Текст книги "Арбитражный десант"

Автор книги: Семен Данилюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Васильчиков встрепенулся. Напоминание о грозном Суслопарове влило в него силы.

– Есть, пожалуй, вариант. Километрах в семи отсюда промысловый поселочек.

– Так идем туда?

– С ней-то? – в сердцах рубанул Васильчиков: успокоительная улыбка на лице Холиной превратилась в замерзшую гримасу. – Через полчаса закоченеет похлеще кокона. В общем так. Выход один. Я иду в поселок.

– Может, лучше мне?

– Не найдешь. Это по просеке, а потом и вовсе... – он сделал петляющий жест в глубь тайги. – Это я один маршрут знаю. А ты бери девку и – двигайте прямо по дороге. Километра полтора подале – зимовье. Справа по ходу. Метрах в двухстах в сторону. Если кто из охотарей там есть, тогда порядок, увидите дым. Ну, а коли пусто, вглядывайся меж деревьев, – ищи горизонтальную кромку. Значит, то самое.

– Это в темноте-то?!

– Вот и торопись, чтоб до темноты. Ну, а если вовсе не нашли, тогда руби что придется. И – держитесь. Я как доберусь, хватаю транспорт и – сразу к вам.

– Так, может, все вместе в зимовье? Там и отсидимся.

– Да без толку! – Васильчиков тихо ругнулся. – Ну, доберемся, – дальше что? Машин здесь до весны точно не будет, – я с трассы-то ушел. Специально напрямки рванул. А харчей дня на три. А если еще это по-настоящему прихватит? – он ткнул Лобанова в грудь.– Может, и переломало ребра. Сейчас-то по горячке доберешься. А там... К тому же, если к завтраму журналистку не доставлю в Сахру, меня Игнат Петрович ошкурит похлеще морозца.

– Ш-што у вас за тайны мадридского двора? – Ирина, дотоле державшаяся беззаботно, подошла к мужчинам. – Вы техпомощь вызвали?

Скрюченными пальчиками она извлекла из кармана дамский, увешанный висюлечками телефончик.

От беззаботного московского словечка "техпомощь" Денис даже повеселел.

– Точно. Как раз ангел и подкатит, – скаламбурил он, вспомнив знаменитую по Москве техпомощь "Ангел".

Васильчиков забрался в кузов и принялся спешно набивать рюкзаки, – для себя и для Лобанова, раскладывая спички, бутылки с бензином, по куску строганины. Выбросил наружу пару огромных, сорок третьего размера валенок, карабин в чехле, лыжи. Денис, склонившись, содрал с задубевших Ирининых ножек сапожки. Гримасничая, чтобы не выказать боль, приподнял ее и воткнул в валенки, будто фикус в кадку.

Модельная обувь полетела в темноту фургона.

– Тут у нас такая ситуевина, гражданка Холина, – Лобанов обрисовал Ирине положение, стараясь, сколь возможно, приуменьшить отчаянность ситуации, в которой они оказались.

– Что ж? Говорят, в жизни все надо испытать, – вопреки опасениям мужчин, Холина паники не выказала. – Надо же! Белое безмолвие. Почти по Джеку Лондону. Это ж не каждому суждено увидеть. Даже любопытно. Так чего тянуть? Раз надо идти – п-пошли! – Бодро скомандовала она. Но голос все-таки дрогнул.

Выглянувший Васильчиков присмотрелся к белесым ее губам, мертвенно-белым, будто лист мелованной бумаги, щекам, озабоченно покачал головой и вновь забрался в КУНГ. Изнутри послышались размашистые удары топорика, наружу полетели доски, – Васильчиков рубил нары.

– Разжигай! – крикнул он. – Надо сперва отогреться. – Нашел время! Через час – полтора солнце зайдет, и мы вообще не найдем зимовья! – рявкнул Лобанов.

– Без обогрева вы так и так не дойдете! Денис глянул на скрючившуюся, примостившуюся у фургона женскую фигурку и, не споря более, потянулся за канистрой.

Костер вспыхнул радостно, с аппетитом пожирая сухие доски и отплевываясь искрами.

– Разотритесь прежде! – выбравшийся наружу Васильчиков, подавая пример, ухватил пригорошню снега и принялся натирать им собственные щеки. То же проделал Денис. Затем со снегом в руке подошел к потряхивающейся Ирине и принялся тереть ее лицо.

