Текст книги "Выезд на происшествие"

Автор книги: Семен Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Данилюк Семен
Выезд на происшествие

БЛИЖЕ к вечеру лейтенанта Танкова вызвал заместитель начальника райотдела капитан Ганеев. Когда Танков вошел, Ганеев правил какой-то документ. Правил, похоже, с натугой: раскаленная лысина светила прямо в лицо вошедшему. Не отрываясь, Ганеев ткнул карандашом в сторону одного из десятка стульев. Работал Борис Иванович неспешно и – не при подчиненных будь сказано – на удивление муторно, поэтому в редкий час не сидело перед ним одновременно по два-три человека в ожидании руководящего решения, разбрасываться которыми он, к слову, не любил.

Вот и сейчас в углу у окна развалился дежурный по отделу старший лейтенант Чесноков, а прямо напротив стола поерзывал участковый Лукьяненко. Именно его очередной опус и правил, тяжко вздыхая, Борис Иванович.

– Ну уж это-то... – Он бросил карандаш и посмотрел на Лукьяненко. Участковый тотчас вздохнул. Видно было, что разговор долгий: и не в первый раз бросил, и не в первый раз посмотрел.– Ты чего пишешь-то? "Михеев вышел из дома. Идя по улице, его ударили по голове".

Чесноков несочувственно гоготнул.

– Так все и было, – подтвердил Лукьяненко, с укоризной посмотрев на веселящегося дежурного.

– Так и было, – передразнил Ганеев. – Это ж процессуальный документ. Тебя грамоте-то учили?

– Я без высшего.

– Десятилетку же кончал?

– Это да. – Лукьяненко повздыхал. Вспомнил, видно, как кончал школу. Три года назад тридцатитрехлетнего ударника-тракториста Василия Лукьяненко совхоз в порядке почина рекомендовал на работу в органы внутренних дел. Почин поддержали, и вот уже три года ходит Василий Сергеевич в кожаной куртке сельского участкового. Оружием, правда, не балуется – чего нет, того нет, – и табельный "Макаров" пылится в домашнем сейфике, ключ от которого хранит самый бесстрашный человек в поселке – жена Василия Сергеевича. Поговаривали, что и отдельные постановления писаны вроде как женской рукой, но руководство на злые эти наветы не реагировало: хоть и никакой участковый, а где сейчас другого на такой отдаленный "куст" сыщешь?

– Ты вот чего, Лукьяненко... – Ганеев задумчиво повертел перечеркнутое донельзя постановление. – А иди-ка ты отсюда. Пускай тебе твой непосредственный начальник правит. А то привыкли, понимаешь, чуть что – к руководству.

– Так я чего докладывал, Борис Иванович. – Изнемогший Лукьяненко охотно вытащил из-под себя влажный планшет. -Уехал Щипачев-то. А сегодня срок по заявлению.

– Иди отсюда, говорю, – негуманно надавил Ганеев. – Нечего тянуть до последнего дня.

Лукьяненко аккуратно упаковал основательно потертую на сгибе пачку бумаг и, извинившись, с облегчением вышел, так, впрочем, и не поняв, зачем просидел он здесь битый час.

– Разгильдяй. Из-за таких вот ничего за день не успеваешь, – пробурчал Ганеев, но тут же тряхнул головой и просиял добротой и отзывчивостью в сторону молодого лейтенанта: – Ну, ты как, Танков, осваиваешься в коллективе?

– Так точно.

Работал Танков всего два с половиной месяца, стеснялся университетского "поплавка" на кителе и, словно искупая недостаток армейской выучки (прошел лишь офицерские сборы после вуза), к начальству старался обращаться исключительно уставными словами. Видно, для райотдела с его закоренелым панибратством выглядело это диковато: Чесноков, во всяком случае, поморщился.

– Планы какие?

– Служить, товарищ капитан.

– Похвально. Пока у нас к вам нет претензий. Ваш шеф-наставник Велин рекомендует вас как исполнительного и инициативного работника. Так что при наличии вакансий будем решать вопрос о вашем переводе в уголовный розыск.

– Спасибо, товарищ капитан.

– Кстати, все хотел вас спросить. Чего так в утро тянет? Работенка-то грязная. Нет бы в следствие. Там, кстати, и единица свободная есть. И попрестижней. А?

– Благодарю, товарищ капитан. – Танков поднялся. – Но я бы все-таки хотел в уголовный розыск.

