Текст книги "Рыжий, красный и человек опасный"

Автор книги: Сергей Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава пятая
КЕША, ГЕША И БРАТЬЯ-БЛИЗНЕЦЫ

Конечно, можно было бы рассказать о Кинескопе Кешиным родителям. В конце концов, они люди прогрессивные, с широкими взглядами, с некоторой долей свободного воображения, обычно исчезающего у человека по исполнении ему шестнадцати лет. В это время человек получает паспорт и автоматически становится взрослым. А взрослому человеку свободное воображение – помеха в жизни. Почему-то взрослые люди не любят эту прекрасную черту характера.

Жалко взрослых, считал Кеша. Скучно им. А возможности – колоссальные! Шофёр автомобиля, например, может представить себя за штурвалом сверхзвукового истребителя, а асфальт Московской кольцевой дороги под колёсами – взлётной полосой.

Повар, помешивающий половником флотский борщ в котле, может представить себя учёным у аппарата, в котором моделируется зарождение первоматерии на Земле.

Да-а, что и говорить, возможностей навалом. Кеша никогда не упускал случая пофантазировать: любое дело веселее идёт. А взрослые? Легко представить, о чём они фантазируют.

Кеша не сомневался, что шофёр, к примеру, на самом деле думает о том, что задний мост стучит и резина на передних колёсах лысая, а завтра всё равно новой не выпишут.

Повар мечтает о том, чтобы никто сегодня в жалобную книгу никаких кляуз не писал, а скорее всего напишут, потому что борщ жидковат, мясо неважное привезли, костей много.

Вот так они и живут, эти взрослые. Даже самые передовые из них редко позволяют себе помечтать. То есть мечтают-то они непрерывно, но это реальные мечты. А пустить к себе нереальные мечты позволить не могут: стыдно. А чего стыдно – сами не знают.

Кеша обо всём этом серьёзно подумал, взвесил возможности своих – пусть прогрессивных, но всё же взрослых – родителей и решил, что на духов их воображение не потянет. Не примут они духов, хоть ты лопни. Пусть-де старик Кинескоп перед ними польку-бабочку спляшет – всё равно не поверят. Так что лучше смолчать, не позориться по-пустому. А то услышишь традиционное: «Какой ты ещё ребёнок, Кешка!» Как будто в том, что он ребёнок, есть что-то постыдное.

Уже в лифте он сказал Геше:

– О Кинескопе – молчок. Никому!

– Спрашиваешь! – подтвердил Геша, и стало ясно, что он тоже хорошо взвесил все «за» и «против» и мнения на сей счёт у них с Кешей совпали. Да и не могло быть двух мнений в этой ясной ситуации.

За обедом отец спросил:

– Ну как испытания? Состоятся?

– Вряд ли, пап, – озабоченно сказал Кеша.

– Недоделки в конструкции?

Что ж, если ответ подсказывают, грех не воспользоваться подсказкой – это вам каждый школьник подтвердит.

– Есть кое-какие… Да и негде испытывать: на пустыре доминошники стол врыли.

– А вы рядом. Не помешаете.

– Это ты так считаешь. А Пётр Кузьмич считает иначе. Он своё мнение ещё утром высказал.

– Безобразие! – возмутилась мама. – Что у них, другого места для стола не нашлось? И вообще, наш двор превращается в какой-то заповедник. С собаками гулять не разрешают. Теперь уже детям играть негде. А завтра и нас попросят по стеночке ходить… Хороша общественность! Пётр Кузьмич с компанией. Там один Витька чего стоит!

– Витька стоит три рубля, – сказал отец, – это общеизвестно. А Пётр Кузьмич – фрукт дорогой. Его не укусишь. С ним надо бороться всерьёз.

– Уже начали, – засмеялась мама.

– Кто?

– Это он как раз выясняет. Занят розыском. Представляешь, они сегодня в домино играли, а им кто-то костяшки путал.

– Как путал? – спросил отец.

– Ну, подменивал, мешал – я же не видела. А Марьи Агасферовна подробностей не знает. Говорила, что он хотел одну костяшку положить, а ему кто-то другую подсовывал. И так всё время.

– Может, они на солнце перегрелись? – предположил отец.

– Вполне возможно. Только они всерьёз эту историю приняли. Витька заявил, что это… – Тут мама помялась немного, вспоминая, потом вспомнила:

– Что это – телекинез. Правильно я назвала?

