Текст книги "Время перемен"

Автор книги: Сара Груэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мутти идет следом, и я чувствую спиной ее пристальный взгляд. В гостиной я поворачиваюсь и умоляющим голосом шепчу:

– Мутти, ради бога, думай, что говоришь. Разве можно выкрикивать угрозы расправиться, пусть и с негодяем, в присутствии офицеров полиции?

– Уф-ф! – фыркает Мутти, с воинственным видом вздергивая подбородок, отчего он становится еще острее. В толк не возьму, как ей это удается!

* * *

Свернув за угол, мы обнаруживаем маленького грязного пони. Вид у него жалкий, и Мутти как вкопанная застывает на месте.

– Mein Gott, у него полно паразитов!

– Знаю. Животное действительно в ужасном состоянии.

– Ступай в машину, я сама его поймаю.

– Я помогу.

– С больной ногой? Говорю, иди в машину.

– Просто ушибла бедро. Пони сейчас страшно раздражен и зол и…

Мутти выбрасывает вперед руку и нацеливает указательный палец на машину.

– Немедленно в машину, Аннемари!

Я пробираюсь по двору, где собралось множество автомобилей. На крыльце полно народа.

Покорно усаживаюсь в машину, а Мутти марширует к грузовику, открывает дверцу пассажирской кабины и достает ведро, недоуздок и чембур. В следующее мгновение она исчезает за домом, но вскоре снова появляется уже с пони, который послушно трусит рядом, пытаясь достать носом ведро с зерном. Животное, не раздумывая, идет за Мутти в трейлер.

Чему тут удивляться? Все на свете подчиняется воле Мутти.

* * *

И вот мы уже в пути. Добравшись до «Рассвета», Мутти тормозит, открывает окно со своей стороны и подает мне знак рукой. Я пододвигаюсь и, открыв свое окно, наклоняюсь, чтобы видеть Мутти.

– Куда его поместим? – кричит она, перекрывая шум обоих двигателей. – В карантинную конюшню?

– Нет, там беременная.

– Кто?

– Мэйзи, жеребая кобыла. Отведи пони в дальний крытый загон. Нельзя подпускать его к другим лошадям, пока не осмотрит ветеринар. Пожалуй, надо позвать Уолтера.

– Нет необходимости. Он прекрасно дотерпит до утра. А ты иди в дом. – Мутти поднимает свое окно и проезжает мимо карантинной конюшни.

Вскоре Мутти приходит ко мне в трейлер Дэна, а я к этому времени уже нахожу большой пульт и любуюсь на сине-серое изображение спящей Мэйзи.

– Так, – задумчиво изрекает Мутти, – по крайней мере, здесь дела идут хорошо. А как твое бедро?

– Болит.

– А лед прикладывать пробовала?

– Нет, не думаю, что в хозяйстве у Дэна найдется лед.

Мутти направляется на кухню и открывает морозильную камеру. Слышу звон отбитых кусков льда, ударяющихся о внутренние стенки камеры. Вероятно, Мутти выиграла сражение, так как вскоре появляется с покрытым изморозью пакетом в руках, которым несколько раз сильно ударяет о раковину.

– Кто-то должен разморозить эту штуку, – заявляет она и подает мне пакет с мороженым горошком. – Здесь ничего не осталось, кроме снега.

– Может, займусь этим завтра. – Я переваливаюсь на бок и, развязав шнурок на спортивных брюках Дэна, прикладываю пакет к бедру.

– У-уй! Ой-ой! – воплю я, процеживая воздух сквозь стиснутые зубы.

Мутти смотрит на меня, и в ее взгляде сквозит сомнение.

– Смотри не устрой наводнение на кухне.

– Мутти!

– Я просто так, на всякий случай. – Она обводит глазами комнату и показывает на выдохшееся пиво. – Свежее?

– Увы, уже нет.

Мутти выливает пиво, моет стакан и ставит его в буфет.

– Ну что, лед помогает?

– Не очень. Ноет, как зубная боль.

– Тогда попробуй тепло, прими ванну.

– Шутишь? – фыркаю я.

Мутти многозначительно хмыкает.

– Я бы ее вымыла, но с ушибленным бедром, сама понимаешь… – Я застенчиво опускаю взор, и в воздухе повисает пауза.