Некоторое время Ганеев с интересом его разглядывал.

– А впрочем, – отмахнулся он от какой-то досаждавшей мысли, – все мы через это прошли. На сегодня планы есть?

– Никак нет. Если что надо – готов.

– Вот это правильный подход. – Ганеев жестом пригласил скучающего в углу Чеснокова одобрить поведение новичка. – Чувствуется, что проникаетесь общей задачей... Вам дежурить-то приходилось по отделу?

– Да приходилось ему, – вмешался Чесноков. – Со мной на той неделе дежурил.

– Так точно, – подтвердил Танков. – Ходил один раз помощником дежурного.

– Опыта негусто.

– Да сможет он, – заверил Чесноков. – Толковый он. И верхнее образование. Да потом день-то какой– среда. Чего тут городить? Самый тихий денек. – Чесноков, не стесняясь, зевнул. – И до аванса три дня.

– Тут такое дело. Танков. – Ганеев, все еще колеблясь, пригладил потускневшее солнышко на голове. – Не явился сменный дежурный, стервец. Может, заболел, может, несчастье какое -не знаем пока. Живет он в деревне, не дозвониться. Чесноков уж лишних шесть часов передежуривает.

– Восемь, – не уступил двух часов Чесноков.

– Ставить на вторые сутки не имеем права, а подменить некем. Я всю расстановку сил прикинул. Следствие, розыск, сам понимаешь, нельзя: они в опергруппу ходят. ГАИ, пожарники тоже. Участковых из района вытаскивать уже поздно. Так что придется тебе, понимаешь, до утра командовать отделом. Так сказать, вставать у руля. Справишься? Не подведешь?

– Не знаю. – Танков искренне испугался. В отдел он был принят сверх штата за счет должности участкового и использовался пока на подхвате. Работа дежурных, казалось бы, была спокойной. Еще бы, сутки на телефоне, двое отдыхаешь. Для милиции с ее растяжимым, как жвачка, рабочим днем вещь прямо-таки нереальная. Но это, так сказать, милицейская арифметика, а если до алгебры дойти – нет, пожалуй, более взрывоопасной точки. Несмотря на малый стаж работы, Танков такого рода жутких историй наслушался в изобилии.

– Неужто трусишь? – громко поразился Ганеев.

"Сейчас про Гайдара или про Павку Корчагина вспомнит", – сообразил Танков.

– И это будущий сыскарь! Да ты рваться должен на огневой, так сказать, рубеж. А Чесноков тебе все подробно объяснит. Чесноков! – Ганеев нахмурился. – Пока полностью в курс дела не введешь, из отдела ни ногой. Помощник у тебя опытный, – повернулся он снова к Танкову. – Ответственный по отделу сегодня – начальник уголовного розыска. А может, еще и выйдет этот барбос. Тогда сменит. – Ганеев поднялся, торжественно вышел из-за стола, что делал чрезвычайно редко, крепко сжал руку Танкова: – Возражений нет? Вперед, лейтенант!

Танков хотел возразить, но втиснуться между двумя этими на одном дыхании слепленными фразами не успел, а потому молча повернулся через левое плечо и вместе с довольным Чесноковым вышел в коридор.

– Это я тебя сосватал, – похвастался Чесноков. – Этот бы и щас еще искал, кого поставить. А подмена не придет, не надейся,– успокоил он Танкова. – Загулял мужик.

– Откуда знаешь?

– А то впервой. Думаешь, Ганеев не знает? Это он перед тобой ваньку валял. – И, упреждая вопрос, пояснил: – Кузнецову до пенсии год. Сергей Ильич-то вместе с ним начинал. Вот и тянет. Но теперь уж не дотянет. Не те времена. Хана Кузнецу.

И Чесноков с чувством подтолкнул Танкова – после увольнения Кузнецова сам он становился первым кандидатом на должность старшего дежурного.

Дежурная часть – это громко сказано, а попросту дежурка, – как и весь отдел, можно сказать, была малогабаритной. Даже махонькая камера для задержанных своим решетчатым деревянным окошком смотрела вопреки всем нормативам прямо в стол дежурного по отделу. За столом этим с разбросанными журналами восседал, тяжело пыхтя, помощник дежурного Павел Евгеньевич Филиппов, старший сержант милиции. Маленькая веселая легенда райотдела, улыбчивый стошестидесятикилограммовый слоник. Встречая Пал Евгеньича, каждый сотрудник непременно интересовался, не похудел ли уважаемый помдеж. И Филиппов ожиданий не обманывал. Едва входя в отдел, громко, довольно отдуваясь, рапортовал:

– Опять кило за неделю плюсуем.

