Текст книги "Где-то там, далеко"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Абрамов, Сергей Абрамов
Где-то там, далеко

Фантастический рассказ

I

Для ночлега выбрали проплешину в двухметровом колючем кустарнике. В костер пошли сухие банановые листья, куски коры и высохшие обрывки лиан. Костер пылал оранжево-желтым пламенем: он щелкал, трещал, верещал и хихикал, как живое существо, выпрыгнувшее из непроницаемой черноты леса. Несло каким-то душным смрадом.

– Что это воняет? – спросил Брегг.

– Трясина, – сказал Женэ. – Она под боком.

– Хорошо хоть дождя нет. Может, засну без снотворного.

Женэ раскурил индейскую трубку: сигареты давно уже кончились.

– Дождей долго не будет: не сезон, – сказал он. – Собери сушняку и ложись. Через три часа разбужу, как условились.

Брегг выругался и сплюнул в костер.

– Я и забыл, что мы теперь одни. Индейцы нас бросили в лесу, как щенят. Высадили на берег и – назад. Даже прощального костра не зажгли.

– Они боятся, Брегг. Боятся чего-то в этом районе. Ты заметил, что они даже не разговаривали, когда высаживали нас с лодки.

– До урановых руд еще далеко, – сказал Брегг.

– Как знать…

– Во всяком случае индикаторы ничего не показывают.

– Впереди еще цепь болот, – указал Женэ на иссиня-черную стену леса. Переберемся через них, тогда будет видно. Дозиметры не ошибаются.

Брегг повернул другим боком тушку птицы, которую жарил над костром на вертеле, повел носом:

– Запах аппетитный. А почему индейцы так боятся урановых руд? Радиация? Могли бы и ближе подойти, уровень ее здесь ничтожен.

– Вероятно, местные охотники подходили к ним слишком близко, а потом заболевали и умирали. Вот отсюда и страх, навеваемый здешними местами. Теперь за многие века он стал у индейцев, наверное, просто суеверным.

Помолчали. Брегг взглянул поверх костра в сторону леса и поежился.

– Жуть, – сказал он, – и зачем только подписали мы контракт?

– О чем ты раньше думал? – усмехнулся Женэ. – Наверное, тебя заворожила проставленная в нем сумма.

– О, я тогда не знал сельвы. А побывавший в ней не предупредил меня. Проведя два года в тропических лесах Южной Америки, он не счел нужным пугать меня.

– Сельва еще не самое страшное, – сказал Женэ.

– Не знаю, – Брегг опять повернул жаркое на вертеле. – Я подыхаю в этой влажной духоте. Идти – мука. Ноги ватные. Думать не хочется, в черепе вакуум. Ночью не сплю, даже приняв медвежью дозу снотворного. Говорю гадости. Иногда мне хочется запустить в тебя бутылкой – так раздражают меня твое спокойствие и терпеливость. Скажешь, психую? Да! Неврастеник? Хуже.

Все это Брегг произнес почти спокойно, но с каким-то надрывом. Внутренняя истерика, подумал Женэ и сказал себе: помолчи, не вмешивайся, дай выговориться – пройдет.

– Ты же знаешь, – вздохнув, продолжал Брегг, я никогда не был таким. С этим молотком всю Африку исходил, тонул в горных речках, отсиживался в дырявых палатках в сезоны дождей, погибал от голода и жажды. И никогда ничего не боялся. А здесь свихнулся.

Женэ подбросил сухих сучьев в костер, разжег потухшую трубку, подождал немного, не скажет ли еще чего-нибудь Брегг.

– Ты просто злоупотребляешь психотропными средствами, они здесь не успокаивают, а взвинчивают. И я тоже не супермен – побаиваюсь, как и всякий другой, если чую опасность. Конечно, мы здесь, как в парной бане, тучи насекомых, змеи… Но отбрось пустые страхи. Вспыхнут тусклые огоньки в кустах, ты уже вздрагиваешь: анаконда! Милый мой, анаконда уползает от человека, а не лезет к костру. Или хрустнет что-нибудь, а ты уже…

– Стой! Слышишь? – первым вскрикнул Брегг.

