Текст книги "Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

6

Нас на бабу променял!..

Хор промененных

– Я мать Натальи и Нины, – сказала Вера, усадив меня за стол, покрытый поверх пластиковой клеенки кружевной скатертью. – Что вы там говорили про два миллиона, которые мне достаются после покойной дочки по страховке?

– Вам – ничего, – сказал я. – Ваша дочь Наталья за неделю до смерти застраховалась в пользу сестры Нины. Нам сначала в Арбатове милиция сообщила, что cмертный случай произошел в результате самоубийства, а в таком случае страховка не выплачивается. Но вчера позвонила девушка и сказала, что у нее есть документы о признании смерти не самоубийством, а следствием несчастного случая, неправильного обращения с медикаментозными препаратами. Нина прописана по этому адресу. Как мне ее увидеть? Если у нее такие документы есть, то пусть срочно оформляет заявление в течение недели, а то потом только через суд.

Вера законов не знала (естественно, кто ж у нас их читает?) и сразу пошла красными пятнами и заголосила.

– Ах, она… худая! Хочет все сразу: и рыбку съесть и на… сесть! Ей, значится, все, а родной матери – шиш с маслом! Ну, Наташка, ну, сволота! Зря я умных людей не послушала – аборт от этого уродца не сделала!..

Я с интересом слушал комментарий.

– И что вас так огорчает? Ведь родная дочь деньги получит.

Вера покосилась на меня с подозрением.

– Ну, это… Могла бы Наташка предупредить. И на родную мать записать. Или хоть в пополаме. А ведь ей еще двадцати одного года нет, значит, деньгами я распоряжаюсь?

– Нет, – огорчил я Веру, – это в Англии с двадцати одного деньгами распоряжаются. А у нас с восемнадцати без ограничений, а по решению суда могут и раньше.

Упоминание про суд ей не понравилось. Впрочем, это в США все судятся постоянно, а у нас люди нормальные: любой суд за версту обходят.

– Так мне-то что с того, что у Наташки деньги? В смысле, что Наташкины деньги получит Нинка?

– Если вы дадите мне ее адрес, – сказал я ласково и убеждающе, как просят собаку или ребенка отдать нужный предмет, – то я попрошу ее написать заявление о выплате страховой суммы. А уж она приедет к вам за бумагами о смерти, и тут вы договоритесь. У нее ведь нет этих бумаг, верно? А у вас нет страховых бумаг, правильно? Значит – договоритесь. А нужно все срочно, а то неделя кончается.

В конечном счете Вера Архиповна мне поверила и – со всей ее неохотой и подозрениями – написала Нинин адрес. Ехать в Москву немедленно самой и устраивать там разборки ей не хотелось, и она положилась на мое прекраснодушие.

Добираться до Москвы на вечер глядя я не стал. Был, конечно, риск, что мать позвонит дочери, а та начнет отпираться, что ни о какой страховке не знает. Но это тоже меня не очень пугало: в этом случае мать просто сочтет, что дочка скрывает правду о деньгах.

Спал я плохо. Ночью мне снились плавающие и танцующие огни, слышалась далекая музыка поющих садов гномовского Заречья, и я просыпался в холодном поту от ужаса, что перенесусь в другое измерение прямо во сне. В конечном счете я включил торшер и спал при свете, чтобы, просыпаясь, сразу увериться, что я дома, а не щупать лихорадочно в темноте край кровати. Еще меня в полусне тревожили другие измерения. Эльфов я видел на картинках в книжках, но чем они занимаются – воображал себе очень смутно. Леприконов представлял как нечто среднее между гномами и эльфами. Хоббитов, троллей и гоблинов я знал, но только от знакомых толкинистов и из кино. Название «баньши» слышал, но как они выглядят, даже придумать не смог. Еще смущали упоминания гномов-охранников о вампирах и каких-то кровках. Неужели есть целый мир вампиров? И чем они тогда там питаются? И – кровки. Я всегда думал, что выражение эльф-полукровка означает, что он наполовину эльф, а наполовину кто-то другой, человек, например. Как-то слово «кровка» прозвучало одинаково неприятно и у Сисякина, и у гномов. Я дал себе слово, что в ближние дни доберусь через Соколова или Бочарева до служебных библиотек и почитаю там о малых народцах все, что мне разрешат.

