Текст книги "Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции"
Автор книги: Сельма Оттилия Ловиса Лагерлеф
Жанры:
Сказки
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Мальчик не сразу пришел в себя. Ветер бил ему в лицо, в глазах рябило, в ушах по-прежнему стоял страшный гул. Тринадцать гусей, окружавших его сплошным кольцом, хлопали крыльями и гоготали. Казалось, вокруг завывает буря. Он не знал, высоко ли, низко ли они летят и куда лежит их путь.
Как бы это разузнать? Надо собраться с духом и взглянуть вниз, но вдруг у него снова закружится голова?
Дикие гуси летели чуть ниже и чуть медленней, чем всегда, ведь их новый спутник – молодой гусак – с трудом дышал в разреженном воздухе. И они его щадили.
В конце концов мальчик все же заставил себя посмотреть на землю и увидел, что под ним расстилалась огромная скатерть, поделенная на невообразимое множество крупных и мелких клеток. Он видел сплошные клетки: косые, продолговатые, но все с ровными, прямыми краями. Ничего круглого, ничего изогнутого!
«Куда ж я залетел?» – удивился Нильс.
– Что это за огромная клетчатая скатерть внизу? – спросил он громко, хотя и не ожидал ответа.
К его удивлению, дикие гуси, окружавшие его, тотчас закричали:
– Пашни да луга! Пашни да луга!
И тут мальчик понял, что огромная клетчатая скатерть, над которой он пролетал, – не что иное, как равнина провинции Сконе, светло-зеленые клетки на ней – озимая рожь, желтовато-серые – прошлогоднее жнивье, бурые – клеверные поля, а черные – пустующие пастбища да незасеянные пашни. Рыжеватые с золотистой каймой клетки – наверняка буковые леса. Ведь в буковых лесах высокие деревья в самой глубине леса зимой обнажаются, меж тем как низенькие буки, растущие на лесной опушке, сохраняют сухие желтые листья до самой весны. Виднелись внизу и темные клетки с чем-то серым посредине. То были большие огороженные усадьбы с почерневшими соломенными крышами и мощенными камнем дворами. А еще можно было различить зеленые, обведенные коричневым ободком клетки – сады, где уже вовсю зеленели лужайки, хотя окаймлявшие их кусты и деревья стояли еще голые, темнея лишь бурой корой.
Яркая пестрота клеток развеселила Нильса. Он даже засмеялся.
– Плодородная и добрая земля! Плодородная и добрая земля! – загоготали гуси, словно осуждая его за смех. И у него вновь сжалось от горя сердце. «Могу ли я радоваться? – подумал он. – Ведь со мной случилась самая страшная беда, какая только может стрястись с человеком!»
Но чем дальше летели гуси, тем меньше думал Нильс о своей беде, тем меньше усилий ему требовалось, чтобы удержаться на спине гусака. Его внимание привлекали птичьи стаи, летевшие на север. Они громко перекликались между собой, и в небе стоял страшный шум и гомон.
– Неужто вы только нынче перелетели море? – кричали одни.
– Да, представьте себе! – отвечали гуси.
– Как, по-вашему, здесь уже весна? – спрашивали другие.
– Пока нет, ни листочка на деревьях, вода в озерах холодная! – слышалось в ответ.
Пролетая над усадьбой, где расхаживали домашние птицы, гуси спрашивали:
– Как зовется эта усадьба? Как зовется эта усадьба?
И петух, задрав голову, горланил:
– Усадьба зовется Малая Пашня! Все как и было! Все как и было!
Большая часть дворов, по обычаям Сконе, носила, видимо, имена своих хозяев: усадьба Пера Матсона или же Уле Бусона. Но петухи придумывали свои названия, более подходящие, как им казалось. На дворах бедняков-арендаторов они орали:
– Эта усадьба зовется Бескрупово!
А петухи, что жили на самых бедных торпах, кричали:
– Усадьба зовется Маложуево! Маложуево, Маложуево!
Зато большие, зажиточные крестьянские усадьбы петухи пышно величали: Счастливое Поле, Яичная Гора, Денежная Кубышка.
В господских же усадьбах петухи были очень кичливы и не снисходили до шуток. А один из господских петухов горланил так громко, словно хотел, чтобы голос его донесся до самого солнца:
– Это усадьба помещика Дюбека! Все как и было! Все как и было!
