355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Саймон Скэрроу » Орел нападает » Текст книги (страница 7)
Орел нападает
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 17:08

Текст книги "Орел нападает"


Автор книги: Саймон Скэрроу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В убывающем вечернем свете тускло обрисовывался силуэт центуриона Гортензия, склонившегося над колодцем. Макрон и все остальные предпочитали держаться поодаль от незримо роящихся в воздухе духов. Диомед сидел один, прислонившись спиной к почерневшей стене разрушенного строения и уронив голову на руки.

– Грек у нас что-то совсем никакой, – промолвил Фигул.

Катон с Макроном переглянулись. В глазах обоих опять всплыла груда искалеченных, изрубленных тел, почти доверху заполнявших колодец. С учетом густой заселенности городка туда, видимо, были сброшены сотни людей и, что уж совсем поражало, животных. Налетчики не пощадили не только женщин с детьми, но и собак и овец, ясно давая понять британскому миру, какая страшная участь ждет тех, кто примет сторону Рима. Молодой оптион никак не мог отойти от шока. Перед его внутренним взором все еще стояло искаженное личико совсем маленького светловолосого мальчика, почти младенца, валявшегося на вершине кровавой горы. В голубых глазенках застыл смертельный ужас, в открытом ротике поблескивали крохотные белые зубки, на домотканой, пробитой ударом копья рубашонке темнели пятна засохшей крови. Увидев это, Катон отпрянул от превращенного в могильник колодца, сложился вдвое, и его вырвало желчью.

Теперь, получасом позже, юноша ощущал холод, усталость и ту глубокую душевную муку, какая обычно охватывает людей, впервые столкнувшихся с крайними проявлениями жестокости жизни. Однако Катон уже второй год служил под сенью орлов, находясь в постоянном соседстве с насильственной смертью. И эта суровая служба закалила его в большей степени, нежели можно было помыслить, но все же кровавая бойня, учиненная друидами Темной Луны, ввергла его в пучины отчаяния. А следом за этим чувством пришли и другие. В нем медленно поднималась, ища выхода, дикая ярость, а душу жгло страстное желание отомстить бешеным в своей кровожадности дикарям за их непомерные злодеяния.

Личико мальчика снова мелькнуло в его мозгу, и рука юноши, лежавшая на рукояти меча, непроизвольно сжалась. Те же друиды удерживали сейчас римскую семью и, несомненно, собирались подвергнуть ее не менее жуткой расправе.

Макрон заметил это движение. В какой-то момент он чуть было даже не положил по-отечески руку на плечо своего оптиона, чтобы ободрить и успокоить его. Центурион уже привык к юноше как к некоей своей неотъемлемой части и порой забывал, что тот пока слишком молод для отстраненного восприятия некоторых неприглядных сторон нелегкой воинской жизни. По чести говоря, еще год назад вообще трудно было поверить, что долговязый неженка книжник, явившийся вместе с другими зелеными новобранцами в Германию наводить на тамошних варваров страх, продержится в армии хотя бы с неделю, а вот, поди ж ты, сейчас это совершенно другой человек. Какой-никакой, но он все-таки командир, побывавший в боях, отмеченный шрамами и, вон, гляди, наградой за доблесть, плюс к тому паренек не только отважен, но и неглуп. Такой может пойти далеко, если, конечно, превратности службы не сведут его раньше в могилу. Правда, воспитание у него подгуляло: дурачок рос во дворце. Он и по сей день склонен к своему книгочейству, но вот чего Макрон и вовсе уж не мог понять – к какому-то болезненному самоедству. Вечно что-то обдумывает, переживает по пустякам, опутывает себя клубком каких-то заумных соображений. Нет, думать вредно, тут не о чем говорить.

Макрон пожал плечами. А ведь стоит юнцу стать маленько попроще, мигом бы упростилась и вся его жизнь. Сам Макрон не считает нужным копаться в себе. Это лишь путает человека, мешает ему делать дело. Столь бессмысленное занятие лучше оставить на долю бездельников, расплодившихся в Риме. И чем скорее Катон это уразумеет, тем будет лучше для него самого.

Фигул все поглядывал в сторону Диомеда, чье поведение, видимо, возмущало его. Ну можно ли так бесстыдно выставлять напоказ свои чувства?

– Ох, уж эти мне греки! Готовы из всего сделать драму. Слишком много трагедий идет в их театрах. А комедий практически нет, вот в чем закавыка.