– Принимай начальство, Пал Евгеньич, – объявил Чесноков, откровенно подхихикивая. – Будь ему, так сказать, поддержкой и опорой.

Доброжелательно задвигав крупными, похожими на свернутые свежеиспеченные блины, складками лица, Филиппов утопил руку Танкова в своей мягкой, как подушка, лапе.

– Ну, расписывайся в приеме дежурства. – Чесноков сноровисто выудил из-под живота приподнявшегося Филиппова ручку, раскрыл и разбросал перед опешившим Танковым сразу несколько журналов.

– Так Ганеев сказал, что ты объяснить должен. Я ж не знаю...

– А чего тут объяснять? Покрутишься – разберешься. Помощник опытный. Шофер, – он недобро усмехнулся, – тоже...опытный. Так что не тяни резину, принимай оружие.

Растерявшийся окончательно Танков посмотрел на своего помощника.

– А ничего, – улыбнулся тот. – Пусть катится. Отдежурим. Не впервой.

– Долго ты будешь копаться? – Чесноков уже снял замок с обитой железом дверцы в углу. Вдвоем протиснулись они в крошечную оружейную комнату, в узенькое пространство между толстенным, пышущим здоровьем сейфом и тонконогим столиком, обильно заляпанным жиром, щелочами, заваленным хлебными крошками и пустыми бутылками из-под кефира. Чесноков распахнул сейф. Прямо на Танкова, словно звери в вольерах зоопарка, смотрели стреноженные в деревянные подставки тупоголовые пистолеты ПМ. В нижнем ряду стояли похожие на щук хищники покрупнее – автоматы Калашникова.

– А вот здесь пусто. – Танков ткнул в пустые подставки. – Пересчитывай.

– А это тебе что? Ослеп? – Чесноков пренебрежительно смерил его взглядом. – Карточка-заместитель называется. Посмотри, чьи фамилии. У этих оружие всегда на руках.

– А, ну да, ну да, – поспешно закивал Танков. Он понимал, что дежурство так не сдают, но испытывал неловкость оттого, что каждым вопросом своим обнаруживал перед ехидным Чесноковым такую махровую необразованность, что лучше уж смолчать, потом как-нибудь, не спеша разберется.

Чесноков меж тем расстегнул поясной ремень и стянул с него кобуру с пистолетом:

– Держи шпалер. Вешай на пояс и будешь за шерифа. Ну так что, пацан, подписал, что ли? – Он с удовольствием потянулся: -Пока до дому доберусь. Значит, запоминай. За день было одно очевидное дорожное. Я его уже зарегистрировал, да опергруппа с обеда уехала на кражу магазина. Еще не звонили. Пока! – Он пожал руку Филиппову, повернулся к подменному дежурному, оглядел неодобрительно: – Тоже мне, братья Вайнеры, – и исчез.

В восемнадцать тридцать отдел опустел. Кое-где по кабинетам постреливали машинки следователей, хлопала сначала интенсивно, а потом все реже входная дверь. Разместившись сразу на двух стульях и заполнив собою полутораметровое пространство от окна до стола дежурного, дремал у батареи Филиппов. За столом же сидел Танков и перечитывал книгу учета происшествий, с удовольствием обнаруживая в числе действующих лиц знакомые фамилии. А вот, пожалуйста: "На место происшествия выезжала опергруппа в составе..." И его фамилия. Пусть в конце, но ведь это он нашел в "подломанном" магазине за мешками с крупой долговые расписки, а уже потом начальник розыска Гуляев расколол завмага на инсценировку кражи. Чувство причастности было необыкновенно приятно. Опять зазвонил телефон. Танков поправил повязку на левом рукаве, не удержался, скосился на надпись, рывком поднял трубку.

