Текст книги "Гладиатор по крови"

Автор книги: Саймон Скэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– А кто будет платить нам, а?

– Он прав! – присоединился к возмущению другой голос. – Мы лишимся твоей сраной работы.

Раздался целый хор недовольных голосов. Наконец, тонкий и сердитый голос провозгласил:

– А зачем нам этот жирный ублюдок? Давайте сами выберем себе правителя, парни! Пора вспомнить о демократии, так?

Толпа зашлась смехом, и Глабий простер к ним обе руки, призывая к тишине:

– Делайте, как я говорю! Это я плачу вам!

– Теперь уже нет! – послышалось из толпы; кто-то в первых рядах нагнулся, подобрал камень и швырнул его в сборщика налогов, угодив тому в плечо.

– Ох! – дернулся Глабий.

Макрон негромко шепнул сенатору:

– Мы проигрываем ситуацию, господин. Если останемся здесь еще хоть сколько-нибудь, эти «друзья» отобедают нашими жареными яйцами.

Катон не отводил глаз от приближавшегося к нему острия меча – сверкающего и сулящего смерть. На сей раз страж не промахнется. Но из-за ворот уже доносился топот ног Плотия и его ауксилариев, торопившихся к открытым воротам. Услышал их и страж, в нерешительности обернувшийся через плечо.

Времени на размышления не было, и Катон среагировал инстинктивно. Пригнувшись, он прыгнул вперед, проскользнув под клинком, обхватил стражника за ноги и всем своим весом попытался сбить своего врага на землю. Удар заставил стражника отступить на шаг, однако крепкое сложение позволило ему устоять, и он яростно взглянул на Катона. Клинок его все еще был обращен к небу, и он со смаком обрушил рукоять на голову центуриона.

Зубы Катона лязгнули, в глазах потемнело. Пальцы, впивавшиеся в ноги врага, ослабели, несмотря на всю волю, с которой он заставлял их держать. Тело на мгновение отказало ему, он тяжко рухнул на бок. Как только зрение начало проясняться, первое, что увидел сощурившийся от света Катон, был силуэт склонившегося над ним противника, уже заносившего меч с воплем:

– Ну, сейчас получишь!..

На Катона обрушилась настоящая буря звуков: топот сапог, скрип петель ворот, стон внезапной боли. Катон заморгал. Стражник куда-то исчез; сам он смотрел в синее небо, на фоне которого образовался новый расплывчатый силуэт.

– Центурион Катон! Ты жив, господин?

– Что? – Катон на мгновение зажмурил глаза, прогоняя дурноту. Чужие руки подняли его на ноги и не дали упасть.

– Господин?

Воин открыл глаза, перед которыми на сей раз предстало вполне четкое и озабоченное лицо центуриона Плотия.

– Все хорошо. Этот тип оглушил меня, но сейчас все хорошо.

Ауксиларии толпой валили через ворота на площадь внутри акрополя. Катон указал рукой на храм Юпитера, перед которым Макрон, Семпроний и Глабий отступали перед разъяренной толпой.

– Плотий, со всеми людьми туда, быстрее!

Тот кивнул и поднял меч, созывая своих людей. Заметив алую полоску на краю лезвия, Катон посмотрел вниз и увидел у своих ног раскроенное мечом лицо стражника.

– Десятая Македонская! – рявкнул Плотий. – За мной!

И он затопал по камням мостовой, рванувшись в сторону храма; за ним спешили его люди, взяв на изготовку щиты и копья. Неуверенной рысью поспешил за ними и Катон, к которому после удара по голове еще не вполне вернулось чувство равновесия.

Теперь камни сыпались на них дождем, и Макрону и остальным двоим приходилось прикрывать головы руками. Глабий бросился бежать к административному зданию. Увидев это, толпа с восторженным воплем устремилась за ним.

– Господин! – окликнул Макрон Семпрония. – Бежим!