Мутти молча удаляется по застеленному оранжевым ковром коридору, но тут же возвращается и начинает рыться под кухонной раковиной. На свет извлекается губка и банка с моющим средством «Комет». Из ванной комнаты доносится яростный скрежет, шуршание и шум включенной на полную мощность воды.

Некоторое время спустя я нежусь в наполненной до краев ванне, закрыв глаза влажной салфеткой.

– Ну вот, – слышится голос Мутти.

Я срываю с лица салфетку, намереваясь выразить возмущение по поводу незваного вторжения, когда я лежу абсолютно голая. Но тут же обнаруживаю, что Мутти принесла для моего обнаженного величества свежее пиво. Сердце переполняется чувством благодарности.

– Ох, Мутти, и что бы я без тебя делала?

– Действительно, сложно представить, – хмыкает она. – Мне пора ехать. На кухонном столе лежат спагетти. Найти что-либо более существенное не удалось. Звони, если потребуется помочь с кобылой.

* * *

После принятия ванны возвращаюсь на кухню и с жадностью поглощаю спагетти. Бедро болит уже меньше. Потом иду в спальню за подушкой и стеганым одеялом и застилаю кушетку двумя простынями, чтобы защититься от пылевых клещей. Вины Дэна здесь нет, просто кушетка очень старая.

Инцидент в доме Юджени оставил в душе неприятный осадок. Правда, местные власти осведомлены о бедственном положении маленькой дочери Юджени, имени которой я так и не узнала. Но какие меры они могут предпринять? И как измерить зло, причиненное девочке? Неужели ее отправят жить с одним из родителей? От мрачных мыслей я готова разрыдаться и начинаю думать о Еве.

Моя дочь никогда не ходила без носков или с немытыми волосами, но ее жизнь нельзя назвать безоблачной. То есть, на первый взгляд, все шло хорошо до прошлого года, когда мы с Роджером развелись. Но даже до этого печального события за пятнадцать лет я успела, как мать, совершить массу ошибок. Роджер тоже постарался на славу и изрядно наломал дров. Только ему повезло больше, так как теперь он имеет возможность проанализировать прошлый опыт и не повторять ляпов в новой семье, которой обзавелся. А вот у меня такого шанса нет.

Но какой бы плачевной ни выглядела ситуация, речь не об этом, потому что я возлагаю большие надежды на Еву. Она не только средоточие всех моих чаяний, единственное вместилище моих ДНК, но и просто славный смышленый ребенок, который иногда чудит, когда бывает в расстроенных чувствах, и ведет себя так, как большинство современных подростков. А расстраиваю ее обычно я.

Черт возьми, я опять нагоняю тоску! И начинаю воспринимать себя как тупую толстуху, путающуюся у людей под ногами. Что же со мной творится? Неужели из-за страха, что дочь получит травму, занимаясь верховой ездой, я готова поломать ей жизнь? Но это же непростительная нелепость. С таким же успехом можно запретить Еве водить машину.

Может, и правда пора обратиться к психотерапевту? Нет, я не выжила из ума, но, вероятно, настало время выслушать мнение специалиста, который сумеет взвесить все шансы и определить, стоит ли из-за страха потенциальной травмы отказываться от достижения намеченной цели и гармонии в жизни. Безусловно, я, со своим заново восстановленным лицом, на такой подвиг не способна.

Возникает желание позвонить Еве, но внутренний голос услужливо шепчет, что спешить не стоит. Возникшие в голове мысли слишком необычны и новы для меня. Я не собираюсь досаждать дочери нотациями, а просто хочу покаяться.

Я включаю веб-камеру и наблюдаю за мирно дремлющей Мэйзи, а затем переключаюсь на одиннадцатичасовые новости и снова прикладываюсь к пиву. Разумеется, исключительно в медицинских целях. Откидываюсь на подушку, хранящую чудесный, родной запах Дэна, и натягиваю до подбородка одеяло.

* * *

Просыпаюсь под пение птичек. Откуда-то доносится мужской голос. Я растерянно моргаю при виде предрассветных сумерек, заполняющих комнату.

– Нас ждет чудесный день, Луиза. Осадки маловероятны, а на термометре почти пятьдесят шесть градусов по Фаренгейту…

Вскочив с кушетки, шарю руками в поисках большого пульта и нахожу его на полу. Нажимаю на нужную кнопку, и экран становится черно-белым.

Мэйзи лежит на боку, задняя нога задрана кверху и слегка подрагивает.

– Черт побери!