Стоит ли говорить, что Кеша с Гешей слушали разговор с напряжённым вниманием. Геша даже есть перестал, открыл рот от удивления. А Кеша, хоть и продолжал хлебать суп, тоже удивлялся и думал про себя, что всё это непросто, что есть какая-то диалектическая связь между событиями дня – от разговора у зелёного стола беседки до беседы с Кинескопом. Впрочем, рано спешить. Необходимо собрать побольше фактов, взвесить всё аккуратно, а уж только потом делать выводы.

Но красивое научное слово «телекинез» было названо, и оно требовало объяснений.

– Умён твой Витька, – засмеялся отец. – Вот к чему приводит чтение популярных научных журналов. Телекинез… – Отец от изумления даже головой покрутил. – Телекинез, мои дорогие, это перемещение материальных объектов в пространстве силой человеческой мысли. Примерно так. И штука эта пока фантастична. Она даже на уровне гипотезы не существует – так, предположения одни… А ты хочешь, чтобы телекинез осуществился в масштабах дворовой сборной по домино…

– Я ничего не хочу, – обиделась мама. – Я передаю тебе, что мне рассказала Марья Агасферовна.

– Твоя Марья Агасферовна – сплетница, – сказал отец, но мама на него посмотрела укоризненно: мол, что ты говоришь, это же непедагогично. Будто Кеша с Гешей сами не знали суровой правды про Марью Агасферовну…

Но не в ней было дело. Разговор родителей лишний раз подтвердил, что они уже слишком взрослые. Если они в телекинез не верят, то где же им поверить в Кинескопа! А Кеша, например, был почти уверен, что история с доминошниками не обошлась без участия старика. Слишком всё во времени увязано. Считайте: решение открыться ребятам принято Кинескопом явно не сегодня с утра. Раньше принято. А значит, он должен был следить за ними: где, что делают, когда домой вернутся. В том, что Кинескоп мог следить за ними на любом расстоянии, Кеша не сомневался. Раз он дух, значит, может многое. А телекинез для него – плёвое дело. Он и телепатией владеет – сам признался. Кеша взглянул на Гешу и понял, что друг думал о том же. И Кеша и Геша всегда отлично понимали, что каждый из них думает. Это тоже могло считаться телепатией, которая возникает у людей, знающих друг друга давно, к тому же имеющих одинаковое мнение по всем вопросам. Даже в школе бывало: Геша, к примеру, к доске вышел, отвечает урок и вдруг запнётся. Тут же посмотрит на Кешу, тот кивнёт ему многозначительно, и Геша всё сразу правильно понимает. Телепатия, точно!

Хотя, конечно, надо бы Кинескопа подробнее про телекинез расспросить. Вон даже отец считает его фантастикой. Значит, нет такого явления в мире людей. А в мире духов – пожалуйста, те-ле-ки-ни-руй-те на здоровье…

– Мам, – сказал Кеша, потому что обед подошёл к концу, – мам, мы пойдём, а?

– Куда? – строго спросила мама – впрочем, для порядка спросила, ибо каникулы время святое, покушаться на него никак нельзя, это и родители понимают прекрасно.

– Мы у Геши будем.

– Но больше никуда…

Когда в прихожей они проходили мимо телефона, он звякнул тихо-тихо, будто кто-то не хотел, чтобы его звонок слышали посторонние. Кеша взглянул на Гешу и снял трубку.

– Кеша? – спросили из трубки. – Пообедали?

– А кто это? – шёпотом спросил Кеша.

– Я, Кинескоп, – сказала трубка. – Давайте быстро ко мне: пора делом заняться. И братья здесь…

– Мы сейчас.

– Бегом, – строго сказала трубка и смолкла.

И тут же в ней раздался длинный гудок. Не короткие, как после прерванного разговора, а длинный, непрерывный, как будто разговор ещё не начинался. Впрочем, так и должно было быть: ведь соединяла-то их не автоматическая станция, а сам дух телефонной сети! Кеша и Геша в том не сомневались. Вообще за последнюю пару часов всякие сомнения у них поубавились: всесилие Кинескопа и его коллег не оставляло времени для сомнений. Надо было спрашивать: «Как это делается?», а не «Делается ли это вообще?».