Чуть подальше другой петух кричал:
– Это Сванехольм – Лебяжий Остров! Пусть весь мир знает!
Но тут мальчик заметил: гуси уже не летели вперед по прямой, а все кружились и кружились над всей равниной Сёдерслетт, словно радуясь, что снова вернулись в Сконе и могут поприветствовать каждую усадьбу.
Вот они пролетели над двором, где в окружении множества низеньких домишек громоздилось несколько больших строений с высокими трубами.
– Это Юрдбергский сахарный завод! – закричали местные петухи. – Это Юрдбергский сахарный завод!
Мальчик так и подскочил на спине гусака: как же он сразу не узнал это место? Завод был неподалеку от его дома, и в прошлом году он нанимался сюда пасти гусей. Оказывается, когда смотришь вниз с высоты птичьего полета, все выглядит иначе.
И как он мог забыть… Как он мог забыть Осу-пастушку и маленького Матса, своих прошлогодних товарищей? Хотел бы он знать, пасут ли они здесь гусей и нынче. Вот бы они удивились, если б им кто сказал, что высоко-высоко в небе над ними летит Нильс!
А стая уже летела к Сведале и к озеру Скабершё, а потом, миновав Беррингеклостер и Хеккебергу, вернулась обратно. За один день мальчик узнал о Сконе больше, чем за всю свою жизнь.
Когда в тот день диким гусям случалось увидеть домашних, они замедляли полет и, от души веселясь, кричали:
– Летим в горы, на север! Летите с нами! Летите с нами!
– В стране еще зима! Рановато вы явились! Возвращайтесь назад! Назад! Назад! – отвечали домашние гуси.
Дикие гуси опускались ниже, чтоб их лучше было слышно, и призывно кричали:
– С нами! С нами! Мы научим вас плавать и летать!
Домашние гуси злобно шипели и не удостаивали их ответом.
Тогда дикие гуси опускались еще ниже, так низко, что почти касались лапками земли, а потом вдруг с молниеносной быстротой взмывали ввысь, словно кто-то гнался за ними.
– Ой, ой, ой! – кричали они. – Разве это гуси?! Это просто овцы! Это просто овцы!
Оставшиеся на земле домашние гуси, задыхаясь от злости, орали им вслед:
– Чтоб вас всех подстрелили, всех до одного! Всех до одного!
Слушая шутки и перебранку гусей, Нильс смеялся. Потом вдруг вспоминал о беде, что сам навлек на себя, и горько плакал. Но немного погодя снова смеялся.
Никогда прежде не доводилось ему мчаться с такой быстротой, хотя он сызмальства привык к бешеной скачке верхом. Он даже не подозревал, что здесь, наверху, воздух так свеж, так напоен чудесными запахами земли и смолы. Какое это блаженство – лететь высоко-высоко над залитой солнцем землей, а тебя обвевает ласковый душистый ветер, и кажется, будто ты улетаешь от всех бед и забот, от всех мыслимых и немыслимых горестей.
II АККА С КЕБНЕКАЙСЕ[3]3
Кебнекайсе – вершина на севере Скандинавских гор, самая высокая гора в Швеции.
[Закрыть]
ВЕЧЕРБольшой белый гусак был безмерно счастлив и гордился тем, что летает вместе со стаей диких гусей над равниной Сёдерслетт да еще и дразнит домашних птиц. Но счастье – счастьем, а к обеду он стал, однако, заметно сдавать. Гусак старался глубже дышать и быстрее взмахивать крыльями, но все равно на много гусиных корпусов отстал от других.
Когда дикие гуси, летевшие в хвосте, заметили, что домашний гусь не в силах поспеть за ними, они стали кричать гусыне-предводительнице:
– Акка с Кебнекайсе! Акка с Кебнекайсе!
– Что там у вас? – спросила гусыня, летевшая во главе косяка.
– Белый отстает! Белый отстает!
– Скажите ему: лететь быстрее легче, чем медленнее! – ответила гусыня-предводительница, продолжая мчаться вперед.
Гусак попытался было последовать ее совету и лететь быстрее, но это так утомило его, что он опустился чуть ли не к самым верхушкам подстриженных ветел, окаймлявших луга и пашни.
