Текст книги "Римский орел. Орел-завоеватель"

Автор книги: Саймон Скэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– И вот еще что! – окликнул Макрон.

– Командир?

– Напомни Пизону, что он должен мне пять сестерциев и что я в них нуждаюсь.

Глава 15

Центурион Бестия, шествуя вдоль рядов новобранцев, придирчиво осматривал их одежду, оружие и снаряжение. Во многих отношениях эти проверки являлись едва ли не самой тягостной в обучении вещью. Маршировка, муштра и практика с оружием требовали лишь физических усилий, при минимуме умственных, а вот для подготовки к смотру нужны были время, старание и сноровка, граничащая со своего рода искусством. Каждый элемент снаряжения следовало привести не просто в порядок, но в идеальное, безупречное состояние. Разумеется, на сей счет имелись уловки, но такой въедливый жучила, как Бестия, знал их наперечет и куда лучше своих подопечных. Все это понимали, и новобранец мог предпринять попытку надуть его разве что по великой глупости или с отчаяния. Именно поэтому сейчас Катон нервничал и молился всем известным ему богам, чтобы центурион не присмотрелся к глянцу на его поясе и портупейных ремнях. Посещение госпиталя не оставило ему времени, чтобы довести кожу до блеска, и вместо того он по совету Пиракса просто покрыл ее лаком. Стоя недвижно с копьем в правой руке и щитом в левой, Катон явственно ощущал витавший вокруг него запашок. Если Бестия дотронется до липкой кожи, обман раскроется, и тогда взбучки не избежать.

Бестия еще издали углядел свою жертву и устремился к ней, едва скользнув взглядом по четверке стоящих перед Катоном солдат.

– А! Оптион! – произнес он с расстановкой. – Как это мило, что сегодня ты соизволил вспомнить о нас.

Как и в других случаях, это язвительное замечание было несправедливым, ибо если Катон и пропускал занятия, то не по собственной воле, а будучи освобожденным от них приказом легата.

– И что же ты, значит, у нас теперь вроде герой, мастер Катон?

Катон молчал, глядя прямо перед собой.

– Я, кажется, мать твою, задал тебе вопрос, – с нажимом произнес Бестия и повернулся к сопровождавшему его оптиону. – Скажи, разве я, мать его, не задал ему вопрос?

– Так точно, командир, – с готовностью отозвался оптион. – Ему, мать его, был задан вопрос.

– Так почему ты молчишь, недоносок?

– Да, командир! – отчеканил Катон.

– Что «да, командир»?

– Да, командир, я у вас теперь вроде герой.

– Я прошу прощения, сынок! – сказал ласково Бестия. – У меня, должно быть, совсем плохо со слухом. Не слышу тебя, хоть убей. Ну-ка ответь мне снова. И громче!

– Да, командир, я у вас теперь вроде герой! – гаркнул Катон.

– Да неужели? А впрочем, почему бы и нет? Надо думать, германцы тут же обделались, завидев такого вояку. Мне и самому-то порой жутковато глядеть на тебя. Представляю, какого ты нагнал на них страху.

Новобранцы покатились со смеху.

– Заткнитесь! – рявкнул им Бестия. – Я давал вам, бабье, разрешение смеяться? Отвечайте, давал или нет?

– Никак нет, командир! – хором ответили новобранцы.

– Так вот, герой, ты теперь должен соответствовать своей славе.

Бестия ел юношу взглядом, стоя так близко, что тот видел каждый шрам на лице ветерана, каждую родинку и даже простудную красную сыпь, обметавшую крылья его гневно раздутых ноздрей. Потом центурион наклонился, наморщил нос и… громко чихнул. Он отступил на шаг, извлек из кармана грязную тряпицу и трубно высморкался. Катон просиял.

– Что скалишь зубы, сопляк? Никогда раньше не видел простуженного человека?

– Никак нет, командир.

– Я с тебя глаз не спущу, оптион хренов, – пообещал Бестия, пряча платок. – Допустишь оплошность, пощады не жди! – Он повернулся и зашагал дальше.