– Дежурный по райотделу лейтенант Танков, – с аппетитом, отрывисто представился. Он уже освоился и, отвечая, с удовольствием подражал залихватским чесноковским ноткам: – Помедленней. Записываю... Уже уехали?.. Зачем же я к вам на ночь глядя людей буду гонять?.. Да нет, я понял: торговали колбасой, квитанции по вашему требованию не предъявили... Номер машины я записал... Товарищ, вы не волнуйтесь, я с вами полностью согласен: с обманом покупателей нужно беспощадно бороться. Но зачем же это делать на ночь глядя? Завтра с утра будут направлены сотрудники. Так что не волнуйтесь, товарищ ветеран. Никуда они теперь не денутся, а за сигнал спасибо. Честь имею!

– Ишь ты! – Он победно глянул на помдежа. – Вынь да положь ему милицию на ночь глядя. – Вспомнил, что это тоже одна из любимых чесноковских фразочек, скосился в маленькое зеркальце: "Жаль, матушка не видит. А кстати".

– Аллё-о, – привычно, с прононсом разнеслось в трубке.

– Мама, я сегодня ночевать не приду, – отрывисто произнес он. Как и ожидал, прононс тотчас исчез, и на другом краю города началось возмущенное оживление.

– Заступил на круглосуточное дежурство по отделу, – поспешно перебил он нарастающий поток слов. С улыбкой выслушал произносимые, заранее ожидаемые им фразы.

– Еще как опасно. Локти за столом можно протереть. Это же дежурный, мама. Сиди себе да давай команды... Ну при чем здесь отец? Ведь мы ж договорились: в выбор профессии ты не вмешиваешься... Я не голоден, мама... Телефон дежурного есть во всех справочниках. Все, все! Пока.

Танков поспешно положил трубку и поднялся. В дежурную часть в фуражке и плаще вошел Ганеев:

– Опергруппа еще не вернулась?

– Никак нет.

– По рации связывались?

– Не сообразил.

– Надо соображать, раз на серьезное дело посажен. – Ганеев прошел к маленькой радиостанции, стоящей прямо на металлическом ящике с картотекой: – Какой позывной у УАЗа?

Танков беспокойно задвигал руками по плексигласу на столе. Где-то под ним он видел список позывных. Вот только что видел.

– Ну? – нетерпеливо поторопил Ганеев.

– Двести первый. – Филиппов неспешно приоткрыл щелки глаз. – Да бесполезно вызывать. Кузьмич наверняка рацию не включил.

Ганеев все-таки попробовал. В рации бесперспективно хрипело и щелкало.

– Разгильдяй! – Он швырнул трубку. – Давно выгнать пора.

– Да звонили они, – лениво успокоил его Филиппов. – В отдел едут.

– Раскрыли?

– Вроде везут кого-то.

– Тогда ждать не буду. – Ганеев поправил фуражку. – Если что, я дома. А вам, – с неудовольствием сделал паузу на этом слове, – товарищ лейтенант, надо быстрей овладевать оперативной обстановкой. Вы сейчас мозг отдела, а не просто, понимаешь, кукла какая-нибудь. За все в ответе.

Едва захлопнулась за ним входная дверь. Танков упрекнул Филиппова:

– Что ж вы, Пал Евгеньич?! Звонили, а вы мне не сказали?

– А чего говорить? Едут и едут. – Филиппов, опершись сразу на стол и подоконник и покряхтывая, поднялся. – Пойти кабинеты, что ли, проверить?

ЗАЗВОНИЛ телефон. Мужской голос продирался издалека, сквозь хрипы в телефонном аппарате: – Милиция? Слушайте, вы там скажите этой истеричке, чтоб меня в дом впустила! Не на улице же мне околевать!

– Говорите громче и по существу! – закричал Танков. – Откуда вы и что случилось?

– С Востока я!

Танков посмотрел на разминающего поясницу Филиппова.

– Поселок Восток, – кивнул тот. – Есть такой. Лесовики там живут. Самый у нас медвежий угол.

– Громче, пожалуйста! – опять закричал Танков. – Кто вы и что случилось?

Он долго слушал, кивал, переспрашивал. Наконец закрыл ладонью мембрану:

– Ничего не пойму. Какой-то Гусаров. Вроде из заключения. Там у него часть дома по наследству. А в доме женщину с детьми поселили, что ли. В общем, не пускает она его. Чего делать-то?

Филиппов неспешно отобрал трубку.