– Этот человек лишился семьи, – тихо произнес Макрон. – Так что, будь добр, заткнись, пока тебя не заткнули.

– Слушаюсь, командир.

Фигул выждал с минуту, а потом с независимым видом потопал в другой конец площади. Может, там сыщется, с кем поболтать. Пока центурия ожидает приказов, надо же чем-то заняться.

Решив, что увиденного достаточно, Гортензий деловито направился к Макрону.

– Кровавое дело.

– Так и есть, командир.

– Пожалуй, правильней всего будет засыпать и заровнять эту яму. Вместе с телами. У нас все равно нет времени похоронить их, как положено. Да и не знаю я, как это положено по местным обрядам.

– Можно спросить Диомеда, – предложил Макрон. – Он наверняка знает.

Они оба повернулись и посмотрели на грека. Тот, подняв голову, не сводил глаз с колодца. Черты лица его были искажены, губы дрожали.

– По-моему, сейчас не стоит, – решил Гортензий. – По крайней мере, лучше повременить. Я присмотрю за ним, а ты займись ямой.

Макрон кивнул, но тут ему в голову пришла еще одна мысль.

– А что делать с грудой добра, найденного моим оптионом?

– А что тут делать?

Катон с удивлением поднял глаза на старшего офицера, даже не давшего себе труда призадуматься, что может значить такая находка. Но прежде чем он успел выразить свое изумление вслух, Макрон опять подал голос.

– Оптион утверждает, что налетчики непременно вернутся сюда за добычей.

– Утверждает?

Гортензий сердито воззрился на сопляка, осмелившегося вообразить, что он может проникать своим скудным умишком в самые сокровенные планы врага.

– Иначе, командир, какой им смысл прятать награбленное в одном месте?

– Кто знает? Может быть, это своего рода приношение здешним богам?

– Я так не думаю, – спокойно ответил Катон.

Гортензий нахмурился.

– Если тебе есть что сказать, то говори ясней, оптион, – резко заявил он.

– Слушаюсь, командир.

Катон вытянул руки по швам и задрал подбородок.

– Это всего лишь предположение, командир. Но, на мой взгляд, грабители оставили здесь добычу, чтобы не отягощать себя в рейде. Ведь ничто не мешает им забрать ее на обратном пути. Вот и все, командир. Остается добавить, что их появления следует ждать в любой миг.

– В любой миг? – насмешливо повторил Гортензий. – Что-то я в том сомневаюсь. Ежели котелки их вождей хотя бы чуточку варят, они давно уже благополучно убрались туда, откуда пришли.

– Командир, все бывает, может, малый и прав, – заметил Макрон. – В любом случае поставить дозорных на какую-нибудь высотку, думаю, не помешает.

– Макрон, я не вчера родился. Об этом уже позаботились. Подступы к поселению патрулируют верховые. Если кто-то объявится, его заметят задолго до того, как он к нам подберется. Правда, я лично никаких визитеров не жду.

Не успел он договорить, как в сумерках послышался стук копыт. Римляне обернулись, и в следующее мгновение на площадь галопом вылетел всадник. Он резко осадил коня, спешился и огляделся.

– Где старший центурион?

– Здесь я. Докладывай!

Разведчик подбежал, отдал честь и перевел дух.

– Командир, там какие-то люди. В двух милях отсюда. Они приближаются.

– Откуда?

Патрульный повернулся и указал на впадину между двумя холмами, куда уводила петлявшая вдоль побережья тропа.

– Сколько их?

– Две сотни, может быть, больше.

– Ладно. Что предпринял твой декурион?

– Отвел отряд за деревья. Двое спешились и следят за колонной.

– Хорошо.

Гортензий удовлетворенно кивнул и отпустил кавалериста.

– Езжай обратно. Скажи декуриону, чтобы оставался в укрытии. Чуть позже я пришлю к нему вестового.

Разведчик побежал к своей лошади. Гортензий, осклабившись, повернулся к Макрону с Катоном.

– Что ж, молодой оптион. Возможно, выйдет по-твоему. И если оно действительно так, этим друидам и их приспешникам предстоит здорово удивиться.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– А вот для разнообразия и снежок, – проворчал Катон, покосившись на ночное небо.