Оба римлянина повернулись на месте и пустились следом за Глабием, преследуемые ближайшими соратниками сборщика налогов. Позади толпы друзья и клевреты сборщика налогов отступали с ужасом на лице. Глабий, пыхтя, добежал до входа и сразу же бросился к своему кабинету, словно там можно было укрыться от преследователей. Оставшийся за его спиной Макрон немедленно сообразил, что если они не остановятся, то будут пойманы и убиты на месте. Дверной проем представлял собой удобное место для обороны. Замерев на месте, ветеран повернулся боком, пропуская Семпрония.

– Бери-ка эту дубинку, господин! – Макрон указал сенатору на удобный обломок столба, оказавшийся под рукой на груде битого камня.

Семпроний подхватил палку, поудобнее перехватил ее, и вдвоем они обратились к подступающей толпе. Расставив понадежнее ноги, Макрон, оскалившись, выставил вперед кинжал. Впереди толпы бежал один человек, тот самый, что бросил первый камень. Приблизившись к входу, он остановился, в нерешительности глядя на Макрона и Семпрония. Следующие двое последовали его примеру, а затем и основная толпа притихла, обнаружив перед собой двоих римлян.

– Бросайте оружие и уходите! – приказал Семпроний.

Никакой реакции не последовало, толпа взирала на него с откровенной враждой. Рискнув глянуть налево, сенатор увидел первых ауксилариев, бегущих в сторону храма.

– Убьем их! – донесся голос из тыльной части толпы. – Убьем!

– Тихо! – Семпроний протянул вперед руку. – Тот, кто прикоснется к нам хоть мизинцем, погибнет! Вы проиграли. Пришли мои люди. Вон они! Смотрите! – Он ткнул пальцем в сторону Плотия и его людей, уже приближавшихся к храму: – Бросайте оружие, пока еще не поздно. Этим людям приказано убивать всех, кто будет сопротивляться! Делайте, как я говорю: бросайте мечи!

Толпа на мгновение застыла в неуверенности, и какое-то мгновение Макрон даже опасался того, что они будут сопротивляться и начнут с того, что убьют их с сенатором. Но тут раздался тупой лязг рукояти первого меча о камни мостовой. Звук повторился, затем оружие побросали все.

– А теперь всем отойти, – приказал Семпроний. – Вон туда, к храму!

Толпа шевельнулась, люди попятились, с опаской глядя на приближавшихся ауксилариев. К тому времени, когда Плотий и его люди оказались у входа в здание, на площадке перед ним уже никого не было.

Заметив на руках Макрона и Семпрония ссадины и ушибы, Плотий воскликнул:

– Вы ранены?

Семпроний покачал головой:

– Все в порядке. Ничего серьезного. Пригляди за арестованными. Немедленно сведи их вниз с акрополя. Оставь в амфитеатре. Пусть ночью попотеют там, а утром отпустишь их по домам. Всех, кроме Глабия. Этому нужна тихая и уединенная камера здесь, наверху, и никого не пускай к нему.

– Да, господин, – отсалютовал Плотий.

Сквозь ряды ауксилариев протиснулся Катон, разыскивавший встревоженным взглядом Макрона. Увидев друга, он улыбнулся и хлопнул его по плечу:

– Видел я, как они бросились за тобой. Признаюсь, в какой-то момент уже опасался худшего.

– Худшего он опасался! – возмущенно фыркнул Макрон.

Видно было, что он хотел перевести все в шутку, но, покачав головой, центурион шумно вздохнул:

– Вот хрень какая: худшее и впрямь было недалеко.

Глава 14

В последующие дни Катон занимался организацией питания жителей Гортины и беженцев, расположившихся в руинах и за стенами города. Ознакомившись с подробным перечнем припасов, собранных на акрополе, он решил, что их хватит местному населению, по крайней мере, на месяц. Теперь каждое утро с акрополя съезжали телеги, направлявшиеся к раздаточным пунктам, где за дневной порцией уже строились очереди. Возы сопровождали десятки ауксилариев, защищавших продовольствие и приглядывавших за тем, чтобы все терпеливо дожидались получения положенной порции продуктов.