– Можно подумать, я от тебя ее жду, – пробормотал себе под нос Катон. И обмер, ибо помощник Бестии еще не ушел и стоял в двух шагах. «Ну все», – подумал юноша, но оптион только хмыкнул, потом подмигнул ему и поспешил за уже распекающим кого-то центурионом. Катон облегченно вздохнул.

В то утро порядок занятий был изменен. Новобранцев строем вывели из крепости и повели к специальной площадке, рассеченной на неодинаковые участки линиями разноцветных флажков. У площадки стояла упряжка тупо жующих жвачку быков. Центурион снял с подводы кирку с лопатой.

– Кто из вас скажет, что я взял в руки, бабье?

Новобранцы молчали, опасаясь подвоха.

– Молчите, тупицы? Что ж, ничего другого я от вас и не ждал. Так вот, эти штуковины могут показаться вам обычными инструментами землекопов, но в действительности они представляют собой опору римской империи. Да-да, опору, я знаю, что говорю. Именно с помощью этих безобидных с виду предметов возведены самые грозные и неприступные крепости Ойкумены. Римские армии, при всем их могуществе, время от времени терпят поражения, римские крепости – никогда! Может, кто-то из вас слышал байку о том, что легиону предстоит передислоцироваться?

По рядам прокатился тихий гомон – то было первое официальное подтверждение слухов, уже десять дней будораживших всех солдат. Бестия дал шуму утихнуть и только тогда заговорил снова.

– Так вот, бабье, в отличие от старших командиров, таких как я, например, вы не имеете понятия о том, куда мы отправимся. Да вам и не положено этого знать. Там будет поинтересней, чем здесь, однако так просто попасть туда вам не удастся. Прежде вы должны будете ознакомиться с основами фортификационных работ, начиная от устройства простого полевого лагеря и вплоть до возведения бициркумвалляции.

Лица у новичков вытянулись, и только один из них, знакомый с работами Цезаря, понял, о чем идет речь.

– Начнем мы, девочки, с малого, поскольку вашим убогим умишкам непросто уразуметь, в чем состоит тактическое значение или оборонительный потенциал чего-либо, хотя бы чуточку отличающегося от сточной канавы. Но это ладно. Запомните вот что. Каждый легион, продвигаясь по вражеской территории, устраивает укрепленные лагеря. Место стоянки окапывается рвом и обносится земляным валом, по верху которого вбивается частокол. Каждый легионер в этом случае получает по кирке и лопате, чтобы вести земляные работы в соответствии с инженерной разметкой. Видите желтые флажки? Так вот, наплюйте на них. Ими размечены площади под палатки. А вот красные.

Вымпелы идут по линии оборонительного рубежа. Того самого, какой вы сейчас возведете. Копать нужно с внутренней стороны от разметки. Ваша задача – отрыть ров в три с половиной локтя шириной и в два локтя глубиной. Это пара лопат в поперечнике в ширину и примерно одна в глубину. Землю вы будете отбрасывать только за спину, непрерывно трамбуя ее. Урочный участок для каждого уже размечен и составляет квадрат в три с половиной локтя. Начинаем с самого высокого из флажков, первым становится наш герой. Вопросы есть? Если нет, разбирайте инструменты и за работу.

Получив кирку и лопату, стоимость которых, как уже было известно Катону, вычитается из солдатского жалованья, новобранцы рассредоточились вдоль красных флажков, и Бестия повелел всем приняться за дело. Под тонким слоем дерна почва если и не смерзлась совсем, то уже стала схватываться, так что ее приходилось долбить, громоздя в основание вала твердые комья глины. Очень скоро все и думать забыли о холоде: пот лился градом, шерстяные нижние туники прилипали к плечам. Хотя длительная муштра и каждодневные упражнения уже закалили новобранцев, рытье траншеи оказалось делом нелегким, а Бестия заставлял работать без передышки, напоминая, что в походе придется пошевеливаться вдвое быстрей. Ладони Катона вскоре покрылись волдырями, те тут же полопались, и грубую деревянную ручку лопаты оросила сукровица, а чуть позже и кровь. Но он продолжал мучиться, поджав губы и изредка с завистью поглядывая на парней, выросших в сельской местности и с малых лет привычных к такому труду. Вдобавок, как назло, непосредственно рядом с ним рыл яму Пульхр, который при всяком удобном случае принимался его донимать.