Холодный ветер принес наконец с моря массы порхающих белых хлопьев, которые дружно посыпались на легионеров Четвертой когорты, затаившихся среди руин разоренного городка. Пожар уничтожил весь снежный покров, а несколько ясных дней подсушили раскисшую землю, но теперь зима опять брала свое, понемногу отбеливая округу, а заодно щиты и плащи зябко ежившихся солдат.

– Вряд ли это надолго, командир, – прошептал Фигул. – Взгляни-ка.

Он указал на быстро светлеющий край темной тучи, из-за которой вынырнул полумесяц, а за ним стайка игриво мерцающих звезд.

Время, казалось, остановилось, что дополнительно взвинчивало людей, подстерегавших варваров, возвращавшихся из набега. Шестая центурия рассредоточилась вокруг главной площади Новиомага. Заняв позицию за каменной полуразрушенной стеной, Катон не мог видеть всех своих солдат, но он физически ощущал их присутствие, их живое тепло, а вот от колодца тянуло лишь смертью. Образ убитого мальчика опять встал перед ним, и жажда отомстить дикарям за эту загубленную невинную жизнь вспыхнула в нем с новой силой.

– Да где же эти долбаные подонки? – пробормотал он и прикусил язык, сердясь на себя за допущенную оплошность.

Все его люди, кроме разве что Фигула, хранили каменное молчание, повинуясь приказу. В большинстве своем это были закаленные ветераны, взятые во Второй легион прошлой осенью после тяжелых потерь. Веспасиану тогда посчастливилось отобрать их из первой волны пополнения, прибывшего с континента.

– Я схожу посмотрю, командир? – встрепенулся Фигул.

– Стой, – шикнул Катон. – Сиди, мать твою, смирно. Ни звука больше.

– Есть, командир. Прошу прощения, командир.

Нет, вот ведь олух! Катон сокрушенно покачал головой. Дай ему волю, и он, на хрен, загубит весь разработанный Гортензием план.

А план, кстати, довольно неплох. Старик даром что туповат, но в стратегии смыслит. Двум центуриям он велел затаиться в развалинах, а остальные четыре распределил по траншеям за стенами городка, чтобы в нужный момент замкнуть кольцо вокруг варваров, угодивших в ловушку. Конница укрылась в ближнем лесу с приказом прятаться там до сигнала.

Предполагается, что верховые будут преследовать и рубить тех врагов, которым удастся вырваться из кольца, хотя Катон, например, намеревался приложить все усилия, чтобы таких ловкачей среди бриттов не оказалось.

Обугленные руины уже заносило снежком, и его первозданная белизна внезапно напомнила юноше о Лавинии. От нее тоже всегда веяло искрящейся, праздничной свежестью, особенно в дни их первых встреч. Правда, через мгновение этот образ сменила ужасная картина жуткой гибели девушки. Катон поспешил прогнать это видение, а чтобы оно не вернулось, решил срочно занять свои мысли чем-то другим. Чем угодно. Он весьма удивился, вдруг осознав, что думает о Боадике. О ее живости, прямоте и раскованности, о манере смотреть, насмешливо изогнув одну бровь. Эту плутовку не портила даже горячность. Оптион улыбнулся. На душе его вроде бы стало теплей.

– Командир, – свистящим шепотом произнес Фигул, привставая.

Остальные легионеры возмущенно воззрились на новобранца.

– Что?! – Катон ошарашенно завертел головой. – Я ведь велел тебе держать язык за зубами.

– Там что-то происходит!

Фигул ткнул пальцем в ночь.

– Заткнись! – прорычал Катон сквозь зубы и для вящей убедительности погрозил олуху кулаком. – Сядь!

Фигул послушно присел на корточки, а Катон с величайшей осторожностью высунулся из-за укрытия и напряг зрение, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в ночном мраке. Заунывный стон ветра в руинах и снегопад гасили все сторонние звуки, и потому юноша увидел врага раньше, чем о его приближении сообщил ему слух.