…Когда Кеша и Геша вошли в комнату, Кинескопа на диване не было. Только скомканный плед валялся. Но старик тут же возник из-за телевизора, кашлянул смущённо:

– Трусоват я стал. Думал, бабка пришла.

– Ай-яй-яй, – с бабкиной интонацией сказал Геша. – Такой всемогущий дух, а боится старой, немощной женщины.

Кинескоп обиженно поджал губы, однако грудь выпятил, плечики расправил – каков, мол!

– Это кто боится?

– Это ты боишься.

– Ха, – презрительно покривился Кинескоп. – Боюсь… Да, боюсь. За бабку твою боюсь… Что с ней будет, коли она меня углядит?

Геша подумал секунду и ответил серьёзно:

– Инфаркт.

– То-то и оно. Забота о человеке – прежде всего для духа. – Кинескоп поднял вверх указующий перст.

Для Кеши и Геши самое время настало перейти к наболевшим вопросам.

– Хороша забота, – сказал Кеша. – Субботний отдых людям испортил.

– Это кому это? – всполошился Кинескоп.

– Козлятникам.

– А-а, им-то… – успокоился Кинескоп. – Вреда я им не причинил, не ври по-пустому. Чему тебя только семья и школа учат? А пошутил малость – так то вы меня попросили.

– Мы?

– Кто же ещё? «Последствия будут ужасны»… – повторил он Кешиным голосом.

– Кинескоп, – ужаснулся Кеша, то есть вроде бы ужаснулся, а на самом деле восхитился столь быстрому подтверждению недавней своей мысли, – ты подслушивал?

– Ну, не совсем чтобы я, – скромно потупился Кинескоп. – Там другой был, тоже из наших…

Тайна разрасталась на глазах.

– И костяшки доминошные он мешал?

– Он, он.

– Кто он?

– Много будешь знать – скоро состаришься, – невежливо сказал Кинескоп.

– Потерпи. Что могу – расскажу.

Пришлось отступить на заранее подготовленные позиции.

– А как он это делал? Телекинез?

– Телекинез, телекинез, чего ж ещё…

– Так нет же его.

– Кто сказал?

– Папа сказал.

Тут Кинескоп даже обиделся, губы поджал, выражение презрительное состроил. Но не смолчал, ответил:

– Твой папа – человек учёный, дело ясное. Он про вашу людскую науку многое знает. Да только сама людская наука знать пока всего не может, не доросла. Человек свой мозг на сколько процентов использует? Процентов на десять. А остальная сила мозга вашего дремлет, не проснулась ещё. А проснётся – дивные дела человек делать сможет. Телекинез – что! Напрягся малость – и двигай себе предметы всякие. Есть умельцы: не то что костяшки пластмассовые – людей переносят с места на место. Так то духи…

Тут уж даже воспитанный Геша не выдержал:

– Сколько ж вас на земле?

– Нас очень много, – важно сказал Кинескоп.

– Нас о-очень много, – подтвердил кто-то сзади.

Кеша быстро обернулся и увидел двух маленьких, не выше Кинескопа, человечков. Они выглядели абсолютно одинаковыми, словно игрушки: огненно-рыжие вихры, нос картошкой, улыбка в сто зубов, белые майки с круглым воротом, джинсы со слоником на заду. Слоников Кеша не увидел, но у него самого были такие же джинсы, и он про слоника знал доподлинно.

– Это братья, – сказал Кинескоп, – Рыжий и Красный.

– Здрасьте, – сказали братья хором.

– Здрасьте, – несколько растерянно ответил Кеша: он помнил, что они братья, но чтоб так похожи…

– Та-ак, – протянул Геша. – А кто из вас кто?

– Я – Рыжий, – сказал один.

– Я – Красный, – сказал другой.

С тем же успехом они могли представиться наоборот, разницы видно не было.

– Как же вас различать? – заинтересовался Геша, который всегда любил знать всё точно.

Близнецы переглянулись и тяжело вздохнули.

– Не знаем, – сказали они хором.

– Как же вы сами себя различаете?

– Мы не различаем, – сказал один из близнецов – может быть, Рыжий, а может быть, Красный. – Мы просто помним, кто есть кто.

– А как же нам быть? – растерялся Геша.

– Привыкнете, – сказал другой близнец – может быть, Красный, а может быть, Рыжий. – Или путать будете – тоже не беда.