Если выезжать в Москву утром со всеми, то попадешь в пробки. А если позже, то Ладыгина может куда-нибудь завеяться погулять. Я не думал, что она с утра на занятиях, тем более что на курсе у нее должны были знать, что на днях она потеряла сестру. Но вряд ли она будет сидеть дома весь день. Пришлось мне встать рано. Очень рано. Не знаю, кто изобрел будильник: изобретатель был, безусловно, большим умницей, но сволочью. В юные годы я по утрам нашаривал орущий будильник и швырял его в противоположную стену, – пока не посчитал свои затраты и не подвесил следующий купленный на резиновую растяжку. Теперь, когда я утром отшвыриваю будильник, он кружит у меня над постелью и продолжает злобно верещать и каркать.

К дому, где жила Ладыгина-младшая, я подкатил в девять. На нижнем этаже был магазинчик, и я сразу узнал по фотографии девушку, выходившую из магазина в расстегнутой легкой курточке и с рюкзачком за спиной. Вот она, неудобная теперешняя мода: если бы она несла пакеты в руках, то при этих широких рукавах я сразу мог бы проверить наличие браслета.

Я боялся спугнуть девицу, но идти за ней в подъезд – это еще больше напугать преследованием. А дождаться, пока зайдет в квартиру, и позвонить потом – может и не открыть. Я подошел спереди, так что ей пришлось притормозить, и вежливо улыбнулся, глядя в глаза. Она притормозила.

Формально она была даже красива. Длинноногая, тонкая, лицо с очерченными скулами. Копна волос напомнила мне Ирину.

– Здравствуйте, Наташа, – тихо сказал я самым проникновенным голосом, какой мог изобразить после бесонной ночи, раннего вставания, ведерка кофе и часа за рулем. По крайней мере я был умыт, выбрит и глаза не красные. Она не шарахнулась, но напряглась. Я сразу продолжил:

– Мне дала адрес ваша мама, я был у нее в Турове.

– Я – Нина, – сказала девушка твердым голосом. – Это какая-то ошибка, – и попыталась меня обойти.

Я понизил голос еще больше.

– А еще вас вместе с браслетом ищет ваш отец. Может, это и ошибка, но давайте вы пригласите меня на чашку чаю и заодно поговорим. – Я заговорщицки улыбнулся. – А к чаю у меня даже шоколадка есть.

Она презрительно фыркнула.

– Вот еще, шоколадка, подумаешь! Нужна больно мне ваша шоколадка. А вы что, моего батю видели? Ладно, идемте.