Темные очертания дальних развалин заколебались, между ними появилась какая-то тень. Всадник. На краю площади тень остановилась и замерла, словно принюхиваясь. Наконец конь заржал и взрыл снег копытом. Прищелкнув языком, бритт направил животное дальше, к колодцу. Темная фигура медленно двигалась сквозь снежную круговерть, и у Катона создалось ощущение, что всадник видит его. Катон пригнулся, но продолжал наблюдать за всадником. Варвар доехал до колодца и остановился, похоже намереваясь заглянуть в черное жерло. Рука Катона судорожно стиснула рукоять меча, но он сумел справиться с почти непреодолимым желанием выхватить клинок из ножен и заставил себя ослабить хватку. Легионеры вокруг него были так же напряжены. Любое неосторожное действие командира могло быть расценено ими как знак ринуться в бой. Между тем следовало дождаться сигнала трубы. Гортензий, устроивший наблюдательный пункт на вершине расположенного по соседству с Новиомагом кургана, велит горнисту протрубить лишь тогда, когда все варвары въедут в селение, до того же момента ни один римлянин не имел права сдвинуться с места.

Все о том знали, однако Катон еще раз обернулся к солдатам и жестом, без слов, велел тем сидеть, как сидят. Они и сидели, но позы их явственно говорили, насколько обрыдло им терпеливое ожидание. Напряженность росла.

Бритт, по-прежнему не слезая с коня, небрежно наклонился над колодцем, отхаркнул мокроту и сплюнул. Катон стиснул зубы. Холодная ненависть, переполнявшая все его существо, мгновенно преобразовалась в жгучую ярость. Кровь в жилах юноши закипела, но он подавил и этот порыв, сжав кулаки до боли в ладонях, причиненной впившимися в них ногтями. Дуротриг, видимо, удовлетворился осмотром и, решив, что опасности нигде нет, развернул коня и рысцой поскакал через площадь к воротам. Катон обернулся к легионерам.

– Сигнал вот-вот прозвучит, – сказал он негромко. – Как только разведчик доложит своим, что все тут спокойно, друиды и дуротриги войдут в городок. Им надо, во-первых, забрать награбленное, а во-вторых, провести где-то ночь. Варвары тоже люди и нуждаются в отдыхе. Усталость притупит их бдительность.

Катон обнажил свой меч.

– Помните, парни…

Ветераны переглянулись. Дожили, их называет парнями какой-то сопляк. Но дисциплина, въевшаяся в плоть служак, погасила волну недовольства. Катон досадливо хмыкнул и резко втянул в себя воздух.

– Помните, действовать надо стремительно, но с умом. Нам вроде надо бы захватить пару пленных, но ради этого зря не рискуйте. Вам ведь известно, как любит центурион наш писать похоронки. Тот, кто позволит себя укокошить, будет иметь дело с ним.

Эти слова возымели эффект: люди заулыбались, и нервная напряженность ослабла.

– Итак, слушай мою команду. Встать. Изготовиться к бою!

В косых снежных промельках замаячили темные силуэты. Люди поднимались на ноги и замирали, настороженно вслушиваясь в завывания ветра, которые порой так усиливались, что вполне могли заглушить желанный сигнал. Однако труба все молчала, зато на площадь уже вступил первый бритт. За ним появился второй, потом третий, четвертый. Уставшие после дневной тряски в седлах дикари спешились и вели коней в поводу. Они один за одним выныривали из темноты и скапливались у колодца. Их прямо на глазах становилось все больше, а дикари шли и шли. Кони грызли удила, били копытами, и этот шум, мешавшийся с добродушным гомоном разрастающейся толпы, казался невероятно громким после безмолвия, еще с минуту назад безраздельно царившего в разоренном городе. Катон нервничал. Он боялся, что пение горна и впрямь не пробьется сквозь звуковую завесу, к тому же для снедающего его беспокойства имелся и более веский резон. Если Гортензий промедлит с ударом, дикарей тут накопится столько, что Шестая центурия по сравнению с ними окажется в меньшинстве и ей придется нелегко.

Тут над шевелящейся людской массой пронеслись отрывистые гортанные фразы. Какой-то не соизволивший спешиться всадник грудью коня проложил себе путь в центр толпы и принялся хриплым голосом отдавать приказания. Бритты мигом умолкли, превратившись из улыбчивых беззаботных любителей посудачить в суровых, готовых к повиновению воинов. Кто-то из них спешно занялся лошадьми, остальные образовали подобие строя. К крайней досаде молодого Катона, самый удобный момент для атаки мог вот-вот кануть в небытие. Если Гортензий немедленно не спохватится и не велит трубачу дунуть в долбаный горн, долбаный враг соберется настолько, что будет в состоянии изрядно охладить пыл подстерегающих его римлян.