– Герой, значит, вот как? – издевательски приговаривал он. – Это кому ж ты подставил очко, чтобы тебя, недоноска, отметили, а?

Катон молчал.

– Эй, я к тебе обращаюсь!

Катон не повел и бровью.

– Ты смотри, какие мы гордые! И говорить-то ни с кем не хотим! – Пульхр рассмеялся и повернулся к соседу. – Похоже, наш сраный герой возомнил себя невесть какой шишкой.

– Тихо там! – крикнул инструктор. – Не сметь болтать!

Пульхр с нарочитым усердием взялся за копку, но, как только инструктор ушел, изловчился и швырнул Катону в лицо полную лопату земли.

– Ну, ты! – Катон выпрямился, сжимая кирку.

– Грозить мне вздумал? Ах ты, ублюдок!

Пульхр угрожающе стиснул лопату, но, почуяв опасность, тут же вонзил ее в грунт.

– Что тут такое? – Над траншеей высился Бестия. – Ах, мы никак отдыхаем? Устроил себе перерыв без приказа: так, что ли, герой?

– Никак нет, командир.

– А почему у тебя вся рожа в земле?

– Командир, я…

– Отвечай на вопрос!

– Я оступился, командир. Оступился и упал… лицом в землю.

– Значит, ты устал, малый? – спросил Бестия с притворным участием.

– Так точно, командир, но я…

– Наверное, тебе навыка не хватает. Надо побольше упражняться. В следующие пять вечеров займешься чисткой выгребных ям.

– Но… командир, после торжественной церемонии я приглашен на ужин к легату.

– Что ж, поработаешь черпаком побыстрей, чтобы поспеть туда вовремя. – Бестия ласково улыбнулся. – И постарайся не замараться, Веспасиан вони не терпит. – Центурион хлопнул юношу по плечу и двинулся дальше.

– А не пошел бы ты в задницу, старый дурак, – шепотом выбранился Катон.

Центурион обернулся:

– Ты что-то сказал? Сказал или нет?

– Сказал, что я очень рад, командир.

– Да ты, сынок, кажется, шутки тут шутишь?

– Никак нет, командир, – отчеканил Катон, вытянувшись по стойке «смирно». – Я действительно очень рад предоставленной мне возможности совершенствоваться, постоянно имея перед глазами образец римского офицера.

Несколько мгновений Бестия буравил юнца суровым взглядом, потом, выразительно сплюнув, ушел. Пульхр давился беззвучным хохотом.

– Я тебе это припомню, – сказал Катон.

– Ох, как мне страшно! Аж мокро в штанишках! – откликнулся Пульхр.

Катон окинул весельчака долгим взглядом. Ужас, в какой его повергал перуджиец, после боя прошел. Осталась лишь злость на его постоянные подковырки, да еще раздражала необходимость постоянно держаться настороже. Сердито вздохнув, он вонзил в землю кирку и закряхтел, с усилием выворачивая здоровенный ком глины. С Пульхром нужно было что-то решать, и как можно скорей.

В полдень Бестия объявил перерыв и выстроил солдат вдоль откопанного ими рва, чтобы оценить проделанную работу. Резкий переход от энергичного труда к вынужденной неподвижности очень скоро дал о себе знать. У большинства новобранцев зуб на зуб не попадал, пока инструкторы неспешно указывали им на ошибки. Кто-то размахнулся пошире, но не дорылся до нужного уровня, кто-то заузил выемку, но ушел вглубь, а некоторые вообще не преуспели ни в том ни в другом, однако дюжине новичков, среди которых были Пульхр и Катон, удалось справиться с заданием удовлетворительно, и Бестии с большой неохотой пришлось это признать.

– Сказать по правде, ребята, я думаю, что варварам нечего особо побаиваться Рима, пока его легионы формируются из такой швали, как вы, – сказал в заключение он. – Если эта паршивая канавенка – оборонительный ров, то я – самая перезанюханная из всех греческих потаскух. Казалось бы, чего еще надо? Копай да копай в свое удовольствие по холодочку, но разве от вас будет толк? Итак, сейчас мы прервемся, чтобы быстренько подкрепиться, а после обеда предпримем вторую попытку. Вопросы есть? Нет! Разойдись!