– Акка, Акка! Акка с Кебнекайсе! – закричали гуси, летевшие позади и видевшие, как трудно приходится гусаку.
– Что там еще? – сердито спросила гусыня-предводительница.
– Белый падает на землю! Белый падает на землю!
– Скажите ему: лететь выше легче, чем ниже! – все так же продолжая мчаться вперед, ответила гусыня-предводительница.
Гусак попытался было последовать и этому совету и подняться ввысь, но так запыхался, что у него чуть не разорвалось сердце.
– Акка, Акка! – снова закричали гуси, летевшие в хвосте.
– Оставите вы меня наконец в покое или нет? – еще более сердито и нетерпеливо спросила гусыня-предводительница.
– Белый вот-вот рухнет на землю! Белый вот-вот рухнет на землю!
– Скажите ему: кто не в силах следовать за стаей, пусть возвращается! – по-прежнему продолжая мчаться вперед, ответила гусыня-предводительница. Ей и в голову не пришло замедлить полет.
«Так вот, стало быть, как», – подумал гусак. Он понял, что дикие гуси вовсе и не собирались брать его с собой в горы, в Лапландию. Они лишь ради забавы выманили его из дому.
Он страшно злился, что силы покидают его и он не сможет доказать этим бродягам: домашний гусь тоже на что-нибудь да годен. Но всего обиднее было другое! Ведь ему посчастливилось встретиться с самой Аккой с Кебнекайсе! Хоть он и был домашним гусем и никуда дальше ворот усадьбы не ходил, но не раз слышал о гусыне по имени Акка, которая прожила на свете уже более ста лет. Акку уважали самые знатные гуси на свете и почитали за честь присоединиться к ее стае. Зато никто так не презирал домашних гусей, как Акка и ее стая. Понятно, что белому гусаку очень хотелось доказать, что он им ровня и летает ничуть не хуже.
Он медленно тянулся в хвосте стаи, раздумывая, не повернуть ли ему и в самом деле домой. И вдруг услышал голос малыша, сидевшего на его спине:
– Дорогой Мортен-гусак, ведь ты никогда прежде не летал и тебе просто невмоготу лететь с дикими гусями в горы на север, до самой Лапландии. Не лучше ли повернуть назад, покуда ты не вымотался вконец?
Хуже Нильса для гусака никого на свете не было. И лишь только до него дошло, что этот червяк воображает, будто полет в Лапландию ему, Мортену, не под силу, он тут же решил лететь туда, чего бы это ни стоило.
– Еще одно слово, и я сброшу тебя в первую попавшуюся яму, – прошипел гусак. Гнев удесятерил его силы, и он полетел, почти не отставая от других гусей.
Ясное дело, долго выдержать такой полет он бы не смог, но это, к счастью, не потребовалось. Солнце быстро садилось, и не успели Нильс с Мортеном опомниться, как гуси опустились на берегу озера Вомбшён.
«Видно, здесь и заночуем», – подумал мальчик и соскочил со спины гусака.
Он стоял на узком песчаном берегу. Перед ним простиралось довольно обширное озеро, почти сплошь еще покрытое льдом, почерневшим, неровным, испещренным трещинами и полыньями, как обычно бывает весной. Ледяное поле уже оторвалось от берегов, и со всех сторон его окружал широкий пояс темной сверкающей воды. Уже недолговечный, лед все еще нагонял зимний холод на всю округу.
На другой стороне озера виднелись светлые уютные домики небольшого селения. А там, где приземлились гуси, лишь глухо шумел большой сосновый лес. Если на открытых местах земля уже повсюду освободилась от снежного покрова, то здесь, под гигантскими ветвями сосен, все еще лежал снег. Он то таял, то замерзал и под конец сделался твердым, словно лед. Казалось, будто хвойный лес силой удерживал зиму.
Мальчику подумалось, что он попал в страну диких безлюдных пустошей и вечной зимы. Ему стало так страшно, что он чуть не разревелся. К тому же он целый день ничего не ел и очень проголодался. Но где взять еду? Ведь в марте ни в поле, ни на деревьях ничего съедобного не растет.
Что же с ним будет? Кто его приютит, накормит, кто постелет постель, обогреет у очага, защитит от хищных зверей?
Между тем солнце скрылось, от озера повеяло пронизывающим холодом, над землей сгустилась мгла. В лесу непрестанно слышались какие-то шорохи, точно кто-то крался в тиши. Сердце мальчика сжимал жуткий страх.
Куда девалась радость, охватившая Нильса, когда он летел высоко в небе? Ему было уже не до смеха. Он в ужасе стал озираться по сторонам в поисках своих спутников. Ведь теперь у него никого больше не было!
Но тут он увидел, что молодому гусаку приходится еще хуже. Мортен лежал на том самом месте, где приземлился; казалось, он вот-вот испустит дух. Шея его безжизненно вытянулась, глаза закрылись, дыхание еле слышным шипением вырывалось из клюва.
– Дорогой Мортен-гусак! – сказал мальчик. – Попробуй глотнуть воды. До озера рукой подать!
Но гусак даже не шевельнулся.
Прежде, пока не случилась с ним беда, Нильс был жесток со всеми животными, и с этим гусаком тоже. Но теперь он понимал, что Мортен – его единственная опора. И в страхе, что может его потерять, Нильс стал тормошить гусака, потом обхватил его за шею и попытался подтянуть к воде. Однако это оказалось нелегко. Гусак был крупный, тяжелый, а Нильс такой маленький! Но в конце концов мальчик все же подтащил Мортена к озеру и столкнул его в воду.
Какое-то мгновение гусак неподвижно лежал в тине, но вскоре высунул оттуда клюв, потом шею, фыркнул – и вот он уже плывет среди тростника и бревен гати.
Прямо перед ним на полосе открытой воды плавали дикие гуси. Пока белый гусак приходил в себя, они, забыв и о нем, и о Нильсе, уже успели искупаться и почиститься, а теперь лакомились полусгнившими водорослями.
Через некоторое время белый гусак подплыл к берегу с маленьким окунем в клюве и положил его к ногам мальчика.
– Спасибо, что столкнул меня в воду! Это тебе!
Впервые за весь день Нильс услышал ласковое слово. Он так обрадовался, что хотел было обнять гусака, но не посмел. Сначала он, правда, решил, что сырую рыбу есть не станет, но потом рискнул попробовать.
Он ощупал карманы: при нем ли нож? Вот удача: нож висел сзади на пуговице штанов. Правда, теперь он был не длиннее спички, но Нильсу все же удалось очистить и выпотрошить им окуня. Он тут же его и съел. «Видать, я и впрямь больше не человек, а домовой, раз ем сырую рыбу!» – подумал мальчик. Ему стало стыдно за себя.
Пока Нильс ел, гусак молча стоял рядом. Когда же мальчик проглотил последний кусочек, он тихо сказал:
– Похоже, мы попали к таким спесивым гусям, которые презирают все племя домашних птиц!
– Да, это сразу видно, – подтвердил мальчик.
– Мне выпала бы на долю большая честь, если б я мог сопровождать их в горы, до самой Лапландии, и доказать, что домашний гусь чего-нибудь да стоит.
– Да-а? – протянул мальчик. Он не верил, что у Мортена хватит сил на такой перелет, но перечить ему побоялся.
– Одному мне такое путешествие едва ли по силам, – продолжал гусак. – Вот я и хочу спросить, не полетишь ли ты со мной, не поможешь ли мне?
Мальчик думал только об одном: лишь бы поскорее вернуться домой; потому-то он крайне удивился словам Мортена и не сразу нашелся что ответить.
– Я-то думал, мы с тобой враги, – помедлив, молвил он.
Но гусак, казалось, вовсе забыл об этом и помнил только, что мальчик недавно спас ему жизнь.
– Мне пора уже вернуться к отцу с матушкой, – сказал Нильс.
– Ладно, я доставлю тебя к ним по осени, не бойся! – пообещал молодой гусак. – Я не брошу тебя, пока не отнесу к порогу родного дома.
Мальчик рассудил, что хорошо бы подольше не показываться на глаза родителям, и хотел было уже согласиться лететь в Лапландию, как вдруг за спиной его раздался страшный шум: дикие гуси разом вышли из воды и, громко хлопая крыльями, отряхивались. Затем во главе со своей предводительницей они гуськом направились к Мортену-гусаку и мальчику.
