Текст книги "Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России"
Автор книги: Саймон Рабинович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Введение
ЕВРЕЙСКИЕ ПРАВА, НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРАВА. НАЦИОНАЛИЗМ И АВТОНОМИЯ В ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ И РЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ
Но есть еще одно, более трудное испытание национальной зрелости – это когда нация лишается не только политической независимости, но и своей территории, когда она шквалом истории оторвана от своей физической почвы, рассеяна по чужим странам и постепенно утрачивает даже единство языка. Если при таком разрыве внешних национальных связей народ все-таки, в течение многих веков, существует и творит самобытно, проявляя упорное стремление к дальнейшему автономному развитию, – такой народ достиг наивысшей степени культурно-исторической индивидуализации и, при условии дальнейшего напряжения национальной воли, может считаться неистребимым.
На разноцветном плакате к выборам на Всероссийский еврейский съезд в 1917 году Идише Фолкспартей (Еврейская народная партия, идиш) призывает жителей местечка поддержать ее список. Плакат показывает местечко в упадке: сломан забор, покосились ветхие домишки. Среди собравшихся у предвыборного списка изображены бородатые старики, женщины с покрытыми головами – и тут же чисто выбритые мужчины, один из них с газетой под мышкой (см. ил. 8): партия, провозгласившая себя народной, старалась привлечь максимально широкие слои российского еврейства. В отличие от еврейских социалистических партий она не призывала отказаться от традиционного религиозного и экономического уклада, в отличие от сионистов не предлагала отказаться от возможности жить в Европе. Эта партия отводила определенные роли всем трем языкам, которыми пользовались российские евреи: ивриту, идишу и русскому. Она стремилась демократизировать самоуправление в еврейской общине и создать для российских евреев новые национально-культурные и государственные институты. А главное, фолкисты (как они сами себя называли) верили, что чаяния евреев могут осуществиться в форме национальной автономии в России и в целом в Восточной Европе.
При всех претензиях на народность и на право представлять интересы всего российского еврейства Фолкспартей лишь в слабой степени проникла в жизнь местечек вроде того, что изображено на плакате. На самом деле жизнь евреев Восточной Европы к тому времени уже довольно сильно отличалась от изображенной на плакате; причинами тому были масштабные миграции внутри страны, эмиграция, урбанизация, депортация и беженство во время Первой мировой войны. Тем не менее руководство Фолкспартей сумело оказать существенное идеологическое и организационное влияние на развитие политической жизни российских евреев. Основная идея этой партии – внетерриториальная автономия, или автономизм, – стала главной политической целью российских евреев еще до того, как в годы Первой русской революции (1905–1907) была создана сама эта партия. Автономизм занял прочное место в еврейской политической мысли в России задолго до 1917 года. Стремление к автономии сделалось единственным позитивным политическим лозунгом, охватывавшим весь идеологический спектр; это стало очевидным, когда после отречения царя все еврейские партии и политические группировки приняли участие в организации Всероссийского еврейского съезда и в создании на местах самоуправляемых общин, требуя при этом законодательных гарантий независимой культурной и национальной жизни.
Концепция автономизма, согласно которой евреям Российской империи следовало добиваться не только гражданского равноправия, но и коллективных национальных прав, была сформулирована историком и публицистом Семеном Дубновым (1860–1941) в конце XIX века. По определению самого Дубнова (не страдавшего ложной скромностью), «автономизм – название, данное Семеном Дубновым в 1901 году практической программе национально-еврейской политики в галуте [изгнании, др.-евр., то есть в диаспоре], каковая программа сложилась благодаря его отстаиванию национальной идеологии»22
Dubnov S. Autonomismus // Jüdisches Lexikon. Berlin, 1927. Vol. 1. P. 615.
