Текст книги "Когда мы танцевали на Пирсе"
Автор книги: Сэнди Тейлор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Глава пятнадцатая
До Рождества оставалось всего два дня. Папа повел нас с Брендой в Саут-Даунс, и вернулись мы с охапками омелы и остролиста. Снег растаял, склоны холмов сделались неприглядными, мы шлепали по грязи, оскальзывались. Но я-то видела эти холмы во всем блеске зимней славы, такими их и запомнила.
Темно-зеленым остролистом с алыми ягодами мама украсила каминную полку, а над каждой из дверей повесила по пучку омелы – и наш дом стал очень нарядным. Ради праздника мама даже зажгла огонь в камине, и мы быстро согрелись. Папа приделал к коляске колеса, и мы с Брендой весь день ходили по пятам за угольщиком. Подпрыгнет тележка на булыжнике – кусочек угля и выпадет. Тут не зевай – хватай добычу. На ровной дороге тележка не подпрыгивала, и ребята нарочно подбрасывали деревяшки да камни, чтобы разжиться угольком. А какая бывала толкотня, целые баталии разыгрывались за каждый драгоценный кусок угля. Угольщик бранился, но едва ли всерьез – он ведь знал, что мы все из чертовски бедных семей. Зато мы в благодарность приберегали для него пирожки с яблоками и корицей.
На рождественские подарки у нас с Брендой денег, понятно, не было. На помощь пришли дядя Джон и тетя Мардж – пустили нас помогать на рынке, а ведь там в канун Рождества знай успевай поворачиваться. Люди не скаредничают, не экономят, а, наоборот, готовы тратить: покупают провизию, и кое-кто даже, украсив себе голову блестящей канителью, тащит домой и настоящую рождественскую елку. С наступлением сумерек на рыночной площади появился хор, и мы паковали апельсины, яблоки и бананы под первые строчки известного хорала: «Ночь тиха, ночь свята, озарилась высота». Воистину так, умиленно думала я и всей душой желала, чтобы празднику не было конца. На рынке мы оставались, пока совсем не стемнело. Тогда дядя Джон сказал, что пора закругляться, и мы помогли ему сложить на тележку непроданное, а тетя Мардж дала нам по два шиллинга – целое состояние для каждой из нас.
И вот мы с Брендой шагаем по Вестерн-роуд, жмурясь на витрины – в них горят лампочки, сверкает золотая и серебряная канитель, отсветы падают на мокрую мостовую, и кажется, что блеска вдвое больше, чем есть на самом деле. Так мы дошли до универмага «Уэйдз» – самого шикарного во всем городе. Разумеется, ни единой вещи и даже вещицы мы в этом универмаге купить не смогли бы, поэтому мы прижались носами к витрине и долго любовались куклами в платьях и шляпках из розового атласа, кукольными домиками с миниатюрными, но совсем всамделишными столиками и диванчиками. Блестели рамами новенькие велосипеды, таращились глазами-пуговицами чудесные плюшевые медвежата. Ну и что за беда, если ни одним из этих сокровищ нам не обладать? Мы просто посмотрим – это уже само по себе отличное развлечение. Мимо нас, прямиком к массивным дверям, прошествовала семья: отец и мать вели за обе руки девочку – ровесницу Бренды. На ней было синее бархатное пальтишко, на кудрях ловко сидела синяя фетровая шляпка. Заметив нас, девочка высунула язык.
Вполне возможно, завтра она найдет под елкой куклу в розовом атласе. Мне бы денег – я бы эту куклу купила для Бренды. И я чуть не силой потащила сестренку прочь от универмага «Уэйдз».
– Морин, ты почему сердишься?
– А черт его знает!
– Мне вовсе не нужна эта дурацкая кукла.
Я остановилась прямо посреди улицы, порывисто обняла худенькие сестренкины плечики.
– У тебя, Бренда, на такую куклу гораздо больше прав, чем у этой избалованной задаваки.
Бренда улыбнулась:
– Зато у задаваки нет такой сестры. Настоящий подарок – это ты, Морин, а не какая-то там игрушка.
– Ах, Бренда О’Коннелл, и что бы я только без тебя делала?