Первые минуты Ладыгина была напряжена, а потом стало ясно, что ей и самой хочется выговориться. Нина и Наташа, несмотря на разницу в характерах, с малолетства были дружны и в случае проблем у одной всегда выступали единым фронтом против окружающего мира. Но друг друга ревновали ко всему – к одноклассникам, парням и родителям. Нина как раз была у Натальи в гостях, когда в дом явился родитель. Он не видел Нинки, она сидела в ванне, а Наталья ему не сказала, потому что знала, что он Нинку больше любит. Отец сделал подарок: вручил браслет, сам надел на руку и сказал, что через два дня в полночь заберет ее к себе. Не фиг, мол, ей тратить здесь время и красоту, добавив прямодушно, что все равно от этого толку никакого. А что Нинку он заберет позже, когда она окончит институт и превзойдет все земные науки в нем. Таким образом, он обидел сразу обеих дочерей: Наташу – лишний раз попрекнув бестолковостью и бесперспективностью, а подслушивавшую из ванной Нину – тем, что Наташку забирает сразу, а ее, Нину, любит не просто так, а хочет использовать в каком-то бизнесе. Отец ушел в зеркало и обещал еще заглянуть через полчасика. Это у него обычная манера – приходить и уходить через зеркала, ему дочки уже выговаривали и взяли с него слово, что он не будет являться, когда они с друзьями. Ну, с мальчиками. А то ведь любого можно хоть заикой, хоть импотентом сделать, когда вместо своего лица в зеркале такое видишь. Ну, это так, к слову, он обещания всегда выполняет. Когда Нина вышла из ванной, то ни одна из сестер ничего не сказала другой о визите отца. Но хитрая Нинка своевременно отправила Наташку за тортиком как раз в нужный момент, а сама надела ее длиннорукавный халатик. Мать их различает, а вот отцу мозги запудрить не сложно. Вот Нина и прикинулась Натальей, когда отец явился. Это она уж потом рассказала, когда в ту страшную ночь приехала в Арбатов. А тогда поприставала к отцу, расспрашивая подробности, как именно происходит переход, чем этому помочь и что делать, если неснимаемый браслет сам не перетянет. Вот отец ей про снотворное и сказал. Потом хозяйка еще подтвердила, она от своего племянника знает. Короче говоря, в следующий раз Нина приехала к Наталье в ту самую ночь. Нина из принципа хотела к отцу первой. А у Натальи как раз кончился роман с Вовкой, она познакомилась с приезжим гитаристом и вовсе не рвалась бросаться в неизвестный мир, где все, наверное, такие, как батя. Сначала сестры пытались снять браслет с Натальи и надеть на Нину, но не получилось. Потом Нинка поуговаривала Наталью принять таблетки вместе, но Наталье почему-то сильно-сильно не захотелось.

Без четверти полночь сестра приняла парочку таблеток, а потом, заволновавшись, что они не успеют подействовать, добавила еще. Ничего, сказала она, если что – отец там откачает, оживит. Помнишь, как мы с тобой в третьем классе клею нанюхались?

Вторая глядела на первую, заволновалась, когда та ушла в забытье, и стала ждать исчезновения сестры, а про свой браслет и забыла. В полночь ничего не произошло. Она ждала. Потом тоже ничего не произошло, хотя она и терла браслет, как Аладдин – свой чайничек. А потом, когда она решила перестать ждать, уже было поздно. Тогда она под утро взяла частника, помчалась в Турово, все рассказала мамане. А мать говорит: ну и плевать, в смысле, бог дал – бог взял, слезами горю не поможешь, а теперь считай за то, что батяня пока не заберет, погуляешь еще по Москве на папашкины денежки, а бог даст – и институт окончишь. А она сейчас думает – дура была, лучше бы уж сразу куда-нибудь туда, а то тут у Нинки книжки посмотрела – чего в том институте делать, только позориться!

А там небось тоже люди живут, она среди них еще какой-никакой королевой станет. Батяня поможет. А нет – так найдет способ обратно сбежать, у Ладыгиных в роду сроду дур не водилось.

Я про себя усомнился в последнем утверждении, но решил придержать свое мнение при себе. Ясно, что каждая из сестер утаила от другой часть информации, и одна сестра умерла в результате попытки обойти другую. Было это сделано намеренно или нечаянно – бог им судья. Браслет получила та, которая была в комнате, а не в ванной. Была ли это простодушная Наталья или расчетливая Нина, играющая роль Натальи, прикидывающейся Ниной?.. В квартире она ориентировалась без малейшей заминки, прекрасно зная, где что лежит. Формально любой вариант был правдоподобен. Я слышал сказанное женщинами из столовой и Валей Лизуновой, поэтому знал правду.

– Спасибо за чай-сахар, – сказал я ей. – Давай отправимся в тот мир. Ты получаешь то, что в конечном счете выбрала, а я, будем считать, выполнил порученное мне задание. Готова?

Она кивнула.

