Текст книги "Тени"

Автор книги: Сэм Люндваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Люндваль Сэм
Тени

СЭМ ЛЮНДВАЛЬ

ТЕНИ

Пер. М. Николаевой

Девушка окликнула меня, когда я спускался по лестнице из Службы Вероятностей. Мне в ту пору было лет двадцать, и я только что вернулся Сверху, где провел почти два месяца субъективного времени, запертый в стальной камере вместе с двумя инженерами, которые опротивели мне хуже горькой редьки. Подумать только, два месяца не видеть девушек! А эта была миленькая. Не сказать, чтобы красавица, но сейчас любое существо без бороды вызывало во мне положительные эмоции. Я остановился и посмотрел на нее. Судя по морщинкам вокруг глаз и рта, лет на десять старше меня, длинные волнистые волосы, старомодное платье чуть ли не на три размера больше, чем следовало. Если она хотела привлечь мое внимание, то ей это удалось. Впрочем, лезть из кожи вон ей не пришлось: как я уже сказал, сейчас любое существо женского пола привлекло бы мое внимание без малейшего труда. – Неужели это значок Службы? – спросила она.

Голос ее нервно дрогнул, но тогда я пропустил это мимо ушей. Я бросил взгляд на отворот куртки с сине-зеленым значком. Надо сказать, очень скромным. Никто его не замечает, а вот она заметила. Прямо-таки пожирала его взглядом.

– Ясное дело, – сказал я. – Дальше?

– Ты работаешь... там? – она показала на грязный фасад.

– Если это называется работать. Большей частью сижу и жду у моря погоды, – я попытался улыбнуться ослепительной улыбкой победителя, но не получилось. – А что?

Она не сводила глаз со значка.

– А ты бывал... – она запнулась, – ...Наверху?

– Только что спустился, – бросил я. – Полчаса назад сидел в стальной коробке, не имея ни малейшего представления о том, когда меня выпустят. – Я содрогнулся. – Прости, но мне пора. Когда проторчишь Наверху два месяца, здесь тошно делается.

Я начал спускаться по лестнице к площади, а в голове у меня роились смутные воспоминания. Я смотрел вдаль. Девушка не отставала.

– Это так страшно? – спросила она.

– Иногда.

Я взглянул на нее: она разговаривала с моим значком. Значок явно интересовал ее больше, чем я.

– Прости, – сказал я, – но мне было паршиво, и я хочу поскорее отсюда смотаться.

Несколько минут она молча шла рядом.

– Мне интересно, – наконец пробормотала она.

– А мне нет. На ближайшее время с меня хватит.

Я нарочно был невежлив; мне мучительно хотелось выпить и остаться наедине с женщиной главным образом, чтобы убежать от Службы Вероятностей и всего, что пыталось выползти из моего подсознания, пока мы пересекали площадь. Тут не до любезностей.

– У меня личный интерес, – сказала она, глядя прямо перед собой.

Так я и думал. Я свысока посмотрел на нее, на ее нервный рот, блуждающий взгляд.

– Долго ждешь? – спросил я.

– Долго.

– И совершенно случайно тебе попался именно я?

Она кивнула.

– Сотрудники Службы Вероятностей редко выходят на улицу, – объяснил я. – Со временем они уже не выносят внешнего мира. Живут в здании, как будто снаружи ничего не существует, – я махнул в сторону мрачного строения. – Там даже окон нет. Большинство не хочет иметь никаких связей с внешним миром.

– Ничего удивительного, – сказала она.

– Тебе-то откуда знать?

– Иногда Веротехники привозят Сверху разные вещи, – сказала она. – Интересно, как это получается.

– Сверху никто никогда ничего не привозит, – сказал я в замешательстве. – Не потому, что это невозможно, очень даже возможно, но все знают, чем это грозит. Просто нельзя.

– Сколько времени ты там работаешь? – спросила она снисходительно.