– Слышь, милый. – Он даже не изменил тональности и не повысил голоса. – Дело-то твое гражданское, понимаешь? Не милицейское... Ну тем более... Ты погоди. До утра найди, где переночевать... Ну, как это не найдешь? В своем-то поселке? А утром в поссовет... Чего ты мне свои бумаги читаешь? Я в них все равно не понимаю. Ты в поссовете доказывай. Они власть, разберутся... Ну чего заладил: сломаю, сломаю? Мужик ты или нет? Уступи до утра... Ну ладно, передай ей, что в милицию велели позвонить. Только гляди, чтоб без рукоприкладства. А то опять загремишь. – Он аккуратно положил трубку. – Чем только заниматься не приходится! Запиши куда-нибудь. Может, часа через два позвонишь для покоя.

В ДВАДЦАТЬ один час вернулась опергруппа. Первым в дежурную часть зашел оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин. Из-под левой подмышки расстегнутого пиджака выглядывала замшевая лямка знаменитой велинской кобуры, сшитой по его личному заказу, как сам он не раз деликатно намекал, одной ба-а-льшой специалисткой.

– А ты чего здесь? – поразился Велин, узрев перед собой собственного стажера.

– Не видишь, дежурю. – Насмешливая велинская интонация Танкову удовольствия не доставила.

– Ну ты подумай, детсад развели! – Велин обернулся к входящему в дежурку низкорослому, плотно сбитому, словно пачка сливочного масла, начальнику уголовного розыска Гуляеву.

– Тебя в самом деле кто поставил? – удивился тот.

– Заместитель начальника райотдела Ганеев. – Танков на всякий случай поднялся. – Не явился сменный дежурный.

– Опять сорвался! – По сообразительности Гуляев никак не уступал Чеснокову. – Но Ганеев-то хорош! Пацана на такое дело сунуть. – Последнее он произнес вроде бы про себя, но достаточно громко, чтоб быть услышанным другими. – Новости? – Гуляев безошибочно выхватил из пачки рабочую тетрадь.

– Ничего особенного, товарищ капитан. По линии экономической преступности сигнал. Еще из поселка Восток звонили. -Танков заглянул в черновик. – Там Гусаров "откинулся", – хвастанул он вдруг жаргоном, но под ироничным взглядом Гуляева смущенно поправился: – Из заключения вышел. А его в собственный дом не пускают. Туда поссовет женщину с детьми поселил.

– Больше ничего?

– Никак нет. А у вас как, товарищ капитан? – решился Танков. – Ганеев приказал узнать.

– Приказал, приказал... Много больно приказывает! – Судя по всему, на Ганеева у него была аллергия. Он расстегнул пуговку на потертой папке, достал тоненькую пачку бумаг. – Регистрируй кражу. В управление передашь как нераскрытое.

– Так вроде у вас фигурант есть? – щегольнул осведомленностью Танков.

– Передашь, как сказал! – Гуляев поморщился, тяжко вздохнул. – Танков, у меня лицо как, добродушное? – Он растекся вдруг в простецкой улыбке.

– Как будто, – растерялся Танков.

– Тогда порядок. Велин, пригласи Рыкову, – и он опять вздохнул, словно набирая воздуха перед тяжелым погружением.

ПО ПУСТОМУ отделовскому коридору процокали каблуки, и следователь Рыкова, маленькая молодая женщина, не остывшая еще с дороги, остановилась, напряженно прислонившись к косяку двери.

– Татьяна Геннадьевна, – Гуляев увлеченно, не отрываясь, листал читанный только что перед этим журнал, – может, ты Воробья прямо сейчас задержишь, чтоб его в ИВС пораньше отвезти?

– А я и в мыслях не держу его задерживать. – Небрежный гуляевский тон не сбил ее и не поколебал. – Я тебе еще в машине об этом сказала.

– Ну и сказала! – Гуляев бросил об стол журнал, а вместе с ним и дипломатические подходцы. – Воробей вор, и его надо посадить!

– Надо, – ехидно согласилась Рыкова. – Но только при наличии доказательств.

– Магазин-то он подломил.

– Может быть.

– Погоди. – Гуляев заволновался. – Его после кражи у магазина видели. Это раз...

– Не у самого магазина, а просто в деревне.

– При нем было две бутылки водки, и он угощал комбайнеров. Причем водка той же партии, что украдена. Это тебе что, не доказательство?

– Да эта партия два дня продавалась. И выдавалась, между прочим, не по ведомости. Короче, ничем не опровергнуто, что он мог ее купить.