Глава 16

Дом легата был ярко освещен изнутри. Примчавшийся к нему со всех ног Катон остановился, чтобы перевести дух и снова надеть на голову снятый для удобства венок. Знак воинской доблести, свисавший с его шеи, покачнулся при этом и блеснул, отвечая на переливы огня. Впоследствии этот знак предстояло приклепать к портупее, чтобы носить его до конца службы, а в случае смерти быть погребенным вместе с наградой. Собравшись с духом, юноша зашагал к воротам. Стражи скрестили перед ним копья.

– Имя? – спросил управитель.

– Квинт Лициний Катон.

– Катон, – пробормотал управитель, делая стилом пометку на восковой табличке. – Ты опоздал, Катон, сильно опоздал. Пропустите его.

Копья раздвинулись, и Катон прошел через ворота во внутренний двор.

– Ступай прямо. – Управитель указал на главный вход и сморщил нос, словно принюхиваясь к чему-то.

Из окон среди колоннады лился свет, звучала музыка, слышались голоса. Опоздание на прием, наверное, считалось очень тяжким проступком, но не прийти совсем было немыслимо, так же как немыслимо было ослушаться приказа Бестии, а, как назло, в этот день солдаты маялись животами, и работа в нужниках заняла больше времени, чем ожидалось. Катон едва успел заскочить в казарму, чтобы переодеться в заранее приготовленную тунику, а потом бежал через весь лагерь. С горьким предвкушением неприятностей юноша подошел к массивной двери и тихонько поскребся в нее. Завидев его, дежурный распорядитель не смог скрыть раздражения.

– Наконец-то, оптион. Тебе придется найти для легата удовлетворительное объяснение.

– Я извинюсь, как только улучу подходящий момент, – заверил Катон. – Можно ли мне как-нибудь незаметно пройти к моему месту?

– Навряд ли, молодой человек. Следуй за мной.

Распорядитель закрыл дверь и, откинув тяжелый занавес, провел гостя в приемный зал, возможно не слишком просторный по меркам императорского дворца, но достаточно вместительный и отделанный с большим вкусом. Он освещался десятками свисавших со стропил масляных ламп, а вдоль стен его тянулись ряды пиршественных кушеток вперемежку с низкими столиками, уставленными напитками и едой. К удивлению Катона, собрание было весьма представительным, ибо помимо командиров третьей когорты в зале присутствовали все гарнизонные трибуны и центурионы, а также некоторые из офицерских жен. В центре зала пыхтела развлекавшая публику пара борцов, у дальней стены притулились отчаянно раздувавшие щеки флейтисты. Торопливо присмотрев с краю незанятую кушетку, Катон вознамерился незаметно к ней проскользнуть, но распорядитель его удержал и повел к помосту, где восседали самые почетные гости. Катон ужаснулся, увидев, что место между Макроном и легатом пустует. Похоже, оно-то и назначалось ему. Завидев юношу, Веспасиан нахмурился, но спустя мгновение раздвинул губы в улыбке и приветственно помахал рукой:

– Оптион! А я тут гадаю, куда ты девался?

– Прошу прощения, командир, – ответил Катон, проскальзывая к свободной кушетке. – Я выполнял служебное поручение и потому прийти раньше не мог.

– Какое поручение? – поинтересовался легат.

– Я предпочел бы не говорить о нем за таким прекрасным столом, командир.

– От которого, боюсь, уже не так много осталось. Руфул! Посмотри, чем мы можем порадовать нашего гостя.

– Слушаюсь, командир, – поклонился распорядитель и, бросив хмурый взгляд на Катона, ушел.

– Ну а пока ты ждешь, предлагаю отведать фаршированных сонь[2]2
  Сони – схожие с белками грызуны.


[Закрыть]. Конечно, начинка у них из местного сыра, что делает несколько непривычным их вкус, но, полагаю, они все равно послужат тебе приятным гастрономическим напоминанием о дворце. Угощайся.

Катон не заставил просить себя дважды и потянулся к еде. Хотя сони были слегка передержаны на огне, они приятно хрустели во рту и являлись изысканным добавлением к не очень-то разнообразному рациону легионера.