– Без хамства! Это ж французский макияж, – вяло запротестовала она. Вырвалась. – Больно же, изверг!

– И слава Богу! – обрадовался хлопотавший у костра Васильчиков. – Значит, кожа жива. Давайте к огню! Только поглядывай – не загорись.

Еще через несколько минут он поднялся, закинул за спину рюкзак, карабин:

– Ну, мне пора. Далёко идти. По ночи.

– Топорик возьми, – предложил Денис.

– Это вам. Если на крайность, разожжешь чего-нибудь. А я спеюсь. Там в глуби сушняк будет, так что – если надо, разожгу. Сами только не засиживайтесь, – он с сомнением показал на блаженно притихшую у костра Ирину. – Тут ведь размориться и заснуть недолго. А дров – всего-ничего. Помните, – десять-пятнадцать минут и – вперед. Иначе во тьме проскочите зимовье, не дай Бог...

Он зябко поежился, отгоняя мрачное предположение.

Подпрыгнул, примеряясь, не мешает ли что. Вставил валенки в короткие, на меху лыжи. Застегнул крепления, тихонько натянул на левое плечо рюкзак:

– Ништяк, доберусь. Не впервой. А ты как в зимовье будешь, ребро сальцем разотри. Впрочем, там-то уж как-нибудь. Главное, шибче идите. А то, если что, мне так и так без башки.

– Счастливо добраться! – крикнула вслед ожившая Ирина.

Васильчиков обернулся, напоминающе показал лыжной палкой на опускающееся солнце и – пропал за индевевшим боком грузовика.

– Отдохнул? – Холина покровительственно глянула на Лобанова. – Тогда хватит рассиживаться. Пора и нам.

С подножки она перевалилась грудью в кузов, что-то нащупала и – потянула наружу. Это оказалась ее сумка.

– Куда, дуреха?! – грозно рыкнул Денис. – Ты хоть соображаешь, что нас ждет? Нам надо засветло по снегу успеть два километра отмахать. Хорошо, если два. Знаю я их версты. А ты собралась пять кило косметики тащить?

– Тут лэптоп, – коротко объяснила Холина.

– Брось! Каждый грамм на счету. А ноотбук твой никуда не денется.

– В нем конфиденциальная информация.

– Появится кто, притащут и твою информацию.

– А если "считают"?

– А тебе на том свете не все равно будет? – Лобанов тревожно посмотрел на золотящиеся верхушки деревьев.– Короче, нет времени разводить антимонии. Или оставляй, или волоки на себе. Но я тебя, предупреждаю, ждать не стану. Пойду так быстро, как только можно. Замерзать с тобой за компанию мне как-то стремно.

– Кто бы сомневался?! – зло хмыкнула Холина и упрямо потянула сумку на плечо.

– Что ж, каждый хозяин своей судьбы и воли своей кузнец, – Лобанов сощурился, подхватил рюкзак и широко зашагал, прокладывая тропку в снегу. След в след двинулась Ирина. Она быстро отставала. Ноги болтались в огромных валенках, и ей приходилось передвигать их, будто лыжи.

Ногам, впрочем, было тепло. Зато лицо стремительно индевело. Ирина то и дело вытягивала из левого кармана руку в лайковой перчатке и, не разжимая кулак, остервенело терла им щеки, все менее их ощущая. Правое плечо задеревенело и под тяжестью компьютерной сумки потихоньку опустилось, так что ноша наконец соскользнула, и Холина, не имея сил переложить сумку, попросту поволокла ее следом.

Она поглядела вперед. Лобанов как раз скрывался за очередным поворотом.

Ирина прибавила, боясь окончательно отстать. Доплелась до поворота. Но Лобанова уже не увидела. Впереди, всего в двадцати шагах, темнел следующий поворот. Холина остановилась отдышаться. Дыхание с хрипом клубами выходило из нее и растворялось в прозрачном воздухе. Она огляделась.

Ни ползвука. Абсолютная, до гула в ушах грозная тишина. Вокруг, сколько хватало глаз, нависали мачтовые сосны. Покрытые снегом, они парили где-то в высоте, холодные и равнодушные к ползущей у их подножья букашке. Вершины их прямо на ее глазах принялись наливаться позолотой. Еще полчаса, и здесь наступит полная, безысходная мгла. И в этом абсолютном, нечеловеческом безразличии столь явственно угадывалась близкая и неизбежная гибель, что Ирину охватила мелкая дрожь. Ей показалось, что еще минута, и от этого звенящего молчания она попросту лишится рассудка. С усилием разомкнула она смерзшиеся губы.

