Текст книги "Бэтмэн - по следу Спектра"

Автор книги: Саймон Хоук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Значит, вы думаете, он одевается так, чтобы иметь психологическое преимущество? – спросил Чэмберс.

Гордон утвердительно кивнул.

– Интересная концепция, – продолжил Чэмберс. – Допустим, он сам пришел к этому выводу. Ну, а что если он просто сумасшедший?

– Я подумывал об этом, – сказал Гордон, – но факты не свидетельствуют в пользу этой теории. Я имею в виду его поступки. Он действует очень логично, рассудительно и расчетливо.

– Подобным образом можно описать и социопата, – сказал Чэмберс.

– Вы правы, – ответил Гордон, – но Бэтмэн не социопат. Человеку, который не в ладах с обществом, незнакомо чувство сострадания, а это не характерно для Бэтмэна. Люди, которые сталкивались с ним, особенно те, кому он помогал, утверждают, что он показался им очень доброжелательным. Похоже, его мотивы крепко связаны со справедливостью. Социопат не подошел бы под такое описание.

Чэмберс кивнул.

– О'кей. Я согласен с этим, по крайней мере, на данный момент. Хотя я бы чувствовал себя намного лучше, если бы он не показывался в городе. У меня и так заняты руки, чтобы беспокоиться о лишних картах во время серьезной игры.

– Ведь это не просто привычная осмотрительность, не так ли? сказал Гордон. – Что-нибудь случилось? Что именно?

Чэмберс тяжело вздохнул.

– Я не вполне уверен. До нас дошли кое-какие слухи. По этой причине мы просто пытаемся прикрыть все тылы. Мы держим под наблюдением ключевые личности, и один из них начал действовать немного странно в последнее время.

– Вы не собираетесь сказать мне кто? – спросил Гордон. Чэмберс мотнул головой.

– Дело не в том, что я не доверяю вам, комиссар. Честно. В данном случае, чем меньше вы знаете, тем безопаснее для вас. На политическом языке – это очень деликатная ситуация. Могут возникнуть неблагоприятные последствия.

– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил Гордон.

Чэмберс покачал головой.

– Нет, не сейчас. – Он передернул плечами. – Возможно, все это ерунда. А может быть, мы все немного становимся параноиками. Но вот что я вам скажу. Я буду на седьмом небе от счастья, когда суд подойдет к концу и все утрясется. Мы и так сидим как на иголках, а адвокаты Гарсиа не упрощают дела. – Он вздохнул и поднялся. – Извините, что оторвал вас от дел, комиссар.

– Ничего страшного, – успокоил его Гордон, – всегда рад сотрудничать с Бюро.

– И мы ценим это, – сказал Чэмберс. Сделав паузу, он добавил: Что случится, если вам удастся арестовать его?

– Вы имеете в виду Бэтмэна? – спросил Гордон, улыбнувшись. – Даже не знаю. Но будет наверняка интересно.

Чэмберс усмехнулся.

– Вы знаете, в некотором роде я ему завидую, – сказал он.

– Неужели? Как это? – удивился Гордон.

– Ему не приходится иметь дело с адвокатами, бюрократами и федеральными свидетелями, – сказал Чэмберс с горькой улыбкой.

– Я где-то слышал об этом, – рассмеялся Гордон.

– Я помню ваши слова и постараюсь ступать немного помягче, сказал Чэмберс. – Какого дьявола, мы все в одной упряжке, не так ли? И спасибо за кофе.

– В любое время, – сказал Гордон на прощание.

Может статься, он слишком жестоко осуждал Чэмберса, думал Гордон, потягивая кофе. На парня наверняка здорово давили сверху. И это только цветочки, а ягодки созреют очень скоро. Только что купленную землю трудно возделывать – на ней всегда полным-полно камней. Чэмберс не единственный, кто свободно вздохнет, когда с делом Гарсиа будет покончено. Правительство делало все возможное, чтобы приблизить день суда. Адвокаты пойдут на любые ухищрения, чтобы вытянуть Гарсиа, но его, без сомнения, признают виновным и переведут в федеральную тюрьму. Естественно, решение суда будет обжаловано, и весь процесс затянется на долгие годы. По крайней мере это будет уже не его головной болью. На них перестанут давить. Как было бы прекрасно вернуться к привычной спокойной работе.