– Нет уж, – решил Геша, порылся в столе и нашёл эстонский значок с изображением вишенки. – Ты кто? – спросил он ближайшего из братьев.

– Я – Красный.

– Будешь носить значок. – И приколол его на майку.

Красный скосил глаза на грудь, улыбнулся счастливо. А второй близнец сказал тихонько:

– Я тоже хочу значок…

– Правильно. – Геша сообразил, что поступил не по-товарищески, снова порылся в ящике стола, вытащил значок с клубничкой и приколол его Рыжему. – Так и будем вас различать: Красный с вишенкой, Рыжий – с клубничкой. Понятно?

– Понятно! – хором ответили братья и заулыбались, довольные.

Мир восстановился, и Геша был рад своему дипломатическому ходу не меньше, чем братья – значкам.

Кинескоп сказал с некоторым удивлением:

– А и вправду различать легче стало. Вы уж их не снимайте, значки-то…

– Не будем, – ответили счастливые братья, и было совершенно ясно, что значки эти они не снимут ни при каких обстоятельствах – так они себе сейчас понравились.

Кеша вспомнил, что у него дома в коробке из-под печенья валяется штук тридцать разных значков. Сам он когда-то собирал их, да потом бросил. Он вообще много чего собирал: марки, морские камешки, спичечные этикетки. Но страсть коллекционера, быстро возникавшая в нём, так же быстро угасала: он не любил долго копить.

«Надо будет отдать значки братьям», – подумал он и порадовался, что сможет это сделать сегодня же вечером, потому что один из братьев живёт у него дома.

Кинескоп уселся на диване, завернулся в плед, заявил официальным тоном:

– Рассаживайтесь поудобнее, товарищи. Разговор будет серьёзный.

– О чём разговор? – спросил любознательный Геша.

– Узнаешь, – буркнул Кинескоп.

Товарищи расселись поудобнее: Кеша на стуле, Геша, как и раньше, на полу, братья Рыжий и Красный взгромоздились на стол, свесив ноги в таких же сандаликах, как и у Кинескопа, приготовились слушать.

– Товарищи… – Кинескоп явно находился под влиянием официальных телевизионных программ. – Я уполномочен сделать важное заявление. Прошу отнестись к нему со вниманием и уважением. – Он помолчал значительно, продолжил: – Кеша и Геша, по моей рекомендации из всех мальчиков города Москвы для Великой Миссии Помощи выбраны именно вы.

Он так и сказал: «Для Великой Миссии Помощи». Каждое слово начиналось с большой буквы, ошибиться было нельзя.

– Что за миссия? – спросил нетерпеливый Геша, и хотя Кеша и сам был не прочь поскорее, без долгих предисловий, узнать суть дела, он всё же поразился бестактности друга: судя по тону старика, да и по серьёзному виду близнецов, дело наклёвывалось нешуточное, важное. И если уж их двоих выбрали из всех мальчиков города Москвы, то стоит потерпеть: пусть Кинескоп выговорится.

– Подожди, Гешка, – сказал он.

Кинескоп с благодарностью кивнул ему.

– Я открою вам Великую Тайну, – продолжал Кинескоп, и тут уж сам Кеша подумал, что старик явно перегибает палку: «Тайна – великая, миссия – великая. Не слишком ли?..»

Но Кинескоп не заметил Кешиных сомнений.

– Вы, именно вы призваны помочь духам, – с надрывом шпарил он. – Десятки их сейчас мучаются от бессилия и унижения, и без помощи людей мы пока не можем защитить их.

– Где они мучаются? – снова не утерпел Геша, и в его голосе снова была ирония.

– Всё скажу, – торжественно заявил Кинескоп, не заметив, впрочем, иронии, – но сначала узнайте, с кем вам придётся вступить в борьбу…

Это было немного страшновато – борьба, враги, – но чертовски увлекательно. Кеша и Геша одновременно представили себе неистовую погоню, бешеную езду на гоночных автомобилях «феррари» или «мазератти», автоматные выстрелы, пуленепробиваемые жилеты, поиски следов, скрупулёзный анализ фактов преступления и, наконец, обязательно – заключительную фразу, обращённую к главному негодяю: «Ваша игра закончена, сэр!» Или иначе: «Ваша ставка бита, мистер такой-то!» По крайней мере, так заканчивались популярные романы про шпионов, некогда читанные Кешей и Гешей…

– С кем? – в один голос спросили они.