– М-Лобанов, – прошептала она. И шепот этот будто вернул ей голос.

– Лобанов! Сволочь! – закричала она во всю мочь. Все та же абсолютная тишина была ей ответом. Проклятый попутчик и не думал возвращаться за ней. Он торопился спасти свою толстую, пропитанную алкоголем шкуру. Стремясь вызвать хоть какой-то звук, Ирина принялась прыгать, вертясь в разные стороны.

Внезапно она замерла от ощущения непоправимой ошибки. Она забыла вдруг, с какой стороны пришла. Ей казалось, что снег одинаково взрыт и справа, и слева. На пустой дороге она ухитрилась заблудиться. Ужас, внезапный, непреодолимый, сковал ее. Мысли панически путались. Одно понимала она абсолютно – оставаться на жутком, гибельном этом месте нельзя. Надо двигаться. Хоть куда-то, но двигаться.

Поколебавшись, рванула наугад влево.

– Далеко собралась? – послышалось с противоположной стороны. Там меж деревьев вырисовывался мужской силуэт, вид которого привел Ирину в восторг.

Валкой походкой Денис подошел к ней. Потянулся к сумке:

– Бросай и идем. Осталось максимум полчаса.

Боясь, что сумку отнимут, Холина притянула ее к себе.

Лобанов, более не церемонясь, рванул ноотбук на себя. Повертел отобранную сумку на весу, как бы прикидывая, куда забросить.

– Сволочь! – безысходно пробормотала Холина. – Здесь же ценнейшая информация, негодяй. Ее потом и за год не восстановишь.

– Кто ж тебя такую, тупо упертую, родил? – Лобанов качнул головой.

– Сам быдло!

– Это как раз понятно, – он закинул сумку на то же плечо, что и рюкзак, ухватил Холину за локоть и с чувством тряхнул, так что меховой беретик слетел, а зубы от неожиданности клацнули.

Без берета стали видны отмороженные напрочь щеки.

Денис нахмурился, зачерпнул снега и, невзирая на сопротивление, принялся, не жалея, тереть. Потом снял с себя волчью шапку и нахлобучил на нее, так что из-под козырька едва выглядывали поблескивающие глаза и побелевший кончик носа.

– Хоть на женщину чуток стала похожа, – оценил он плоды собственных усилий и – потянул за собой. – Все! Стартуем в забег. Времени в обрез!

Но в забег не получилось. Ирина, освобожденная от груза, попробовала сначала поспевать за Лобановым. Но силы вновь оставили ее, – валенки-лыжи едва передвигались.

Лобанов, все с большей тревогой поглядывавший на садящееся солнце, вернулся, снял с плеча сумку.

– Без лэптопа не пойду, – прохрипела Холина.

Он усмехнулся, насадил сумку ей прямо на шею, после чего повернулся спиной, подсел и, подхватив спутницу на спину, двинулся дальше, стараясь быстро перебирать ступнями, которых, по правде говоря, давно не чувствовал.

Дыхание вырывалось с хрипом. От боли в боку перед глазами, будто в игрушечном телескопе, вспыхивали разноцветные круги и ромбы. Время от времени он подсаживался, подбрасывал собственную ношу, то ли перекладывая поудобней, то ли не давая заснуть, и – брел дальше. – Валенки не соскочили? – выдохнул он. – Не знаю. Не чувствую. – Тогда бренди чего-нибудь.

– Как это?

– Тарахти, говорю, как обычно.

– Сам ты тарахтелка, – прохрипела Ирина. – Думаешь, если тащишь, так уже и главный? Ты всего только мой оператор. И то – хреновый.

– Да, случай клинический, – Денис постоял, пытаясь отдышаться.

– А вообще со мной не бойся. Мы дойдем. Вот увидишь, дойдем. Я везучая.

Лобанов лишь хмыкнул. Сил отвечать не было. Он двинулся дальше.

Деревья по краю дороги принялись сливаться в серую густеющую полосу. Последняя слабеющая золотистая кромка разводами растворялась во тьме.

– Обязательно дойдем, – сквозь слезы выдавила Ирина. Надежды больше не оставалось.