Пулей вскакиваю с кушетки, натягиваю покрытые засохшей грязью сапоги и, схватив с вешалки куртку Дэна, выбегаю на улицу. Ушибленное бедро тут же дает о себе знать, но сейчас не до него.

Господи, только бы все обошлось! Боже милосердный, пусть она нормально родит! Умоляю, отведи от нас беду!

Прихрамывая, вбегаю в карантинную конюшню, включаю свет и тихонько подхожу к деннику, где находится Мэйзи. Тяжело дыша после пробежки, с трепетом заглядываю между досок.

У Мэйзи начинаются схватки, и она тихо стонет. Задняя нога будто окоченела, а из влагалища появляется белый пузырь, но как только прекращается схватка, исчезает. Это плодный пузырь, а значит, роды не за горами.

– Тише-тише-тише, – шепчу я, открывая дверь. – Все будет хорошо. – А сама не могу успокоиться, чувствуя, как гулкие удары сердца отдаются в ушах.

Мэйзи вскидывает голову и смотрит на меня, а я застываю на месте, опасаясь, что кобыла попробует встать. И уже хочу отступить, но она со стоном роняет голову на солому.

– Славная девочка, потерпи немного, – уговариваю я, затаскивая в денник корзинку с необходимыми принадлежностями. Опускаюсь на колени сзади и, взяв из корзинки свернутую простыню, заправляю ее под круп лошади, чтобы было куда принять жеребенка. Потом долго роюсь в остальных вещах в поисках фонарика.

Мэйзи поднимает голову и с тихим стоном пытается перевернуться на спину.

– Ох, Мэйзи, я все понимаю, уж можешь поверить, – ласково шепчу я, хотя у меня самой роды с самого начала проходили не так, как полагается.

Кобыла стонет громче, снова начинаются схватки, и опять появляется околоплодный пузырь.

Я стою на корточках сзади и стараюсь осветить фонариком пространство.

– Ну же, Мэйзи, давай! Еще разок! – Схватки прекращаются, но на сей раз пузырь никуда не исчезает. Прозрачная оболочка с сетью вен, наполненная бурлящей переливающейся жидкостью. В центре темнеет пятно, и, наклонившись ближе, я навожу на него фонарик под разными углами. Господи, да это же крошечное копытце!

Сердце переполняет восторг, и я прикрываю рот рукой, чтобы не закричать. А над черным пятном что-то белеет, не иначе как «носочек».

Снова начинаются схватки, сопровождаемые потоком жидкости. Наружу выходит одна ножка, потом вторая, на этой «носочка» нет. Затаив дыхание, наблюдаю, как дюйм за дюймом на свет появляется жеребенок.

Опять схватка, но теперь ножки не двигаются. И тут до меня доходит, что головка-то так и не показалась. Наклоняюсь еще ближе, чтобы как следует рассмотреть ножки, и от ужаса перехватывает дыхание.

Это не передние, а задние ножки! Жеребенок уже опустился очень низко, а значит, пуповина наверняка сдавила шею. При нормальном предлежании головка уже появилась бы на свет и жеребенок мог дышать. А сейчас головка находится в глубине чрева Мэйзи, и у меня не более двух минут, чтобы ее достать.

Всхлипывая, я роюсь в корзинке, пытаясь отыскать дезинфицирующее средство, а затем обильно смачиваю руки и энергично растираю. Потом открываю пакеты со стерильными перчатками.

Осенив себя крестным знамением, устремляю взгляд в потолок и, набрав в легкие воздуха, сжимаю в руках крошечные ножки. Они очень скользкие, а потому приходится воспользоваться полотенцем. Начинаю с силой их протирать, и одна ножка явно сопротивляется. Добрый знак: значит, жеребенок жив!

– Спокойно, спокойно, – бормочу я, стараясь утешить не столько Мэйзи, сколько себя.

Я поднимаюсь и, согнув колени, не выпускаю из рук ножки в ожидании очередной схватки, а когда она начинается, тяну изо всей силы. Жеребенок выходит из родовых путей на целый фут, но дальше дело не идет.

– О нет, только не это! – кричу я с искаженным от страха лицом. – Давай, Мэйзи, будь умницей! Ну, еще разочек!

Кажется, время остановилось. Я не отрываю глаз от кобылы и даже забываю моргать. Потом неожиданно чихаю и вытираю нос о плечо. Ножки выпускать из рук никак нельзя.