Проклиная задержку, Катон не сразу заметил, что прямо к нему шагает какой-то дикарь, на ходу раздвигающий полы своего темного одеяния. Юноша быстро пригнулся, с тревогой поглядывая на излом каменной кладки, смутно темневший над его головой. Бритт приблизился, встал совсем рядом, и слуха оптиона достиг звук бьющей в стену струи. Щедро оросив развалины, варвар испустил блаженный вздох. Кто-то окликнул его, и дикарь, рассмеявшись, повернулся, чтобы ответить на шутку, но при этом задел верхний край полуразрушенной кладки локтем, сбив с нее пару камней. Самый большой из них нависал над Катоном и, падая, стукнулся о его шлем.

Послышался глухой металлический звук. Катон даже не пробовал увернуться. Он инстинктивно присел еще ниже, и камень, отскочив, упал в снег. Над стеной показалась голова бритта, чье внимание привлек странный звук. Юноша затаил дыхание, надеясь, что тот в темноте ничего не увидит, однако воин-дуротриг шумно втянул в себя воздух, и его крик, обращенный к товарищам, расколол ночь, заглушая все прочие звуки. Засада была раскрыта.

– Вперед, ребята! – взревел Катон. – В атаку! Круши их!

Вскочив на ноги, он вонзил свой короткий меч в едва различимое во тьме лицо бритта. Тут же в плечо его вошла боль отдачи, а в уши – пронзительный вопль.

– Копья готовь! – прозвучал где-то неподалеку громовой голос Макрона. – Все разом!

Из окружавших дуротригов руин выступили темные фигуры легионеров.

– Бросай! – рявкнул Макрон, и солдаты с натужным хеканьем метнули свои остро отточенные копья в плотную вражескую массу.

Целиться не было необходимости. На таком расстоянии и при такой людской скученности каждое острие нашло жертву.

В следующий миг ночь огласилась воплями, стонами и диким ржанием лошадей, тоже попавших под смертоносный град копий. Люди Катона перескочили через завал и, обнажив мечи, приготовились к рукопашному бою.

– Держитесь вместе! Не давайте себя растащить! – крикнул Катон, беспокоясь о том, как бы в такой суматохе и темноте бойцы не принялись крушить своих вместо бриттов.

Он не сомневался, что слова его будут приняты к сведению. Годы муштры и боевой практики выковывали из римлян солдат, управляемых в любых обстоятельствах. Правда, римская тактика не очень-то жаловала ночные сражения, но в данном случае представлялась редкостная возможность захватить врага врасплох. Против этого искушения не смог устоять даже Гортензий, центурион старого склада, самый консервативный из всех известных Катону служак.

– Сомкнуть ряды! – выкрикнул Макрон. И этот приказ был повторен всеми командирами отделений.

Атаковавшие бриттов со всех сторон разрозненные группы легионеров стали сближаться, образуя кольцо. Римляне надвигались, сплотив щиты и разя колющими ударами коротких мечей всех врагов подряд. Порыв ветра бросил в лицо Катона рой снежных хлопьев, на миг ослепив его, и этого мига хватило, чтобы перед ним выросла чья-то огромная тень. Чужие пальцы вцепились в край щита прямо под носом оторопевшего оптиона, затем последовал резкий рывок. Катон инстинктивно выбросил руку со щитом вперед, вложив в этот толчок весь свой вес. Бритт продолжал цепляться за щит, в результате чего нижний угол того развернулся. Удар пришелся варвару между ног. Он со стоном выпустил щит и начал складываться вдвое. Катон, ускоряя этот процесс, пару раз саданул его рукоятью меча по затылку.

Переступив через обмякшее тело, молодой оптион огляделся по сторонам, желая убедиться, что солдаты все еще рядом. Легионеры, укрываясь за темными прямоугольниками щитов, стеной напирали на плотную массу бриттов. Те бились отчаянно, однако в неимоверной скученности и толчее им мешали как следует развернуться тела раненых и убитых товарищей. Высоченные копья варваров бестолково мотались над их головами. От длинных тяжелых мечей тоже не было проку. Немногие, кому удавалось протиснуться сквозь толпу, пытались прорвать кольцо римских щитов, но находили лишь гибель. Легионеры действовали с холодной, беспощадной слаженностью, неуклонно продвигаясь вперед и круша на своем пути все и вся.