Лобанов сбросил с плеч живую ношу. Попытался удержать, но, обессиленный, не смог, так что Холина кулем свалилась в придорожный сугроб. Следом полетела компьютерная сумка:

– Включай свой разлюбезный лэптоп и грейся. Везучая, говоришь? – Была. – Тогда счастливо оставаться.

– Бросил-таки.

– Глупая нерпа, – Денис шагнул на обочину, разом провалившись по колени, и углубился меж деревьев.

– Только не дергайся с места по своей истеричности! А то не найду! Какое-то время слышался хруст продирающегося сквозь слежанные сугробы тела. Потом затих и он.

Ирина прижала к животу сумку. Сонливость, в которую не давал впасть Лобанов, теперь беспрепятственно овладела ею. Стало тепло, уютно, и, хоть краем сознания она понимала, что замерзает, но безразличие преодолело слабеющую волю к жизни, и она с наслаждением принялась погружаться в смертное блаженство.

Очнулась от боли. Над ней навис Лобанов, от души хлеставший ее по щекам.

– Раненько спать собралась, глупая нерпа! Еще и ванну не приняли, и кофею не попили. – Он поднял ее на вялые ноги, тряхнул.

– Оставьте Ваши грубости, – сладко пробормотала Ирина, обмякая на его руках.

И тут же получила увесистую оплеуху.

– Бить женщину. Фи! – она хихикнула. Глаза опять смежились. Заново очнулась она уже в помещении, обнаружив себя лежащей на досках. Размежив веки, разглядела Дениса, на корточках разжигавшего печь. Руки и лицо его были покрыты кровавыми ссадинами, – следами интенсивного растирания снегом. Босые ноги погружены в таз со снежной кашицей. Ирина шевельнулась и застонала.

Он вытащил из таза ступни, растер, погрузил в валенки. Перехватил взгляд.

– Что? Не хорош? Это как раз семечки. Твое счастье, что себя не видишь. Раздевайся.

– Как это?

– Можешь молча. Можешь петь.

– Да чтоб я при тебе... Лобанов подошел вплотную, с силой сдернул с нее джемпер:

– Остальное снимешь сама. Если жить хочешь. Можешь, конечно, остаться в одежде. Но тогда разденут уже в морге. Так и похоронят, красивую и недоступную. Я за снегом.

Подхватив таз, вышел.

Ломота и боль овладели Ирининым телом. Она принялась стягивать с себя юбку, неловко оступилась и завалилась на бок. Сил подняться не было. Вернувшийся Денис так и застал ее с юбкой в ногах.

Он сам стянул с нее юбку и колготки. Обнажилось упругое, пышногрудое тело. Казалось, она ничего не ощущает. Но когда он расстегнул и откинул бюстгальтер, Холина сдвинула ноги и решительно заявила:

– Трусы не дам!

Денис хмыкнул. Пошутив накануне насчет купальника, он не слишком погрешил против истины, – на ней оказались стринги. Не споря, он подтащил таз:

– Придется потерпеть, старуха. Губить такие богатые площадя было бы жалко. Грудь, похоже, третьего размера. – Три с половиной, – ни сантиметра не уступила женщина.

Вскоре по ее телу пошла ломота, – обмороженные члены возвращались к жизни. Взмокший Лобанов то и дело жал на пальцы, на щеки, на ступни, задавая один вопрос: "Больно?". И если больно не было, удваивал усилия.

Наконец бросил поверх нар скатку из тех, что лежали в углу, уложил на нее стонущую Ирину и – прикрыл потертым байковым одеялом.

– Денис, – прошептала она. – Ты мне жизнь спас, да?

– Увы! Впрочем мне приходилось делать и худшие вещи. – Я – поганка, правда? – слезы отчего-то потекли у нее из глаз. – Достала тебя?

– Есть немного. Поспи пока. Сейчас расплавлю сала. Разотремся. И опять будешь свежая, как юный огурец.

– Ага. И такая же прыщавая, – Ирина с тревогой провела по горящему лицу.

Но стать разом свежим огурцом оказалось не суждено.

К ночи Холину заколотило. Денис навалил на нее сверху все тряпье, что обнаружил в зимовье, добавив для весу и собственный тулуп, и норковую шубку. Но это не помогало: дрожь усилилась настолько, что непроизвольно постукивали зубы. Рука, которую он подносил к ее телу, даже не дотрагиваясь, ощущала жар, будто над плитой.