Живот Мэйзи снова напрягается, и я, собрав последние силы, тяну на себя. Тельце продвигается вперед, но в очередной раз застывает на полпути. Стиснув зубы, тащу его наружу и чувствую, что скольжу. Чтобы не упасть, упираюсь левой ногой в стену.

Жеребенок наконец выпадает из чрева Мэйзи и лежит на простыне неподвижной черной массой. На четвереньках подползаю к головке и в отчаянии очищаю от слизи нос и мордочку.

– Давай, малыш, дыши! – умоляю я.

Схватив полотенце, растираю голову и туловище новорожденного.

– Ну же, милый, дыши! Не вздумай подложить мне свинью! Дыши же, черт возьми!

Жеребенок внезапно оживает и, подняв головку, делает глубокий вдох.

– Вот так! – кричу я в восторге. – Ох, прости, Мэйзи, – обращаюсь я к озадаченной кобыле. Мэйзи подняла голову и наблюдает через плечо за происходящим. – Вот он, наш красавец! – Я хватаю мокрого, покрытого пушком жеребенка и прижимаю к груди, а потом поворачиваю в разные стороны. Стараюсь действовать осторожно, чтобы не наступить на пуповину.

– Взгляни, Мэйзи, на свое дитя!

Мэйзи всхрапывает и тихонько ржет, а потом начинает обнюхивать и облизывать детеныша. Жеребенок оказался черной кобылкой с белым «носочком» на задней ножке и с идеальной формы «звездочкой» на лбу. В знак приветствия кобылка тихо и тоненько взвизгивает.

Убедившись, что мать и новорожденное дитя чувствуют себя превосходно, понимаю, что мое дальнейшее вмешательство неуместно. Забиваюсь в угол денника и, усевшись на мешок с кормом, заливаюсь слезами, как ребенок, упиваясь одним из самых прекрасных зрелищ, что мне довелось видеть в жизни.

Глава 4

– Ева! – Я врываюсь в дом через черный ход. – Ева, ты уже встала?

Мутти и Ева появляются одновременно в дверях кухни, представляя собой разительный контраст. Мутти уже полностью одета и безупречно причесана. Ни один волосок не выбивается из туго стянутого узла. Ева дефилирует босиком, в мешковатых пижамных штанах и коротенькой футболке, почти полностью открывающей живот. Глаза у нее припухли.

– Что стряслось? – интересуется она, протирая глаза и с осуждением глядя в мою сторону. – Господи, мама, ты вообще когда-нибудь причесываешься? Ну прямо кикимора…

– Скорее одевайся! Хочу кое-что тебе показать! – От возбуждения я даже не успеваю обидеться на слова дочери. Кроме того, я, вероятно, и правда похожа сейчас на болотную кикимору.

– Так в чем дело? – с недовольным видом настаивает Ева.

– Да одевайся же!

– Нет, я хочу знать! – не отступает Ева.

– Мэйзи родила жеребенка, чудесную маленькую кобылку!

Ева радостно взвизгивает и топает ногами, а затем исчезает в коридоре.

– Значит, все завершилось благополучно? – Мутти идет к дымящейся кофеварке.

– Вообще-то это были роды с тазовым предлежанием, – поясняю я.

Мутти встревоженно вскидывает голову:

– И как они прошли? Все хорошо?

– Мэйзи и жеребенок чувствуют себя превосходно. К счастью, вышли сразу обе ножки, и, когда я поняла, что плод выходит задом наперед, пришлось потрудиться, чтобы помочь родиться нашей девочке. Потом потребовалось несколько секунд, чтобы привести ее в чувство, но все обошлось. Через полчаса она уже встала на ножки и начала есть.

Мутти не сводит с меня пристального взгляда, а потом переключает внимание на кофеварку.

– Молодец, – одобрительно кивает она с гордым видом.

По кухне с оглушительным топотом проносится вихрь в синих джинсах и розовой спортивной фуфайке и неожиданно останавливается в проходе.

– Скорее, мама! Ну что ты копаешься? – возмущается дочь, открывая настежь дверь. Ее лицо горит от возбуждения.

– Подожди, Ева, – останавливает ее Мутти. – Аннемари, может, возьмешь с собой чашку кофе? – Она открывает буфет и достает мою походную кружку из нержавеющей стали.