– Какое красивое платье, – сказал посол. – Скажите, это авторская работа?

Ее улыбка была ослепительной.

– Хотите верьте, хотите нет, но я сшила его сама по выкройке из журнала, – ответила она и подмигнула.

Она действительно подыгрывала ему, и флиртовать с ней было парой пустяков. На протяжении всего приема они постоянно встречались глазами. Она понимала толк в мужчинах и, казалось, очаровывала каждого, с кем говорила. Но каждый раз она неизменно возвращалась к нему. Когда они вместе собрались уходить, ее рука скользнула под его, словно это была самая естественная вещь на свете. Они поехали к нему домой. А когда вышли из машины, она нежно прильнула к нему и они в обнимку пошли к подъезду. Пока они стояли в холле, ожидая лифта, она потянулась к нему губами и поцеловала. Через него словно пропустили электричество высокого напряжения. Поднимаясь в лифте на нужный этаж, они продолжали целоваться, но как только вошли в квартиру, ее манеры неожиданно переменились.

Она прижала палец к его губам и прошептала на ухо:

– Много не болтай, говори о пустяках. Спроси, не хочу ли я выпить.

Он нахмурился, слегка озадаченный переменой, но сделал как она просила. Она выбрала "скотч" со льдом, слегка разбавленный содовой. Пока он готовил у бара напитки, она расхаживала по квартире, восхищаясь его прекрасным вкусом и болтая о пустяках. Но в руке она сжимала маленькое электронное устройство, которое извлекла из сумочки. К его громадному удивлению, она обнаружила несколько скрытых микрофонов. Один на телефоне, другой – под кофейным столиком, рядом с диваном, третий – в спальне, четвертый – на кухне, и даже в ванной. Он не мог поверить. Они насажали "жучков" по всей квартире!

Она оставила "жучков" на своих местах, взяла маленький клочок бумаги и написала ему записку: "Давай деньги".

– Я сейчас вернусь, милая, – сказал он. – Устраивайся поудобней.

Он прошел в спальню и открыл сейф позади секретной панели в кабинете. Неожиданно его охватила боязнь ареста. Хотя сейф устанавливали рабочие посольства, американцы могли держать его под наблюдением. Кроме них – больше некому. Успели они обнаружить это? Знали ли они про деньги? В квартиру он принес их только после полудня. Его люди заверяли, что это проследить невозможно, но теперь он уже ни в чем не был уверен. Как долго он находится под наблюдением? Он отчаянно пытался вспомнить, говорил ли он что-нибудь в квартире или по телефону, что могло бы втянуть его в неприятности. Черт бы их побрал, почему они возложили это дело именно на него?

Он вернулся в гостиную с кейсом в руках. Женщина раскрыла его и, мельком оглядев пачки денег, бросила на диван.

– Гммм... дорогой... – сказала она, перекладывая пачки банкнот в потайные карманы, хитроумно пришитые к подкладке пиджака.

Кто бы ни подслушивал их сейчас, у любого создалось бы впечатление, что они попросту занимаются любовью. Закончив с плотно упакованными купюрами, она села рядом с послом и медленно допила бокал с виски. Он даже не знал, что сказать.

Она улыбнулась и поцеловала его в губы.

– Почему бы нам не перейти в спальню? – кокетливо предложила она.

3

– Вот она, – сказал агент Палмер, наблюдавший за фасадом здания. Он отснял несколько скоростных фотографий незнакомки и, взглянув на часы, усмехнулся.

– Целых четыре часа. Похоже, посол неплохо провел время. Проследим за ней или останемся?

Джерниган смотрел, как женщина садится в машину посла.

– Сомневаюсь, чтоб он шел куда-нибудь сегодня вечером. А если все-таки отправится или позвонит по телефону, мы так или иначе узнаем об этом. Возможно, игра не стоит свеч, но хуже не будет, если мы проверим эту красотку.