– Вы его знаете, – скорбно сказал Кинескоп. – Он живёт в вашем дворе и сегодня играл в домино, когда вы хотели испытывать самолёт.

– Витька? – крикнул Кеша.

А Геша спросил вполголоса:

– Пётр Кузьмич?

– Нет, – покачал головой Кинескоп. – Это Сомов. Он-то и есть наиглавнейший преступник, негодяй и душегуб.

Глава шестая
КЕША, ГЕША И ВЕЛИКАЯ ТАЙНА

Вот те раз! Сомов – преступник! Тихий, незаметный, фантом, а не человек… Он порой и поздороваться боится, бочком по стеночке, мимо, мимо – и в подъезд. Отец Кеши называет его человеком, ушибленным ложной скромностью. Такой десять раз подумает, прежде чем комара прихлопнуть. Да и в истории с домино Сомов себя прилично вёл: не встревал в разговор, не вякал по-пустому, не делал замечаний, просто помалкивал.

Не может он быть преступником!

Хотя… Тут Геша к месту вспомнил ещё одну народную мудрость Гешиной бабы Веры – насчёт тихого омута, в коем черти водятся. И надо сказать, что Геша тоже вспомнил эту мудрость, что, впрочем, совсем неудивительно.

Итак, Кеша остановился на слове «хотя». Хотя… Тут Кеше (и Геше тоже) пришёл на память ряд литературных примеров о преступниках, ведущих добропорядочный образ жизни, не пьющих, не курящих, не выражающихся нецензурными словами и даже любящих мелких домашних животных, как-то: кошек, собак, лемуров, попугаев, хомяков и черепах.

И здесь опять подошла бы полезная оговорка «хотя». Хотя… Кеша (и Геша тоже) прекрасно знал одну грустную историю, происшедшую месяца два назад. Тогда Сомов очень негуманно поступил с чёрным котёнком, забежавшим к нему в подъезд. Котёнок был ничейный, некормленый и орущий. Последнее тихому Сомову особенно не понравилось. Помнится, он взял котёнка за шиворот (дело происходило на третьем этаже) и преспокойно выкинул его за окно. Счастье котёнка в том, что он оказался именно котёнком. Как и положено кошке, он упал на все четыре лапы. Как и положено маленькому котёнку, безусловный рефлекс не помог – котёнок сломал лапу. Хорошо ещё, Валька Бочарова забрала его и выходила. А то бы помер. Вот вам и тихий Сомов – полюбуйтесь-ка! Хотя он и тогда не шумел, даже не сказал ничего…

Нет, Кеша всё больше убеждался, что этот страшный человек может быть преступником… Он всё может – дело ясное. Одного Кеша не понимал: как он ухитряется вредить духам? Ведь дух преспокойно сделается невидимым, как Кинескоп, и Сомов его просто не заметит. Тут явно была какая-то неувязка, о чём Кеша немедленно сообщил Кинескопу.

– Глупый, – грубо отреагировал Кинескоп. – Сейчас объясню…

И старик Кинескоп объяснил всё. И это было действительно тайной, правда, пока по-прежнему непонятно, почему великой.

Сомов, к огорчению Кеши и Геши, оказался обыкновенным вульгарным жуликом, но жуликом хитроумным. Он ворует у духов. То есть не у самих духов, конечно (у самого духа не украдёшь, и стараться не стоит), а крадёт ту вещь, с которой дух неразрывно связан. Своей работой связан. Короче, Сомов был автомехаником.

«Ну и что? – подумал про себя Геша. – Чего же плохого в этой всеми сейчас уважаемой профессии? Да тысячи владельцев „Жигулей“, „Волг“, „Москвичей“ и „Запорожцев“ примут Сомова, как дорогого гостя. Приходит домой интеллигентный товарищ с прекрасными рекомендациями и говорит скромно: „Вам машину посмотреть?“ Владелец захлёбывается от радости: „Да, да, дорогой товарищ, у меня там бензопровод засорился, и вообще она не едет“».

Фраза не придумана. Её слышал сам Геша из уст соседа по лестничной клетке, вполне интеллигентного человека с высшим инженерным образованием: «Вообще она не едет».