– Нет, мама не хочет! – взвизгивает Ева, пританцовывая от нетерпения, словно ребенок, которому срочно потребовалось посетить туалет. – Некогда нам кофе распивать!

Я со смехом пожимаю плечами и, прихрамывая, плетусь к двери. Ева уже успела скрыться из вида, и, выйдя на заднюю веранду, я слышу, как хлопает дверца ее машины.

* * *

– Боже мой! – восторженно шепчет Ева, заглядывая между досок денника, где находятся Мэйзи и новорожденная кобылка. – Она просто прелесть! И такая пушистая!

Жеребенок лежит на соломе рядом с Мэйзи и смотрит на нас сияющими глазами шоколадного цвета. Потом распрямляет невероятно длинные ножки и встает, чувствуя себя в безопасности под материнской защитой.

– Само совершенство! – восхищаюсь я и в порыве чувств обнимаю Еву за плечи. В ответ дочь сжимает мою руку.

Мэйзи выглядит бодрой и с любопытством наблюдает за нами. Родовые муки остались позади, кобыла успокоилась и невероятно довольна собой и тем, что произвела на свет. А ее дитя – настоящая длинноногая красавица с огромными глазами, оттененными длинными ресницами, пышной кашемировой гривой и челочкой. Она то поднимает густой, похожий на ерш для чистки труб хвост вверх, то начинает им яростно махать.

Лицо Евы вдруг приобретает растерянное выражение:

– Ты уверена, что это девочка? Посмотри на эту штуку…

– Это пуповина, дорогая.

– А, вот оно что.

С улицы доносится шорох шин по гравию, а затем хлопает дверца машины.

– Наверняка приехал ветеринар, – догадываюсь я.

В дверях конюшни появляется мужчина в ковбойской шляпе, с медицинской сумкой в руках.

– Доброе утро, дамы, – приветствует он нас. – Слышал, здесь произошло счастливое событие.

– Да, так и есть.

Ветеринар подходит к нам и ставит сумку на пол.

– Полагаю, вы Аннемари?

– Да.

– Наслышан о вас, – озорно подмигивает он. – А я Уолтер Пеннингтон.

– Рада знакомству. – Покраснев, я пожимаю протянутую руку.

– Не тревожьтесь, все в порядке, – успокаивает Уолтер, заметив мое смущение. – И примите мои поздравления. Вы справились с задачей не хуже профессионального акушера.

– Просто делала то, что полагается в подобных случаях, – неожиданно смелею я.

– Вы спасли жеребенку жизнь, а возможно, и кобыле. А если бы стали дожидаться моего приезда, то упустили бы драгоценное время. Мне потребовалось бы не меньше получаса, чтобы добраться сюда.

Уолтер осматривает новорожденную кобылку, а я звоню по мобильному телефону Хатчисонам, семье, которая приняла Мэйзи. Уолтер доверяет Еве обязанности акушерки. Дочь перевязывает пуповину и обмакивает обрубок в йод. Ветеринар прослушивает сердце и легкие жеребенка, а затем отдает фонендоскоп Еве, предварительно объяснив, что именно нужно слушать. Порывшись в соломе, Уолтер извлекает плаценту, и тут энтузиазм дочери пропадает, и Ева любезно уступает ветеринару право вынести ее на улицу.

Вскоре конюшню оглашает топот ног, возвещающий о приезде семейства Хатчисонов. Восторженно визжа, их три дочери влетают в помещение.

– Кобыла и жеребенок здоровы и прекрасно себя чувствуют, – сообщает Уолтер. При виде девочек он выходит из стойла и придерживает одну из них за руку. – Эй, аккуратнее. Нельзя так шуметь и беспокоить кормящую мать.

Девочкам стоит больших усилий прийти в себя.

– Вы сказали, что хотите показать мне еще одну лошадь, – напоминает ветеринар.

– Да, этот пони в жутком состоянии. Я привезла его вчера вечером. Сейчас он в загоне за конюшней. Не хочу подпускать его к остальным лошадям, пока вы его не осмотрите и не сделаете прививки.

Я ищу глазами дочь, намереваясь сообщить, что мы уходим, но ей сейчас не до меня. Ева стоит на коленях в соломе и знакомит девочек Хатчисонов с новорожденной кобылкой. Одновременно она живописует все красочные подробности процесса родов и разглагольствует о том, как дивно я справилась с непосильной задачей. Могу представить, что она наболтала. В нашем семействе всегда так, любое мало-мальски важное событие обрастает невероятными деталями, превращаясь в героическую балладу.