Когда белый увидел диких гусей вблизи, ему стало не по себе. Как мало походят они на домашних! И совсем они ему не родня: и ростом гораздо меньше, и по оперению другие – все какие-то серые да в крапинку! Белого же среди них – ни одного! А глаза их просто пугали: они словно светились желтыми огоньками. Белому гусаку всегда внушали, что ходить подобает медленно и вперевалку, а эти гуси вовсе и не ходили, а как-то чудно подпрыгивали. Но по-настоящему он испугался при виде их лап – огромных, стертых и израненных; сразу видно, что эти нарядные, пестрые птицы на самом деле из бедного, бродячего племени и дорог они не выбирают.
Не успел Мортен-гусак шепнуть мальчику: «Отвечай на их вопросы, но не проговорись, кто ты», – как дикие гуси были уже тут как тут.
Остановившись, они стали без конца отвешивать поклоны. И, подражая им, домашний гусак тоже не раз и не два склонял шею в глубоком поклоне.
Поздоровавшись, гусыня-предводительница обратилась к чужакам:
– Ну а теперь расскажите, кто вы такие?
– Обо мне многого не скажешь, – молвил гусак. – Родился я в Сканёре, прошлой весной. По осени продали меня Хольгеру Нильссону в Вестра Вемменхёг, с той поры я там и жил.
– Стало быть, ты не того роду, которым можно гордиться, – сказала гусыня-предводительница. – Откуда же в тебе такая спесь, что ты посмел лететь вместе с нами?
– Мне просто хочется доказать вам, диким гусям: и мы, домашние, чего-нибудь да стоим, – ответил гусак.
– Где тебе это доказать! – насмешливо молвила гусыня-предводительница. – Какой ты мастер летать, мы уже видели. Но, может, ты силен в другом? Может, ты плавать горазд?
– Нет, и этим я похвалиться не могу, – ответил молодой гусак. Он подумал, что гусыня-предводительница все равно уже приняла решение отослать его домой, и ответил без утайки: – Я переплывал только через ров.
– Зато ты, верно, мастер бегать, – заметила гусыня.
– Где ж это видано, чтобы домашний гусь бегал! Я никогда этого не делаю, – гордо возразил гусак, чувствуя, что совсем испортил дело своим ответом.
И до чего ж он изумился, когда гусыня-предводительница сказала:
– Ты отвечаешь смело, а смелый может стать добрым спутником, даже если поначалу у него маловато умения. Ну а если мы позволим тебе остаться с нами на несколько дней, покуда не увидим, чего ты стоишь, ты согласишься?
– С радостью! – воскликнул счастливый гусак.
Тогда гусыня-предводительница, указав клювом в сторону мальчика, спросила:
– Кто это с тобой? Такого крохи я еще в жизни не видывала.
– Это мой товарищ! – ответил гусак. – Всю жизнь он пас гусей. Он, думаю, пригодится нам в пути.
– Да, домашнему гусю такой спутник-гусопас, может, и нужен, – отвечала дикая гусыня. – Как его звать?
– Имен у него много, – смутился гусак, застигнутый врасплох – он не хотел выдавать Нильса и называть его человеческое имя. – Чаще всего его зовут… Малыш-Коротыш! – наконец нашелся он.
– Он что – из племени домовых? – спросила гусыня-предводительница.
– В какое время вы, дикие гуси, обычно отправляетесь спать? – поспешно спросил гусак, пытаясь избежать ответа. – У меня уже глаза слипаются.
Гусыня, разговаривавшая с молодым гусаком, была, как видно, очень стара: льдисто-серая, как бы седая, без единого темного перышка; голова – крупнее, лапки – грубее, сильнее стерты, чем у других гусей. Перья гусыни топорщились от старости, шея была тощая, сама же она – костлявая-прекостлявая! И только глаза ее оставались неподвластны времени. Они светились ярче и казались моложе, чем у всех других гусей.