[Закрыть]. «Письма о старом и новом еврействе» Дубнова (ряд эссе, опубликованных с 1897 по 1906 год) выстраивают политическую философию национализма диаспоры, сосредоточенного на требовании местного и национального самоуправления. Эта концепция проистекает из многовековой истории самоуправления в еврейских общинах Восточной Европы33
Все письма Дубнова сначала публиковались в «Восходе» (в 1897–1906 гг.), за исключением пятого, которое вышло в «Будущности». В 1906 г. Дубнов отредактировал эти письма, и вместе c эссе «О задачах „Volkspartei“» они были опубликованы в 1907 г. под названием «Письма о старом и новом еврействе» (1897–1907). Главным образом я использую это издание 1907 г. В 1937 г. этот сборник (за вычетом трех писем) был издан на иврите при участии Дубнова и с учетом его обильной правки (Михтавим ‘аль ха-яхадут ха-ешана ве ха-хадаша / Пер. А. Левинзона. Тель-Авив, 1937). Английское издание писем, существенно отредактированное и опирающееся преимущественно на ивритское издание, с добавлением ряда других важных работ Дубнова, озаглавлено «Nationalism and History: Essays on Old and New Judaism» (Еd. K.S. Pinson. Philadelphia, 1958; reprinted: New York, 1970). Единственным полным переводом «Писем о старом и новом еврействе» на западные языки остается издание: Doubnov S. Lettres sur le judaïsm ancien et nouveau / Тrans. and ed. R. Poznanski. Paris, 1989. Аннотированный перевод второго письма Дубнова приводится под названием «Jews as a Spiritual (Cultural-Historical) Nation Among Political Nations» в кн.: Jews and Diaspora Nationalism: Writings on Jewish Peoplehood in Europe and the United States / Еd. S. Rabinovitch. Waltham, Mass., 2012. P. 25–44.
[Закрыть]. В сущности, Дубнов применял требования территориальной автономии, которые выдвигали другие национальные меньшинства Российской империи, к ситуации не имеющих собственной территории евреев: он настаивал на автономии в сфере образования, культуры и социального обеспечения общины и стремился к восстановлению самоуправления. При этом он призывал российских евреев отвергнуть «западную» модель эмансипации, следуя которой евреи отказывались от коллективных прав в обмен на индивидуальные гражданские права. В ключевом эссе «Автономизм» (1901) Дубнов провозглашал: «Новая эпоха должна сочетать гражданско-политическое равноправие евреев с той долей общественно-культурной автономии, какою пользуются другие нации, находящиеся в сходных с ними исторических условиях. Евреи должны добиваться одновременно гражданского, политического и национального равноправия, не жертвуя одним ради другого, как это было раньше»44
Дубнов С.М. Письмо четвертое: автономизм как основа национальной программы // Дубнов. Письма. С. 82. Курсив в оригинале.
[Закрыть]. В годы, последовавшие за публикацией этого эссе, еврейский политический дискурс определенно сместился в сторону национальных прав и самоуправления и в нем вышли на первый план темы, заданные политическими сочинениями Дубнова. Хотя Дубнов считал правильным применять термин «автономизм» исключительно к своей собственной «практической программе», многие политические группы создавали программы, которые также можно назвать автономистскими, но внутри социалистической, сионистской или даже либерально-интеграционной платформы. При этом они разделяли позицию Дубнова: «…фундаментальным признаком [автономизма] является признание, что евреи существуют как нация, рассеянная среди других наций»55
Dubnov. Autonomismus. P. 615–616.
[Закрыть].
Как и другие, в том числе нееврейские, националисты, Дубнов подкреплял политические требования историческими аргументами, находя в судьбе евреев параллели с судьбами других народов. Однако настойчивость, с какой он отстаивал свои идеи, проистекала из убеждения, что для евреев России тот исторический момент, когда появляется возможность эмансипации, подобен отвесному обрыву над морем ассимиляции, в которое уже успели броситься еврейские общины других стран, отрекшиеся от собственной национальной идентичности. Приверженцы автономизма стремились усилить российское еврейство во всех аспектах – языковом, культурном, политическом, – готовясь к моменту, когда и эта община поднимется на опасный обрыв. Как мы увидим, автономисты воображали себя бойцами, противостоящими ассимиляции, этому многоликому, меняющему маски врагу. Теперь мы знаем, что «ассимилированные евреи» Западной и Центральной Европы, которых описывал Дубнов, на самом деле прошли через более сложные процессы адаптации, чем он это себе представлял66
Убедительный обзор менявшихся на протяжении последних тридцати-сорока лет представлений историков об ассимиляции евреев на Западе см.: Mandel M. Assimilation and Cultural Exchange in Modern Jewish History / Еds. J. Cohen, M. Rosman / Rethinking European Jewish History. Oxford, 2009. P. 72–92. Мандель указывает, что опыт евреев в Новейшее время рассматривают теперь скорее в терминах «культурного обмена», а не «ассимиляции».