Я тороплюсь проводить Уолтера на дальнее пастбище. При виде Сквайра ветеринар застывает на месте и лишь тихонько присвистывает.

– Ой-ой-ой! Боже правый! – На этом его словарный запас иссякает. Поставив медицинскую сумку на землю, он заглядывает в щель между досками забора.

– Что, надо было вызвать вас еще вчера?

– Нет, – качает головой Уолтер. – Несколько часов ничего не решают. А приглашать меня надо было год назад. Не устаю удивляться жестокости отдельных представителей рода человеческого!

Мутти, разумеется, права: раздувшееся брюхо Сквайра кишит паразитами, но, несмотря на его угрожающие размеры, пони долгое время держали на голодном пайке. Кроме того, Уолтеру не доводилось прежде встречать такой тяжелой формы стоматита и кровоточащих язв на всех четырех ногах.

Нрав у пони ретивый, и он так и норовит кого-нибудь лягнуть. Уолтер прекрасно знаком с повадками лошадей и не раз уклонялся от ударов копыт, но сегодня ему не повезло. Сквайр изловчился и угодил ему задней ногой в руку. Послышался хруст.

– Черт побери! – Уолтер отскакивает назад, держась за поврежденную руку.

– Сильно досталось? – Я стараюсь удержать Сквайра и крепче сжимаю недоуздок.

Уолтер сгибает руку в локте и шевелит пальцами.

– Кажется, обошлось, – морщится он.

– Может, воспользоваться скобой и зажать ему морду?

– Пожалуй, так будет лучше. Посмотрите в сумке во втором отделении.

Я извлекаю скобу и накидываю петлю на верхнюю губу пони. Уолтер осматривает раны Сквайра, а тот бросает на меня возмущенные взгляды.

– Мы же хотим тебе помочь, – увещеваю я пони, поглаживая свободной рукой по челке, и обнаруживаю длинный, не менее шести дюймов, глубокий шрам на лбу. Шрам немного поджил, но шерсть по краям вылезла, и воспаление полностью не прошло.

– Уолтер, взгляните на это.

– В чем дело? – Уолтер вытирает руки о штаны и подходит ближе.

– Вот здесь, на лбу.

Теперь Сквайр не может достать ветеринара задними ногами, и я ослабляю петлю.

– Ой-ой-ой! Боже правый! – повторяет Уолтер, и мне в голову приходят две мысли. Во-первых, будь я его женой, эти причитания довели бы меня до белого каления, а во-вторых, возможно, Уолтер таким образом воздерживается от более крепких выражений. Если бы лошадь лягнула меня, то одним «черт возьми!» здесь не обошлось бы. Тут я стараюсь припомнить, не ругнулась ли я в его присутствии.

Наконец Сквайру дали глистогонное средство, вычистили, сделали необходимые уколы, смазали мазью раны, промыли уши и прочистили нитью зубы, а также подвергли ряду других процедур, оскорбляющих лошадиное достоинство. На прощание мы даем ему взятку в виде ведра с мешанкой из отрубей, и настроение пони улучшается. За это подношение ему следует благодарить Беллу.

Уолтер пакует сумку и собирается нас покинуть, а я возвращаюсь в карантинную конюшню. Стараясь не шуметь, осторожно иду по проходу и вдруг слышу восторженный голосок дочери. От дифирамбов в адрес новорожденной кобылки Ева перешла к восхвалению сводного брата. Мол, какой он изумительно хорошенький и умный. Разумеется, слово «сводный» не звучит, и Ева называет малыша просто «мой братик».

Я круто разворачиваюсь и иду навестить Беллу.

* * *

На следующий день вечером мы с Евой готовим на кухне арабский салат «табуле». Это блюдо я освоила, когда дочь ударилась в вегетарианство. Ева сегодня – само очарование и предупредительность, а стало быть, что-то замышляет. Здесь сомнений нет.

– Ма, – начинает она, сосредоточенно рассматривая петрушку, которую режет на доске. Метнув взгляд в мою сторону, дочь снова опускает глаза.

– В чем дело? – Я стараюсь подготовить себя к грядущему сюрпризу.

– Прости меня за вчерашнее.

Я концентрирую внимание на доске с нарезанными помидорами и выжидаю. Ну вот, дождалась!