Палмер отложил фотокамеру и повернул ключ зажигания. Тронувшись с обочины, они последовали за посольским автомобилем на благоразумной дистанции. Был уже поздний вечер, поток машин уменьшился, так что они без труда повисли на хвосте. Проследовав за машиной до Отеля на Готэм-Плаза, они увидели, как подружка посла выпорхнула из лимузина и вошла в вестибюль гостиницы.

– Ну, кто бы она ни была, но живет она в первом классе, – заметил Джерниган. – Дадим ей несколько минут, чтобы она поднялась в номер, а потом выясним у портье, кто она такая.

Однако, не успел посольский автомобиль отъехать от дверей гостиницы, как незнакомка снова появилась на улице.

– Подожди-ка, – сказал Джерниган, – что происходит? Ты что-нибудь понимаешь?

Швейцар подозвал для нее кэб, и она вскочила в него.

– Это становится интересным, – сказал Палмер, выруливая следом.

– Быть может, мы хоть здесь на что-нибудь наткнемся.

Сопровождая такси, они углубились в смешанный квартал – невзрачные кирпичные здания и частные склады, вдоль примыкающих к воде доков и сексбаров. Кэб свернул к обочине. Женщина вышла и, расплатившись с водителем, дальше пошла пешком.

– Странное местечко она выбрала для ночной прогулки в такой час, – заметил Палмер.

– Особенно, в одиночестве, – добавил Джерниган. Оба напряженно вглядывались в едва различимый силуэт женщины, которая перешла на другую сторону улицы и направлялась в сторону пустынного темнеющего пространства под эстакадой шоссе.

– Сдай немного назад, – сказал Джерниган, – если мы не хотим, чтобы она засекла нас.

– А ты сможешь ее увидеть? – спросил Палмер, отгоняя машину к тротуару. Он покосился на ночные тени за ветровым стеклом.

– Подожди минутку, – ответил Джерниган, доставая бинокль ночного видения. – Да. Она как раз стоит под эстакадой шоссе.

– Должно быть, у нее назначена там встреча, – сказал Палмер.

– Это я и пытаюсь выяснить, – отозвался Джерниган, осматривая в бинокуляры окрестности. – Если ты только спросишь меня, какого лешего можно поджидать на этом пусты...

Заднее стекло неожиданно разлетелось на куски, а Джерниган уткнулся лицом в приборную доску, когда пуля ударила ему в затылок и вылетела по другую сторону черепа. По лобовому стеклу растекалась отвратительная смесь крови, мозгов и осколков кости.

– Господи! – воскликнул Палмер, но продолжения фразы не последовало. Второй выстрел из бесшумного мощного полуавтоматического пистолета последовал почти сразу же за первым, швырнув Палмера на руль управления.

До женщины, прятавшейся в тени под эстакадой, донесся гудок машины. Высокий пронзительный звук разорвал тишину ночи, дрожью пробежав по ее телу, а через секунду-другую также неожиданно оборвался. Она нервозно смотрела по сторонам, покусывая нижнюю губу. Раскрыв сумочку, она положила ладонь на рукоятку небольшого револьвера 38-го калибра с укороченным дулом. Присутствие оружия вернуло ей немного уверенности, но только немного.

Черт возьми, думала она, этого мне только не хватало. Мысли о том, что она в этом квартале совсем одна, с такой кучей денег в пиджаке и о невероятном шансе, который ей представился... Но сотня тысяч долларов, чистыми, стоила этого. Ну, не то чтобы у нее был выбор. Слишком глубоко она сидела в этом дерьме. И слишком многим была с ними повязана. Как соблазнительно было убраться подальше с целым миллионом. Вот только она сомневалась, что сможет далеко уйти. Но даже если бы все удалось, у нее не было ни малейшего желания провести остаток дней своей жизни, постоянно оглядываясь через плечо. Нет, хватит, думала она, это было в последний раз. Она передаст деньги, получит свою сотню тысяч, запрыгнет в первый самолет на Каймановы острова, очистит свой счет в банке и растворится где-нибудь в Аргентине, Мексике или Коста-Рике. А там отложенные ею на черный день деньги, вырученные от торговли информацией, обеспечат для нее очень приятный образ жизни.

Она услышала, как сзади зашуршали колеса автомобиля, и быстро обернулась с револьвером наготове. Черный "мерседес" неторопливо подбирался к ней по гравийной дороге. Она подняла руку, закрывая глаза от слепящего света фар. Машина остановилась рядом с ней и водитель опустил боковое стекло.

– Ты принесла деньги? – спросил он с европейским акцентом.

– Они в пиджаке, который ты мне дал, я сделала все как ты говорил, – ответила она.

– Превосходно. Забирайся.

Она убрала револьвер обратно в сумочку и обогнула автомобиль, намереваясь сесть на переднее сиденье. Устроившись рядом с водителем, она захлопнула за собой дверь. Через секунду послышался приглушенный грубый звук, и дверца "мерседеса" снова отворилась. Красивое женское тело неуклюже выпало из кабины. Но пиджака на нем уже не было. Черный "мерседес" плавно тронулся и через мгновение растворился в темноте.

Кийотеро Сато, как обычно, проснулся в четыре утра, не дожидаясь милости будильника. Он спал не в постели, а на плетеном татами с маленьким деревянным чурбаком вместо подушки. Его дом представлял собой маленький закуток арендованного чердака над рестораном "Сцечуань". Одно время, когда стремление к роскоши затопило Готэм-Вилледж[*] и начало распространяться в Чайна-Таун[**], некоторые старые чердаки были вычищены и восстановлены, а затем переоборудованы в новомодные резиденции с отполированными деревянными полами, современными ванными и кухнями со встроенными в стены и мебель холодильниками, плитами, комбайнами, моющими машинами и т.д. Но охотникам за комфортом не удалось покорить Чайна-Таун, и они перебрались на более зеленые пастбища соседних кварталов, таких как Ковентри, и Манчестер. Чайна-Таун оставался таким же, как всегда маленький кусочек другого мира, чужая культура в сердце Готэм-Сити. –[*] Прототипом Готэм-Вилледж послужил район Вилледж в Нью-Йорке. [**] Китайский район. –

Чердак, который Сато снимал у владельцев здания, был одним из немногих отреставрированных, причем, без сомнения, очень артистично одаренной личностью. Пол был выстлан красивым паркетом, а стены являли собой грубую кирпичную кладку, все, за исключением одной, которая во всю длину была отделана панелями красного дерева. Застекленная крыша осталась нетронутой – дизайнер чердака предпочел атмосферу неба глухой покатой стене. А чтобы попасть на свой чердак, Сато пользовался большим грузовым лифтом.

С тех пор как Сато въехал в помещение, он мало что изменил в своем жилище. Чердак идеально подходил для его целей, да и плата была приемлемой. Владельцы здания, которым также принадлежал и расположенный внизу ресторан, сдали ему мансарду очень дешево, Во-первых, из-за уважения к его положению в обществе, а во-вторых, он взялся обучить их детей и персонал ресторана боевому искусству.

За исключением маленького уголка, отделенного ширмой, где он спал, чердак превратили в спортивный зал – додзе[*]. На отделанной деревом стене висели американский и японский флаги, которые разделяла большая картина Бодхидкармы[**] в раме. Ровными рядами расположилось на стене боевое оружие: боккены[***], сай[****], нунчаки[*****], сурикены[******], копья и другое тайное оружие боевых искусств. Доспехи Кендо и подшитые войлоком парусиновые шлемы со стальными прутьями забрал были аккуратно сложены у стены. Сато использовал их не только для обучения искусству Кендо, но и для достижения безопасности при спарринге в полном контакте. Он не признавал такие западные нововведения, как перчатки и бутцы из пенистой резины. С такими "защитными костюмами" можно было серьезно пострадать на тренировках, в то время как сорок фунтов доспехов Кендо и легкие войлочные перчатки не только обеспечивали надежную защиту, но и повышали боевые возможности учеников. –[*] Додзе – место борьбы в школах боевых искусств. [**] Буддийский монах, основавший в V веке нашей эры первую школу восточных единоборств в монастыре Шаолинь. [***] Боккен – деревянный меч для тренировок. [****] Сай – боевые металлические "спицы". [*****] Нунчаки – две короткие палки, соединенные веревкой или цепью. [******] Сурикен – маленькое метательное лезвие в виде звезды. –