– Так опровергни! Ты же следователь. На то и существуешь.

– Попробую, – охотно согласилась Рыкова. – Но только сейчас у меня оснований для задержания Воробьева нет, и я свою шею под незаконное задержание подставлять не буду.

– Страхуешься?!

– Здоровый инстинкт самосохранения.

– Слушай, ты часом не ошиблась призванием? Тебе бы в адвокаты. Ты что, не понимаешь? В деревне появился неоднократно, – Гуляев уже не произносил слова, а чеканил их по слогам, – судимый за кражи Воробьев, и тут же полетел магазин. Другие версии не идут. Мы ж вместе отрабатывали.

– А обыск ничего не дал.

Велин издевательски хмыкнул. Гуляев сдвинул узел мешавшего ему галстука:

– Что же он, фрайер, что ли, краденое домой тащить? Припрятал где-то.

– Вот найдешь, тогда обещаю: задержу. При всех обещаю, – решительно произнесла Рыкова.

– Хо-хо-хо! – Велин даже сложил руки на животе, демонстрируя муки от хохота. Рыкову, как и вообще всякую некрасивую женщину, он не терпел.

– Так некого задерживать-то будет! За Воробьем пять судимостей. – Для наглядности Гуляев показал раздвинутую пятерню.– С шестой ходкой он будет признан особо опасным рецидивистом. И, между прочим, отлично это знает. Поэтому, как только гуманная наша Татьяна Геннадьевна, оберегающая закон от негодяев из уголовного розыска, его с извинениями отпустит, благодарный Воробышек тут же расправит крылышки и полетит бомбить магазины в другое место. И дай бог, чтоб его не пришлось объявлять во всероссийский розыск.

Рыкова задумчиво принялась выстукивать что-то на косяке двери.

– Ну, ты что, в самом деле, зэка этого пожалела? – уловил ее неуверенность Гуляев.

– Его?! – та аж вскрикнула в негодовании.

– Так задержи! – поспешно поддержал начальника Велин. – А мы тебе за эти три дня доказательства для ареста накопаем.

– Уж ты, пожалуй, накопаешь, – фыркнула Рыкова, и это было ее местью за дерзкое хохотание.

– Да нельзя такого кита не задерживать! – Возмущенный Велин даже схватился за свои густые волосы и слегка их поворошил. – Вон молодой дежурный и тот тебе скажет.

Танков почувствовал себя неловким зрителем в цирке, которого расшалившийся клоун вдруг потащил из первого ряда на манеж.

– В самом деле, Татьяна Геннадьевна, – пробормотал он. – Как же отпускать? Если вы и сами считаете, что это он. Ведь преступник же.

– Ты-то еще, цыпленок... – Разгорячившаяся Рыкова развернулась к Танкову, но, посмотрев на его разом сморщившееся лицо, продолжать не стала. – Словом, так, Гуляев. Все это слова. Хочешь задерживать, делай это сам. А я с прокуратурой в объяснительные записки играть больше не намерена. С меня хватит – наигралась.

– Оно конечно. – Гуляев больше не скрывал презрения. – В сторонке отсидеться спокойней.

– Если у вас больше ко мне ничего нет, я пойду. Мне еще обвинительное заключение по наезду надо отпечатать.

– Вот ведьма!.. – полоснул ей вслед Гуляев, не слишком регулируя тембр голоса. – Чистюли! Крысы конторские! Как раскрывать, так их нет. А вот помешать, так откуда кто берется! Закон, закон! Используют как ширму для безделья. А закон для одного существует: чтоб общество от таких вот Воробышков защищать. И если я Воробья посажу, так этим нашему обществу окажу неоценимую услугу, а стало быть, действия мои на благо закона и вполне ему соответствуют. Подведя такую роскошную идеологическую базу под принятое решение, Гуляев успокоился. – Велин! Тащи сюда эту контру!

И вот в сопровождении Велина и шофера-милиционера Игнатьева в дежурную часть вошел невысокого росточка пьяненький и веселенький мужичонка с могучей бородавкой на правой ноздре – гроза сельповских магазинов Юрка Воробьев.

– Чего делать-то будем, тезка? – Доброжелательный Гуляев находился в явном затруднении.

– А чего такое случилось, Юрий Алексеевич? – Воробей на глазах расстроился.

– Придется тебя сажать. Как считаешь?