– Если разрешишь участвовать в соревнованиях в Страффорде, я согласна вывести татуировку.

– Что? – Я не могу удержаться от смеха. – Она согласна! К твоему сведению, чтобы вывести татуировку с помощью лазера, придется заплатить несколько тысяч долларов.

В воздухе повисает пауза, и мы с Евой с деловым видом нарезаем овощи.

– Нет, правда? – не выдерживаю я.

– Сто процентов. – Лицо Евы расплывается в милой улыбке.

– Ха! – Мне требуется время для размышлений. – Послушай, Ева, какие ты строишь планы на будущее?

– Хочу ездить верхом.

– Это мне известно, я имею в виду профессиональную карьеру.

– Я тоже.

– Ты больше не собираешься стать ветеринаром?

– Нет, хочу участвовать в соревнованиях.

– Уверена, что делаешь правильный выбор? Ведь знаешь, что больших денег так не заработать. То есть если подсчитать, во что обойдется экипировка даже одной лошади, то и пятидесяти тысяч не хватит…

– Знаю. Я вот подумала, что могу взять учеников на межсезонный период. Можно этим заняться прямо здесь. – Глаза дочери излучают кротость.

Мы снова на некоторое время умолкаем. Я будто балансирую на краю пропасти, широко расставив руки, и думаю, хватит ли мужества прыгнуть вниз. Набрав в легкие воздуха, бросаюсь в бездну.

– Послушай, Ева…

– Да, мама?

– Понимаю, что, пожалуй, уже слишком поздно и приобрести и экипировать лошадь для соревнований в Страффорде мы не успеем, но обещаю подумать, как исправить ситуацию.

– Что ты сказала? – Дочь выглядит потрясенной.

– Ты прекрасно слышала.

Некоторое время дочь пристально смотрит на меня в ожидании кульминации, которая разрушит все надежды. Однако ничего подобного не происходит, и Ева, отбросив в сторону нож, несется по кухне, едва не сбивает меня с ног и душит в объятиях.

– Мамочка, ты серьезно? – восторженно пищит она и, схватив меня за плечи, старается заглянуть в глаза.

Я молча киваю, и Ева с победным воплем вытанцовывает импровизированное фламенко.

– Ты самая лучшая! А почему ты вдруг передумала? Ладно, не имеет значения, не хочу ничего знать!

Надо понимать, Ева опасается, что я изменю решение.

Она поворачивает меня вокруг оси и, запечатлев на щеке смачный поцелуй, исчезает в коридоре.

– Не забудьте, милая леди, об обещании удалить татуировку! – кричу я вслед.

Ева с грохотом поднимается по лестнице и с силой хлопает дверью, так что в буфете дрожат стаканы.

Мутти важно вплывает на кухню и, охваченная дурными предчувствиями, застывает на месте, глядя на булькающий в кастрюльке булгур и покинутую разделочную доску. Ее можно понять, так как Ева обладает удивительной способностью: приступы необузданной ярости и восторженные порывы протекают у нее совершенно одинаково.

– Ну, что на сей раз? – грустно вздыхает Мутти.

– Просто я обещала Еве подумать об ее участии в соревнованиях в Страффорде.

Мутти взирает на меня с нескрываемым изумлением, а затем занимает место Евы и с молниеносной скоростью начинает нарезать петрушку.

– А как ты собираешься решить вопрос с лошадью? – интересуется она наконец.

– Пока не знаю.

Мутти умолкает, и я уже собираюсь рассказать ей о не дающем покоя телефонном звонке, но тут же иду на попятный. Нет, броситься в омут с головой я на данный момент не готова.

* * *

Расставив на столе пюре из нута, питу и арабский салат, иду к лестнице и зову дочь.

Топчусь у выхода из кухни и прислушиваюсь. Вскоре дверь наверху со скрипом открывается, и Ева, оглушительно грохоча обутыми в кроссовки ногами, спускается вниз.

– Привет, ма! – Вид у дочери жизнерадостный.

В этот момент звонит телефон, и я выжидающе смотрю на Еву. Но она вихрем проносится мимо и задерживается у крючка, на котором висит ее рюкзак.

Я в растерянности смотрю на Мутти, но та лишь удивленно поднимает брови. Пожав плечами, беру трубку:

– Алло?

– Здравствуйте, миссис Циммер, это Луис. А Ева дома?