И тут над постепенно наполнившей ночь какофонией боя, состоявшей из брани, воплей, ржания, лязга и грохота, запоздало пропел медный горн. Гортензий наконец подал сигнал к общей атаке. Чтобы хоть как-то использовать то, что осталось от элемента внезапности, старый воитель бросил своих людей на хвост варварской, втягивавшейся в поселок колонны. Заслышав грянувший отовсюду боевой клич, колонна остановилась. Дикари слишком опешили, чтобы хоть что-либо предпринять. Четыре центурии выскочили из траншей и по ровному белому снегу устремились в атаку. Прежде чем предводители дуротригов успели опомниться и организовать оборону, их воинов уже разили мечи.

Горн воодушевил Шестую центурию, и она с усиленной энергией продолжила истребление попавшего в западню неприятеля. Возле колодца уже шла настоящая бойня. Катон по самую рукоять всадил клинок в грудь очередного врага. Чтобы высвободить меч, ему пришлось наступить сапогом на упавшее тело. Юноша с надсадным хрипом дернул меч на себя и, подняв глаза, едва успел податься назад, чтобы не угодить под копыта безумно ржавшего жеребца, перепуганного людскими криками и звоном оружия. Всаднику приходилось трудно: он одновременно пытался усмирить обезумевшее животное, орудовал мечом и скликал своих воинов, очевидно намереваясь с их помощью пробить брешь в рядах римлян. Вперив взгляд в Катона, бритт замахнулся тяжелым клинком. Оптион вскинул щит и упал на колено.

Мощный удар развалил бы и дерево, и металл сверху донизу, но длинное лезвие не смогло разрубить утолщения в центре щита. Клинок застрял в нем, и когда всадник потянул меч на себя, вместе с ним дернулся и Катон, крепко державшийся за ремни, прикрученные к внутренним скобам. Со злобным рычанием воин попробовал лягнуть Катона каблуком и едва не сбил с его головы шлем. Катон, невзирая на звон в ушах, ткнул своим коротким мечом врага в ногу.

Бритт взвыл от ярости и вздыбил коня, чтобы растоптать дерзкого чужеземца. Катон, и дома-то не питавший особой любви к лошадям, а в армии, как любой пехотинец, старавшийся обходить их, лишь чудом сумел увернуться от смертоносных копыт, однако сзади напирали легионеры, и пути к отступлению у него не было. Он рванулся всем телом и повис на крепежных ремнях: раздался треск, римский щит и меч бритта разъединились. Всадник резко натянул поводья, конь опять вскинул копыта, и оптион, прикрываясь наполовину разрубленным щитом, метнулся под лошадиное брюхо, в которое и вонзил свой клинок.

Конь дико заржал, вздыбился и упал, подмяв своего седока. Выбраться из-под смертельно раненного животного бритт не успел: подскочивший легионер прикончил его точным ударом в горло.

– Фигул! Займись также и лошадью! – велел лежащий на лопатках Катон, с опаской глядя на бешено молотившие воздух копыта.

Молодой солдат метнулся к конской морде и быстрым взмахом меча вскрыл артерию. Катон стремительно вскочил на ноги и завертел головой в поисках новых врагов, но таковых не нашлось. Почти все бритты были мертвы, а несколько стонущих раненых не представляли угрозы, тем более что ими уже занимались те, кому не терпелось положить конец их мучениям. Немногие ускользнувшие дикари петляли среди развалин, спасаясь от беспощадных клинков.

Легионеры, сами потрясенные стремительностью своих действий, еще не отошли от напряжения схватки и озирались, готовые опять ринуться в бой.

– Шестая центурия! Стройся!

Катон увидел шагающую по усеянной трупами площади приземистую фигуру.

– Давайте, ребята! Тут вам не долбаные учения, поживей!

Хорошо вымуштрованные солдаты стряхнули растерянность и потянулись к своему командиру, образовав на снегу темный прямоугольник. Первым делом Макрон оценил их численность и, убедившись, что центурия не понесла невозвратных потерь, удовлетворенно кивнул. Атака была столь внезапной, что бритты успели ранить лишь некоторых из нападавших, причем не так тяжело, чтобы те не могли стоять на ногах.

Когда Катон занял свое место перед первой шеренгой, центурион кивнул ему и спросил:

– Все в порядке, оптион?

Катон, тяжело дыша, кивнул в ответ.

– Тогда пошли к воротам, ребята! – крикнул Макрон. Он похлопал Фигула по плечу. – И не жалейте лошадок!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю