ветер, серебряный ветер…»
Свищет ветер, серебряный ветер*,
В шелковом шелесте снежного шума.
В первый раз я в себе заметил,
Так я еще никогда не думал.
Пусть на окошках гнилая сырость,
Я не жалею, и я не печален.
Мне все равно эта жизнь полюбилась,
Так полюбилась, как будто вначале.
Взглянет ли женщина с тихой улыбкой —
Я уж взволнован. Какие плечи!
Тройка ль проскачет дорогой зыбкой —
Я уже в ней и скачу далече.
О, мое С.А. Тье и все удачи!
С.А. Тье людское землей любимо.
Тот, кто хоть раз на земле заплачет,—
Значит, удача промчалась мимо.
Жить нужно легче, жить нужно проще,
Все принимая, что есть на свете.
Вот почему, обалдев, над рощей
Свищет ветер, серебряный ветер.
14 октября 1925
«Мелколесье. Степь и дали…»
Мелколесье. Степь и дали*.
Свет луны во все концы.
Вот опять вдруг зарыдали
Разливные бубенцы.
Неприглядная дорога,
Да любимая навек,
По которой ездил много
Всякий русский человек.
Эх вы, сани! Что за сани!
Звоны мерзлые осин.
У меня отец крестьянин,
Ну а я крестьянский сын.
Наплевать мне на известность
И на то, что я поэт.
Эту чахленькую местность
Не видал я много лет.
Тот, кто видел хоть однажды
Этот край и эту гладь,
Тот почти березке каждой
Ножку рад поцеловать.
Как же мне не прослезиться,
Если с венкой в стынь и звень
Будет рядом веселиться
Юность русских деревень.
Эх, гармошка, смерть-отрава,
Знать, с того под этот вой
Не одна лихая слава
Пропадала трын-травой.
21/22 октября 1925
«Цветы мне говорят – прощай…»
Цветы мне говорят – прощай*,
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Ее лицо и отчий край.
Любимая, ну что ж! Ну что ж!
Я видел их и видел землю,
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.
И потому, что я постиг
Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо,—
Я говорю на каждый миг,
Что все на свете повторимо.
Не все ль равно – придет другой,
Печаль ушедшего не сгложет,
Оставленной и дорогой
Пришедший лучше песню сложит.
И, песне внемля в тишине,
Любимая с другим любимым,
Быть может, вспомнит обо мне
Как о цветке неповторимом.
27 октября 1925
Другие редакции
Гусляр
Темна ноченька, не спится,
Выйду к речке на лужок.
Распоясала зарница
В темных волнах поясок.
На бугре береза-свечка
В ярких перьях серебра.
Выходи, мое сердечко,
Слушать песни гусляра.
Залюбуюсь, загляжусь ли
На девичью красоту,
А пойду плясать под гусли,
Так сорву твою фату.
Уведу тебя под склоны
В шелкопряные поля.
Ой ли гусли-самозвоны,
Псалмопенья ковыля.
Троица
Троицыно утро, утренний канон,
В роще по березкам зычный перезвон.
Тянется деревня с праздничного сна,
В благовесте ветра хмельная весна.
Пойте в чаще, птахи, я вам подпою,
Похороним вместе молодость мою.
Нонче на закате с Божьего крыльца
Стану к аналою подле молодца.
Батюшкина воля, матушкин приказ,
Горе да кручина повенчают нас.
Ах, развейтесь кудри, обсекись коса,
Без любви погинет девичья краса.
Троицыно утро, утренний канон,
В роще по березкам зычный перезвон.
«Задымился вечер…»
* * *
Задымился вечер,
Дремлет кот на брусе.
Кто-то помолился:
«Господи Исусе».
Полыхают зори,
Курятся туманы.
Над резным окошком
Занавес багряный.
Вьются паутины
С золотой повети.
Где-то мышь скребется
В затворенной клети…
У лесной поляны —
В свяслах копны хлеба.
Ели, словно копья,
Уперлися в небо.
Закадили дымом
Под росою рощи.
В сердце почивают
Тишина и мощи.
Инок
Пойду в скуфейке, светлый инок,
Степной тропой к монастырям;
Сухой кошель из хворостинок
Повешу за плечи к кудрям.
Хочу концы твои измерить,
Родная Русь, я по росе
И в С.А. Тье ближнего поверить
На взбороненной полосе.
Иду. В траве звенит мой посох,
В лицо махает шаль зари;
Сгребая сено на покосах,
Поют мне песни косари.
Глядя за кольца лычных прясел,
Одной лишь грезой мыслю я:
С.А. Тлив, кто жизнь свою украсил
Трудом земного бытия.
С улыбкой радостного С.А. Тья
Иду в другие берега,
Вкусив бесплотного причастья,
Молясь на копны и стога.
«Как покладинка лег через ров…»
Как покладинка лег через ров
Звонкий месяц над синью холмов.
Расплескалася пегая мгла,
Вижу свет голубого крыла.
Снова выплыл из ровных долин
Отчий дом под кустами стремнин.
И обветренный легким дождем,
Конским потом запах чернозем.
Здесь все так же, как было тогда,
Те же реки и те же стада…
Только ивы над красным бугром
Обветшалым трясут подолом.
Знаю я, не приснилась судьбе
Песня новая в тихой избе,
И, как прежде, архангельский лик
Веет былью зачитанных книг.
Тихо, тихо в божничном углу,
Месяц месит кутью на полу…
И тревожит лишь помином тишь
Из запечья пугливая мышь.
«Нощь и поле, и крик петухов…»
[Вторая редакция]
Нощь и поле, и крик петухов…
С златной тучки глядит Саваоф.
Расплескалася пегая мгла,
Вижу свет голубого крыла.
Тихо выплыл из ровных долин
Отчий дом под кустами стремнин,
И, обветренный легким дождем,
Конским потом запах чернозем.
Здесь все так же, как было тогда,
Те же реки и те же стада.
Только ивы над красным бугром
Обветшалым трясут подолом.
Кто-то сгиб, кто-то канул во тьму,
Уж кому-то не петь на холму.
Мирно грезит родимый очаг
О погибших во мраке плечах.
Тихо, тихо в божничном углу,
Месяц месит кутью на полу…
Но тревожит лишь помином тишь
Из запечья пугливая мышь.
«Песня, луг, реки затоны…»
Песня, луг, реки затоны,—
Эта жизнь мне только снится.
Свет от розовой иконы
На златых моих ресницах.
Пусть не я тот нежный отрок,
В плеске крыльев голубиных.
Сон мой радостен и кроток
На руках твоих невинных.
Мне не нужен вздох могилы,
Слову с тайной не обняться.
Научи, чтоб можно было
Никогда не просыпаться.
«Алый мрак в небесной черни…»
[Первая редакция]
Алый мрак в небесной черни
Начертил пожаром грань.
Я пришел к твоей вечерне,
Полевая глухомань.
Ой, легка моя кошница,
А глаза синее дня.
Знаю, мать-земля черница,
Все мы – тесная родня.
Разошлись мы в даль и шири
Под лазоревым крылом.
Но сзовет нас из псалтыри
Заревой заре псалом.
И придем мы с земляникой,
Очертивши темью даль,
У полей родного лика
Позабыть свою печаль.
«Дождик мокрыми метлами чистит…»
Дождик мокрыми метлами чистит
Ивняковый помет по лугам.
Плюйся, ветер, охапками листьев,
Я такой же, как ты, хулиган.
Я люблю, когда синие чащи,
Как с тяжелой походкой волы,
Животами, листвой хрипящими,
По коленкам марают стволы.
Вот оно, мое стадо рыжее!
Кто ж воспеть его лучше мог?
Вижу, вижу, как сумерки лижут
Следы человечьих ног.
Тогда видишь, как клен без оглядки
Выходит к стеклу болот
И клененочек маленький матке
Деревянное вымя сосет.
«Сыпь, гармоника, – скука, скука…»
[Другая редакция]
Сыпь, гармоника, – скука, скука…
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной!
Излюбили тебя, измызгали
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь синими брызгами,
Или в морду хошь!?
В огород бы тебя, на чучело,
Пугать ворон!
До печенок меня замучила
Со всех сторон!
Я с тобою из женщин не с первою —
Много вас!
Но с такою, как ты, стервою
Лишь в первый раз!
Сыпь, гармоника, сыпь, моя частая,
Пей, выдра, пей!
Мне бы лучше вон ту, сисястую,—
Она глупей.
И чем дальше, тем звонче,
То здесь, то там…
Я с собой не покончу,
Иди к чертям!
К вашей своре собачьей
Пора б простыть!..
Дорогая, я плачу…
Прости, прости!
Комментарии
Список условных сокращений
Б. сит. – Сергей Есенин. Березовый ситец, М., Госиздат, 1925.
Бак. раб. – газ. «Бакинский рабочий», Баку, с 1906 г.
Бирж. вед. – газ. «Биржевые ведомости», утр. вып., СПб., 1880–1917.
Блок – Александр Блок. Собрание сочинений в восьми томах, тт. 1–8, М.—Л., Гослитиздат, 1960–1963.
Восп., 1, 2 – сб. «С.А.Есенин в воспоминаниях современников», тт. 1–2, М., «Художественная литература», 1986.
ВЛ – журн. «Вопросы литературы», М., с 1957 г.
Г18 – Сергей Есенин. Голубень, СПб., «Революционный социализм», 1918.
Г20 – Сергей Есенин. Голубень, «Московская трудовая артель художников слова», 1920.
Гн – наборная рукопись сборника «Голубень» 1918 г., подготовленная автором (РГАЛИ).
Г. тр. кр. – газ. «Голос трудового крестьянства», М., 1917–1919.
ГЖ – журн. «Голос жизни», Пг., 1914–1915.
Гост. – журн. «Гостиница для путешествующих в прекрасном», М., 1922–1924.
Грж. – Есенин Сергей Александрович. Собрание стихов и поэм. Том первый, Берлин-Пб.—М., изд. З.И.Гржебина, 1922.
Еж. ж. – «Ежемесячный журнал», Пг., 1914–1918.
З.Вост. – газ. «Заря Востока», Тифлис, с 1922 г.
Зн. бор. – газ. «Знамя борьбы», Пг., 1918.
Зн. тр. – газ. «Знамя труда», Пг., затем М., 1917–1918.
И22 – Есенин. Избранное, М., Госиздат, 1922.
И25 – Сергей Есенин. Избранные стихи (Библиотека «Огонек», № 40), М., Огонек, 1925.
Кр. нива – журн. «Красная нива», М., 1923–1931.
Кр. новь – журн. «Красная новь», М., 1921–1942.
ЛН – непериод. сб. «Литературное наследство», М., с 1931 г.
М. каб. – Есенин. Москва кабацкая, Л., 1924.
Н – журн. «Нива», СПб., 1870–1918.
Н. прил. – журн. «Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу „Нива“», СПб., 1894–1916.
Наб. экз. – наборная рукопись первого, второго и третьего томов «Собрания стихотворений», подготовленная автором в 1925 г. (ГЛМ).
Нак. – газ. «Накануне», Берлин, 1922–1924.
ОРиР – Сергей Есенин. О России и революции, М., «Современная Россия», 1925.
П18 – Сергей Есенин. Преображение, «Московская трудовая артель художников слова», II-й год I века [1918].
П21 – Сергей Есенин. Преображение, [М.], «Имажинисты», 1921.
Перс. мот. – Сергей Есенин. Персидские мотивы, М., «Современная Россия», [1925].
ПиР – журн. «Печать и революция», М., 1921–1930.
Прож. – журн. «Прожектор», М., 1923–1935.
Р16 – Сергей Есенин. Радуница, Пг., изд. М.В.Аверьянова, 1916.
Р18 – Сергей Есенин. Радуница, «Московская трудовая артель художников слова», 2-й год I века [1918].
Р21 – Сергей Есенин. Радуница, [М.], «Имажинисты», 1921.
РЛ – журн. «Русская литература», Л., с 1958 г.
Р. сов. – Сергей Есенин. Русь советская, «Бакинский рабочий», 1925.
Рж. к. – Сергей Есенин. Ржаные кони, М., «Альциона», 1921 (верстка невышедшего сборника; ИМЛИ).
Рус. – Сергей Есенин. Руссеянь, книга первая, М., «Альциона», 1920 (рукопись-макет невышедшего сборника, ИМЛИ).
Сел. час. – Сергей Есенин. Сельский часослов, «Московская трудовая артель художников слова», 2-й год I века [1918].
Ск-1 – «Скифы», сборник 1, Пг., 1917.
Ск-2 – «Скифы», сборник 2, Пг., 1918.
Собр. ст. – Сергей Есенин. Собрание стихотворений, тт. 1–3, М.—Л., Госиздат, 1926; т. 4 – Стихи и проза, М.—Л., Госиздат, 1927.
Ст. ск. – Сергей Есенин. Стихи скандалиста, Берлин, изд. И.Т.Благова, 1923.
Ст24 – С.Есенин. Стихи (1920-24), М.—Л., «Круг», 1924.
Стр. сов. – С.Есенин. Страна советская, Тифлис, «Советский Кавказ», 1925.
Т20 – Сергей Есенин. Трерядница, М., «Злак», 1920.
Т21 – Сергей Есенин. Трерядница, [М.], «Имажинисты», 1921.
Тел. – Сергей Есенин. Телец, М., Госиздат, 1920 (невышедший сборник).
Хроника 1, 2 – В.Белоусов. Сергей Есенин. Литературная хроника, чч. 1 и 2. М., «Советская Россия», 1969–1970.
ГЛМ – Государственный литературный музей. Отдел рукописей (Москва).
ГМЗЕ – Государственный музей-заповедник С.А.Есенина (с. КонС.А. Тиново Рязанской обл.).
ИМЛИ – Институт мировой литературы имени А.М.Горького Российской академии наук. Рукописный отдел (Москва).
ИРЛИ – Институт русской литературы (Пушкинский дом) Российской академии наук. Рукописный отдел (Санкт-Петербург).
РГАЛИ – Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
РГБ – Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва).
РНБ – Российская национальная библиотека. Отдел рукописей и редкой книги (Санкт-Петербург).
В данном томе, в соответствии с общим планом издания, печатаются стихотворения, которые Есенин включил в первый том подготовленного им в 1925 году трехтомного «Собрания стихотворений» (Собр. ст.).
Основным источником текста для первого тома (так же, как для второго и третьего томов) является так называемый наборный экземпляр – рукопись, по которой в ноябре-декабре 1925 г. осуществлялся набор Собр. ст. (хранится в ГЛМ[8]8
Здесь и далее указания на архивные фонды опущены, когда речь идет о фондах С.А.Есенина. В прочих случаях фонды поименованы.
[Закрыть]). Эта рукопись была подготовлена Есениным в течение второй половины 1925 г. В работе принимали участие С.А. Толстая-Есенина и редактор издательства И.В. Евдокимов.
Наборный экземпляр представляет собой собрание различных материалов. В нем соединены отдельные страницы из целого ряда сборников Есенина, вырезки из газет и журналов, машинописные списки (значительная часть этих списков готовилась не в связи с работой над наб. экз., а много раньше и с другими целями), рукописные списки, выполненные С.А. Толстой-Есениной и некоторыми другими лицами. Подобный характер рукописи, объединение в ней различных по времени возникновения и подготовки материалов связаны, в частности, с историей работы над ней.
Как известно, замысел собрания сочинений возник у Есенина еще в 1923 году, вскоре после возвращения на родину из зарубежной поездки (связь этого замысла с «Тельцом», «Руссеянью» и другими предшествующими сборниками в данном случае мы здесь не затрагиваем). Этот замысел оставался в центре внимания поэта и в 1924 году. Все это время Есенин неоднократно обращался к плану издания, занимался вопросом, где и когда лучше его выпустить (см. подробнее «От редакции» в наст. томе). При этом работа не ограничивалась определением принципов композиции и общих контуров томов, одновременно готовилась и рукопись предполагавшегося издания. К этим предшествующим этапам восходят некоторые части наб. экз., о чем свидетельствуют сохранившиеся в нем пометы. Можно сказать, что наб. экз. как бы «вырос» из этих предшествующих этапов и аккумулировал в себе работу, проводившуюся Есениным с 1923 года.
Наборный экземпляр – последнее по времени обращение поэта к текстам своих произведений. Но его значение как основного источника текста основывается не только и не столько на этом формальном моменте. В рукописи – в ее составе и построении, в степени авторской выверенности текстов, в датировке произведений – отчетливо проявилось далеко не формальное отношение автора к ее подготовке. Последовательная, глубоко осмысленная, целенаправленная работа, проведенная Есениным по формированию и редактуре наборного экземпляра (на различных этапах работа велась, правда, с разной степенью интенсивности), позволяют расценить эту рукопись как активное выражение творческой воли автора.
Разумеется, наборный экземпляр не свободен от недостатков. В нем имеются различные погрешности, которые остались не замеченными автором. Тем не менее, при анализе наборного экземпляра с самых различных сторон отчетливо выявляется воплотившаяся в нем авторская воля.
* * *
Она видна прежде всего в том, как были решены композиционные проблемы.
С самого начала работы над собранием сочинений Есенин положил в его основу Грж. – наиболее полное к тому времени собрание его произведений. В этот сборник входило 75 лирических стихотворений от «Радуницы» до стихов 1922 года и 15 «маленьких поэм». Приступив в 1925 г. к подготовке Собр. ст., Есенин счел необходимым дополнить это издание не только стихами, появившимися после выпуска Грж., т. е. после 1922 года, но и рядом ранних стихотворений, которые не входили в Грж. и практически не перепечатывались после появления в свет.
В этой связи он обратился прежде всего к своему первому сборнику Р16. Этот сборник состоял из 33 стихотворений. 15 из них входили в Грж. и поэтому изначально были в Собр. ст. Из оставшихся 18 Есенин отобрал еще 12, остальные 6 так и оставил вне Собр. ст. Тексты этих 12-ти отобранных стихотворений он выправил, причем дважды. Первоначально правка велась, очевидно, по экземпляру Р16, с которого затем были сняты машинописные копии. (Местонахождение данного экземпляра Р16 неизвестно, но то, что экземпляр сборника, выправленный тогда автором, существовал и что именно с него снимались машинописные копии, доказывается тем, что последовательность стихов в листах машинописи та же, что и в сборнике, а тексты машинописи разнятся с текстами сборника). Затем машинопись была вновь просмотрена Есениным и в некоторые стихи внесены дополнительные исправления. Первый ее экземпляр, куда С.А. Толстая-Есенина перенесла авторскую правку, был вложен в наб. экз., а машинописный отпуск (второй экз.), по которому работал автор, остался в его архиве (ныне – в ГЛМ).
Всего в этой рукописи пять листов, которые включают тексты следующих стихотворений: л. 1 – «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха…», «Подражанье песне», «Выткался на озере алый свет зари…»; л. 2 – «Матушка в купальницу по лесу ходила…», «Зашумели над затоном тростники…», «Троицыно утро, утренний канон…»; л. 3 – «Туча кружево в роще связала…», «Дымом половодье…»; л. 4 – «Сыплет черемуха снегом…», «На плетнях висят баранки…»; л. 5 – «Калики», «Задымился вечер, дремлет кот на брусе…». На обороте последнего листа помета С.А. Толстой-Есениной: «Эти стихи были переписаны мною, когда Сергей готовил рукопись своего полного собрания для Госиздата. Правки сделаны его рукой. С.Есенина».
Этими стихами Есенин намеревался открыть том и поэтому пометил на первом листе машинописи: «Начало». Однако потом он решил дополнить издание еще и другими стихами. Помета «Начало» была им зачеркнута и в рукопись перед этими стихами включено еще восемь стихотворений.
Два первых стихотворения из числа включенных на этом этапе («Вот уж вечер. Роса…» и «Там, где капустные грядки…») продиктованы автором С.А. Толстой-Есениной и в ее списках вошли в наб. экз. Очевидно, тогда же было переписано С.А. Толстой-Есениной третье стихотворение – «Поет зима – аукает…». Остальные были найдены в журналах 1915–1916 гг.
Готовя издание, Есенин счел необходимым разыскать некоторые свои ранние произведения, которые печатались только в периодике. Он собственноручно составил две памятки с перечислением газет и журналов, которые следовало просмотреть (оба списка – ГЛМ).
Первый список:
«Журнал ленинградский Голос жизни. 1915 с апреля по июнь.
Газета московская Голос трудового крестьянства. 1918 с апреля по июнь.
Ежемесячный журнал Миролюбова. 1915 и 16».
Второй список:
«Русская мысль. 1915, летние номера, август, или сентябрь, или июль.
Голос жизни. 1915 (весенние №).
Ежемесячный журнал Миролюбова. 1915, 16, 17.
Скифы. 2 №.
Голос трудового крестьянства.
Весь мир. 1915.
1910. Рязанский вестник».
На втором списке С.А. Толстая-Есенина пометила: «Для составления полного собрания в Госиздате вспоминал, где у него печатались вещи, и старался найти их в Румянцевской библиотеке, но не нашел».
Последнее не совсем точно. Непосредственно поисками занялся двоюродный брат поэта И.И.Есенин. На первом листке с памяткой он переписал из ГЖ (1915, № 17, 22 апреля, с. 13) четыре опубликованные там стихотворения: «Гусляр» («Темна ноченька, не спится…»), «В хате» («Пахнет рыхлыми драченами…»), «Богомолки» («По дороге идут богомолки…») и «Рыбак» («Под венком лесной ромашки…»). В списке поэт отметил два стихотворения – «Темна ноченька, не спится…» и «Под венком лесной ромашки…», зачеркнул их заголовки, а два других стихотворения, поскольку они входили в Грж., оставил без внимания. С этого списка С.А. Толстая-Есенина сняла копии, которые были вложены в наб. экз.
Тогда же И.И.Есенин снял с Еж. ж. рукописные копии еще трех стихотворений: «За горами, за желтыми долами…», «Опять раскинулся узорно…» и «День ушел, убавилась черта…». На списках первых двух стихотворений – авторская помета «нужно», отмечающая решение включить их в Собр. ст. На списке третьего стихотворения такой пометы нет.