– Выпей вина, – предложил Веспасиан и указал на ряд самнитских кувшинов. – Есть приличное галльское и довольно сносный массик. Ну а остатки фалернского я хочу приберечь для общего тоста.

Глаза Катона блеснули.

– Благодарю, командир. И в первую очередь за приглашение. Для меня это высокая честь. Мне кажется, я ее вряд ли достоин.

– Пей, сынок. И ничем не смущайся. Ты хорошо показал себя в стычке. – Веспасиан одобрительно покивал. – Поешь как следует, а потом я тебя кое с кем познакомлю. Например, с женой, ей очень хочется услышать последние дворцовые сплетни. Если, конечно, наш бравый трибун даст ей передышку.

Он кивком указал на левую часть помоста. Восседавший там прекрасно одетый и весьма импозантно выглядевший Вителлий что-то нашептывал стройной патрицианке, лица которой почти не было видно из-за его фривольно склоненной к ней головы. Веспасиан на миг помрачнел, но тут же вновь улыбнулся.

– Но это, как я говорил, подождет. А сейчас, сынок, мне надо бы побеседовать с префектом лагеря. Пожалуйста, не стесняйся, угощайся и отдыхай.

Произнеся это, легат повернулся к юному оптиону спиной, и тот полностью сосредоточился на расставленных перед ним яствах.

– Откуда, черт возьми, этот запах? – сердито повел носом Макрон.

– Боюсь, от меня, командир, – ответил Катон, наполняя свою чашу темно-красным массиком.

– Что за дрянь? От тебя несет, как от дешевой шлюхи.

– Так все и обстоит, командир. Это духи, которые Пиракс купил именно для дешевой шлюхи.

– Ты что, пользуешься духами? – изумился Макрон.

– Пришлось, командир. Я весь вечер возился с дерьмом и, как ни мылся, не мог избавиться от вонищи. Ну а Пиракс парень сведущий и предложил мне перебить один запах другим.

– Предложил, значит?

– Да, командир. Сказал, что лучше пахнуть как шлюха, чем вонять как дерьмо.

– С этим можно поспорить.

– Как твоя нога, командир? – спросил Катон, потянувшись за очередной фаршированной соней.

– Получше. Но раньше чем через месяц-другой я, пожалуй, не встану, хотя мне очень надо бы встать. Неохота трястись на повозке в обозе, когда легион выйдет на марш.

– Тебе не шепнули, куда нас отправят?

– Тихо, парень! Держи рот на замке! Считается, что мы ни хрена не знаем. Я думаю, здесь нам и собираются обо всем сообщить.

– Да ну?

– А зачем же тогда тут собрали такую ораву? Если в связи с награждением, так и позвали бы лишь награжденных. Наверняка имеется в виду что-то еще.

Флавия отреагировала на очередную шутку Вителлия вежливым сдержанным смехом. Клавдий как-никак император, хотя анекдот был хорош. Впрочем, ей захотелось копнуть самонадеянного трибуна поглубже, и она с беззаботным видом произнесла:

– Это забавно, очень забавно, Вителлий. Ну а сам-то ты как полагаешь, годится Клавдий в правители или нет?

– Я? – Вителлий смерил ее внимательным взглядом. – Я думаю, что еще рано о том судить. Он у власти всего два года.

– А вот в Риме, я слышала, поговаривают, что ему долго не продержаться. Что он либо безумец, либо простак, раз позволяет вольноотпущенникам вести все дела за себя. В частности, этому проходимцу… Нарциссу.

– Да, поговаривают. – Вителлий позволил себе улыбнуться. Когда речь заходит об императоре, никто не рискует высказываться напрямую. Вот и Флавия якобы что-то где-то услышала. – Но так бывает всегда. Пока человек учится властвовать, ему волей-неволей приходится на кого-нибудь опираться.

– Ах, – Флавия рассеянно забросила в рот кусочек мяса. – Ты, безусловно, прав. Мне вообще кажется, что один человек просто не в состоянии нести подобное бремя. Но зачем отдавать все на откуп каким-то бывшим рабам? Разве в сенате мало достойных и мудрых мужей, способных помочь императору править?

– Помочь императору править? Или править вместо него? Но тогда мы вернемся к кровопролитиям времен республики. Когда каждый политик – солдат и каждый солдат – политик. Никаких выборов, только войны за власть.