[Закрыть]. Но в данном случае важна не столько реальность, сколько взгляды автономистов на эмансипацию в странах Запада, страх перед ассимиляцией, грозящей им в стране проживания, и представления о том, как следует противостоять этой угрозе. Автономисты могли спорить о том, как выглядела еврейская автономия в прошлом и какой ей следует быть в будущем, но все они считали, что полноправие евреев в Российской империи, когда придет время, должно принять совершенно иную форму, отличную от сложившейся в государствах Западной и Центральной Европы.
Большинство деятелей, стоявших у истока национального еврейского движения в России, объединяла одна общая черта: каждый из них прошел период погружения в русскую языковую и культурную среду или даже прожил в ней всю жизнь. Еврейская культурная и политическая элита, как и элиты прочих меньшинств, билась над вопросами интеграции и самосознания если не в отрыве, то все же в стороне от основной массы своего народа. Часть элиты происходила из немногочисленных семей обрусевших (или ополячившихся на территории Царства Польского) интеллигентов, другие ее представители были интеллигентами в первом поколении: покинув местечки, они отправились учиться в большие города; кто-то из них примкнул к общероссийским политическим движениям. Присущий иудаизму легализм в соединении с традиционностью российского общества приводил к тому, что личный выбор в пользу секуляризма часто влек за собой резкий разрыв с семьей и общиной. Еврейские интеллигенты, выросшие в традиционной среде, не испытывали ни малейшего желания возвращаться к строгостям религиозной жизни – к кашруту, национальной одежде и соблюдению субботы, даже если сами оплакивали разрушение традиционного уклада. Но эти просвещенные, эмансипированные евреи опасались негативного влияния эмансипации на российское еврейство как коллективное целое77
См.: Nathans B. Beyond the Pale: The Jewish Encounter with Late Imperial Russia. Berkeley, Calif., 2002 (см. рус. пер.: Натанс Б. За чертой: евреи встречаются с позднеимперской Россией. М., 2007); Litvak O. Conscription and the Search for Modern Russian Jewry. Bloomington, 2006.
[Закрыть]. Обратиться к национализму и автономизму многих еврейских интеллигентов побуждали, таким образом, как практические, так и психологические потребности. Если бы нашелся способ обеспечить национальное самоопределение, оставаясь при этом в рамках восточноевропейского мира, то возрожденная общинная жизнь послужила бы мостом между традицией и современностью.
С точки зрения автономистов, от восстановления автономии зависело выживание или исчезновение евреев как целого, поэтому им было исключительно важно преодолеть собственное отчуждение от того самого народа и культуры, которые они желали сберечь. Приведу один пример: в 1912 году Израиль Ефройкин заклинал российских еврейских интеллигентов воссоединиться с фолк (народ, идиш), от которого они, как он считал, были безнадежно отчуждены. По словам Ефройкина, «их не соединяют с фолк’ом глубокие, внутренние, близкие связи: различны и образ жизни, и мировоззрение, и язык. Лишь меч, висящий над нашими головами, лишь тяжкий кнут, свистящий над спинами всех нас, да блеклая сентиментальность, без кожи и костей, еще соединяют их [интеллигентов] с народом»88
Ефрен И. [Исроэл Ефройкин]. Кехиле, фолк ун интелигенцие // Ди идише велт. 1912. Апр. № 2. С. 49.
[Закрыть]. Ефройкин утверждал, что еврейские интеллигенты в России пошли тем же путем, что их западные собратья, «стремясь перетереть и порвать последнюю нить, привязывающую их» к общине99
Там же.