Я продел пальцы под браслет на запястье девушки – так, чтобы он оказался сразу как бы и на ее руке, и на моей.

– Смотри, – сказал я ей, – делай как я: вглядывайся в узор и камушки. Кстати, а откуда взялись снотворные и зачем ты пригласила хозяйку прийти на следующий день? – В глазах у меня стало темнеть, и окружающее пространство заволакивалось туманом. Я приготовился увидеть танцующие огни и поющие сады Заречья.

– В глазах все расплывается, – пожаловалось она. – Ничего я ее не приглашала. И пилюли как раз Сися дала. Специально принесла, сказала, что очень слабые, нужно помногу принимать. Она в первый Нинкин приезд заходила, я ей браслет показала, похвастала. Ей камушки синие еще понравились. Только она дура старая, ничего не понимает в таких делах. А пилюли на следующий день принесла, сказала – племянник достал.

– Сися – это кто? – спросил я тупо, борясь с туманом в глазах.

– Так говорю же – хозяйка наша. Мы ее так за спиной зовем. Ей и по фигуре подходит, и фамилия у нее Бондарь по мужу, а в девичестве она Сисякина. Ой, туманеет в глазах, уже не вижу, что тут вокруг в комнате.

– Приготовься: сейчас прибудем в мир гномов, к твоему отцу-гному, – сказал я, пытаясь переварить новую информацию, соединяющую убийственные пилюли, хозяйку и Сисякина.

– Не-а, – сказала она, – он мне рассказывал: это специальный переходник, сделанный гномами, но не к гномам. Потому что мой батя не гном. Он – кровка.

Туман замерцал и исчез. Что-то жестко передавило мне горло, и, теряя сознание, я понял, что мы прибыли в новый мир.

7

Свет мой, Зеркальце, скажи…

Формула запроса информации

Очнулся я с жесткой болью в горле. Я сидел в глубоком кресле, обитом кожей (на всякий случай не буду думать – кто водится в этом мире и чьей кожей), в комнате, которая могла бы быть гостиной. Центр комнаты был устлан толстым пестрым ковром, вдоль стен стояло еще несколько однотипных кресел. В одном из них сидела еще не очнувшаяся, но дышащая Ладыгина. Окон в комнате не было, ровный мягкий белесый свет равномерно исходил из потолка. Пространство и освещение увеличивались большими зеркалами в простых рамах, заполнявших простенки. Зеркальная гостиная, подумал я, сюда бы канделябры со свечами – так даже красиво было бы. И потянулся из кресла. Отражение напротив повторило мое движение – да-а, выглядел я плоховато. Жалко, что нет окон: интересно, каков он – мир кровок. И что собой представляют сами кровки? По крайней мере, пока что я жив. Я потер горло – похоже, что меня кто-то слегка придушил.

Отражение не потрудилось повторить мой жест. Напротив, оно нагло ухмыльнулось и откинулось в своем кресле, закинув ногу за ногу. После чего заговорило, и голос из амальгамы звучал вполне четко, хотя и с несколько странным, стеклянным оттенком:

– Что, зятек, горло болит? Надеюсь, я не слишком перестарался. Ну, давай начинать знакомиться, зятек. Ты кто был при жизни?

Вот тут как раз я и испугался. И даже на всякий случай нервно сжал руками колени и ущипнул себя. Щипок получился самый натуральный. С чего это – «был при жизни»? А еще я спросил:

– Почему – зятек?

Мой визави посуровел.

– А кто ж еще? Явился вместе с моей дочерью. При одном браслете. Ну-ка, колись. Кстати, это кто из них? Наташка или Нинка?

Булгаков писал, что говорить правду легко и приятно. Ну, насчет приятного это он явно загнул, а вот что говорить правду легче, чем врать… Я сглотнул воздух саднившим горлом и нырнул прямо в самый правдоворот:

– Я – частный сышик, – начал я. – Ваша вторая дочь умерла. Это было самоубийство, но спровоцированное…

Рассказывал я целую вечность, иногда сбиваясь и возвращаясь к прежним деталям. Наверное, минут пятнадцать. Хозяин слушал внимательно. Молча, иногда притормаживая жестом руки. Сходство со мной сохранялось, хотя за время моего рассказа он слегка помрачнел и постарел – так я буду выглядеть в гробу, если доживу до преклонных лет.