В то же самое время были конфискованы запасы съестного, сделанные друзьями Глабия, а ставшее несъедобным зерно и мясо, которыми они торговали, сожгли в яме за городом. Поначалу торговцы протестовали, требовали компенсации и угрожали послать жалобы в Рим. Катон сдержанно рекомендовал им не медлить с жалобами и добавил, что пошлет собственный рапорт о безнравственном расхищении имперских фондов по сговору с Глабием. Коммерсанты немедленно притихли, а некоторые из них, более осведомленные о жестком характере императорского правосудия, даже предлагали вернуть крупные суммы, полученные ими от торговли испорченными продуктами по завышенным ценам.

Катон рассылал отряды по сельскому краю, занимавшему южную равнину, в поисках продуктов, чтобы пополнить запасы, хранящиеся на акрополе. Поступление и наличие продуктов каждый день изменялись, посему ему приходилось вести учет потребления, пока, наконец, однажды вечером, когда Семпроний обедал на акрополе в своих новых покоях, Юлия не предложила взять на себя это дело. Трапеза стала привычной, сенатор, его дочь, Катон и Макрон располагались на ложах перед невысоким столом. Семпроний сидел рядом с дочерью, Макрон располагался слева от сенатора, а Катон – справа от Юлии. Блюда были простыми, поскольку сенатор считал своим долгом во всем разделять лишения населения города Гортины. Тем не менее горстка уцелевших в землетрясении и не разбежавшихся кухонных рабов умела подать эти скромные и скудные кушанья с таким же шиком, как и подаваемые на великом пиру, и Макрон потреблял их с большим наслаждением.

– Чудесно! – проговорил он, поставив блюдо рубленой свинины с медовым гарумом [34]34
  Гарум– особый остро-соленый соус. Его готовили из рыбьих потрохов, вымоченных в оливковом масле с разными травами и выдержанных в течение 3–4 месяцев.


[Закрыть]и слизывая с губ капельку соуса. – Всю ночь ел бы это вот.

– Как и все здешние горожане, оставшиеся за этими стенами, – заметил неторопливо жевавший Семпроний. – Однако нам приходится руководить, подавая всем пример, что, конечно, известно столь многоопытному центуриону.

– Что ж, – вздохнул Макрон. – Всему свое время и место.

– Увы, да. – Сделав глоток, Семпроний ненадолго задумался. – Скоро нам опять потребуется продовольствие.

– А как насчет Египта? – поинтересовался Катон. – Уж там-то, конечно, зерна более чем достаточно?

Семпроний кивнул. Расположенные вдоль Нила поля славились своей урожайностью и служили крупнейшим источником зерна для кишащего многолюдием Рима, давно привыкшего полагаться на оплачивавшиеся императорами регулярные раздачи хлеба.

– Я хорошо знаю тамошнего легата, Гая Петрония. Мы вместе служили на Рейне. Петроний был одним из трибунов конницы… Он хороший человек. Я мог бы попросить его, однако шансы на экстренные поставки невелики. Рим является первым и единственным претендентом на египетское зерно. И по правде говоря, нам следует рассчитывать только на собственные запасы. А это значит, что тебе надлежит вести доскональный учет их расходования, поступления и наличия.

– Согласен. Но мне потребуется помощь в ведении описей, господин. Вот если бы ты выделил мне нескольких твоих писцов…

– Мне их самому не хватает. Но я посмотрю, что можно сделать.

Юлия опустила тарелку и повернулась на ложе:

– А как насчет меня, отец? Я могла бы помочь Катону.

– Ты? – Семпроний приподнял брови.

– Почему бы и нет? Ты платил за мое образование лучшим учителям Рима. Думаю, подсчет мешков и амфор не окажется для меня трудным делом.

– Не сомневаюсь в этом, но я платил этим дорогим и лучшим учителям не для того, чтобы ты выполняла работу простого писца.

– Ну, конечно, – продолжила Юлия шаловливым тоном. – Но как там насчет руководства посредством личного примера? Разве в подобной ситуации эта идея относится не ко всем нам? Это покажет местным жителям, что даже высокопоставленные римляне разделяют их трудности. Тонкий политический ход, разве не так?

Бросив на нее короткий взгляд, Семпроний скорбно покачал головой.