– Три года.

– Наверное, раньше привозили.

– Никогда, – сказал я.

Она сменила тему разговора:

– Куда ты идешь?

– Ищу где выпить, – я пожал плечами.

– Давай я тебя угощу, – внезапно улыбнулась она. – Раз уж я к тебе пристала. Поговорим о чем-нибудь другом.

Мы зашли в какой-то ресторан, выпили и поужинали так, как я мечтал эти два месяца. Она была очень славная, когда нужно – улыбалась, когда нужно – смеялась. Три стакана вина и два месяца заточения сделали ее в моих глазах сперва очаровательной, а потом неотразимой. Я начал намекать на свое высокое положение в Службе Вероятностей. Как и можно было ожидать, она клюнула.

Это было по меньшей мере странно, поскольку мало кто интересуется Службой Вероятностей или исследованиями, которые там ведутся. Сам-то я ни капельки не интересовался, пока не начал там работать. Слыхал только, что это какое-то государственное учреждение, изучающее линии Вероятности, – черт их знает, что это такое! – и что в огромном уродливом здании тьма ученых и другого персонала, которые большей частью там и живут. Ничего секретного – кому нужны какие-то "линии Вероятности"? – и раньше в моих глазах это было одно из тысяч уродливых зданий. Потом я кончил школу, долго не мог найти работу, звонил во все места подряд по телефонному справочнику, пока не дошел до буквы "с". Это было очень давно.

Я не ученый, не разбираюсь в теориях, связанных с изучением линий Вероятности, а что и знаю, мне непонятно. Я только нажимаю на кнопки и сижу запертый в стальной камере, пока у меня не отрастает борода, напряжение становится невыносимым и начинают сниться кошмары. Вообще-то все не так страшно, быстро едешь Наверх, приборы записывают необходимые данные, и возвращаешься назад. Бывает, застреваешь Наверху на месяц-другой, но это не опасно. Постепенно привыкаешь. Вернее, приучаешься. Через несколько лет уже не выносишь внешнего мира, вот почему в здании Службы квартиры без окон. В стальных камерах есть телемониторы, там всякого насмотришься.

Мы сидели в отдельной кабинке ресторана, подальше от окна.

– Я ничего толком не знаю, – признался я. – Не мой хлеб, это дело ученых. Мы заходим в стальные камеры и едем куда-то вдоль линии Вероятности, я даже сам не управляю, а еду, куда пошлют.

– А почему называется Наверх?

Я пожал плечами.

– Откуда мне знать! Просто так называется. Мы едем вдоль линии Вероятности в вариант нашего мира, который не существовал или мог бы существовать, если бы что-нибудь развивалось по-другому, а потом мы сидим там и все изучаем.

– Что именно?

– Не знаю. Измеряем влажность воздуха, следы радиоактивности, проводим визуальные наблюдения... – Несмотря на жару, я поежился. – В некоторых из этих Вероятностных миров отвратительно. Даже вспоминать не хочется. Другие... другие ничего.

– Лучше здешнего, – это было утверждение, а не вопрос.

– Некоторые гораздо лучше, – я задумчиво пригубил вино.

– А что будет, если выйти из камеры? – спросила она.

– Дверь заперта.

– А если отпереть?

– Выберешься наружу.

– Значит, это возможно?

– Конечно, раз плюнуть, только... – Я осекся. – Мне ничего об этом не известно. Никто никогда не пробовал выходить, значит, и рассуждать не о чем.

– Стало быть, ты там просто сидишь?

– Вот именно. Иногда несколько часов, иногда несколько месяцев. В зависимости от обстоятельств. Не знаю почему, но иногда можно вернуться, когда хочешь, а иногда не получается.

– Примитивно как-то, – сказала она.

– Так оно и есть. Линии Вероятности были открыты всего десять лет назад, ученые пока шарят в потемках. Во всяком случае, меня это не касается. Я только нажимаю на кнопки и слежу за приборами, вот и все. Идем. – Я встал.