– А почему ж не посадить? – не стал противиться Воробьев. – Воля ваша: надо – сажайте.

– Ты ж умный мужик. Юр! – оценил собеседника Гуляев. – Так чего ж ломаешься? Попался – будь мужчиной, имей смелость признаться.

Танков заметил, как Воробей, явно удивленный таким грубым ходом, но не желавший, видно, напрямую ссориться с Гуляевым, удержался от насмешливого ответа.

– Я, Юрий Алексеевич, трусом с детства был, – стесняясь, признался он. – Чего уж теперь с этим поделаешь?

– А вот это ты видел? – Велин уже притащил Уголовный кодекс и раскрыл его натренированной рукой перед Воробьевым. – Смотри статью. Чистосердечное признание есть обстоятельство, смягчающее вину. Черным по белому. Пиши, пока не поздно, явку с повинной. Глядишь, на суде пару лет скинут.

На этот раз Воробьев сдерживать ядовитую свою натуру не стал.

– И где это вы, Юрий Алексеевич, таких малахольных набираете? – посочувствовал он. – Да ему ж разве кражей пончиков в школьном буфете заниматься. Там пацаны очень эту книжку уважают.

Занервничавший Велин двинулся было к доставленному, однако Гуляев движением плеча отодвинул подчиненного.

– Ты в самом деле думай маленько, кому чего говорить, – сказал он неодобрительно. – Да Юрку сколько раз сажали, столько статью эту зачитывали. Верно я говорю?

Велинский промах Гуляев тотчас использовал для укрепления контакта с подозреваемым.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – осторожно потрогал наживку Воробей.

– И когда ты только, Велин, работать научишься? Ко всем без разбору со своими приемчиками. В людях надо разбираться. А то только по бабам силен, – непедагогично отчитал начальник угро своего опера. Нахохлившийся Воробей удовлетворенно кивал головой.

– Ну, вот что, Юра. – Добившись, что тот расслабился, Гуляев тут же заложил вираж для новой атаки. – Мужик ты грамотный. Поэтому кодекс я тебе читать не буду. Ты его и так наизусть знаешь. И свободу за признание не обещаю – у тебя теперь ее долго не будет. Зато другое я тебе обещаю твердо: признаешься, даешь явку с повинной – будет и по изолятору, и по зоне все как надо. Ну, ты понял. Идешь в непризнанку – на меня не обижайся.

– Зачем же так ребром-то? – забеспокоился Воробей. – У вас свой интерес, у меня свой. Чего уж так-то?

– Ты меня давно знаешь? – надбавил в голосе Гуляев. Воробьёв настороженно пожал плечами. – И сколько у тебя ходок было?

– Чего спрашиваешь? Пять. Последняя твоя.

– Врал я тебе когда?

Воробей молчал. Молчал и Гуляев. Танков, подавшись вперед, впитывал в себя весь этот разговор, внимательно наблюдая за обоими.

– Так я тебе обещаю, – не дождавшись ответа, Гуляев говорил теперь, методично ужесточая голос. – Или признанка, или вывернусь, но в трое суток доказательства для ареста будут. Понял ты меня? Но тогда уж, – Гуляев постучал пальцем по столу, – буду строг! Три минуты на размышление! – Он демонстративно посмотрел на часы и мягко, доброжелательно, как-то даже по-домашнему добавил: – Думай, Юра, – и вышел в коридор.

Смущенный Воробей вздыхал и переминался. Велин незаметно кивнул Танкову. Тот понял. Много раз он видел, как это делают сыщики, и теперь решил попробовать сам.

– Чего ты думаешь? – почти заговорщически прошептал он. – Гуляй – человек слова. Сказал – сделает. Соглашайся, пока не поздно. Смотри, потом локти кусать будешь.

Воробей, у которого, похоже, за годы общения с органами развился абсолютный слух на малейшую фальшь, презрительно не обратил на него внимания, напряженно что-то прикидывая про себя.

– Ну, надумал? – Гуляев остановился у порога дежурной части.

Воробей, огорченный необходимостью расстроить уважаемого человека, удрученно покачал головой:

– Не пойдет, Юрий Алексеевич. Резона нет. Докажешь ты там, не докажешь – еще вопрос. А только я погожу себе клетку строить. Лишняя ходка мне тоже не в радость.