В больших кустах что-то действительно хрустнуло: сломанная ветка или сушняк под ногой. Брегг, пытаясь вскочить, оперся рукой о землю и тут же вскрикнул: на пальце повисла зубастая лягушка. Мерзко пискнув, она свалилась в огонь костра.

– Эта тварь не ядовита, сеньор, – сказал кто-то по-испански. Ранка крохотная, быстро заживет.

В полосе света от пламени костра возник худощавый человек в высоких болотных сапогах с охотничьим ружьем и рюкзаком за плечами. На поясе в чехле болтался нож-мачете, которым в джунглях прорубают дорогу. Густые, неухоженные борода, усы. «Зарос, как и мы», – подумал Женэ. Схватившись было за двустволку, он снова расслабился.

– Присаживайтесь к огню, сеньор, – сказал он тоже по-испански.

Незнакомец присел на корточки, не приближаясь к огню: и так жарко.

– У меня тут есть кое-что, – сказал он, снимая рюкзак.

– Не трудитесь, – остановил его Женэ, – еды хватит. Есть сардины, анчоусы, индюк на вертеле.

– Это не индюк, сеньор, это бразильская кариаму. Не пережарьте. Мясо у нее нежнее, чем у индейки.

Заметив настороженный взгляд Брегга, незнакомец представился:

– Пако Санчес, такой же лесной скиталец, как и вы. Фактически иду по вашим следам.

– Почему? – протянул Брегг. – Разве вы тоже геолог?

– Нет, я зоолог и член географического общества. Еще в столице узнал, что два законтрактованных нашим правительством геолога отправились в сельву на поиски урановой руды. Американцы предположительно засекли уран в этом районе во время полета их новой орбитальной станции. Для проверки этого и пригласили двух известных специалистов: один из вас бельгиец, другой – француз.

Санчес не ошибся. Парижанин Женэ очутился в сельве совершенно случайно. Он приехал в эту страну по семейным делам, но тут для него нашлась выгодная работа. Правда, организовывалась не солидная, хорошо оснащенная экспедиция, а всего лишь поисковая партия. Но задача была серьезная: проверить, есть ли в указанном районе сельвы уран и можно ли начать его разработки. Женэ тут же телеграфировал Бреггу, с которым подружился раньше во время георазведки в Западной Африке. Брегг тотчас же прилетел из Бельгии самолетом по зову товарища. Профессионально опытные, выносливые и привычные к походным условиям, они отлично дополняли друг друга добродушно сдержанный и спокойный Женэ и всегда настороженный, с богатым воображением и интуицией Брегг. Испанским владели оба, и встреча с зоологом их не смутила. Женэ только спросил:

– А почему же вас, зоолога, заинтересовала георазведка?

– Меня давно интересует, какие представители южноамериканской фауны уживаются рядом с урановыми рудами. Как переносят радиацию. Догонял вас на вертолете, в Бичико пересел на индейский катамаран. Почти догнал в Муссаибо, а дальше пришлось двигаться в одиночку пешком. Проводников здесь не найдешь ни за какие деньги.

– Мы знаем, – сказал Брегг, – индейцы нас бросили в пяти километрах отсюда, на берегу мутной речки с аллигаторами и прочей нечистью. Кажется, ко всему привычные люди, эти индейцы, а чего-то боятся.

– Как сказать, – вздохнул загадочно Санчес, – может быть, там и есть что-то такое, страшное…

– А вы не боитесь? – спросил Женэ.

– Только радиации, но у вас, наверное, есть счетчики.

– У нас есть и медицинская новинка – таблетки, устраняющие действие радиации на организм. Гамма-стимулятор. Поделимся.

Санчес благодарно кивнул головой. Не отказался он и от ужина. Мясо кариаму оказалось темнее и, действительно, нежнее индейки. Холодный мартини из трехлитрового термоса в рюкзаке Санчеса был особенно желаем в эту душную тропическую ночь. Потом все стали устраиваться на ночлег. Дежурство Санчес уговорил не устраивать.