Мы пошли в другой кабак и еще выпили. К тому времени она стала уже более чем неотразимой. Я желал ее до боли. Сдерживаемые два Месяца молодые силы бурлили во мне и рвались наружу. Я готов был на что угодно, буквально на что угодно, лишь бы добиться ее. Мы сидели в ночном баре, и она спросила:

– Почему же никто ничего не привез Сверху?

Я пожал плечами, в мыслях самозабвенно обнимая ее.

– Может быть, когда-нибудь привозили, – продолжала она. Давно, когда исследования только начались.

– Может быть, – равнодушно отозвался я. – Все знают, чем это грозит, поэтому... – Я снова осекся.– Никто ничего об этом не знает.

– О чем?

– Ни о чем.

Черт возьми, не робей я так, я бы наплевал на нее и нашел себе другую девочку. У меня были деньги и, уж поверьте, желание. Но я робел, а кроме того, мне показалось, что раз я так долго ее слушал, то теперь имею на нее право.

– Когда начинали изучать линии Вероятности, много экспериментировали, – сказала она, – и привозили всякое Сверху.

– Ясно, – сказал я. – Привозили, а потом поняли, чем это пахнет, и быстренько перестали. Мне-то откуда знать? Я просто там работаю! – Я разозлился. – Неужели не о чем больше говорить? Черт побери, у меня выходной!

– Прости, – сказала она, уставившись в свою рюмку.

– Ничего. – Я почувствовал себя дураком. – Извини, погорячился. Но я два месяца сидел взаперти в этой стальной камере и глазел на одну и ту же сцену в телемониторах, не зная, когда мы сможем вернуться. И сейчас мне хочется только забыть.

Она смотрела прямо перед собой, ее глаза терялись в тени.

– Представь себе, что ты застряла там и не можешь вернуться.

Она закусила губу.

– Прости, – повторила она.

– Да чего там. – Я обнял ее за талию. Она замерла, потом расслабилась и даже улыбнулась мне. – Идем.

– Куда?

– Ко мне в берлогу. Там поговорим.

– В Службу Вероятностей?

– Ну, до этого я еще не дошел. У меня квартира в нескольких кварталах от Службы. Тихая и спокойная.

– Ладно уж, – сказала она после долгих колебаний.

Она поднялась и вышла на улицу. Я в темноте пошел следом, обнял ее, привлек к себе. Она шла напряженной походкой, глядя прямо перед собой.

– Ты, наверное, думаешь, что я чокнутая, – сказала она. Говорю только о твоей работе. Я тебе надоела?

– Ничуть, – ответил я.

Мои пальцы впивались в ее талию, ее теплое тело манило, при каждом шаге касаясь меня. У меня перехватывало дыхание.

Мы пришли ко мне. Комнатушка почти без мебели, с одной кроватью. Плотные занавески на окнах. Она быстро огляделась.

– Тесновато, – сказала она.

– Я нечасто здесь бываю. Больше мне не нужно.

Она подошла к окну.

– Не надо! – резко сказал я.

Она обернулась.

– Тебе не нравится вид из окна?

Я тяжело опустился на край кровати.

– Оставь занавески в покое, – приказал я. – Послушай, я два месяца просидел за семью замками и смотрел на телеэкраны, где показывали площадь перед Службой Вероятностей. В точности такую же площадь, ту самую площадь, только в другой Вероятности. Там были... казни, днем и ночью, ужасы, каких ты и представить себе не можешь. Я был в панике, когда вышел оттуда сегодня, я знал, что это другая Вероятность, но пока мы переходили площадь, во мне все ревело от страха. Город пугает меня, через год-другой я вообще не смогу выходить на улицу, так что будь добра, не трогай занавески, я не хочу смотреть в окно.

Она подошла и села рядом со мной.

– Это так страшно?