[Закрыть]. Биография Ефройкина подсказывает: он сокрушается о самом себе, как и о своих читателях – подписчиках издаваемого в Санкт-Петербурге нового журнала на идише. Уроженец литовского местечка, Ефройкин получил образование в хедере и иешиве, а в 1904 году перебрался в Швейцарию, изучал в Бернском университете юриспруденцию и экономику. Его политические убеждения за время учебы радикализировались, и в Российскую империю он вернулся в 1910 году социалистом и в целом совсем другим человеком1010
Биографические подробности см.: Лексикон фун дер найер идишер литератур, sub voce Ефройкин И. Нью-Йорк, 1968. Т. 7. С. 30; The Encyclopedia of Russian Jewry, sub voce Efroikin, Israel. Northvale, N.J., 1998. Vol. 1. P. 306. См. также: Karlip J. At the Crossroads Between War and Genocide: A Reassessment of Jewish Ideology in 1940 // Jewish Social Studies. 2005. Vol. 11. № 2. P. 171; Idem. The Center That Could Not Hold: Afn Sheydveg and the Crisis of Diaspora Nationalism. PhD diss. Jewish Theological Seminary, 2006. P. 28.
[Закрыть].
В словах Ефройкина отражается неразрешимый парадокс, заложенный в политических требованиях еврейской интеллигенции последних десятилетий Российской империи. Еврейские интеллигенты, как это вообще было присуще российской интеллигенции, спорили между собой о том, кто наилучшим образом понимает нужды и чаяния своего народа. Разумеется, в ту пору в Российской империи не существовало единого типа «еврейского интеллигента»: евреи присоединялись к самым разным политическим течениям, а чаще и вовсе не следовали никакой идеологии. Тем не менее можно вычленить ряд проблем и задач, которые занимали политически активную часть еврейских интеллигентов на закате империи, и первой среди этих задач окажется реформа и восстановление общинной автономии. Ефройкин понимал, сколь сильно искушение отвернуться от традиции, и утверждал: поскольку противостоять этому стремлению невозможно, его следует направить на преобразование общины.
Реформирование Российской империи все еще оставалось открытым вопросом (должно ли оно произойти и если да, то когда и в каком направлении), и еврейские интеллигенты обсуждали, как евреи могут повлиять на этот процесс и как он повлияет на них. Те, кто искал «национальную идею», сами уже принадлежали современному миру и, естественно, полагали, что эмансипация позволит войти в этот мир и основной части российского еврейства. Нравилось им это или нет, российским евреям все равно предстояло войти в современную эпоху, так что интеллигенция напряженно размышляла о том, каких решений это потребует. Наиболее радикальные социалисты предпочли бы вовсе порвать с религиозной традицией; ортодоксально религиозное (возникшее позднее радикальных групп) движение Агудат Исраэль (Союз Израиля, др.-евр.), напротив, пыталось защитить традицию. Но для многих евреев национализм стал мостом между миром традиции и современностью. Автономизм (в разных его версиях) как движение возникает, таким образом, из адаптации традиционных концепций еврейской общины и еврейского народа к требованиям модернизации. На практическом уровне автономизм пытался преобразовать традиционную корпоративную и сословную систему в светские институты национального самоуправления, которые послужили бы основой еврейской автономии в современном государстве. Наконец, автономия стала восприниматься как наилучшая защита от реальной или воображаемой угрозы ассимиляции, то есть от того последствия модернизации, которое в наибольшей степени беспокоило еврейскую интеллигенцию в России.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА В ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ И ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ
Исторические объяснения национализма в первую очередь зависят от определения самого термина. Следует ли понимать национализм как коллективное стремление к суверенитету? Представляет ли он собой попытку различных групп добиться совпадения государственных границ с этническими? Или же это просто чувство принадлежности к некой общности? Каждый вопрос предполагает собственную версию происхождения национализма и его связи с модернизацией, и для меня именно в этом заключается фундаментальная проблема всех широко цитируемых теоретиков национализма1111
В особенности Бенедикта Андерсона, Роджерса Брубейкера, Эрнеста Геллнера, Лии Гринфельд, Эрика Хобсбаума, Мирослава Хроха и Энтони Смита.