– Благородные римляне, если хотите выслушать совет, слушайте: никогда не заводите детей. Или, если этого никак не удается избежать, никогда не балуйте их, иначе посадите себе на голову.

– Пью за благое пожелание! – рассмеялся Макрон и, подняв кубок с вином, одним глотком отпил половину содержимого.

Юлия нахмурилась:

– Разве я когда-либо не выказывала тебе должного почтения, отец?

– Ну, раз уж ты сама это упомянула…

Переглянувшись, оба разразились легким смешком.

Юлия похлопала отца по руке и потянулась к яблоку. С ласковой улыбкой посмотрев на дочь, сенатор негромко проговорил:

– Иногда ты так напоминаешь мне свою мать. Видят боги, как мне не хватает ее.

Он потупил взгляд, кашлянул, а потом торопливо взял чашу и протянул ее Макрону.

– Наполни ее, центурион. Я присоединяюсь к твоему тосту.

Когда ободки их чаш соприкоснулись, Юлия повернулась к Катону, взяла его за руку, погладила тыльную сторону ладони большим пальцем и улыбнулась.

– Во всяком случае, таким образом, мы сможем проводить вместе много больше времени…

– Однако все равно придется не забывать об обязанностях.

– Это уж что как называть, – прошептала она, смутив этим Катона, и рассмеялась.

Семпроний оглянулся.

– О чем это ты, моя девочка?

– Так, ни о чем. Личная шутка.

– Понимаю, – Семпроний перевел взгляд на Катона. – Последи за тем, чтобы она работала, и работала усердно.

– Да, господин.

После продолжительного молчания сенатор снова повернулся к Макрону.

– А как идет подготовка людей?

Приняв командование над остающимися в Гортине войсками, Макрон начал суровую подготовку ауксилариев. Поначалу Семпроний не испытывал уверенности в том, что подобная трата времени настолько необходима. Войска были нужны ему для поддержания порядка на улицах и в лагере беженцев, были нужны, чтобы помогать добровольцам из числа местных жителей и отрядам рабов разбирать мусор и ремонтировать дома, сточные канавы и небольшой акведук, по которому в город поступала вода. Однако Макрон слишком хорошо помнил свирепость, проявленную рабами, с которыми он сражался, обороняя направлявшийся в Маталу караван возов с продовольствием, и настаивал, что людей нужно как можно скорее приготовить к бою. Посему солдаты Десятой Македонской были разделены на две группы, попеременно занимавшиеся работами в городе и боевой подготовкой на располагавшемся за стенами Гортины плацу.

Помедлив немного, Макрон ответил:

– По правде сказать, парни Десятой занимаются охотно, и моральное состояние когорты меня удовлетворяет, что в наших обстоятельствах даже удивительно. Беда в том, что они слишком много времени провели на гарнизонной службе и размякли. Среди них едва ли найдется человек, способный с полной выкладкой пройти пятнадцать миль и в конце перехода построить укрепленный лагерь. Перестраиваются слишком медленно, в строю расхлябаны. Но мы растем. Еще месяц-другой, и никакая банда рабов им будет не страшна.

– Надеюсь на это. Судя по сообщениям, которые я получаю от Марцелла, рабы особой опасности не представляют. Он прочесал равнину и загнал их в горы. А теперь намеревается заморить их голодом или хотя бы достаточно ослабить, перед тем как самому пойти в горы, обнаружить их стан и раздавить всякое сопротивление.

Макрон одобрительно кивнул.

– Разумная последовательность действий. Удачи ему. Но мне все же кажется, что рабы вряд ли утратили боевой дух. Во время нашей вылазки за продовольствием они прямо-таки рвались в бой.

– Но, быть может, это ты со своими людьми заставил их приуныть. В конце концов, ты же сам писал в своем рапорте, что нанес им тяжелые потери.

– Что было, то было, – ровным тоном отозвался Макрон. Убийство плохо вооруженных и необученных военному делу рабов не доставляло ему удовольствия. Но вопрос стоял так: или он, или его, и времени на сожаление отведено не было.