– Тебе, Морин, без меня быть не грозит. Я с тобой навсегда.
Мы пошли дальше по Вестерн-роуд. Следующим в ряду был универмаг «Уолуортс».
– Мой любимый магазин, – сказала Бренда.
– И мой.
Два шиллинга буквально жгли мне карман, но я знала: нельзя покупать первое, что приглянется. Мы вошли – и обомлели. Прямо в главном холле стояла чудесная елка, вся в огнях, а на самой макушке сидел эльф. Бренда шумно вздохнула:
– Вот это красотища, да, Морин?
Я улыбнулась.
– Ay нас дома будет елка, Морин?
– Вряд ли. Но мы ведь украсили дом остролистом и омелой, куда нам еще целое дерево?
– Пожалуй. А все-таки это было бы здорово.
– Елка стоит много денег.
– Ну и не надо нам ее.
– Вот и правильно. Какой в ней прок? Подумаешь, ствол да горстка иголок! И вообще, чем бы мы ее украшали? Откуда у нас игрушки?
– Верно. На черта она вообще нам сдалась, эта елка?
– Чертыхаться нехорошо.
– Ты же чертыхаешься.
– Я – другое дело.
– Это еще почему?
– Потому что у меня так рот устроен. У тебя ротик совсем не такой.
– Хочу рот как твой.
– Забудь. Что не дано, то не дано. Могу чертыхаться за двоих, если тебе от этого легче.
– Ага, спасибо.
Прилавки ломились от всякой всячины. Была тут елочная канитель, были бумажные фонарики и красная гофрированная бумага, были Деды Морозы из пластика и деревянные солдатики в зеленых и красных мундирчиках.
Прежде всего мы с Брендой купили набор заколок для мамы и упаковку табаку для папы.
– Теперь, Бренда, я пройдусь по магазину одна. Встретимся под елкой. Ни с кем не разговаривай и не вздумай выбегать на улицу.
– А куклами полюбоваться можно?
– Можно. Любуйся на здоровье.
Я отделилась от Бренды, потому что иначе как бы я купила ей подарок? Сюрприза бы не вышло. И к тому же я хотела без помех выбрать подарки Джеку и Нельсону. Магазин был переполнен. Всюду дети с мамами и папами: мамы призывают малышей к порядку, папы дымятся от раздражения и курят, чтобы не вспылить. До прилавка не доберешься, если не будешь работать локтями; теснота, духота, гам и шум – словом, настоящий праздник, правильное Рождество. Я подныривала под мышками взрослых, раз даже проскользнула между чьих-то длинных ног и вот оказалась нос к носу с продавцом.
Он был в красном колпаке с опушкой и в шубе – будто Дед Мороз, улыбнулся мне и спросил:
– Что желаешь, красотулечка?
– Мне нужны подарки для моей сестренки Бренды и моего друга Джека.
– Уже что-то придумала?
– Пока нет.
Он повернулся к полкам:
– Как считаешь, твоей сестренке понравится вот это?
В руках у него была заводная деревянная обезьянка – она взбиралась по шесту, делала сальто и спускалась обратно.
– Еще бы! Бренда будет в восторге. А сколько стоит обезьянка?
– Один шиллинг.
Я покачала головой:
– Нет, тогда мне не хватит на подарки для Джека и Нельсона.
– Извини, милая, ошибочка вышла. Не шиллинг, а всего шесть пенсов. Ну что, берешь?
– Беру! – улыбнулась я.
Обезьянка была тотчас отправлена в бумажный пакетик.
– Счастливого Рождества, деточка, – пожелал добряк продавец.
– И вам счастливого Рождества!
С подарком Бренде я разобралась, а что же купить Джеку?
Я прошла в отдел, где продавались куклы. Каждая лежала в отдельной коробке, а моя Бренда, затаив дыхание, так и ела их всех глазенками. Я приблизилась сзади и обняла ее.
– Вот вырасту, начну зарабатывать и куплю тебе такую куклу.
– Честно?
– Я же обещала.
– Спасибо, Морин.
– А сейчас надо выбрать подарок для Джека.
– Может, оловянный солдатик подойдет? Джек ведь любит солдатиков.