[Закрыть]. Отметим, что один из главных теоретиков Бунда Владимир Медем пришел к сходному выводу в ходе дебатов начала ХХ века о том, как следует определять национализм и еврейскую нацию: «Очевидно, что спор бесплоден, ибо каждый исходит из того, что надо доказать. Строит свое определение нации на основе признаков, а сумму признаков выводит из определения нации…»1212
Медем В.Д. Всемирная еврей ская нация // Теоретические и практические вопросы еврейской жизни. СПб., 1911. С. 91.
[Закрыть]
Вероятно, читатели обнаружат в моих рассуждениях влияние некоторых более близких мне по времени исследователей, и все же я стараюсь не втискивать развитие еврейского национализма в прокрустово ложе той или иной концепции. В этой книге я предпочел иной подход: исследовать тот момент, когда сами евреи стали называть себя националистами и сочли, что участвуют в чем-то именуемом «национализмом». Очевидно, представление о существовании еврейского народа утвердилось намного раньше, так как действовали законы, регулировавшие жизнь этого народа, и издавна сложился понятный всем его членам национальный и религиозный нарратив. Тем не менее еврейский «национализм» – это отражение идеологической трансформации понятия Ам Исраэль (Народ Израиля, др.-евр.) в нечто новое, хотя и связанное с религией, но уже не определяемое исключительно ею.
Дубнов и другие националисты активно пропагандировали и укрепляли самосознание евреев и тем самым продуманно формировали явно осовремененную модель национализма, который выходил за пределы этнического и порывал с библейской идеей избранности или по крайней мере модифицировал ее. На самом деле еврейский национализм в России во всех своих разновидностях использовал те же основные ингредиенты, что русский или польский: религию, язык, этническую принадлежность и место проживания (будь то Восточная Европа или Палестина). При этом Дубнов и его последователи, применявшие свои концепции истории к развитию «национальной идеи», вполне соответствовали обычной для интеллектуалов роли, которую они играют в формировании национальных движений. С одной стороны, еврейский национализм в России предлагал новую, светскую концепцию еврейского народа: в ней национальная идентичность опиралась на культуру и историю, а не на соблюдение религиозных традиций. С другой стороны, религию, которая составляет суть еврейской культуры и истории, было не так-то просто отделить от нового еврейского национализма, а потому автономисты видели первоочередную задачу в том, чтобы обеспечить своих светских собратьев национальной культурой и формой управления, созидая этос общинности, который связал бы традиционных евреев (фолк) с людьми их круга (интеллигенцией).
Тогдашние представления об автономизме варьировались от ограниченных требований культурной автономии до максималистской мечты о еврейском национальном собрании и особом министре по еврейским делам. Уровень автономистских требований конкретной политической группы, как и следовало ожидать, был неразрывно связан с ее представлением о еврейском народе. В первые годы ХХ века и еврейские социалисты, и либералы пережили существенную трансформацию: уйдя от космополитизма, они пришли к более отчетливому пониманию, что евреи – это нация, нуждающаяся в особых правах именно как отдельная группа. В какой именно сфере – религии, языка, территории или духовной жизни – тот или иной деятель требовал автономии, зависело и от его политических взглядов, и от того, в чем именно он видел суть «еврейства». Недавно ряд ученых занялся пересмотром и переоценкой периода с 1881 по 1917 год – эпохи, которая обычно ассоциируется с переходом еврейской интеллигенции от либерального интеграционизма на более радикальные позиции (как у социалистов, так и у националистов), – и в итоге сложилось мнение, что политическая идентичность евреев оставалась, по сути, многослойной1313
Nathans. Beyond the Pale; Litvak. Conscription; Horowitz B. Empire Jews: Jewish Nationalism and Acculturation in 19th– and Early 20th-Century Russia. Bloomington, Ind., 2009; Idem. Jewish Philanthropy and Enlightenment in Late-Tsarist Russia. Seattle, 2009; Левин В. Ха-политика ха-ехудит ба-империя ха-русит бе-идан ха-реакция 1907–1914. Дис. д-ра философии. Евр. ун-т в Иерусалиме, 2007; издана как монография под заголовком «Мин ха-мейцар» (Иерусалим, 2014).
[Закрыть]. В наши дни появилось множество важных исследований (в том числе Натаниэла Дойча, Джеймса Лёффлера, Кеннета Мосса, Габриэллы Сафран и Джеффри Вейдлингера), посвященных взаимосвязи еврейской культуры и новой еврейской идентичности в позднеимперской и послереволюционной России1414
Deutsch N. The Jewish Dark Continent: Life and Death in the Russian Pale of Settlement. Cambridge, Mass., 2011; Loeffler J. The Most Musical Nation: Jews and Culture in the Late Russian Empire. New Haven, Conn., 2010; Moss K. Jewish Renaissance in the Russian Revolution. Cambridge, Mass., 2009; Safran G. Wandering Soul: The Dybbuk’s Creator, S. An-Sky. Cambridge, Mass., 2010; Veidlinger J. Jewish Public Culture in the Late Russian Empire. Bloomington, Ind., 2009. Все эти ученые испытали на себе влияние Стивена Зипперштейна и Майкла Станиславского. См. также обзор Натаниэла Дойча: Deutsch N. When Culture Became the New Torah: Late Imperial Russia and the Discovery of Jewish Culture // Jewish Quarterly Review. 2012. Vol. 102. № 3. P. 455–473.
[Закрыть]. В позднеимперской России, как и в других странах, многие евреи пытались строить личную идентичность на ощущении принадлежности одновременно и к еврейству, и к тому обществу, в котором они жили. В Российской империи выстраивание подобной идентичности довольно очевидно и осознанно проявилось и во внезапном обращении русскоязычных еврейских интеллигентов к идишу в период между 1905 и 1917 годами, и в постепенном усвоении высокообразованными еврейскими юристами идей национализма. Разумеется, не всякая перемена взглядов должна рассматриваться как кризис идентичности. Мыслители, о которых пойдет речь в этой книге, хотя, без сомнения, и замечали множество противоречий в своей личной идентичности, главным образом были озабочены решением «еврейского вопроса» в России таким способом, какой устраивал бы российское еврейство1515
Я использую термин «российские евреи», обозначая всех проживавших на территории Российской империи евреев без региональных различий и не выделяя особо Царство Польское. Из этого не следует, что все евреи империи считали себя российскими евреями, однако к началу ХХ века все они, несомненно, считали себя российскими подданными. Как сформулировал Эли Ледерхендлер, «политическая нация России определялась единством территории и управления. Евреи, принадлежавшие России, были в этом смысле российскими» (Did Russian Jewry Exist Prior to 1917? // Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union / Еd. Y. Ro’i. Ilford, U.K., 1995. P. 24).
[Закрыть]. Иными словами, они не изобрели понятие «еврейский народ» – они ощутили себя частью этого народа, и нередко это чувство настигало человека, долгое время существовавшего «на отшибе».
ЕВРЕЙСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ И АВТОНОМИЯ
В настоящее время связь между национальным суверенитетом и территорией, заключенной внутри конкретных границ, считается практически само собой разумеющейся. С середины XIX века национально-освободительные движения во всем мире сосредоточились исключительно на задаче вырвать из-под имперского контроля политический суверенитет для определенной территории. Однако, присматриваясь к этническому разнообразию западных губерний Российской империи и восточных регионов Австро-Венгерской империи, мы видим, что напряженные национальные проблемы того времени вовсе не всегда сводились к территориальному вопросу. До Первой мировой войны в городах и местечках этой части Европы жили друг подле друга различные по языку и религии группы людей, и ни одна из них не составляла большинства. Как в России, так и в Австро-Венгрии основные споры касались гарантий прав национальных меньшинств. Хотя в отличие от поляков, финнов, украинцев или балтийских народов евреи не могли добиваться в России территориальной автономии, они претендовали на право пользоваться родным языком, давать образование детям по своему усмотрению, создавать собственные университеты и в целом управлять своими делами.