– Итак, они загнаны в угол, – заключил Семпроний, – мы избавились также от Глабия и его клевретов и располагаем достаточным количеством продовольствия, чтобы пережить кризис. Как мне кажется, худшее уже позади. Император одобрит наши усилия, и как только провинция успокоится и из Рима прибудет новый правитель, мы сможем продолжить наше путешествие домой. – Он благосклонно улыбнулся Макрону и Катону. – На мой взгляд, у нас есть основания для удовлетворения, благородные римляне.

– Очередной тост? – Макрон поднял чашу.

– Действительно. – Семпроний рассмеялся. – За успех.

Чаши их соприкоснулись краями, и сенатор повернулся к Катону.

– Что такое? Где твоя чаша? Поднимай кубок, Катон.

Тот заставил себя улыбнуться.

– Раз ты просишь, господин. За наш успех.

Выпив, он поставил чашу на стол. Юлия стиснула руку Катона:

– Откуда такое уныние?

– Я еще не уверен в успехе, – пожал плечами Катон. – Должно быть, по привычке. Я просто никак не могу увериться, что здесь не возникнет новых проблем.

На лице Юлии проступило разочарование:

– А я-то думала, что имею дело с оптимистом, полным молодой радости.

– Действительно, я еще молод, – согласился Катон. – И все же я успел повидать больше в этом мире, чем многие из моих ровесников, да и тех, кто постарше. Что-то подсказывает мне, что история эта еще не закончилась. Помяните мои слова.

– Это тебе хреново копье, а не сраный костыль! – рявкнул Макрон в ухо ауксилария, пнув в тупой конец древка. Копье вылетело из рук усталого солдата, и, потеряв равновесие, он рухнул на землю, взметнув облако пыли.

– И что теперь? – Макрон согнулся над упавшим, уперев руки в бока и продолжая орать: – Заснул прямо на плацу?! Унылое дерьмо! За кого ты меня принимаешь, за свою дохлую мамашу, пришедшую разбудить тебя? – Пнув упавшего в ребра, он гаркнул: – На ноги, говорю!

Макрон распрямился и продолжил обход центурии, по его приказу дважды обежавшей вокруг города и только что вернувшейся на плац. Став свидетелями участи первого в строю, остальные торопливо становились навытяжку, тяжело дыша, прижимая к себе щиты и копья и глядя по уставу вперед. Макрон, в своей безрукавной кольчуге, при поножах и шлеме, позаимствованных из запасов Двенадцатой Испанской, находился в куда лучшей форме, чем ауксиларии, и без одышки зашагал вдоль первой шеренги, с презрительным выражением рассматривая македонцев. Единственным, кто смотрел на него с требуемой бодростью духа, был Аттикус, оказавшийся одним из лучших рекрутов среди всех, с которыми приходилось иметь дело Макрону: крепким и наделенным природным талантом в обращении с оружием. Макрон уже наметил грека к производству в оптионы.

– Я видел компанию старых швей, занимавшихся своим делом с б о льшим военным пылом, чем вы! Жалкие люди. Владыки Тартара! Разве можно так пыхтеть после легкой пробежки? Поэтому после занятий с копьем мы повторяем это упражнение, и если кто упадет или не сумеет стать смирно, когда мы вернемся сюда, я так пну его под задницу, что собственные яйца у него изо рта вылетят. Слушайте сюда!

Дойдя до конца строя, Макрон повернулся на месте и ткнул пальцем в сторону десяти соломенных фигур, привязанных к вкопанным в землю жердям в тридцати шагах от строя.

– Вот ваши мишени, по одной на десяток. И тот, кто не сумеет попасть в неподвижную мишень на убранном плацу, будет мне на хрен не нужен на поле боя, посреди луж крови и трупов. Вы бросаете свои копья до тех пор, пока у каждого не наберется по пять точных попаданий. Мне безразлично, сколько времени уйдет у вас на это… Я человек терпеливый и не знаю большего удовольствия, чем до темноты торчать на плацу, пока вы бросаете копья. Стройся по десяткам!

Ауксиларии заторопились по местам. В большинстве десятков насчитывалось меньше восьми человек: некоторые погибли при землетрясении, были больные и раненые.