– Ты не понимаешь, – сказал я. – Кто сам не пережил, тому не понять. Большей частью город такой же, как у нас, с небольшими отличиями. Ну, люди по-другому одеты, автомобили другие. Но иногда люди и ведут себя по-другому, творят бог знает что. Бывает, и города нет, одни леса и луга, как-то я видел только воду, а есть линия, где вообще ничего нет, буквально ничего, кроме какого-то клубящегося тумана, который даже на экране пугает до смерти. Понимаешь? – твердил я в отчаянии. – Откуда мне знать, где реальность, а где нет? Каждая из этих линий Вероятности столь же реальна, как та, где мы сейчас находимся, и через некоторое время уже не знаешь, какая самая реальная, какая твоя, в какой из них ты окажешься, покидая камеру. Когда выходишь, словно попадаешь в другую линию, и если возвращаешься из какой-нибудь красивой Вероятности, то здесь все кажется невыносимым. Только дни считаешь, когда снова отправишься Наверх, потому что уже не понимаешь, где реальность, и никогда не поймешь – все тебя пугает, и все невыносимо. – Я откинулся на спину и закрыл глаза.

Она положила холодную ладонь мне на лоб.

– Я не знала, – сказала она.

– Наплевать, – мрачно сказал я.

Она прислонилась к моему плечу, мягкая и сладостная, пахнущая розами. Я схватил ее, как утопающий, и притянул к себе. Она шепнула: "Не надо", но я уже не слушал. Она почти сразу перестала сопротивляться.

Потом я лежал на спине рядом с ней, в темноте ощупью пытаясь найти сигареты. Я чувствовал себя немного сонным и испытывал некоторое чувство стыда. Она вышла из комнаты в ванную, потом включила кофеварку. Двигалась она тихо, как черная тень в темной комнате.

– Ты сердишься на меня? – спросил я.

Она принесла кофе и села на край кровати, поставив между нами поднос.

– Нет.

– Разочарована?

– Мне следовало сразу понять. Десять лет назад я была бы в ужасе, кричала бы и плакала. Но теперь это не имеет значения, – она смотрела на меня, глаза поблескивали на темном овале лица. – Но ты мог бы быть тактичнее.

– На нашей работе перестаешь считаться с другими. Когда доходишь до того, что не отличаешь реальности от фантазии, о чувствах других людей уже не думаешь.

– Я знаю, – сказала она.

– Ничего ты не знаешь.

Я отхлебнул кофе. Он был крепкий и горьковатый, с сильным привкусом – чего? Соли? Я скривился.

– Бог мой, что это?

Она уставилась на чашку.

– Прости, – сказала она. – Я забыла.

Она пошла к кофеварке и вернулась с новой чашкой кофе, крепкого и сладкого.

– Я все еще забываю, – сказала она, протягивая мне чашку. – После стольких лет.

Я отхлебнул кофе.

– Откуда ты?

– Ты этого места не знаешь.

– А вдруг знаю?

– Недалеко отсюда, – сказала она. – С километр, не больше.

– Непохоже, что ты родилась здесь, – сказал я. – У тебя занятный акцент, непохоже, что ты давно живешь здесь, в городе.

– Когда я родилась, – тихо сказала она, – здесь не было города.

– Ясно, – съязвил я. – Городу свыше пятисот лет. Ты на вид немного моложе.

– Я была здесь десять лет назад, – сказала она, – и тогда города не было.

Я похолодел.

– Что ты мелешь!

– Здесь была деревушка, – продолжала она. – А за несколько километров отсюда небольшой замок. Никаких автомобилей и ракет, разве иногда воздушный корабль. Мирная сельская глушь.

Я почувствовал, как у меня в животе растет холодный ком.

– Как в сказке, – пробормотал я.

– Тебе не понять, – сказала она устало, как будто рассказывала уже не впервые, и слова вылетали у нее сами собой. Меня привезли оттуда.