– Ну, никаких выборов у нас нет и сейчас, – улыбнулась Флавия.

– Нет, – согласился трибун. – И прекрасно. Давно ли римляне резали римлян во имя политических амбиций своих полководцев?

– Насколько я помню, божественный Август также истребил всех своих соперников, навязав Риму себя. Вспомним Тиберия, вспомним Калигулу. Разве на их руках мало крови?

– Немало, не спорю. Однако ее пролилось бы много больше, если бы Август не вывел армию из-под контроля сената, разве не так?

– Кто знает. – Флавия вновь потянулась к мясу.

– Послушай. – Вителлий придвинулся ближе. – Ты и вправду предпочитаешь республику тирании?

– Нет, разумеется, – с миной пай-девочки ответила Флавия. – Но почему бы не поболтать за столом? И не обсудить в порядке дружеской болтовни, чем так уж плоха власть сената?

– Интересный вопрос, Флавия. Очень и очень. Разумеется, плюсы и минусы есть везде. Я ничуть не сомневаюсь, что в сенате и впрямь немало светлых умов, однако позволю себе предположить, что, случись им опять взять бразды правления в свои руки, они тут же начнут заботиться не столько о благе Рима, сколько о собственной выгоде. Вспомни Далмацию, прошлый год. Бедный Клавдий едва удержался на троне. Кто знает, чем бы все кончилось, поддержи Скрибониана еще несколько легионов. Нам повезло, что агенты Нарцисса сумели подавить все в зародыше.

– Подавить в зародыше? – повторила раздумчиво Флавия. – Звучит так невинно, а это дюжины убитых людей. Я и сама потеряла нескольких хороших знакомых. Уверена, что и ты тоже. И они до сих пор охотятся за заговорщиками. Мы живем далеко не в самое безопасное время.

– Флавия, они сами навлекли на себя беду. Прежде чем участвовать в таких играх, нужно прикинуть ставки. Они поставили все. И проиграли, а Клавдий выиграл. Ты думаешь, обернись все иначе, они были бы к нему более милосердны?

– Нет, не думаю. – Она покривилась. – Полагаю, в этом ты прав.

– Правда, и шансов победить у них не было, – продолжил Вителлий. – Эти глупцы в силу своего старомодного идеализма вздумали взывать к патриотизму армейцев, вместо того чтобы обратиться к их кошелькам. Стоило Нарциссу появиться с золотом Клавдия, и все тут же кончилось.

– Складывается впечатление, – произнесла Флавия, пристально глядя трибуну в глаза, – что мораль этой истории такова: армия верна императору настолько, насколько богата его казна.

– Браво, Флавия! – рассмеялся Вителлий. – Прекрасно сказано! И, боюсь, в высшей степени справедливо. В конце концов все и впрямь сводится к тому, кто может предложить войскам больше денег. Знатность, мудрость и честность ничего больше не значат. Деньги – вот основа всего. Если они у тебя есть, мир вращается вокруг тебя, если нет, ты отринут.

– Что ж, тогда, – Флавия отпила глоток вина, – я надеюсь, наш император имеет достаточно средств, чтобы оставаться у власти. Ведь в противном случае, как ты сам говоришь, его отстранение от нее – всего лишь вопрос времени, необходимого армии на то, чтобы подыскать себе более состоятельного патрона.

– Да, – сказал Вителлий. – Всего лишь вопрос времени. Но довольно политики, поговорим о другом. Ты интересная собеседница, Флавия. Мне жаль, что до сегодняшнего вечера я не имел удовольствия в том убедиться.

– Мне тоже жаль. Но реалии армейского бытия таковы, что женам военачальников волей-неволей приходится жить очень замкнуто.

– А я уверен, – Вителлий подался вперед, – что ты достаточно умна, чтобы обойти эти ограничения… если захочешь.

– Возможно, да… если захочу.

– А это… возможно?

Флавия подняла глаза и увидела зов в его взгляде.

– Нет, – покачала она головой. – Я люблю Веспасиана. В нем больше стали, чем тебе кажется. Не стоит о том забывать.

Трибун, невозмутимо выслушав отповедь, приподнял свою чашу.