Сато легко, с гибкостью, скрывающей его истинный возраст, поднялся на ноги. Никто в точности не знал, сколько ему лет, а сам он не стремился говорить об этом. Он вообще избегал говорить о своем прошлом. Те немногие сведения, которые были известны о нем его ученикам и соседям были в лучшем случае отрывочны. Он был родом из Окинавы, но жил в Китае. Это все, что было о нем известно. Слухов ходило много, но ни один из них не был достоверным. Уверяли, что он был важным чиновником в одной из провинций, или что он воевал на стороне Японии и сдался в плен одним из последних, или что его нашли на отдаленном Тихоокеанском острове через много лет после окончания войны, или что он был монахом-буддистом, пострадавшим от китайских коммунистов. Но все это были лишь предположения, а Сенсэй Сато, как его звали в квартале, не считал нужным раскрывать свое прошлое.

В действительности, только одно нужно было знать о нем и лишь одно имело значение – он был мастером. Никто правда, не знал, какого ранга, поскольку Сато не носил цветных поясов. Он также не присуждал их своим ученикам. Черные пояса, коричневые пояса, желтые, красные и голубые пояса различных оттенков, – все это ничего не значило для Сато. "Назначение пояса в том, – говорил он часто, – чтобы поддерживать штаны".

Из-за его нетрадиционного подхода к боевому искусству, его не признавала часть так называемых мастеров, а некоторые из них посещали его занятия с целью проверить его искусство. Но как только он догадывался об их намерении, Сато просил их удалиться. В отличие от остальных, он предпочитал не называть себя мастером, ему больше нравилось простое обращение "Сенсэй" – учитель. Он не стремился что-либо доказать и не поощрял к этому своих учеников. Он не разрешал им участвовать в турнирах. "Мы занимаемся боевыми искусствами, постоянно разъяснял он, – а не боевым спортом. Если вы хотите соревноваться, играйте в баскетбол".

В его зале никогда не было досок, он считал бессмысленным ломать доски руками. "За всю мою жизнь, – говорил он, – я не слышал, чтобы на кого-нибудь нападали с доской". Однажды, глядя на здоровенный кулачище своего ученика – владельца черных поясов в нескольких стилях, Сато заметил: "Это не руки джентльмена. Если уж вы решили дробить кирпичи, я рекомендую кирку. Она намного эффективней". Когда его спрашивали, не стоит ли огрубить руки и ноги для боев, Сато обычно отвечал: "Достаточно усилия в три фунта, чтобы сломать человеческое колено. Если вы собираетесь ломать колени слонам, я вам не помощник. Мне нравятся слоны".

Однажды новичок спросил Сато, сколько времени потребуется, чтобы заработать черный пояс. Сенсэй тут же протянул ему черный пояс. "Вот, – сказал он ученику, – теперь у вас есть черный пояс. Если вам этого достаточно, то вы сэкономили на стоимости обучения".

Ученик не понял его. Ему хотелось знать, когда он приобретет достаточно знаний и умений, которые дадут ему право носить черный пояс. "А вы оцениваете знания по цвету своих носков? – спросил Сато. – Цена знания заключена в нем самом. Вам следует стремиться к знанию не для того, чтобы показать другим, как многому вы научились. Я не могу оценить ваши знания. Вы должны это сделать сами".

Кто-то из учеников как-то спросил Сато, когда он начнет их обучать обращению с оружием, развешанным на стенах. "Когда вы будете готовы!" – отвечал он. Но он ни разу не сказал, что они уже готовы. Лучшему из учеников потребовался целый год, чтобы добиться своего. В один прекрасный день он просто подошел к Сато и сказал: "Сенсэй, я готов изучать боккен". Не сказав ни слова, Сато снял со стены боккен и принялся объяснять, как с ним обращаться.