– Пациент скорее мертв, чем жив. Ч-что-то колбасит, – со сдерживаемым страхом объявила Ирина. – Вот ведь н-непруха: в-выжить в тайге, а после бац!... А зд-здорово я н-на т-тебе п-покаталась по тайге! – припомнила она, открывая глаза. – Битый небитого везет.

Денис стоял подле и неотрывно глядел на трясущуюся, пунцовую от запредельной температуры женщину.

Одним движением он стянул с себя джемпер и рубаху. Затем – тельняшку.

– Даже не думай! – неожиданно твердым голосом произнесла Ирина.

– Не больно-то хотелось, – он притушил керосиновую лампу. – Но другого способа все одно нет. Будем жертвовать собой.

Она почувствовала приникшее мужское тело, губы, ищущие ее горячих губ, и сама принялась вдавливаться в него, словно стремясь отдать часть собственного жара. Сил, да и желания сопротивляться не было.

Среди ночи Ирина проснулась – мокрая как мышь. Лежащий рядом Денис приподнялся, провел рукой по влажной коже. Обрадованно соскочил с нар.

– Вот это дело! Выпарилась. Теперь пациент скорее жив, чем мертв.

Он выдернул вялую Ирину из постели. Обтер. Поменял матрас, отбросил мокрое одеяло, заменив его лежащим сверху, натянул на нее собственную тельняшку, уложил на прежнее место.

– Отсыпайся, глупая нерпа. Ирина поймала его руку, подтянула под щеку, потерлась. – Дэнька, все-таки ты сволочь, – пробормотала она.

– Вообще-то я к тебе тоже неплохо отношусь, – губами он едва дотронулся до ее покрытого испариной лба.

Блаженно почмокав губами, она заснула.

Проснулась Ирина от чада, сопровождаемого сильным, неприятным запахом. Потянулась: вчерашняя ломота оставила ее, и лишь горящее лицо и покалывающие пальцы рук напоминали об обморожении. Она приподнялась, только теперь разглядев убогое обиталище, в котором оказалась. Узенькое окошко, сколоченные нары вдоль бревенчатой стены – на трех-четырех человек, полка над входом, уставленная баночками, обструганный ножом куцый стол да печь, перед которой спиной к ней склонился обнаженный по пояс Денис. В печи шкворчало.

Убогое жилье, спасшее ей жизнь, – Ирина умиленно вздохнула.

– А! Почуяла. Строганину готовлю на сале, – не оборачиваясь, объяснил Денис. – Сливочного масла, извиняйте, не нашлось. Как спалось? – Чудно. Ты знаешь – летала во сне.

Она фыркнула сконфуженно.

– Я в детстве часто летала во сне. Долго так. Даже в институте еще летала. Кувыркалась в воздухе, взвивалась ведьмой под облака. А потом как-то в компании черт дернул рассказать. И один негодяй, что за мной ухлестывал, возьми да ляпни: "Смотри, Холина, в следующий раз не задень за линии высоковольтных передач. Разобьешься". Ну, так себе прикол. Больше, чтоб в разговор встрять. А вот – запало. Летать какое-то время продолжала. Но очень осторожненько и – над самой-самой землей, – боялась задеть. А сегодня взлетела. Меж соснами.

Она улыбнулась, удивляясь и воспоминанию, и тому, что опять взлетела, и – что захотелось вдруг сказать об этом вслух.

Поймала заинтересованный, без обычной насмешливости взгляд и – спохватилась:

– А что Васильчиков?

– Нет никого.

Наступила тяжелая пауза, – если бы Васильчиков добрался до поселка, машина пришла бы еще ночью.

– Ништяк! Пробьемся, – вздохнул Денис.

Он потянулся с заботливым видом к ее лбу. Два выжидающих взгляда пересеклись.

На долю секунды Ирина заколебалась. Ей захотелось опять ощутить его прикосновение, но вместо этого кончиками пальчиков она отвела протянутую руку, надменно сморщила носик, как делала всегда, желая ододвинуть мужчину на дистанцию:

– Ну-ну, юноша, не заигрывайтесь. Цела и здоровехонька.

– Тогда питаться будешь за общим столом, – он с деланным безразличием пожал плечами, принимая предложенные правила игры. – А что потом?