– Первый в ряду! – рявкнул Макрон. – Дротик готовь!

Первые в своих рядах ауксиларии шагнули вперед, держа копья над головой, и занесли руку назад. Они пользовались легкими дротиками, более тонкими, чем обыкновенное оружие, иногда выполнявшими функции копья. Макрон дождался мгновения, когда все приготовились и получили возможность прицелиться.

– Бросай копья!

Сделав шаг вперед, все с натугой бросили дротики, по дуге, рассекая воздух, понесшиеся к цели. Солому на мишенях взъерошили лишь два копья; три пролетели мимо, а пять даже не долетели до цели.

Скрестив руки на груди, Макрон окинул взором бросавших копья ауксилариев, застывших, опустив руки.

– Более жалкого результата мне не приходилось видеть! На поле боя вы сможете выжить только в том случае, если враг помрет со смеха, глядя на подобные дерьмовые потуги. Назад, девки. Следующие!

Учение продолжалось. Ауксиларии никак не могли приблизиться к тому, что Макрон считал нормой, приводя центуриона в крайнюю степень негодования. Одно дело – угрозами заставлять их заниматься учением, другое дело – смотреть на это издевательство самому. Некоторые из солдат ловко обращались с копьем, большая часть могла попасть в мишень один раз из двух, но была и горстка совсем безнадежных, которые, на взгляд Макрона, промахнулись бы даже в том случае, если бы до мишени можно было достать плевком.

Наконец он увидел, что из ближайших городских ворот появился Катон, направившийся к плацу. Молодой центурион подошел к другу, они обменялись приветствием. Когда очередные метательные снаряды по большей части разминулась с целью, Катон прищелкнул языком.

– Рад видеть, что мастерство наставника не оставило тебя.

– Ха-ха и еще раз ха, – буркнул Макрон. – А ты зачем приперся? Надо думать, не для того, чтобы только отлить?

– А что, если так?

– В любом случае, от тебя с копьем никогда не было особого толка. Помнится, в Германии ты разок чуть не насадил меня на вертел.

– Тогда я был всего только новобранцем, – возмутился Катон. – С тех пор я, конечно, овладел копьем.

– Да ну? – В глазах Макрона запрыгали искорки. – Девицы мои! С восторгом объявляю вам, что к нам прибыл настоящий солдат, всегда готовый продемонстрировать вам истинное мастерство в метании дротиков.

– Макрон… – попытался остановить его Катон.

– Эй ты! – Макрон указал на ближайшего к нему ауксилария. – Передай свой дротик центуриону Катону!

– Макрон, у меня действительно нет времени.

– Вот дерьмо. Ну-ка посмотрим, кто у нас успел все забыть, а? – Макрон указал на копье, которое солдат протянул Катону. – Чувствуй себя как дома.

Катон в гневе сощурил глаза. Схватив оружие, он вышел в начало строя. Повернувшись лицом к мишени, всмотрелся в нее, подкинул копье в руке и занес его над головой. Точно выставив вперед ногу, он отвел назад правую руку, навел на мишень левую, выставив ее по среднему пальцу. Затем, глубоко вздохнув, напряг мышцы и выпустил из рук копье, вложив в бросок всю силу. Оружие взмыло вверх, достигло высшей точки полета, нырнуло вниз и пронзило мишень прямо в центре соломенного манекена.

Повернувшись к Макрону, Катон триумфально воздел кулаки к небу и небрежно бросил:

– Так-то вот!

Постаравшись вернуть себе непринужденный вид, он направился к другу, стараясь не придавать никакого значения удачному броску – не метание же копий в цель является высшим достижением его рабочего дня. Макрон с восхищением покачал головой.

– Отличный бросок.

– А зачем подначивал, Макрон?

– Ну, если честно, не такой уж плохой, если забыть о том, что ты бросил эту хреновину с совершенно не нужным разворотом.

– Что? – Катон поспешно обернулся к мишени. Конечно же, острие дротика еще торчало из груди манекена, в то время как тупой конец клонился к земле на другой стороне. – Дерьмо…

– Ничего-ничего. – Макрон похлопал друга по плечу. – Полезная импровизация, скажем так.