Иногда новички спрашивали, не собирается ли он преподавать им философию. Он посоветовал смотреть по телевизору вечера философии с Опрой Уинфри. Такой ответ был для них полной неожиданностью. Через несколько недель они пришли сказать, что так и не поняли, в чем заключается ее философия. "Я тоже", – признался Сато с совершенно серьезным лицом.

У школы Сато не было названия. Она не значилась в телефонной книге, потому что у него не было телефона. Его ученики не носили эмблем, потому что у него их не было. И он не учил их какому-то определенному стилю. Он хорошо разбирался в технике карате, таэквандо, хапкиндо, кунг фу, дзюдо, айкидо, хуа ранг до, кендо и нинджицу и пытался дать максимум полезного от всех стилей. Когда его спрашивали, какой стиль самый лучший, он, как правило, отвечал: "Тот, что работает".

Своеобразные манеры Сато смущали многих учеников, и те из них, кто приходили к нему с ожиданием от уроков чего-то особенного и определенного, обычно долго не задерживались, если только им не удавалось приспособиться. Те, кто оставались, вскоре обнаруживали в себе перемены. Все они неизменно становились более зрелыми и выдержанными. Житейские неприятности доставляли им меньше хлопот. Их сон стал глубоким и спокойным, а по продолжительности требовался значительно меньше. В них стало больше жизненной силы, даже в самых глубоких пессимистах просыпалось чувство юмора, и они находили удовлетворение в привычных, повседневных делах. Они забывали о своих прежних ожиданиях и постепенно становились обычными смертными. Их объединяли крепкие узы дружбы, и друг для друга они были словно братья. Один за всех, и все за одного. Но этот один не был учеником, если говорить откровенно.

Сато знал, когда тот появлялся.

– Доброе утро, – крикнул ему Сенсэй из-за ширмы. – Могу я угостить вас чаем?

Бэтмэн усмехнулся. Он был абсолютно уверен, что спустился в додзе через застекленную крышу без малейшего шума. Для них это стало как бы ритуалом. Каждый раз Бэтмэн пытался застать Сато врасплох своим появлением, и каждый раз он терпел неудачу.

– Спасибо, Сенсэй, – ответил он с середины громадного гимнастического мата. – С удовольствием выпью с вами чашечку.

Сато вышел из-за перегородки с маленьким чайничком чая и двумя тонкими китайскими чашечками на лакированном подносе. Бэтмэн склонился в уважительном поклоне. В ответ Сато слегка кивнул головой. Поставив поднос на низкий столик у стены, он преклонил колени и опустился на татами. Жестом руки он пригласил Бэтмэна присоединиться.

– Что же выдало меня на этот раз? – спросил Бэтмэн.

– Все, – сказал Сато, – Вы двигаетесь как буйвол.

– Так неуклюже?

– Ну, как ловкий буйвол, – уступил Сато.

Бэтмэн усмехнулся.

– Тогда мне еще долго придется совершенствоваться.

Сато улыбнулся и наполнил его чашку.

– Domo arrigato[*], – сказал Бэтмэн на безупречном японском.

– De nada[**] – неуместно ответил Сато по испански. – Очевидно, город остался цел и невредим еще на один день. –[*] Большее спасибо. [**] Пожалуйста. –

– Эта ночь прошла спокойно, – ответил Бэтмэн, не замечая легкий сарказм в голосе учителя.

– Ни одна ночь не проходит спокойно, – сказал Сато.

– Признаю свою ошибку. Я хотел сказать, что эта ночь прошла спокойно для меня.

– И это вас разочаровало?

– Единственно в том смысле, что, если сегодня ночью произошло преступление, я не был в нужном месте, чтобы предотвратить зло.

– О... о, – промычал Сато. – Тогда эта ночь разочаровала вас одного.

– Не совсем так, – задумчиво проговорил Бэтмэн, – я знаю, что не могу быть повсюду в одно и то же время, но мне хотелось бы думать, что мое присутствие имеет по крайней мере сдерживающий эффект. Кроме того, я люблю ночь. Она меня успокаивает. И каждая ночь, когда я могу навестить вас, никогда не приносит мне разочарования.

Сато слегка улыбнулся ему.

– Я тоже всегда с нетерпением жду вашего прихода. Вы всегда интересуете меня.