– Потом я на заготовки, – он кивнул на обнаруженный топор с длинным топорищем.– А ты тут отдохнешь по хозяйству, раз уж к верхним людям не отошла. Надо подмести, прибрать, – дом все-таки. Никто не знает, сколь нам здесь зимовать семейно. Начнем привыкать к дикой жизни. Силки да капканы научимся ставить. Оденемся в шкуры. Опростимся. Детей, само собой, наплодим. А лет эдак через десяток, глядишь, найдут наше дикое семейство, наедут твои друзья телевизионщики: ба, ужель та самая Ирина! Так что, подъем! Он потянул с нее одеяло.

– Пока не одичали, – отвернись! – потребовала она.

– Да что уж теперь-то?

– Вот теперь и отвернись. И вообще губы не больно раскатывай, – детей ему подавай. Нашел рожальный станок. Что случилось, то случилось. Но в дальнейшем обойдемся без всяких иллюзий насчет семейственности и прочего интима. Хотелось бы, чтоб то, что произошло между нами ночью... – А что собственно случилось ночью? – в тон ей удивился Лобанов. – Ничего собственно стоящего внимания не случилось.

Ирина нахмурилась:

– Короче, насчет секса. Отдохни от этой мысли.

– Секса?! – с глумливой усмешкой подхватил он. – Откуда ему здесь взяться? Секс – это когда удовольствие. А здесь – оперативное лечебное вмешательство по Гиппократу: вошел в больного исключительно для его пользы. После чего вышел. С позитивными последствиями для больного и, надеюсь, без последствий для меня.

Он едва увернулся от запущенной в лицо металлической кружки.

– Какое ж ты все-таки действительно быдло! – Ирина яростно отбросила одеяло и, не считаясь с тем, что Лобанов смотрит на нее, принялась натягивать одежду, поскрипывая зубами от сладковатой боли, – тело ныло так, будто мясо отходило от костей.

Среди дня прибирающейся в зимовье Ирине почудилось жужжание, чуть позже преобразовавшееся в гул двигателя.

Она выскочила наружу предупредить Лобанова. Но тот уже, воткнув топор в лежащее на снегу деревце, как был распаренный, без шапки и тулупа, несся к дороге, тушканчиком перемахивая сугробы.

Через десять минут он влетел в зимовье:

– Собирайтесь, барыня, карета подана.

– Это за нами?

– Да. Суслопаров, не дождавшись Васильчикова, разослал по всем дорогам поисковые группы. Даже вертолеты, говорят, бороздят над тайгой. Могучий, видно, пиар ты ему стряпаешь.

Холина поджала потрескавшиеся губы. – А что сам Васильчиков?

– Тоже нашли, – неохотно ответил Денис. – Провалился в ручей под самым поселком. Там на берегу и обледенел. Говорят, дорогу пытался сократить. Опять, стало быть, лажанулся штурманюга. М-да, такая вот его планида.

Он вгляделся в ее лицо:

– Черт тебя возьми! Что у вас, у баб, за нутро? Даже здесь не могла обойтись без косметики. Погляди на себя: штукатурка аж сыпется. Дала бы хоть коже зажить. Только погибала и – едва учуяла мужиков, уже успела намазаться. – Во всяком случае, – не для тебя. Лэптоп не забудь, оператор, – поджав губы, она надменно прошла мимо. Объяснять, что безукоризненно чистое прежде лицо приобрело цвет сырого мяса, к тому же покрылось чешущимися струпьями и волдырями, она сочла ниже собственного достоинства.

10.

Через три часа их доставили в Сахру, к зданию администрации компании "Сахранефть", и прямиком препроводили в приемную президента. – Со спасением, Ирина Семеновна! Заждались, – секретарша с благостным лицом устремилась в президентский кабинет, даже не закрыв дверь.

– Так давай же ее сюда! – загремело изнутри. Ирина, нерешительно оглянувшись на Лобанова, шагнула внутрь и попала в объятия бегущего навстречу Игната Суслопарова. – Ну, здравствуй, заново рожденная. Уже доложили, как настрадалась, – он обхватил ее за плечи. Провел рукой по волосам. Вгляделся в лицо. – Сам вижу. Ох, как же тебя обнесло! Главное, хоть бы предупредила, что именно этим рейсом! В последнюю минуту, понимаешь, сообщили, что в самолете летит один типчик, которого видеть не хотел. Вот и пришлось завернуть. Тебя-то ждал только на другой день. Но как же ты без звонка! – Сюрприз хотела, – шепнула Холина, пытаясь высвободиться. – Был бы сюрприз. В жизни бы себе не простил. Как же тебе досталось, бедная ты моя! Он потянулся поцеловать ее, но Холина прикрылась рукой. – Ну, будет, – она намекающе кивнула.