– У него и так уже целая армия, мой солдатик в ней затеряется. А я хочу подарить что-то совсем-совсем особенное.
– Носовой платок?
– Нет, платок не годится.
И тут я увидела ту самую особенную вещь – шкатулку с фотографией Джона Уэйна верхом на коне. Шкатулка была немедленно куплена. У меня осталось еще несколько пенсов, и я точно знала, как с ними поступить. Решительными шагами я направилась в отдел, где продавали нитки для вязания.
Молоденькая продавщица всем своим видом выражала чудовищную усталость.
– Дайте мне, пожалуйста, моток шерстяных ниток – вон тот, коричневый. Это подарок на Рождество.
– Очень странный подарок, – прокомментировала продавщица.
– И ничуть и не странный, – вступилась за меня Бренда.
– Если бы мне такое подарили, я бы не обрадовалась.
– Это не беда. Потому что нитки я подарю не вам, а кое-кому, кто мне нравится.
– Боюсь и вообразить, что ты даришь тем, кто тебе не по вкусу!
Тем не менее девица завернула моток в бумагу и получила с меня последние мои монетки.
– Кобыла безмозглая, – фыркнула я, едва мы отошли от прилавка.
– Кобыла безмозглая, – повторила Бренда.
Глава шестнадцатая
Разбудил меня Брендин крик:
– Просыпайся, Морин, он здесь уже побывал!
– Кто?
Я резко села на постели, принялась тереть глаза.
– Толстяк с мешком! Гляди – два чулка на кровати оставил! Давай отнесем их к папе и маме в спальню?
Я встала, раздвинула шторы. Оконное стекло затянул иней, и пришлось проскребать дырку, зато, когда я к ней прильнула, мне открылся белый от снега двор. Ух и холодрыга! Я запрыгнула обратно под одеяло, поджала озябшие ноги.
– И чего тебе, Бренда, неймется в такую рань?
Сестренка устроилась у меня под боком.
– Да ведь утро не простое, а рождественское. Чудо свершилось!
– Чудо свершилось, – повторила я и обняла Бренду.
– А можно мне хоть пощупать свой чулок?
– Конечно, можно.
– А тебе твой чулок дать? Ты будешь щупать?
– Буду.
Бренда вылезла из постельного тепла, дотянулась до чулок. Оба явно скрывали нечто круглое, мягкое. Что бы это могло быть?
– Похоже на апельсин, – сказала Бренда.
– И мне так кажется.
– А еще какая-то палочка.
– Может, это карандаш?
– Наверно. Давай вставать, а, Морин?
Тут в дверь просунулась папина голова.
– Нет, вы поглядите – они еще валяются! Я думал, вы обе давно внизу!
– Мы не хотели будить тебя и маму, – объяснила я.
– Я давным-давно на ногах. А вам, похоже, и невдомек, что нынче Рождество!
– Вдомек, папа, очень даже вдомек, – возразила Бренда. – Толстяк с мешком ведь уже приходил.
– Неужели? Наверное, он считает вас очень-очень хорошими девочками.
– А ты как считаешь, папа? – спросила Бренда. – Хорошие мы или не слишком?
– По-моему, самые лучшие в Качельном тупике. А теперь давайте-ка вылезайте из-под одеяла. Я в камине огонь разжег, не замерзнете.
Мы вскочили, схватили каждая свой чулок и побежали вниз по лестнице.
– Ну-ка закройте глаза, – скомандовал папа.
Мы послушались. Первым моим впечатлением был запах – он вдруг ударил в ноздри, такой свежий и смолистый, словно я чудесным образом перенеслась в настоящий лес, в неведомые края. Сердце запрыгало от восторга.
– Теперь глаза можно открыть, – сказал папа.
Перед нами темнела, благоухала, занимала чуть ли не всю гостиную рождественская елка – почти такая же большая, как в универмаге «Уолуортс». А украшали ее папиросные коробки, оклеенные серебряной фольгой. Вот это чудо так чудо!
Бренда залилась слезами. Папа подхватил ее на руки.
– Ну что ты! Не время плакать, маленькая моя.
Бренда шумно вздохнула:
– Елка… она такая… такая…
– Огромная? – подсказала мама, входя в гостиную.