– Мы садимся ужинать, но можете поговорить, только недолго. – Я протягиваю трубку Еве. – Это Луис.

– Меня нет дома, – заявляет Ева, роясь в рюкзаке.

От изумления у меня глаза лезут на лоб.

– Я же не могу сказать, что тебя нет, – шиплю я, прикрыв рукой трубку. – Луис слышал твой голос! Да что с тобой происходит?

– Ничего. Просто не хочу с ним разговаривать, – заявляет дочь и, достав помаду с вишневым ароматом, проводит по губам и причмокивает ртом.

– Ева, Луис знает, что ты дома!

– А теперь меня нет. – Она хватает куртку и, хлопнув дверью, исчезает.

Я беспомощно моргаю, глядя то на Мутти, то на телефон, что держу в руке. Мутти подходит к кухонному окну и выглядывает на улицу, а мне приходится отвечать Луису.

Я смущенно кашляю в трубку.

– Не переживайте, миссис Циммер. Я все слышал.

– Прости, Луис. Не понимаю, что происходит.

– Все нормально, – уныло откликается парень.

Странно, Луис, кажется, нисколько не удивлен. А почему?

– Луис, скажи, в чем дело? Вы что, поссорились?

– Нет.

– Тогда что же?

– Понятия не имею.

– Не может быть!

– Во всяком случае, моей вины здесь нет. – В голосе Луиса слышится раздражение. – Она перестала мне звонить примерно неделю назад, а теперь вообще не желает разговаривать. Не возьму в толк, что на нее нашло.

– Я поговорю с Евой.

– Не надо! – громко протестует Луис.

Я чувствую себя оскорбленной и хмурюсь.

– Простите, – оправдывается Луис. – Я не собирался грубить, но прошу вас, не вмешивайтесь. Я сам разберусь.

Ну, раз так, я умываю руки. Мы с Луисом вежливо прощаемся.

– Куда пошла Ева? – обращаюсь я к Мутти.

– В конюшню.

Я снимаю с крючка куртку и направляюсь к двери.

– Оставь девочку в покое. Лучше сядь и поешь.

Я останавливаюсь в раздумье.

– Садись и ужинай. – Мутти повелительным жестом указывает на стул. – Ты ничем не поможешь.

Молча наблюдаю, как Мутти раскладывает по тарелкам еду, потом вешаю куртку на прежнее место и сажусь за стол.

– Пусть сами разбираются. – Мутти наклоняется ко мне через стол и наливает в бокал вино. – Любые твои действия покажутся неуместным вмешательством. Помнишь себя подростком, когда я пыталась помирить вас с Дэном?

Мне ли не помнить! Если бы Мутти не демонстрировала любовь к Дэну и не питала необъяснимой неприязни к Роджеру, я бы точно вышла замуж за Дэна. Подношу к губам бокал и делаю большой глоток.

– Кроме того, скоро заканчивается семестр, – продолжает свою мысль Мутти, аккуратно расстилая на коленях салфетку. Она отламывает кусочек питы и, словно совком, подцепляет пюре из нута. – Может, они помирятся, когда Луис вернется летом.

– Возможно, – с горестным видом соглашаюсь я.

Несмотря на мои опасения по поводу дружбы Евы с Луисом, парень оказывает на нее исключительно положительное влияние. Впрочем, всему хорошему очень быстро приходит конец. Пора бы привыкнуть.

* * *

Ровно в одиннадцать часов Мутти поднимается из-за стола, ставит тарелку Евы на кухонный стол и накрывает пластиковой пленкой. Харриет неотступно следит за каждым ее движением. Увидев, что Мутти водворяет тарелку в холодильник, собака горестно вздыхает и без сил падает на пол. Хорошо, что ножки у нее коротенькие и падать невысоко.

– Ну, я ложусь спать, – обращается ко мне Мутти, потирая руки. – Твоей дочери тоже пора на покой, ведь завтра в школу.

Я еще не допила второй бокал вина и выходить из-за стола не тороплюсь.

– Подожди, сейчас закончу и отправлю Еву в кровать. Спокойной ночи, Мутти.

– Спокойной ночи, милая.

Мутти исчезает в коридоре, и Харриет немедленно идет за ней следом.

– Счастливых сновидений, Харриет. – С грустью наблюдаю, как предательница скрывается из вида, царапая когтями пол. Со вздохом ставлю бокал в мойку и направляюсь в конюшню.