Катон нахмурился:

– Ха-ха и еще раз ха.

Макрон расхохотался:

– Ну, так что именно привело тебя сюда?

– Распоряжение Семпрония. Обвалилась часть сточной канавы, нужно расчистить. Он хочет поручить это важное дело тебе с твоими людьми.

– Ах, спасибо тебе. Ни в чем другом я просто не нуждался.

Катон с улыбкой еще раз отсалютовал Макрону.

– Как аукнется, так и откликнется, да? Забегу к тебе потом. А сейчас мне придется вернуться на акрополь, к восторгам делопроизводства. Ну, приятного времяпрепровождения.

Солнечные лучи вливались в расположенные высоко в стене слуховые окошки комнаты, соседней с той, которую недавно занимал Глабий. Окна ее были также обращены к городу, и Катон мог видеть руины и полуразрушенные здания, омытые оранжевым закатным светом. Ум его постоянно обращался к снедавшей его с недавних пор тревоге. В последние дни оптимистичным докладам Марцелла, говорившим о наступлении его отряда, противоречили приходившие слухи и вести о многочисленных набегах рабов на уединенные фермы и поместья. А позавчера конная турма, отправленная на поиски одного исчезнувшего и не подававшего вестей о себе небольшого отряда, по возвращении донесла Катону, что обнаружила тела пропавших людей. Более того, всего в трех милях от Гортины всадники миновали деревню, в которой были вырезаны все мужчины, женщины и дети. Их изувеченные тела рабы накидали грудой посреди селения…

– Эй! – окликнула его Юлия от противоположного края стола. – Не соблаговолишь ли заняться делом? – Она постучала стилусом по лежавшей перед ней табличке. – К вечеру моему отцу нужны точные цифры за сегодняшний день, а мы еще не переписали даже то, что прибыло сегодня на возах в полдень.

– Прости. – Катон расцвел в улыбке. – Задумался.

Взяв опись провианта, привезенного на первой повозке, он принялся считать галочки, обозначающие каждый мешок, чтобы объявить Юлии итоговый результат.

Тут в дверь резко постучали, и Катон обернулся.

– Войди!

Дверь отворилась, и в ней появился один из писцов Семпрония.

– Прости, что беспокою тебя, господин, но сенатор хочет немедленно видеть тебя.

– Немедленно? – Катон посмотрел на Юлию и заметил, как она нахмурилась. – Хорошо, сейчас иду. – Отодвинув стул, он поднялся и на мгновение замер. – Продолжим потом.

Юлия устало кивнула.

Следом за писцом Катон вышел из комнаты, пытаясь на ходу сообразить, зачем он мог так спешно понадобиться Семпронию. Ведь они должны были встретиться только на вечернем совещании. Дверь комнаты сенатора в конце коридора была открыта, и писец, остановившись, постучал по косяку.

– Центурион Катон, господин.

– Хорошо, пусть войдет.

Писец отступил в сторону, и Катон мимо него вошел в помещение. Семпроний сидел за своим столом. Возле стола сбоку стоял офицер. Катон узнал в нем одного из центурионов Марцелла. Он был в боевом облачении, правую руку перетягивала окровавленная тряпка. Центурион выглядел утомленным и напряженным, щеки его покрывала щетина. Семпроний бросил на Катона угрюмый взгляд.

– Я послал за Макроном. Он вот-вот подойдет. Кстати, ты знаком с центурионом Миконом?

Семпроний указал Катону на офицера. Бросив на последнего короткий взгляд, молодой человек пересек комнату и остановился возле стола.

– Насколько я понимаю, ты прибыл с донесением от префекта Марцелла?

Микон вопросительно посмотрел на сенатора.

– Рассказывай, – усталым тоном молвил Семпроний, – рассказывай ему все.

Катон повернулся к центуриону Микону, и тот, кашлянув, произнес:

– Да, господин. Префект Марцелл мертв.

– Мертв?

– Да, господин. – Микон угрюмо кивнул. – Погиб вместе со всеми людьми.