– Зачем? Крупных хищников здесь нет, а мелкие не тронут, если вы их не заденете.

– А змеи? – спросил Брегг.

– Обычно они первыми не нападают на человека. В дождливый сезон еще могут заползти в нагретую телом постель, а в такую ночь предпочитают болотную траву.

Вскоре Санчес безмятежно храпел.

Бельгиец тоже заснул: очевидно, подействовало снотворное. А француз все лежал без сна. Какая-то смутная тревога наполняла сердце. Почему Брегга так взвинтила сельва? Может, действительно, есть что-то гипнотическое в этих южноамериканских лесах? В их томительных, душных ночах. Вот и сейчас повсюду странные пугающие звуки, загадочные завывания, осторожные шаги, стоны, шорохи. Что их ждет в этом уголке сельвы, который так пугает здешние племена?

Кто знает?

II

С утра начали мастерить плот для переправы через болото. Это была необычная в умеренных широтах трясина, а цепь вонючих разводий со стоячей водой. Ярко-зеленая диковинная трава так и норовила зацепить плот, с трудом выдерживавший тяжесть троих людей с их геологическим скарбом и рюкзаками.

– Не расползется? – спросил Брегг.

– Не думаю, – откликнулся Санчес. – Все связки – на совесть. А эти лианы крепче любой веревки.

– Тишина-то какая, – заметил Женэ, орудовавший веслом-шестом, – ни рыба не плеснет, ни лягушка не прыгнет, только трава скрипит под плотом.

Санчес встал во весь рост, по щиколотку в воде, заливающей плот, достал бинокль, осмотрел окрестности.

– И птиц нет, – резюмировал он. – Ваша кариаму была, по-видимому, последней. Не узнаю сельвы.

– Может быть, сказывается близость урановых руд? – предположил француз. – Странно: уровень радиации лишь чуть-чуть превышает норму.

– Живая тварь чувствительнее любого дозиметра. Что-то в округе должно препятствовать развитию животной жизни. Ушла рыба, ушли пресмыкающиеся, не летают птицы.

– Даже комаров нет, – добавил Брегг. – В таком виде сельва меня вполне устраивает.

– А меня удивляет, – Санчес был задумчив и хмур.

Больше к этой теме не возвращались. Тишина не пугала, а отсутствие комаров даже радовало. Только преследовал неприятный запах гниющих трав, болотных испарений.

За час до наступления темноты подошли к пологому каменистому берегу, именно каменистому, а не мангровому, как часто бывает в здешних заболоченных озерах. Голый плоский подъем к нагорью, а может быть к скалистому плато. Но там оказалось не плато, а крутой обрыв, уходивший глубоко вниз. То был каньон – внушительных размеров разрыв земной коры, шириной по верху около километра и такой же глубины. Его стены конусообразно сходились книзу, так что дно его выглядело тропкой – не тропкой – узкой полоской земли. Воздух был до того чист, что казался голубой стеклянной призмой, глубоко вдавленной в землю. Обрыв же спускался уступами, поросшими какой-то странной растительностью: не то лиловой, не то коричнево-желтой.

До быстро наступающей в тропиках темноты оставалось немного, надо было решать, где расположиться биваком – здесь, у обрыва, или спуститься двумя уступами ниже. Здесь мешал сильный, пронизывающий, но совсем не освежающий ветер, «как в преддверии ада», по выражению Брегга. Внизу же могла значительно увеличиться радиация. Проверить это вызвался тот же Брегг («размяться больно хочется после болотной Одиссеи»). Он спустился на первый, довольно широкий уступ, потом, привязав веревку к дереву, еще на несколько метров ниже – в общем на высоту шестиэтажного дома.

– Местечко подходящее, – крикнул он снизу, – радиация так себе: одной таблетки хватит.

Эхо повторило фразу слово за словом.

– Сколько? – спросил Женэ, когда бельгиец поднялся к краю обрыва.

– Около двухсот рентген. Терпимо.