– За него, – произнес он негромко. – Хотя твой супруг вряд ли подозревает, насколько ему повезло.

Но Флавия уже вставала с кушетки, кому-то радостно улыбаясь. Вителлий поднял голову и тоже встал.

– А я все думала, когда же ты наконец приведешь ко мне этого бедного мальчика? – сказала Флавия мужу, потом рассмеялась и повернулась к Катону. – Ну, ты меня узнаешь?

Тот оторопело сглотнул:

– Госпожа Флавия?

– Наконец-то. А как поживает малыш Катон? Похоже, он теперь не такой уж малыш. Дай-ка я на тебя полюбуюсь!

– Флавия и этот молодой человек знакомы еще по Риму, – пояснил трибуну Веспасиан. – Старые связи не рвутся.

– Мир тесен, – в тон ему отозвался трибун. – Похоже, мы живем во времена удивительных совпадений.

– Похоже, Вителлий, и я не прочь это с тобой обсудить, а эту парочку мы, пожалуй, отпустим. Пусть пощебечут. Я уверен, что моей женушке не терпится вытянуть из нашего юного оптиона все римские сплетни, накопившиеся за несколько лет. Не правда ли, дорогая?

– Конечно. – Флавия томно кивнула и повела Катона к центру помоста.

– Госпожа Флавия! Чудеса, да и только. Я и понятия не имел, что ты здесь.

– Да и откуда бы тебе знать? – усмехнулась она. – Женщины тут чаще сидят по домам, чем куда-то выходят. А уж германская зима и подавно запирает всех нас на замок.

– А ты? Ты знала, что я здесь служу?

– Конечно, мой дорогой. Не так уж много Катонов прибывают сюда из Рима, да еще прямиком из дворца. Как только услышала, что к нам велением императора прислан какой-то «жердяй-книгочей», так сразу и поняла, о ком идет речь. Мне страшно хотелось немедленно с тобой повидаться, но Веспасиан сказал, что сперва тебе надо тут пообжиться и что покровительство жены легата вряд ли добавит тебе уважения в глазах других солдат.

– Это верно. – Катон поморщился. – Но я все равно очень рад.

– Я тоже рада, – сказала Флавия. – Однако давай присядем. – Она устроилась на кушетке мужа и приглашающе похлопала рукой по соседней.

Прежде чем сесть, Катон глянул по сторонам. Никто на них вроде бы не смотрел, пирушка шла своим чередом, и он вздохнул посвободней, решив, что сам факт его приглашения на прием дает ему право на некоторую раскованность в поведении.

– Ну, Катон, расскажи же мне о себе. Что привело тебя в этот кошмарный край? Как вообще это могло случиться? Трудно ведь ни с того ни с сего столь резко переменить свою жизнь!

Катон, ощущая некоторую неловкость, покосился на хмуро помалкивавшего Макрона и осторожно сказал:

– Так уж сложились мои обстоятельства, госпожа. Но, полагаю, армия мне лишь на пользу.

Флавия подняла брови:

– Я вижу, ты и впрямь стал другим.

– Лишь в чем-то, моя госпожа. Позволь мне представить тебе моего командира. – Катон указал на Макрона и учтиво привстал.

– Госпожа Флавия. – Макрон хмуро кивнул и тыльной стороной ладони отер жир со своих губ. – Люций Корнелий Макрон, командир шестой центурии четвертой когорты, – отрапортовал он автоматически.

– Приятно познакомиться, центурион. Я полагаю, именно ты присматриваешь за моим другом?

– Хм. Не более и не менее, чем за любым другим из моих подчиненных, – обиженно отозвался Макрон. – Да и в любом случае этот паренек доказал, что вполне может позаботиться о себе сам.

– Нечто в этом роде я слышала и от мужа. Ну что ж, Катон, а теперь ты просто обязан рассказать мне о том, что делается во дворце.

Катон заговорил, но его тут же перебили вопросом, потом вопросы посыпались один за другим. Некоторое время Макрон пытался вникнуть в суть того, что он слышал, потом пожал плечами и с меланхолическим видом вновь принялся за еду. Флавия же не успокоилась, пока не выжала из Катона все дворцовые новости, слухи и сплетни.