Только сейчас Суслопаров через голову Ирины увидел бородатого парня с баулом и сумкой через плечо. Присмотрелся. Огорошенно выпустил ее из объятий:

– Интересно, для чего же мы все это проделали? А ты как тут?

– Я ейный оператор, – Лобанов шагнул в кабинет и закрыл за собой дверь, к неудовольствию замершей на пороге секретарши.

– Мы вместе договаривались добираться, – объяснилась Ирина, усаживаясь в кресло. – Я ж про твои очередные штучки-дрючки не знала.

– Что? Нахрапом решил взять? – Суслопаров хмуро оглядел незванного пришельца. – Мы простые: нас в дверь, а мы в окно. Уж не прикажешь ли выкинуть тебя из кабинета да отвезти назад в то же зимовье месячишка на два, чтоб имел время прочухаться?

– Дурное дело нехитрое. Особливо, если совесть неспокойна, – Денис демонстративно впечатал сумку в стол перед Холиной, как бы окончательно сдавая с рук на руки – и сумку, и ее саму. Уселся напротив. – С чего ты-то о моей совести забеспокоился? – набычился Суслопаров. – Я со своей совестью как раз в ладу.

– Ой ли? Чего ж тогда из Москвы сиганул? В банк не заехал, как договаривались?

– Что значит "сиганул"? Сделал дело и уехал. Никто не может указывать Игнату Суслопарову, когда и что он должен делать. Никто, слышал? А уж тем более банк ваш стремный. Ишь ты, не заехал я в гнездо их змеиное. Развели меня на "бабки", и еще какие-то претензии у них, сволочей! Кто ты такой, чтоб мне тут допрос учинять?! – Суслопаров скосился на Холину, присутствие которой его сковывало. – Извини, Ириш, может, ты в комнату отдыха пройдешь? У нас тут свои, мужские разговоры.

– Мужские? – Лобанов хмыкнул. – Вообще, когда ехал сюда, так и полагал, что к мужику. Но вижу – обознался. Глазенки-то, гляжу, бегают.

– Да чхать мне на твое мнение! Врезать бы тебе, да статус не позволяет. – А я как раз без амбиций: могу и по статусу, – объявил дерзкий Лобанов.

Ирина с возрастающим страхом следила за странной перепалкой.

– Твой уровень – вообще шестерочный! – рявкнул Суслопаров. – И твой, похоже, тоже. Чем же тебя любопытно так Онлиевский застращал, что рванул из Москвы, аж про деньги думать забыл?

– Меня?! Кишка у него, да и у вас всех тонка, чтоб меня запугать. Ишь тля какая! Разговорился тут. Каждая козявка Игнату Суслопарову стрелку забивать будет. Он дважды нажал на кнопку вызова. В кабинет вошла секретарша в сопровождении охранника. – Вот этому билет на ближайший рейс на Москву! За счет компании. Вот так!

Презрительная ухмылка Лобанова, выводившая Суслопарова из себя, была ему ответом. Но, что еще хуже, озадаченной выглядела и Ирина Холина.

– И у тебя тоже непонятки?! – выкрикнул он. – Притащила мне на хвосте этого отморозка. И еще непонятки?

Ирина предостерегающе нахмурилась:

– Во-первых, сбавь тон. И – полагаю, ты должен объясниться. Между прочим, этот отморозок мне на минуточку жизнь спас. – Ну, ну! Какие меж своими счеты. Считай, сочлись, – Лобанов сощурился непримиримо. Помрачневшая Холина достала спонж и с мазохистским остервенением принялась накладывать очередной слой тонального крема. Суслопаров проницательно поглядел на обоих.

– Что-то еще, Игнатий Петрович? – напомнила о себе секретарша.

– Да! Привезите немедленно врачей.

– Каких?

– Каких надо! – рявкнул нефтяной магнат. – Терапевтов, косметологов. Вы же женщина! Неужто не видите, что Ирина Семеновна обморожена?

– Будет сделано, – кивнула озадаченная беспричинной вспышкой гнева секретарша. – И... что-то еще?

– Три кофе.

Суслопаров дождался, пока секретарша и недоумевающий охранник покинули кабинет. - Ладно, на чистоту так на чистоту, – проворчал он.– Правда, обещал Онлиевскому, что еще три дня никто знать не будет... Да пошел он! В общем, состоялся у нас с ним разговор. Прямо в президентской администрации. Взаимные проблемы закрыли.