– Ладно, сыщик, – сказал он, когда я закончил свой рассказ и замолчал. – Я на тебя не в обиде. И даже оставил бы тебя здесь своим зятем, – я дернулся, и он успокаивающе махнул мне рукой, – сиди, сиди. С гномами у меня свои счеты. Значит, говоришь, Сисякин употребил то же слово, что и гномы – говорил о кровках?

– Да, – подтвердил я, не понимая, к чему он клонит. – Кстати, честно признаюсь, что не знаю такого названия. Очень было бы интересно узнать, что у вас за мир, как вы выглядите и почему гномы вас опасаются.

Он улыбнулся. Ох, нехорошая была эта улыбка, с лицом, темнеющим в оливковый цвет и ощеривающая рот до ушей, открывющая бесконечный ряд мелких острых зубов.

– Счастливчик ты, парень, – повторил он слова, сказанные мне прежде Бочаревым, – потому что не увидишь сейчас, как я выгляжу. Знаешь, почему в доме умершего занавешивают зеркала?

– Ну, поверье есть, – осторожно начал я, – чтобы душа покойного не увидела себя в зеркале и не испугалась…

Он коротко и неприятно хохотнул.

– Ха, чего бояться отражений или их отсутствия? Нет, зеркала закрывают, потому что это мы любим через них приходить. Мы приходим, когда чуем чью-то смерть. У гномов были войны с троллями, оба народца гибли во множестве, и оставшиеся в живых видели, как мы реем над мертвецами. Тогда-то гномы и тролли стали называть нас кровками. Сисякин сказал – кровки. Ну, что ж, будут ему кровки. Мы – духи, но ведь и духи бывают разные, верно? – Он принял позу декламатора, простер длань и напыщенно процитировал неизвестный мне текст: – О Духах сказано: Ты творишь Ангелами Своими Духов и служителями Своими пламенеющий огонь! – После чего, опустив руку, закончил обыденным голосом: – Духи прибирают души. Вы, человеки, зовете нас ангелами смерти.

Он вышел из зеркала. Это был уже не я. То есть не мое отражение, не мой облик. Но все-таки как бы человек, а не ангел с крылами. Просто человек, с которым я очень не хотел бы встретиться в пустынном месте ночью. Или вечером. Чего там – даже и в солнечное майское утро. Хотя одежда на нем была прямо карнавально-праздничная: средневековая короткая облегающая куртка с пристежными штанами-чулками, а поверх плащ с овальным вырезом для головы и с капюшоном, все переливающихся пурпурных и алых цветов.

– Это тоже не мой настоящий вид, – успокоил он меня. – Чего уж там, человече, живи, покамест жив. Дочка пусть спит, я усыпил ее надолго. А у нас с тобой дела. – Он вынул из складок плаща разомкнутый браслет. Я перевел взгляд на руки Натальи – браслета на них уже не было. Ангел смерти проследил мой взгляд и пояснил: – Он размыкается и спадает, когда носитель браслета достигает нашего мира. Ты уверен, что не собираешься стать моим зятем?

Я отрицательно помотал головой.

– Спасибо за честь. За предложение. У меня другая девушка, просто сейчас у нас… проблемы. Знаете, как бывает с девушками? То есть, вы то не знаете…

Он внимательно посмотрел мне в глаза. Я бы не назвал это ангельским взглядом, скорее уж так смотрели какие-нибудь средневековые палачи-инквизиторы. Но кивнул:

– Знаю, – и опять продекламировал какой-то текст, встав в позу и отставив руку: – Тогда Духи увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены. – Явно у него была тяга к цитированию мемуаров. – Ладно, человече, ты мне нравишься. Сейчас я отправлюсь надеть браслет на нового временного владельца. Мы с тобой пойдем вместе: я заодно провожу тебя, чтобы ты отчитался своим работодателям.