– Восхитительная, – поправила Бренда, а я спросила:
– Папа, где ты ее раздобыл?
– Это не я, это дядя Джон. Елка последняя оставалась на елочном базаре, никто ее брать не хотел.
– И я догадываюсь, по какой причине, – съязвила мама.
– Мам, ты недовольна, потому что чертова елка заняла едва ли не все пространство?
– Морин, выбирай выражения.
– Извини, мама. Ну не могу я без этого словечка, хоть режь меня.
– Знаю.
– А елка все-таки чертовски красивая, – подытожила Бренда, и мы все рассмеялись.
Бренда высоко подняла свой чулок:
– Смотри, мамочка, что мне принес Санта!
– Так и будешь до вечера чулком размахивать? Внутрь не заглянешь?
Мы уселись у камина – как ярко пылал огонь! – и запустили руки каждая в свой чулок. У меня в чулке обнаружились яблоко, апельсин, пять мраморных шариков, книжка-раскраска, игрушка «чёртик на ниточке» и пакетик лакричных леденцов. Все то же самое получила и Бренда. У нее глазенки так и сияли, щечки раскраснелись – может, от жаркого огня, а может, и не только.
– Я такая счастливая, что мое счастье во мне не помещается, – вдруг выдала Бренда.
Мама только головой покачала:
– Бог знает, от кого она таких выражений набралась!
– От тебя, моя прекрасная Кейт, – сказал папа.
Мама стала пунцовой:
– С тобой поживешь – еще и не так заговоришь.
Тут папа вышел из комнаты, но вскоре вернулся с большим газетным свертком.
– Это для обеих моих девочек. Счастливого Рождества, ангелочки мои.
Мы разорвала газетную бумагу – и что же увидели? Настоящий кукольный дом! В нем были окошки и дверь – все как полагается, – а благоухал он почему-то яблоками.
– Папочка, какая красота! – воскликнула я.
– Это грандиозно! – изрекла Бренда.
– Папа сам его смастерил, – пояснила мама, садясь на пол рядом с нами.
– В ход пошли ящики из-под фруктов, любезно предоставленные вашим дядей Джоном, – добавил папа.
Бренда повисла у папы на шее:
– Это лучший в мире кукольный домик!
– А теперь бегите одеваться, милые. Нам пора на мессу, – сказал папа.
Я помчалась в спальню, живо оделась и поспешила вниз.
– Мне, папа, нужно увидеться с Джеком, подарок отдать.
– После мессы отдашь.
– Нет, это будет поздно. Нынче Джека везут к бабушке, мы разминемся.
– Тогда беги быстрее, не задерживайся там у него.
Мне открыл мистер Форрест:
– А, Морин! С Рождеством. Тебе Джека позвать?
– Да, пожалуйста, мистер Форрест.
– Не стой на холоде, входи давай.
И я вошла. Никогда прежде я не бывала у Форрестов. Оказалось, дом вроде нашего, но в то же время совсем-совсем другой.
– Джек, к тебе гости! – крикнул мистер Форрест.
Сам Джек бежал вниз по лестнице. Увидел меня и улыбнулся.
– А мы к бабушке едем, Морин.
– Знаю. С Рождеством.
Подарок я держала в вытянутой руке. Джек это заметил и спросил:
– Это для меня, что ли?
Я кивнула. Тогда Джек бросился обратно в спальню и скоро появился снова, уже с красным бумажным свертком.
– Вот, держи. Я хотел вручить тебе подарок прежде, чем мы отчалим.
– Мне надо на мессу.
– Ой, а я и забыл.
– Джек.
– Что?
– У Нельсона дома будет праздник?
Джек помрачнел:
– Не знаю, Морин.
– Но ведь мистер Перкс не поколотит сына в Рождество, правда?
Джек принялся грызть ноготь.
– Что ты молчишь?
– Нет никакого мистера Перкса, – еле слышно сообщил Джек.
– Как это?
– У Нельсона нет отца, Морин.
– Кто же тогда его бьет?
Из кухни выплыла миссис Форрест.
– С Рождеством, Морин, – сказала она.
Я видела, как шевелятся ее губы, но, потрясенная откровением Джека, не понимала слов.