Технически образованный Геша твёрдо считает: нынешний автовладелец – личность чаще всего неграмотная. А Геша автомобиль знает. И не кое-как. Отцовская машина изучена Гешей досконально: от системы зажигания до тонкостей подвески. Когда отец приезжает в отпуск, он даже позволяет Геше водить машину. И вряд ли сын уступит отцу в мастерстве вождения.

Сомов к Гешиному отцу не пойдёт. Сомов пойдёт к наивному автомобилисту, который примет на веру все технические замечания этого скромного, интеллигентного мастера. А скромный, интеллигентный мастер ищет именно таких доверчивых неумеек. С ними легко. С ними даже неинтересно, настолько всё просто. Но профессия есть профессия. А по профессии Сомов, как уже Кинескопом сказано, жулик!

– Не совсем так, – поправил Кинескоп. – Он не сам жулик. У него есть помощник. Тот – жулик. Но и сам Сомов всё-таки тоже жулик…

Тут Кинескоп вконец запутался в своих «жулик – не жулик» и умолк.

– Не части, Кинескоп, – сказал Геша. – Давай по порядку. Кто, что, как, где и когда?

Кинескоп вздохнул поглубже и «дал по порядку». Вот что он поведал изумлённым слушателям.

Фирма «Сомов и K°» работает продуманно и осторожно. В её деятельности почти исключён элемент риска. Конечно, совсем без риска невозможно, но для жулика – чем его меньше, тем спокойнее. Истина общеизвестная. И поэтому Сомов работает в паре с Витькой Трёшницей. Схема работы вкратце такова, как её пересказал не очень-то разбирающийся в автоделе Кинескоп. У Сомова – а механик он известный и добросовестный! – есть определённая клиентура. Сомов в поте лица весь день бегает по клиентам, чинит, заменяет, поправляет, налаживает именно то, что накануне было сломано, подменено, нарушено или просто украдено Витькой.

К примеру, просыпается утром известный киноактёр, бреется, завтракает, выходит на улицу к своему «Жигулёнку», любуется им, тряпочкой из замши стекло протирает, и вдруг – о ужас! – колпаков-то на колёсах нет. Тю-тю колпаки. Спёрли. «Кто спёр? – предполагает артист. – Или просто ворюга, или свой брат-автомобилист, у которого такие же колпаки днём раньше увели?» Ну, заявляет артист о пропаже в милицию. Там, конечно, дело заводят, обещают найти. А это почти безнадёжно. Потому что в Москве автомобилей миллионы и колпаки одного ничем не отличаются от колпаков другого. Спросят артиста: а особые приметы у колпаков были? Что он ответит? Ничего не ответит, потому что особых примет у них не было. Автографа своего он на них не ставил и портрета любимой женщины с внутренней стороны не приклеивал. Нет примет, и точка. Как в таком случае их искать? Очень трудно…

И такая же история может произойти с любой другой деталью любого другого автомобиля. Потому что ночью Витька подошёл к нему и спёр эту деталь. Автомобиль угонять хлопотно – найдут и посадят. На автомобиль секретки всякие ставят, сигналы оглушительные, даже волчьи капканы, как в кинофильме «Берегись автомобиля». А что ты на колпак поставишь? Или, допустим, карбюратор? Или на запасное колесо в багажнике? Правда, багажник хитро запереть можно. Но Витька – слесарь. Ему любой замок нипочём.

Но милиция милицией, а колпаки артисту нужны. Без колпаков колёса его машины имеют какой-то неприглядный вид. Жалкий, надо сказать, вид. Он звонит обаятельному мастеру, чудо-человеку товарищу Сомову и говорит ему о своей беде. А тот его успокаивает: не беда, мол, достанем колпаки, только подороже магазинных. Тем более они в магазине всё равно редко бывают. И ставит Сомов артисту его же собственные колпаки за двойную цену. А потом делится с Витькой хорошей прибавочной стоимостью, и оба хохочут над простофилей актёром. Вот такие пироги.

История, рассказанная Кинескопом, неприятно поразила Кешу и Гешу. И даже не потому, что ворами оказались люди из их двора, а потому, что история выглядела больно грязной.

И Кеша и Геша росли в семьях, где никто никого не обманывал даже в мелочах. Ни Кеша ни Геша представить себе не могли, что возможно утаить от родителей или от бабы Веры сдачу от молока или хлеба, взять без спроса отцовский фотоаппарат или залезть в ящик буфета, где бабушка хранит деньги. Когда Кешка выбил в физкультурном зале стекло, он так прямо и пошёл к директору и всё рассказал. Хотя ему очень не хотелось идти. Тем более, кроме Геши, этого никто не видел. Или когда Геша прогулял урок – потому что Леха из дома, где кино «Призыв», ждал его с замечательным электропаяльником, который надо было поменять на кляссер с марками, – он мог бы сказаться больным. Он мог бы заохать, залечь в постель, и баба Вера пошла бы в школу и всё объяснила классной руководительнице Алле Петровне. Но Геша не стал обманывать ни бабу Веру, ни Аллу Петровну: он честно сознался, что урок прогулял, за что получил в дневник не слишком приятную запись.

Конечно, можно сказать, что всё это мелочи, рядовые примеры, которые и в расчёт принимать нельзя. Подумаешь, преступление: стекло разбил! Или урок прогулял! Кешкин отец не скрывает от сына, что сам в детстве бил стёкла не однажды, но говорит о том с осуждением – из педагогических соображений, конечно, и Кеша отца здесь вполне понимает. Но разговор-то не о преступлении, а об отношении к нему. О людской честности, которая складывается именно из мелочей. И если нет её, нет и не предвидится, то из таких мелочей когда-нибудь может сложиться настоящее преступление. А Сомов или Витька в детстве стёкол не били? Ох-ох-ох, ещё как били! Но вряд ли сознавались в этом. То есть наверняка не сознавались. Кеша в том был уверен. И потом, между «нечаянно» и «нарочно» – огромная разница. Но от «нечаянно» до «нарочно» совсем недалеко. Всё зависит от отношения человека к «нечаянно» и «нарочно»…

Кеша и Геша были пионерами. Они уже давно были пионерами и готовились на будущий год вступить в комсомол. Вот почему они не просто возмутились тем, что Сомов и Витька оказались ворами. Они горели желанием разоблачить их.

– Ну, Сомов, – сказал изумлённо Кеша, – ну, тихоня…

– А Витька? – подхватил Геша. – Чем он лучше?

– Ничем не лучше. Давай подумаем, что делать. Кстати… – Тут он повернулся к Кинескопу. – А при чём здесь духи?

Кинескоп даже застонал от досады: битый час вдалбливать прописные истины и ничего не вдолбить. Нет, люди не оправдывают уважительного к ним отношения…

– У тебя в школе какие отметки? – язвительно спросил он Кешу.

– Хорошие, хорошие. Ты, Кинескоп, не язви, а объясни лучше. Не теряй времени.

Совет был разумен. Кинескоп успокоился и сказал, хотя и не без раздражения:

– В автомобилях духи есть? Есть. Опытные духи, квалифицированные. Технику знают, любят. Думаешь, им приятно, когда на их глазах её разрушают? Их технику?..

– Почему же они бездействуют?

– А что им делать?

– Ну, не знаю… Вдарить Витьке. Током дёрнуть. Или ещё чего…

Кинескоп вздохнул: трудно разговаривать с непосвящёнными.

– Дух не может, не имеет права причинить человеку ощутимый вред: ранить его или там покалечить…

– А неощутимый?

– А неощутимый не поможет. Того же Витьку током саданёшь – он выругается и аккумулятор отключит. Двенадцать вольт – слону дробина…

– Какие-то у вас принципы строгие. Он же вор…

– А разве он не человек? Морально, может, и не человек. А биологически? То-то и оно… Я зачем в телевизоре сижу? Удовольствие, что ли, от «Артлото» получаю? Я в нём сижу, чтобы человеку, то есть Геше, легче было. Чтобы не чинил он бездушную технику по сто раз на дню. А когда ты будешь лампы из телевизора выбрасывать на свалку, так это ты от меня часть души заберёшь, понял?

– Я же не вырываю, – обиделся Геша.

– Не о тебе речь. Это я к примеру. Думаешь, автомобильным духам легко всё это переживать?

– Думаю, нелегко, – согласился Геша, а Кеша добавил:

– Тут и думать нечего. Надо обезвредить Сомова с Витькой.

– Правильно, – согласился Кинескоп, а близнецы на столе закивали в такт.

– Только как обезвредить? – задумался Кеша, а близнецы повторили эхом:

– Только как обезвредить?