– Не опасно? – спросил Санчес.

– Легкий лейкоз заработаете, – сказал Женэ. – Надо таблетки глотать.

– Ну что ж, рискнем.

До наступления темноты успели спуститься на облюбованное Бреггом место и поставить палатку. Костра не разжигали. Наскоро поужинали и легли: усталость все-таки взяла свое. Но храпел один Санчес, Женэ и Бреггу не спалось. Ночь не пугала ни стонами, ни свистом, ни шуршанием, ни шорохами, и все же было беспокойно – какая-то странная, тревожная ночь. Бельгиец первым не выдержал тишины и окликнул товарища.

– Женэ, спишь?

– Нет, – буркнул француз, – и едва ли засну.

– Почему? Здесь же явно безопасней, чем по ту сторону болота.

– Не убежден. Ты же знаешь, я не неврастеник, но вот подымается в сердце беспричинная, непонятная тревога.

Брегг сел, обхватив колени руками.

– У меня то же самое. Думал, обычный, приобретенный в сельве страх, ан нет. Здесь не сельва пугает.

– А что?

– Какое-то подсознательное предчувствие. Что-то должно случиться. Нехорошее, страшное.

– Мистика.

– Но ведь и ты боишься.

– Может, микроклимат другой? Длительное влияние радиации?

– Так действуют же таблетки…

– Они оберегают кровь, но не защищают нашу психику.

И тут вдруг Санчес приподнялся и сел на своем ложе.

– Может, будем говорить по-испански, сеньоры?

– Мы вас разбудили, профессор? Простите, – извинился Женэ.

– Я уже давно проснулся и не из-за вашего разговора. Просто защемило сердце.

– Нездоровится?

– Нет, что-то беспричинное. Не то тоска, не то страх. А почему, не знаю. На нервную систему не жалуюсь. Да и пугался я только тогда, когда опасность была реальной, ощутимой, – проговорил Санчес с тревожно звенящими нотками в голосе, – а здесь словно в старинном замке, где вот-вот должно появиться привидение.

– Да и у нас похожее состояние, – сказал Женэ.

– Может, это из-за близости урановой руды?

– Я уже предположил это, а Брегг не согласен. Все же лучше разведать, откуда следует ждать привидений.

Француз зажег фонарик и не спеша подошел к краю уступа. Крохотный огонек не пробивал темноты, а над черной бездной каньона не горели даже звезды. Вероятно, их скрыл поднимающийся из глубины каньона туман.

– Осторожнее ходите завтра по краю уступа, – предупредил Женэ, возвращаясь. – Там кустарник какой-то странный. Будто без корней. Густые шарообразные сплетения очень жесткой травы. Я тронул ногой один куст, легонько так тронул, а он тут же взвился и пропал в темноте.

Сообщение встревожило. Бреггу хотелось вскочить и палить в ночь, во тьму, в туманную бездну каньона. На секунду показалось, что по ребру уступа, над кустами, проскользнуло что-то белесое, еле заметное в темноте. Все трое напряженно вглядывались в темноту, боясь пошевелиться. Ничего. Значит, почудилось.

А как долго еще до рассвета!

III

Бельгиец проснулся первым. Ему показалось, что кто-то коснулся его влажным холодным носом и смрадно дохнул. Что это: во сне или наяву? Брегг протер глаза и приподнялся на локте – никого. Ни одной живой твари, только невысокие пузатые кусты на краю уступа.