– По-моему, я поздравила тебя с Рождеством.
– Простите, миссис Форрест. И вам счастливого Рождества.
– Джек, сынок, попрощайся со своей подружкой. Нам пора к бабуле.
Джек вышел со мной на крыльцо.
– Ничего не понимаю, – созналась я.
– Слушай, Морин, мы это обязательно обсудим, только не сейчас, а после праздника, ладно?
У меня глаза наполнились слезами.
– То есть Рождества Нельсону не видать? Ни угощения, ни подарков не будет?
Так мы стояли, глядя друг на друга, оба охваченные сочувствием к Нельсону.
– Поставь сегодня за него свечку, Морин, – сказал Джек.
– Обязательно поставлю. Я и раньше ставила, и впредь буду.
– У Нельсона есть мы – от этого ему легче.
– Да, мы никогда его не покинем.
И тут Джек сделал нечто удивительное – подался ко мне и чмокнул меня в щеку.
– С Рождеством, Морин.
Домой я вернулась как во сне. Джек сказал, что у Нельсона нет отца; Джек поцеловал меня. Можно ли разом чувствовать недоумение, тревогу и счастье? Наверно, можно, если со мной так и происходит.
Пока мы шли в церковь, отовсюду неслось «С Рождеством!». Я и хотела ответить, а не могла. Папа это заметил, остановился, внимательно посмотрел на меня:
– Что-то случилось, доченька?
– Столько всего на сердце…
– Может, переложишь часть груза на папочкины плечи?
– Не сейчас.
– Ладно, папочка подождет.
Бренда крепче стиснула мою ладонь и выдала:
– Нынче не буду молиться за раздавленного песика. Спрошу лучше Младенца Иисуса, почему на моей сестре лица нет.
– Отлично придумано, Бренда, – похвалил папа.
– Пускай Младенец Иисус похо… поха… Морин, как там это слово?
– Походатайствует.
– Вот-вот. Пускай Он… вот это самое. У Него нынче день рождения, и Он, небось, рад и всем готов помогать.
– Логично, – сказала я.
Что это за чудо – рождественское утро в церкви! Свечей зажжено столько, что по нефу идешь – теплом тебя обдает; Святые Дары выставлены на всеобщее обозрение. Мы преклонили колени, сотворили крестное знамение и прошли дальше, туда, где сбоку от алтаря был устроен вертеп. Пресвятая Дева Мария умильно глядела на крошку Иисуса; Он, спеленатый, лежал в яслях; за спиной Марии был святой Иосиф, тут же стояли волхвы и пастухи – очень трогательная сцена.
Я затеплила свечку и помолилась сперва за Нельсона, а потом за песика, раздавленного лошадью: как-никак, нынче Рождество и все-превсе должны быть упомянуты в молитве. Интересно, думала я, песик и до сих пор расплющен или в Раю кто-нибудь из святых угодников сделал его снова кругленьким, пухленьким? И кстати – собак вообще в рай пускают?
Вместе с другими прихожанами мы пели «Раз во граде Давида-царя» и «Не в люльке, а в жалкой кормушке»[9]9
Старинные английские католические рождественские гимны «Once in Royal David’s City» и «Away in a Manger».
[Закрыть]; потом каждый подходил к святому отцу, вставал на колени и высовывал язык, чтобы получить облатку. «Corpus Christi», – говорил святой отец, что значит по-латыни «Тело Христово». В животе у меня бурчало от голода, но вот досада: облатку ни в коем случае нельзя сразу сжевать – жди, покуда она сама растает на языке. Так учила Аквинатша: мол, зубы, вонзенные в облатку, – то же самое, что кинжал, вонзенный Иисусу в самое сердце. Это она хватила, думалось мне, это уж явный перебор. Как ни крути, облатка через горло попадет в живот, и не все ли равно, каким именно образом она туда отправится?
Из церкви мы вышли под проливным дождем. Мало того что с небес обрушились целые потоки воды, так еще и вода была с ледяными иголками – они больно жалили щеки, а из наших носов тоже сразу потекло.
– У тебя есть носовой платок? – спросила Бренда.
– Утрись рукавом, – посоветовала я.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