– И вы ни разу не спросили меня, кто я?

– Вы – "Грызун в маске", – сказал Сато.

– Я серьезно, – не отставал Бэтмэн.

– Вы что, не "Грызун в маске?" – спросил Сато, вскидывая брови в поддельном недоумении.

– Вытянуть из вас ответ на прямой вопрос, все равно что выжать из камня каплю крови, – сказал Бэтмэн. Порой своеобразное чувство юмора Сато просто выводило из себя. Он никогда не называл его Бэтмэном, но всегда настаивал на прозвище "Грызун в маске". Это раздражало. Поэтому-то Сато и звал его так.

Сато поставил чашку.

– Очень хорошо, – сказал он – сегодня вечером я не буду увиливать от ответов. Что вы хотели бы узнать?

– Вы никогда не спрашивали обо мне. Никогда не пытались преследовать меня, или выяснить кто я, или как я нашел вас, или где я обучался восточным единоборствам. Я часто спрашиваю себя: почему?

– А если бы я попросил вас рассказать, что б вы мне ответили?

– Нет.

Сато передернул плечами.

– Тогда зачем спрашивать?

– Но вам даже не интересно?..

– Этого я не говорил. Но если бы вы захотели открыть мне свои тайны, вы бы сам все рассказали. А то, что вы не хотите раскрыть их, не мое дело. Ваши причины – они ваши собственные, и я уважаю их.

– Я благодарен вам за это, Сенсэй, – сказал Бэтмэн, – и за ваше согласие принимать меня на таких необычных условиях.

– Ну... это не совсем бескорыстно с моей стороны, – признался Сато. – Минуло немало лет с тех пор, как я знавал равных себе по мастерству. И как я уже говорил, вы будите мое любопытство.

– Будь я свободен от моей тайны, я бы удовлетворил ваше любопытство, – заверил его Бэтмэн.

– Но вы и так его удовлетворяете, – сказал Сато. – С каждым разом, когда вы приходите, я узнаю о вас немного больше. Каждый раз, когда мы разговариваем с глазу на глаз, вы приоткрываете нечто новое о себе. Не только словами, которые говорите, но и тем, чего вы не говорите, даже тем, как вы это не говорите.

– Вот теперь проснулось мое любопытство, – сказал Бэтмэн, пригубя ароматный чай. – Что вам удалось про меня выяснить?

– Довольно много, – ответил Сато. – Я понял, что вы глубоко раненная личность.

– Благодарю покорно. – Бэтмэн скривил губы.

– Я не имею в виду, что считаю вас несбалансированным, хотя было бы нетрудно затеять спор на эту тему, – объяснил Сато – Однако есть вещи, которые причиняют вам много страданий. Когда-то в своей жизни вы попробовали вкус большого горя. Опустошившая душу потеря, от которой вы так до конца и не оправились. Можно было предположить, что эта потеря связана с женщиной – с женой, например, или с женщиной, которая не была вам женой, но которую вы глубоко любили. И все же абсолютно ясно, что природа этой потери сыграла свою роль в формировании вашего характера; следовательно, это, должно быть, случилось, когда вы был очень молоды. Я подозреваю, что это касается ваших родителей. Не исключено, что они пали жертвой преступления. По-видимому, вы были с ними в момент их смерти. Та сцена сильно повлияла на вас, так сильно, что вы решили посвятить свою жизнь борьбе со злом. Ваша семья была очень обеспеченной, а возможно, вы сами став взрослым сколотили немалое состояние. Но накопление богатства всегда определялось для вас одной целью. Главной целью всей вашей жизни – месть.

– Месть? – произнес с удивлением Бэтмэн. – Вы думаете, именно это лежит в основе моих поступков?

– А вы не согласны?

– Мне всегда казалось, что моим важнейшим устремлением было... правосудие.

Сато пожал плечами.

– Разве это не одно и то же?

– Я бы так не сказал, – ответил Бэтмэн.

– В чем же разница? – не уступал Сато. – Дело правосудия наказание дурных поступков. Наказание – это возмездие. А возмездие это месть, разве не так?