Странные кусты, лохматые пучки травы, прижавшиеся друг к другу, как биллиардные шары вдоль борта. Брегг встал и, стараясь не разбудить товарищей, подошел к диковинному кустарнику. Он пнул ногой один из кустов-шаров, и тот взмыл над обрывом, не падая, а плавно опускаясь вниз и подрагивая на ветру, как воздушный змей. Брегг оглянулся и обомлел: такой же диковинный пейзаж окружал их всюду, словно они попали на другую планету. Трава, на которой они спали, оказалась совсем не травой, а высоким мхом. Его ворсистый ковер протянулся по всему скалистому уступу, заползая неровными стрелками вверх. Под ногами он издавал тихий, свистящий скрип, как стекло, если провести по нему мокрыми пальцами. Да и цвет его был непривычный, не свойственный мхам, не зеленый или пепельно-серый, а васильковый. «Может быть, медные руды в подпочвенном слое?» – подумал Брегг, но тут другое привлекло его внимание – деревья. Низкорослые, кривые уродцы с обилием корней, как лапы, цепляющиеся за камни, они росли даже на отвесных скалистых спусках. Листьев у них не было – тонкие рыжие ветви скручивались друг с другом вроде шаровых кустов, напоминая спутанные мотки ржавой проволоки. Росли они редко, а меж корнями-лапами бугрились какие-то оранжевые образования, похожие на клумбы густо посаженных цветов. Но вблизи оранжевая окраска словно порозовела, цветы же оказались не цветами, а пузыриками-грибками, плотно прижатыми друг к другу.

Брегг осторожно ступил ногой на край такой «клумбы» – и произошло неожиданное. Она, вздрогнув, подпрыгнула и отскочила метра на полтора. Бельгиец выждал: не произойдет ли еще что-нибудь удивительное. Ничего более не случилось. «Клумба» продолжала «цвести» на другом месте, словно там и пребывала вовеки. Тогда Брегг повторил опыт. И снова «клумба» отпрыгнула по прямой, ловко проскользнув между скелетами-деревьями. Именно на скелеты деревьев были похожи уродцы, лепившиеся по уступам каньона, как выжженный лес, чудом сохранившийся после бушевавшего когда-то пожара. Мертвый лес? Да нет, совсем не мертвый, рядом с уродами-дедами подымались уроды-внуки, подставляя солнцу свои ржавые ветки-проволочки. А «клумбы» казались даже не растительными, а животными организмами. Может быть, они всегда так лежат, именно лежат, а не растут, пока их кто-то не потревожит, подумал Брегг.

Сейчас он совсем не боялся. Обилие диковинных неожиданностей не подавило, а приободрило его, заинтриговало, возбудило острое любопытство. Ему захотелось узнать поближе этот удивительный мир, познакомиться с ним, пока еще спят товарищи, и, вернувшись, рассказать обо всем, что видел. Он вырвал листок из блокнота, написал, что скоро вернется, а если они услышат выстрелы, пусть идут на звук – далеко он не забредет, незачем. Записку придавил зажигалкой, натянул болотные сапоги («черт знает, могут все-таки встретиться какие-нибудь ползучие твари»), взял ружье, нож и спустился уступом ниже.

Пейзаж был все тот же: деревья-уродцы, шары-кусты, только вместо коврового синего мха торчали травянистые побеги, жесткие и колючие, как жестяные обрезки. «Хорошо, сапоги надел», – похвалил себя за предусмотрительность Брегг. Он сразу подметил и другое – не было прыгающих оранжево-розовых «клумб», зато от дерева к дереву тянулись лианы, тоже не зеленые, а фиолетовые и тонкие-тонкие, вроде нейлоновой лески и такие же крепкие – не разорвешь. Он попробовал это сделать и не смог, лишь запутался в них, как в паутине.

А то, что могло играть роль паука, больше походило на черепаху и появилось не сверху, а выкатилось из шаров-кустов, лежавших, как и на верхнем уступе, по краю обрыва. Именно выкатилось, а не выползло, потому что тоже было шаром, но не растением, а явно живой тварью, фиолетовой, как и ее паутина. Шар был величиной с большой арбуз, у него и полосы были похожие, только не зеленые, а темно-лиловые. Из середины шара высовывалась острая черепашья мордочка, отнюдь не свидетельствовавшая об агрессивности твари. Увы, впечатление было ошибочным, и Брегг тотчас же понял это, когда шар вдруг остановился и прижался к земле, как кошка перед прыжком. В это мгновение Брегг и успел вскинуть двустволку. А когда шар стремительно прыгнул, оба ствола ружья изрыгнули пламя. Что было потом, бельгиец уже не видел: от удушающего смрада, внезапно его окутавшего, он потерял сознание.