Он подошел к углу, провел по широкому, свежепротертому листу фикуса, надломил так, что сок потек из-под пальцев. С внезапным раздражением пнул ногой бочонок с пальмой, опрокинув на пол.

– Оно, конечно, Суслопаров герой. Но зачем же пальмы ломать? – все с той же усмешечкой процедил Лобанов.

– Вот это уж вовсе не твоя печаль. Короче, ударили по рукам: Минфин дает согласие мои триста пятьдесят миллионов, что зависли в вашем банке, зачесть как авансовые налоговые платежи. Вот таким путем!

– То есть "Возрождение" проводит платежку на всю сумму долга и её принимают? – озадаченно уточнил Денис.

– Вот именно. Таким образом все в плюсе: я не только верну деньги, но и на пару лет закрою налоговые проблемы, так что всю прибыль смогу пустить на проект. "Возрождение" сбросит с себя лишние триста пятьдесят миллионов долгу.

– И Онлиевский все это пообещал лично тебе?!

– Не только мне, – Суслопаров предпочел сделать вид, что не почувствовал издевки. – Он взял это обязательство и перед моими партнерами. Причем в присутствии руководителя администрации и зампреда правительства. Более того, это обязательство доведено до президента. Так что...

– Серьезно, – признал Лобанов. – И что, от северного региона тоже отступился?

– Я же сказал, все проблемы сняли. Еще вопросы есть?

– То есть Онлиевский бросил лакомый кусман, в который вцепился? – Лобанов озадаченно залез лапой в собственные волосы и принялся машинально накручивать их на палец. – Жизнь моя, иль ты приснилась мне? И цена вопроса? Чего-то я не догоняю.

– Цена вопроса – "Возрождение", – подсказала подзабытая Холина. Она не переставала орудовать спонжем. – Точно, – подхватил Денис. – Конечно, кусок северной нефти отхватить Онлиевскому охота. У него до всего охота. Но – это ж какая нарисовывается драчка. Да еще сразу и против "Газпрома", и "Лукойла". И "Бритиш петролеум" не подарок. Можно зубы обломать. Или – отступившись, прибрать беспомощный, брошенный всеми банк, в котором миллиарды лежат и ждут: бери. Он же этим главного добился, – "живых" денег на раскрутку банк все-таки не получит. А значит, и не оживет. Так, Игнат Петрович?

– Похоже, что так, – нехотя подтвердил Суслопаров. Он сожалеюще причмокнул:

– Жаль, что так. Мне ведь и впрямь хотелось вислоносого прищучить. Уж как хотелось! Но – всему есть цена. Больно гибок оказался! Сделал предложение, от которого, как говорится, нельзя отказаться. Не стану же я из-за ваших проблем свои кровные терять. А вам не сказал, чтоб утечки не произошло. Если раньше времени прознают, что мой платеж разрешили зачесть, так остальные ваши кредиторы такую бучу поднимут, что центробанк вместе с минфином сметут. Таким вот макаром. Теперь, считай, все знаешь. Можешь сообщить своим. Только предупреди Керзона, чтоб пока об этом молчок. Да вам и самим огласка не с руки: все-таки триста пятьдесят "лимонов" с горба сбросите. Денис прищурился:

– М-да. Впрочем раз всё срослось... Игнатий Петрович, коль уж ты свои проблемы порешал, может, претензии к Керзону снимешь? Измаялся мужик.

– К Керзону? – при упоминании этой фамилии к Суслопарову вернулось утерянное ощущение превосходства. – Да хрен бы с ним, пусть живет, гнида. Нужен он мне больно.

– То есть могу передать, что вопрос закрыт? – осторожно уточнил Денис.

– А чего ж? Скажи толстозадому, что, поскольку деньги я отбил, отпускаю его на все четыре стороны – без покаяния.

– Что ж, и на том спасибо... – Денис поднялся, изобразил поклонец и, не взглянув на Холину, вышел из кабинета.

– Ох, и подмывает поучить наглеца!– Суслопаров проводил его недобрым взглядом. – Но нельзя. Он ведь самое дорогое для меня спас, – будто отметая несущественное, он подсел к Холиной, поймал руку, притянул к губам. – Никак не отойду. Если б я только мог подумать, что так может выйти. На секунду даже. Но все позади... Правда? Позади?