– Я никогда не думал об этом с таких позиций.

– Это потому, что в наше время месть не в моде, – сказал Сато. Правосудие – это всего лишь либеральный термин в одной из самых консервативных теорий. Я предпочитаю называть вещи своими именами.

– Но если месть и правосудие – одно и то же, – рассуждал Бэтмэн, – тогда я должен был бы убивать убийц, но я так не делаю.

– Это потому, что вы не убийца, – просто ответил Сато. – Месть, или правосудие, в зависимости от названия, эта штука может принимать различную форму. Не в вашей природе убивать, хотя вы, безусловно, владеете этим искусством. Это относится к тем вещам, которые меня больше всего в вас интересуют. Во мне нет места для раскаяния в убийстве. В случае крайней необходимости я сделаю это, и моя совесть не будет меня беспокоить. Такая необходимость возникает не часто, и все же я без труда смогу представить различные ситуации, когда от этого никуда не денешься. Однако для вас таких ситуаций, похоже, не существует...

Бэтмэн кивнул.

– Верно. Я не смогу лишить кого-нибудь жизни.

– Почему?

– Тогда я ничем не буду отличаться от бандитов, за которыми охочусь на улицах.

Сато кивнул.

– И в этом едином ваша великая немощность, и ваша великая сила. Вы человек, слишком хорошо знакомый с насилием, но в вас глубокое благоговение перед жизнью. Одной ногой вы стоите на нашей суетной земле, а другой утопаете в бесконечных просторах человеческого духа. Ни в том мире, и не в этом. Вы поистине обладаете натурой Будды. Не так много людей могут достичь этого, а вы – единственный человек Запада, кому это удалось, из всех встреченных мною. Когда-то я тоже стремился к высшим ценностям, но я не обладаю необходимыми качествами, чтобы идти этой тропой. Многие ищут ее, но мало кто достигает цели. Вы никогда не искали ее – она сама легла вам под ноги. Однако вместо всеобъемлющего счастья она мучает вас.

– И вы можете все это видеть? – тихо спросил Бэтмэн.

– Смотреть можно не только глазами, – ответил Сато. – Вот почему я не стремлюсь разглядеть ваше лицо под маской летучего грызуна, я достаточно ясно вижу вашу душу. Я бы хотел, друг мой, внести мир в ваше сердце, но, боюсь, вы никогда не сможете обрести его.

– Никогда? – переспросил Бэтмэн, еле слышно.

– Вы взвалили на свои плечи бремя целого мира, – сказал Сато. – По правде говоря, дурацкая мысль, но это благородная глупость.

Бэтмэн улыбнулся.

– Но тогда и натура Будды тоже дурацкая вещь. Это вы хотите сказать?

– Конечно, это дурацкая штука, сплошная глупость. Это непрактично, давно не модно. В ней нет логики, и она не управляется этичностью ситуаций. Но глупая вещь иногда может быть хорошей вещью. Я и сам толком не понимаю, что только что сказал, но подозреваю, что это мудрая мысль.

– Вы могли бы стать великим философом или потрясающим комиком, рассмеявшись сказал Бэтмэн.

Сато пожал плечами.

– А какая между ними разница? – Он мягко поднялся на ноги. – Раз уж мы заговорили о комедии, – сказал он, повернувшись к Бэтмэну, достоин ли ваш спарринг хотя бы одной из них?

Вслед за Сато Бэтмэн вышел на середину додзе. Они отвесили поклон флагам, затем друг другу и приняли боевую стойку. Вернее, только Бэтмэн принял боевую стойку. Сато же просто стоял со свободно опущенными руками. Неожиданно его правая нога мелькнула в воздухе четыре молниеносных удара в одном плавном гибком движении: – прямой удар в грудь, затем круговой удар по голове, круговой с разворота в противоположный висок и боковой удар в подбородок. Казалось, что это одно быстрое, энергичное движение сметает все на своем пути. Бэтмэну удалось отвести первые три удара, но четвертый достался в подбородок. Он отшатнулся назад и крякнул. Неудача Бэтмэна отнюдь не остудила пыл Сато.

– Печально, – съязвил он.