– Брось, – сказал я. – Каким образом?

– Сам знаешь. Стальная камера.

Я подскочил так стремительно, что чуть не пролил кофе.

– Ты с ума сошла! – вскричал я. – Из одной Вероятности в другую ничего переносить нельзя. Это исключено!

– Все так говорят, – тихо сказала она. – Я жду уже десять лет, и все говорят, что это невозможно. Так сказали в Службе Вероятностей, когда меня привезли, и когда я спрашиваю тех, кто выходит из здания, они говорят то же самое. – Она отвернулась. – Я всех спрашиваю десять лет подряд, – повторила она. – Я жду возле здания десять лет, и все говорят одно и то же.

– Что тебе надо? – спросил я.

– Я хочу домой.

Она пробыла у меня два дня. После того первого разговора она почти не вспоминала о своих фантазиях, однако я ничего не забыл. На второй день я пошел к библиотекарю Службы и спросил его. Он смущенно ответил, что не знает. Я проверил сам и выяснил, что для сотрудников моего ранга нужные видеопленки засекречены. Когда я вернулся домой, она устало улыбнулась и написала мне код.

– Этот номер, – сказала она, – мне дал один программист, имевший доступ ко всем засекреченным материалам. Он предупреждал, что толку все равно не будет. Но это код моей Вероятности.

– Я не могу тебе помочь.

– Знаю, – отозвалась она. – С самого начала знала, и все же надеялась. Теперь больше не надеюсь, просто жду и жду, вдруг когда-нибудь повезет, но на самом деле я уже ни во что не верю.

– Я всего лишь техник, – сказал я. – Нажимаю на кнопки и еду Наверх, слежу за приборами и смотрю на экраны, вот и все. Я только крошечный винтик в машине.

– Знаю, – сказала она. – Прости, что я тебя побеспокоила.

На следующий день она исчезла. Недели через две я поговорил о ней с одним сотрудником Службы.

– Как же, встречал я ее, – подтвердил он. – Ее все встречали. Вечно торчит у входа. Она чокнутая, считает, что попала сюда из другой Вероятности, и хочет назад, к себе. В мире полно психов. Выбрось-ка ее из головы.

– Она утверждает, что с тех пор прошло десять лет, – сказал я. – Тогда испытания только начались и никто не знал, чем это грозит, если забрать что-нибудь из другой Вероятности. Теперь это известно, стало быть, кто-то обжегся.

Он пожал плечами.

– Может, и так. Но даже если это правда, назад ей все равно никогда не попасть.

Никогда. Существует какая-то математическая формула, которая это объясняет, но я не математик. Я только знаю, что пока мы Наверху, двери камеры заперты снаружи. Ни при каких обстоятельствах нельзя ничего забрать или оставить там...

Значит, кто-то попробовал и обнаружил.

Время от времени я видел ее на лестнице Службы Вероятностей. Она все так же безнадежно ждала, с опущенными плечами и застывшим лицом. Поначалу многие молодые техники заводили с ней знакомство в выходные дни. Она шла ко всем, кто готов был ее выслушать. Потом она перестала быть такой сговорчивой, и все спешили мимо, отводя от нее взгляд. Я теперь редко выходил на улицу, город страшил меня, жизнь за пределами здания пугала, я думал о Вероятностях, таких прекрасных или таких чудовищных, что и вообразить невозможно, я видел в мониторах изменчивые миры, столь же реальные или нереальные, как мой собственный, и мне становилось страшно. Я перебрался жить в комнату без окон в здании Службы. Перестал выходить.

Много лет спустя я случайно нашел бумажку с кодом ее линии Вероятности. Во время испытательной поездки я заложил код в компьютер и отправился Наверх.

Склонившись к монитору, я вглядывался в клубившийся туман. До того, как ее забрали отсюда, здесь был мир. Теперь я не увидел ничего.

Ничего.