Более того, автономизм предлагал решение сложной исторической проблемы еврейского суверенитета в диаспоре. Существует немало подробных исследований проблемы суверенитета на протяжении долгой истории еврейского народа1616
См. напр.: Biale D. Power and Powerlessness in Jewish History. New York, 1986; Wisse R.R. Jews and Power. New York, 2007.
[Закрыть]. Чтобы оценить глубину и масштабы этой проблемы, достаточно взглянуть хотя бы на современную художественную литературу. Например, в 2007 году в США сделался бестселлером роман, действие которого происходит в альтернативной истории: миллионы евреев обрели убежище и некую форму самоуправления на Аляске1717
Chabon M. The Yiddish Policemen’s Union: A Novel. New York, 2007.
[Закрыть]. Автор романа, Майкл Шейбон, описывает, как администрация Франклина Рузвельта, не желая принимать массовую еврейскую иммиграцию и все же сочувствуя беженцам, учреждает автономный еврейский округ в Ситке (предпосылкой для сюжета послужил реальный проект министра внутренних дел Гарольда Икеса: в 1938 году Икес предлагал освоить Аляску силами еврейских беженцев). В романе Ситка становится новым домом для нескольких миллионов евреев. Коммерческий успех вымысла Шейбона свидетельствует о том, что мечта об альтернативных вариантах еврейской истории и возможностях автономии и поныне пленяет воображение1818
Роман Филипа Рота «Заговор против Америки» (2004) – еще один пример бестселлера, замешенного на альтернативной версии американской и еврейской истории середины ХХ века.
[Закрыть]. В трудах по новейшей истории евреи часто предстают как народ и обладающий субъектностью, и одновременно лишенный ее: евреи сумели сформировать национальное движение и вернуть себе суверенитет на исторической родине, вдали от основных мест своего расселения, но в то же время не смогли спасти миллионы соплеменников от геноцида. Судьба евреев постоянно возвращает нас к вопросу о суверенитете и автономии. Для Шейбона, как и для первых сионистов, сторонников территориального суверенитета, очевидно, что главное условие суверенитета – скопление достаточных масс на отдельной территории. В 1930-х годах даже советское правительство ненадолго увлеклось подобной идеей и учредило Еврейскую автономную область на Дальнем Востоке со столицей в Биробиджане, поскольку евреи, с точки зрения советской идеологии, не могли стать настоящим народом, не имея своей земли1919
Проект автономии на Дальнем Востоке появился после ряда существенных, но менее известных попыток предоставить евреям автономию в других регионах, прежде всего в Крыму.
[Закрыть]. Сами евреи далеко не всегда отождествляли автономию, самоуправление или суверенитет с наличием собственной территории, хотя во многих городах Восточной Европы они составляли существенную часть и даже большинство населения.
При взгляде в прошлое из сегодняшнего дня автономизм может показаться обреченным или нереалистичным, но в ту пору он отражал практически всеобщее убеждение в том, что евреи смогут еще долго жить на территории Российской империи и оставаться евреями. Надо помнить, что в начале ХХ века перед российским еврейством открывалось множество политических путей, и большинство евреев не ощущало необходимости делать выбор между сионизмом, социализмом или каким-либо их сочетанием. Еврейские интеллигенты, как либерально, так и радикально настроенные, ожидали неизбежной в ближайшем или чуть более отдаленном будущем трансформации Российской империи и старались подготовить для своего народа возможность равноправного политического участия в новом обществе и государстве. Эти политические проекты предъявлялись достаточно громко, в атмосфере напряженной конкуренции между партиями и идеологиями, а также все более заметного межнационального соперничества. Автономизм привлекал евреев как раз своей кажущейся достижимостью. Чтобы создать такого рода самоуправление, не понадобилось бы ни свержения царского режима, ни массовой эмиграции. Для еврейской автономии требовалось только одно: в тот момент, когда Российская империя начнет меняться, евреи должны обрести равные права с другими народами.