– Надо подумать…

И опять близнецы повторили:

– Надо подумать…

Кеша обозлился:

– Кончите дразниться? А то – в ухо…

– Мы не дразнимся, – зарделись близнецы. – Мы волнуемся.

– Волнуйтесь как-нибудь иначе. Про себя. – И Кеша задумался.

Геша тоже задумался, но только для приличия, потому что у него уже сформировался план, гениальный план, призванный расстроить замыслы преступников, помочь обезвредить их и выдать доблестной милиции, которая будет вести следствие, как знатоки из многосерийного телевизионного фильма.

Так думал он про себя, а Кинескоп сидел тихонько, ждал решения и мурлыкал под нос песню из того же телефильма – что, мол, «наша служба и опасна и трудна»…

– Ладно. – Кеша встал и прошёлся по комнате. – Есть план.

У Геши, как сказано, тоже был план, но он не сомневался, что между его планом и Кешиным разницы особой нет. Может быть, в мелочах, так они их потом скорректируют.

– Духи нам помогут? – спросил Кеша.

– Ясное дело, – сказал Кинескоп. – Для чего же мы вам открывались?

– Нужен дух телефонной сети.

– Говорун-то? Этот будет… А зачем?

– Нам надо подслушивать сомовский телефон, чтобы узнать, когда они с Витькой замышляют новое преступление.

У Геши этого в плане не было. И Геше это не понравилось.

– Кеша, – сказал он укоризненно, – чужие телефонные разговоры подслушивать нехорошо. Неэтично.

– Это разговоры врага! – закричал Кеша. – Этично – неэтично. А на фронте, когда наши радисты ловили разговоры фашистов? Тоже неэтично?

– Так то на фронте…

– Считай, что мы тоже на фронте!

А Кинескоп добавил:

– Незримый фронт. Незримый бой. Так назначено судьбой для нас с тобой… Подслушать можно. Я Говоруна вызову.

– Позже, – сказал Кеша. Он расхаживал по комнате, как по командному блиндажу, по землянке в три наката, а наверху рвались бомбы, стреляли «катюши», дробно тарахтел станковый пулемёт. – И когда мы узнаем их замысел – ближайший, конечно, то проследим за ними. А для начала пометим ту деталь на автомобиле, которую Витька сопрёт.

Геша усомнился:

– Откуда ты будешь знать, что он сопрёт? И с какого автомобиля?

– А Говорун на что? Сомов назовёт Витьке автомобиль, а мы будем там раньше преступника.

– Автомобиль-то он, может, и назовёт. А деталь?

Кеша был непреклонен:

– И деталь назовёт. Скажет, сопри то-то и то-то.

– А если Витька не сможет спереть то-то и то-то?

– Как так не сможет?

– Ну, заперто будет то-то и то-то. Или его уже спёрли до Витьки.

– Кто спёр?

– Не знаю. Какой-нибудь другой вор.

– Ты что, считаешь, у нас мильен воров?

– Нет, я так не считаю. Я просто хочу взвесить все возможные варианты.

Кинескоп вмешался в разговор:

– Геша дело говорит. Надо взвесить.

– Ладно, – нехотя согласился Кеша: ему очень не хотелось отступать от такого стройного, придуманного им плана. – Будь по-вашему. Не знаем мы, что он сопрёт. Что тогда?

– Тогда мы внимательно следим за Витькой, – объяснил Геша, – узнаем, куда он прячет украденную деталь или детали, и там их метим.

– А если он их домой унесёт? Или к Сомову? Что ж, мы в чужую квартиру полезем?

– Мы – нет, – спокойно сказал Геша. – Но ты забыл о духах.

И Кеша опять – в который раз! – поразился уверенной логике друга: всё у него учтено, всё продумано, тёмных мест нет. Сам-то он тоже не промах. План разоблачения Сомова и K° составлен им почти досконально. И в том, что план этот ничем не отличается от Гешиного, уверен. Почти ничем. Но в это «почти» входили мелкие, казалось бы несущественные детали, которые Геша продумал, а он не успел. А эти несущественные детали влияли на план в целом. Нет, Гешка – молоток, это ясно. С таким не пропадёшь…

– Давай, Кинескоп, – сказал Кеша, – звони Говоруну, пусть подключается. А может, сам сюда придёт?