Очнулся он от того, что Женэ лил ему на голову из фляжки воду.

– Не трать воду! – крикнул он. – Ее на этом Сириусе вообще нет.

– На каком Сириусе? – не понял Женэ.

– А разве мы на Земле? Погляди на эту тварь, на эти деревья-скелеты, на эти шары-кусты! А там, наверху, прыгающие «клумбы», видел? А гадость, которая на меня напала? Кстати, где она?

– Вы ищете это животное, если я вас понял правильно? – осведомился по-испански Санчес. – От него, увы, остались только клочья.

– Стрелял разрывными, – пояснил Брегг.

– Вот кусок, – Санчес протянул ему кусок синего мяса с запекшейся синей кровью и с обломком металлически поблескивающей фиолетовой корки. – Почти металл, – постучал он по ней пальцем, – только не знаю какой. Медь, должно быть. У нас в крови железо, а у этого животного, как и у спрутов, – медь.

– Корка – не медь, – усомнился Женэ. – Я думаю, тут что-то другое. Как он выглядел, этот зверь?

– Прямо как арбуз.

– Занятно. Что же они пьют, если здесь воды нет?

– Может, на дне каньона? Проверим?

– Ты сколько таблеток принял? – осведомился Женэ.

– Две.

– Проглоти еще пару. Счетчик показывает уже почти триста рентген, а ниже, думаю, будет больше. Радиация в этом каньоне повышается с каждым шагом.

– Триста семьдесят, – сказал Брегг, сверившись с дозиметром, когда они спустились на десяток метров. – И обрати внимание на лес.

Уступ здесь был шире, и лес сплошным массивом выстроился по краю. «Не пробиться, – подумал Женэ, – бульдозер нужен, а не наши ножи».

– Придется возвращаться наверх, – сказал он, – на следующем уступе уровень радиации уже почти смертельный. На троих таблеток не хватит – надо спускаться одному.

Санчес сделал несколько снимков опутанного лиловой паутиной леса и полез на верхний уступ.

– Взгляну на сороконожку, – пояснил он.

– Какую сороконожку? – спросил Брегг.

– Санчес подстрелил наверху еще одну здешнюю тварь, многолапую, величиной с хорька и в панцире, похожем на фольгу, – сказал Женэ.

Но сороконожки на месте не оказалось. Кто-то унес ее. Но кто? Мох вокруг не был примят, только возле скалистого выступа, где она лежала, остались глубокие треугольные следы неведомого хищника.

– Хорошо, что хоть снимки есть, – чуть не плакал Санчес, – какой экземпляр потерян.

– Арбуз и сороконожка – это мелочь, – закричал, перебивая зоолога, Брегг. – А если тварь – с бочку? Если на вас прыгнет «клумба», что тогда?

– Тихо, сеньор Брегг, – остановил его Санчес, – мы не глухие. То, что вы называете «клумбой», просто странствующая колония грибовидных организмов. По-моему, она не опасна.

– Здесь все опасно, – не унимался бельгиец, – а вы уверены, что синий мох, на котором мы спали, не ядовит?

– Не паникуй, – сказал Женэ, отшвырнув ногой консервную банку. Опаснее всего радиация. С каждым уступом уровень ее повышается почти на сто рентген, а таких уступов десяток, а то и больше.

– А действуют ли таблетки? – спросил Санчес. – Мне что-то стало не по себе.

– Тошнит?

– Нет.

– Лихорадит?

– Тоже нет. Просто сонливость.

– У меня, между прочим, тоже, – заметил Брегг.

– Первый признак лучевой болезни – тошнота и рвота через час-полтора после облучения, – сказал Женэ. – К вечеру лихорадка и боль в горле.

– Нет этих симптомов, – удовлетворенно повторил Санчес. Женэ не ответил, чувствуя, что и его неудержимо клонит ко сну, хотя день еще только начинался. «В схватке с каньоном, – подумал он, – мы, кажется, терпим поражение».