Торжественно обратилась она к молодому гусаку:
– Знай же, гусак! Я – Акка с Кебнекайсе; гусь, что обычно летит ближе всех ко мне справа, – Юкси из Вассияуре, а гусыня, что летит слева, Какси из Нуольи![4]4
…Юкси из Вассияуре… Какси из Нуольи… – Имена гусей представляет собой первые шесть числительных в финском языке: юкси – один, какси – два, кольме – три, нелье – четыре, вииси – пять, кууси – шесть.
[Закрыть] Знай также, что второй гусь справа – Кольме из Сарекчёкко, вторая слева – Нелье из Сваппаваары, за ними летят Вииси с гор Увиксфьеллен и Кууси из Шангелли. И помни – все они, как и шестеро гусят, что летят в самом хвосте – трое справа, трое слева, – гуси с высоких гор, гуси из самых знатных семейств! Не вздумай считать нас бродягами, которые заводят знакомство с первым встречным. И знай, что мы не позволим делить с нами ночлег тому, кто не пожелает сказать, какого он роду-племени!
При этих словах гусыни-предводительницы мальчик поспешно выступил вперед. Его огорчило, что гусак, так бойко отвечавший, когда речь шла о нем самом, уклонился от ответа, когда дело коснулось его, Нильса.
– Я не стану утаивать, кто я такой, – сказал он. – Зовут меня Нильс Хольгерссон, я сын крестьянина-арендатора. До самого нынешнего дня я был человеком, но утром…
Закончить ему не удалось. Стоило ему только сказать, что он был человеком, как гусыня-предводительница отступила, на три шага назад, а остальные гуси и того дальше. Вытянув шеи, они сердито зашипели на мальчика.
– Это я почуяла с той самой минуты, как увидела тебя на здешнем берегу, – молвила Акка. – А теперь убирайся, да поскорее! Мы не потерпим среди нас человека!
– Быть того не может, чтобы вы, дикие гуси, боялись такого кроху, – заступился за мальчика гусак. – Завтра он, ясное дело, отправится домой, но нынче ему придется заночевать здесь, среди нас. Неужели кто-нибудь из нас возьмет грех на душу и допустит, чтобы этакий бедняга сам защищался ночью от лиса или от ласки?
Дикая гусыня снова подошла ближе, но видно было, что она с трудом преодолевает страх.
– Я научена бояться всякого, кто называет себя человеком, велик он или мал, – сказала она. – Но коли ты, белый гусак, поручишься, что этот малыш не причинит нам зла, так и быть, пусть остается на ночь! Однако же, сдается мне, наше ночное пристанище не годится ни тебе, ни ему: ведь мы собираемся заночевать на плавучей льдине посреди озера.
Этими словами гусыня надеялась поколебать решение гусака. Но не тут-то было!
– Вы очень благоразумны, раз выбрали такое надежное место для ночлега, – похвалил Мортен диких гусей.
– Ладно! Но ты в ответе за то, что этот человек завтра отправится домой.
– Тогда придется и мне с вами расстаться. Да, да, и мне тоже, – молвил гусак. – Я поклялся не бросать его.
– Ты волен лететь куда вздумается, – сказала гусыня-предводительница и, поднявшись в воздух, перелетела на льдину посреди озера. Остальные гуси один за другим последовали за ней.
Мальчик был удручен тем, что из его путешествия в Лапландию ничего не получится, и вдобавок он боялся ночевать на холодной льдине.
– Час от часу не легче, Мортен, – пожаловался он гусаку. – Мы ведь околеем с холоду на этой льдине!
Но гусак не пал духом.
– Не бойся! – утешил он мальчика. – Только собери побольше сухой травы. Сколько сможешь.
Когда Нильс набрал полную охапку сухой осоки, гусак, схватив его за ворот рубашки, перенес вместе с травой на льдину. Дикие гуси уже спали там стоя, спрятав клюв под крыло.
– Расстели-ка траву, чтоб я мог встать на нее, не то лапы ко льду примерзнут! – попросил Мортен. – Помоги мне, я помогу тебе!
И едва Нильс выполнил его просьбу, как гусак снова подхватил его за ворот рубашки и сунул к себе под крыло.
– Тебе будет здесь тепло и уютно, – сказал он и крепче прижал мальчика крылом.
Усталый мальчик глубоко зарылся в гусиный пух и ничего не ответил. Ему и впрямь было тепло и уютно, и он мгновенно уснул.