– Тот же котел скандалов, наветов, интриг, – заключила она. – Но при всем том я жутко скучаю по Риму.

– Так почему же ты не осталась там, госпожа? Жены многих легатов, что служат в провинции, живут в столице. Это в порядке вещей, никто их не осуждает.

– Я знаю, малыш. Но после истории со Скрибонианом Рим стал не самым приятным местом для жизни. Слишком многие его жители занялись изобличением заговорщиков, как подлинных, так и мнимых. Дело дошло до того, что приходилось без конца переделывать списки приглашенных на прием или пир. Только соберешься позвать к себе человека, глядь, он уже арестован, а то и казнен. Это, мой милый, огромное неудобство.

Катон понимающе хмыкнул:

– К тому времени, когда я покинул дворец, число казненных перевалило за сотню.

– Нарцисс, похоже, без дела там не сидит?

– Нет, госпожа, не сидит. Теперь он стал совсем важной персоной, ведь император поручил ему возглавлять имперский штаб.

– И что… его это изменило?

– Нет, моя госпожа. Он остался таким же, как был. Изменились те, что его окружают. Болтуны сделались молчунами, молчуны обрели красноречие, превратившись в льстецов.

– А внешне… он выглядит так же? – спросила Флавия, опуская глаза и рассеянно теребя ткань пиршественной туники.

– Пожалуй… так же, – ответил с запинкой Катон. – Разве что на висках прибавилось седины.

– Понятно… понятно. И, я полагаю, наш с тобой общий секрет по-прежнему остается секретом? – понизив голос, спросила она.

Катон посмотрел ей в глаза:

– О да, госпожа, безусловно. Я дал тебе слово и буду держать его, пока жив.

– Благодарю, мой Катон.

В беседе возникла неловкая пауза. И Флавия, и Катон вернулись мыслями в памятную для них ночь. Над Римом бушевала гроза, и маленький мальчик, ища укрытия, заскочил в комнату, где, освещаемые всполохами сверкавших за окнами молний, двое любовников предавались неистовой страсти. Позднее, когда мужчина ушел, женщина обнаружила трясущегося в углу малыша и, схватив его за плечи, взяла с него страшную клятву молчать обо всем, что он видел. Но вид насмерть перепуганного ребенка так растрогал ее, что она, позабыв о собственных страхах, обласкала его, в результате чего мальчуган обрел покровительницу, а знатная дама – восторженного пажа.

– Скажи, Катон, – прервала молчание Флавия, решив сменить опасную тему, – чего тебе здесь более всего не хватает? По чему ты скучаешь?

– По книгам, – не колеблясь ответил Катон. – Самое лучшее чтиво, какое здесь можно раздобыть, – это армейский устав. А перед отъездом из Рима я начал читать Тита Ливия. Увы, теперь одни боги ведают, когда мне выпадет случай вернуться к нему.

– Тит Ливий! История! – воскликнула Флавия. – Не понимаю, что тебе в ней? Я полагала, что молодежь должна тянуться к чему-то другому. К поэзии, например, к таким прекрасным поэтам, как Лукреций, Овидий, Катулл.

– Овидия трудновато найти, госпожа, – возразил ей Катон. – И в любом случае мои вкусы несколько консервативны. По-настоящему меня волнует лишь эпика.

– Вергилий? Да? – поморщилась Флавия. – Но он очень напыщенный. В его стихах напрочь отсутствует чувство.

– Зато он изящен, а то, что в нем считают напыщенным, я назвал бы возвышенным. Вергилий не разменивается на преходящее, он мыслит о вечном. Вот почему его читают и будут читать даже тогда, когда все забудут о броских, но поверхностных виршах остальных нынешних стихоплетов. Истинные ценители высокого и прекрасного всегда найдут, что в нем почерпнуть.

– О Катон, я восхищена твоей речью в защиту занудства, – засмеялась Флавия. – Оно, значит, ты полагаешь, пребудет всегда? Я только не поняла, каких ценителей ты имеешь в виду? Твоих теперешних сотоварищей? А?

– О нет! – Катон рассмеялся в ответ. – В мыслях солдат литературные изыски занимают отнюдь не первое место.

– Эй малый, передай-ка мне заливное, – бесцеремонно вмешался в беседу задетый их смехом Макрон.