Он взял меня за руку, подвел к зеркалу и снова ухмыльнулся.

– Не бойся, в конце концов ангел смерти возвращает тебя к твоей прежней жизни, а не наоборот. Кстати, полезный совет, если не хочешь со мной встречаться: не оставляй на ночь открытых зеркал в комнате. – Он взглянул на меня еще раз и хохотнул во все свои зубы: – Шутка.

Мы вошли в зеркало.

Их милости господа гномы Буторин и Магурин сидели в маленькой конторе на задворках нашего Арбатова. Сейчас конторские помещения принято на английский манер называть офисами, но это была самая настоящая контора: с чернильницами, гроссбухами, распухшими от бумажных закладок, и без всяких электрических считалок. У входной двери стояли вешалки для верхней одежды и стойки для зонтиков. Вешалки были стоячие, рогатые и двух уровней: для людей и для гномов. Там же висело зеркало – достаточно большое, чтобы в нем могли отражаться и люди-человеки, и гномы.

Мой выход, как говорят актеры, а на самом деле мой вход был довольно эффектен. Не имея достаточной практики хождения через зеркала, я практически впал внутрь помещения.

Буторин и Магурин замерли от двойного шока. Во-первых, не каждый день к вам кто-то впадает в комнату, когда вы сидите, запершись, и обсуждаете шепотом свои сделки. А во-вторых, думаю, они много чего знали о тех, кто приходит через зеркала, куда больше, чем я.

– День добрый вашим милостям, – сказал я, выровнявшись и ухватившись за вешалку. – Детектив Лубников к вашим услугам. Частное расследование по вашему заказу завершено и выполнено. Неснимаемый браслет работы Вацурина, – гномы переглянулись, – переходник в мир кровок, – гномы переглянулись еще раз и напряженно уставились на меня, – в данный момент находится на правой руке госпожи Раисы Ивановны Бондарь-Сисякиной. Она сейчас пребывает в доме своего брата в Горелове, вторая линия, дом двадцать восемь. Она спит, но вы сможете ее разбудить и распросить обо всем сами. – Я вспомнил ухмылку моего проводника и повторил его шутку: – И даже попробовать его снять до того, как она попадет в тот мир.

Судя по тому, как гномы вздрогнули, шутку они оценили.

Думаю, что мою работу частного детктива тоже, даже после того, как я не стал возвращаться в зеркало, а ушел через дверь.

Всю дорогу я шел пешком и радовался нашему миру. Абсолютно всему: харкающим на тротуар прохожим, колдобинам в асфальте, бомжеватым старушкам, сбившимся в стаю бродячим собакам. Это был мой мир, пусть со всеми его недостатками, которые я не успею исправить за свою жизнь, – все равно мой человеческий мир!

Я поднялся на пятый этаж своей хрущобы и открыл дверь в свой офис. Дверь была не заперта, но я даже не успел удивиться: в кабинете меня ждала Ирина. Она кинулась мне навстречу и прижалась.

– Ты знаешь, – сказала она, – я сердилась на тебя и решила сегодня погадать, кто мой настоящий суженый. Поставила по сторонам зеркала свечи, зажгла их, выключила свет и стала вглядываться в зеркало. И представляешь, вдруг из глубины выплыло совершенно твое лицо, прямо чуть не высунулось из зеркала и сказало: «Немедленно иди мириться!» Я понимаю, что это глюк, но это значит: мое подсознание так работает – ты мне действительно очень нужен!

Я крепче ее обнял – она не видела моего лица, я смотрел в пространство за ее плечо – и улыбнулся. Спасибо доброму ангелу смерти! Но когда мы поженимся, фиг я оставлю в комнате на ночь хоть одно незакрытое зеркало!