– В камеру его! – Гуляев нашел глазами Велина, задумчиво изучавшего в зеркальце какой-то прыщ на подбородке. – Хорош, ничего не скажешь. Еще химзавивку в салоне "Ромашка" -и можно на панель. Оформляй протокол задержания.

– Так как же? Дело же у Рыковой. Надо б у Сергея Ильича или хоть у Ганеева подписать.

– Я тебе подпишу! – Гуляев выхватил бланк протокола задержания и сверху размашисто на нем расписался. – Филиппов, обыщешь! Да смотри, чтоб после тебя бритвы в носках не обнаружилось.

– Уж и было-то один раз, – лениво застеснялся тот.

– Воробьев! Ты знаешь, что сегодня моей дочурке пять лет исполняется?

– Так поздравляю.

– И что она сейчас сидит за столом и ждет папу?.. Долго ты у меня, Воробей, будешь этот день рождения помнить. – Он посмотрел на неловко стоящего за столом Танкова: – Я возвращаюсь в район. Будет где телефон, позвоню. Что серьезное – связывайся с дежурным по управлению, Ганеева вызови. А то он что-то все домой торопится. Начальничек, прости господи. Велин! – Изящно изогнувшись сбоку у стола, оперуполномоченный заполнял кинутый ему бланк. – Запомни: случись что – не с пацана, с тебя спрошу.

Не отрываясь, тот поднял сжатую в кулак левую руку.

– Ну, будь здоров, Воробей. Удачи мне можешь не желать.

– Отчего же? Счастливого пути, Юрий Алексеевич. В аварию не попади. – Воробей шутил, но неловко, с натугой. Видно, жестокие гуляевские слова запали в него накрепко и уже зудели внутри, разрушая потихонечку первую линию обороны.

На улице затарахтел мотороллер.

– Опять у него цилиндр барахлит. – Водитель дежурного УАЗа Игнатьев, как и все, прислушивался к неровному гулу. – Как бы не застрял по грязи. По такой-то погоде. Пойду машину гляну. Совсем довели.

Отдав Танкову протокол задержания, выскочил и тотчас вбежал уже одетый в кожаное пальто Велин:

– Я на ужин. Буду звонить.

Дежурная часть опустела. Воробьев, запертый теперь в деревянной клетушке, громко именуемой камерой для задержанных, стоял, прислонившись к дверце и пытаясь заглушить в себе мысли о Гуляеве, все еще пьяный, беззлобно, со знанием дела изгалялся над молоденьким дежурным.

– Товарищ старший лейтенант, – говорил он. – Давайте подискутируем о роли преступности в жизни нашего общества. Ведь мы как волки – санитары жизни.

Танков, уткнувшись в бумаги, не отвечал.

– Товарищ капитан, – не унимался Воробьев, – а что вы скажете о последнем клеветническом заявлении американской администрации? Это ж просто беспрецедентно.

– Товарищ майор, – доносилось из клетушки через некоторое время. – Я бы хотел выйти в туалет. Это мое конституционное право.

Усталость взяла свое: умолк наконец и он.

РАЗДАВШИЙСЯ в тишине звонок почти обрадовал Танкова. Чесноков оказался прав: звонили нечасто. Звонки приносили мелкие вопросы, частную информацию, изредка позванивали из района участковые, туманно сообщая о своем местонахождении. Танков неспешно уже снимал трубку и солидно, короче, чем положено, ронял:

– Дежурный Танков.

– Дежурный! – закричала трубка, и Танков поднял глаза на настенные ходики, только что выстукавшие двадцать два тридцать. – Он опять в дом стучит!

– Да кто это?

– С Востока, я ж говорю. Пудышина я. А он требует! Учтите, я на все пойду.

– Вы по поводу Гусарова? – сообразил Танков. – Скажите, это его дом?

– Тюрьма по нему плачет! Рано выпустили.

– Да вы ответьте: его или нет?

– Мало ли чего?! Мой это дом! Мне его поссовет дал. Не пущу я этого пропойцу!

– Послушайте! Да послушайте вы! – Танков кричал. – Есть суд. Он все решит. Но без суда нельзя. Он же к себе домой...

– Не пущу! Слышите? Я три года по баракам мыкалась. Только чуть выправились. Мое это! Сунется – вот те крест отчужу!

– Надо что-то решать, – беспомощно сказал Танков. Короткие гудки разносились по помещению. – Выезжать туда придется.