Текст книги "На грани"

Автор книги: Сара Дюнан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Отсутствие – Воскресенье, после полуночи

Внизу под лестницей комната администратора была пуста. Анна позвонила в звонок. Спустя немного к ней вышел мужчина лет за тридцать, одетый немодно, но удобно – в кардигане и тапочках. Если верить путеводителю, отель был семейный – не то чтобы пятизвездочный, но по-своему прелестный.

– Простите, что потревожила вас, – сказала она по-итальянски. – Я из четырнадцатого номера.

– Да, я знаю, – сказал он, с беспокойством поглядывая на безобразный синяк, зревший над ее правым глазом. – Чем могу быть вам полезен, синьора Тейлор?

Миссис Тейлор. Прибывшая с мистером Тейлором и к нему в придачу. Разумеется. Он же зарегистрировал ее на свой паспорт. Итальянцам на это, в общем, наплевать. Дать бы работу чиновникам, а до морали им и дела нет.

– М-м... мой муж спит, а мне надо позвонить по телефону. Не хочу его будить.

– Конечно. Телефон в вестибюле. Вы очень хорошо говорите по-итальянски.

– Говорила когда-то. Но давно. В незапамятные времена.

– Хорошо. Мне включить это в счет?

– Да... нет... А могу я сразу оплатить? Понимаете, это личный звонок. Муж не должен знать.

Он сморщил лицо – не то в ухмылке, не то показывая, что его это не касается. Жена его была миловидная женщина, пухленькая, толстогубая, с темно-карими глазами и мягкой грудью. Вряд ли у него самого возникало когда-нибудь желание позвонить другой женщине, когда жена его была дома, но, возможно, как и все мужчины, он оставлял за собой право подобные сцены воображать.

– Конечно. Как вам удобнее. Может быть, хотите поговорить из конторы? Так будет уединеннее. Я буду в задней комнате, если понадоблюсь.

Она села за письменный стол, подняла трубку. Она заметила, что пальцы ее дрожат. Два часа ночи. Значит, в Нью-Йорке сейчас на пять, нет, на шесть часов меньше. Счастливцы, готовятся сейчас куда-нибудь пойти, закатиться, получить от этого максимум удовольствия. Она вытащила смятую обертку с номером. Последние цифры – 87-87.

Номер соединился и включился автоответчик: после проигрыша нескольких веселеньких тактов из широко известной песни Эллы Фицджеральд музыка затихла и громкий женский голос произнес:

– Привет. Софи Вагнер слушает. Правда, не лично. – В голосе слышался тот особый, чисто американский неоновый оптимизм, от которого подчас так недалеко до депрессии. – Вы можете... – Тут машина вырубилась и влез другой голос, того же тембра, но уже менее жизнерадостный;

– Привет, это я.

– Софи Вагнер?

– Да. А кто это?

– Ну... вы меня не знаете. Я узнала ваш номер у вашего друга. Вообще-то я звоню вам из Италии.

– Италия. Надо же! А друг – это кто? Анна набрала побольше воздуха.

– Сэмюел Тейлор. Пауза. А потом:

– Простите, но я такого не знаю. – Сказано это было по-прежнему громко, но не раздраженно, а скорее озадаченно.

– Ах... ну да... Сэм сказал... Иными словами, когда вы виделись с ним, он звался по-другому. Англичанин, помните? Высокий, футов шести или шести с двумя дюймами. Без малого сорок или сорок с небольшим. Крепкого телосложения, седоватый. Лицо круглое. Приятной наружности. В глазах смешинки. С чувством юмора. – Она запнулась. Как бы это получше сформулировать? – Хороший любовник.

– Послушайте, зачем мне это все знать? – сказала Софи Вагнер и бросила трубку.

Анна трубку не положила, выжидая, пока уляжется сердцебиение. Затем она вновь набрала номер. На этот раз номер был занят. Она досчитала до двадцати, после чего повторила набор. Включился автоответчик. На этот раз он проговорил свой текст до конца. Когда звучали сигналы, она представляла себе женщину, за столом, та нервно вертит в руках рюмку, делая вид, что ей наплевать на звонок.

– Послушайте, Софи. Мне очень неприятно, что я вас беспокою. Меня зовут Анна Франклин, и мне очень нужно поговорить с вами об этом человеке... потому что... я уверена, что вы его знаете или знали, а я так нуждаюсь в совете. Я работаю, у меня есть профессия, я человек здравомыслящий и не склонна к истерии, но мне кажется, я попала в западню, и мне нужна ваша помощь. Так что, пожалуйста, если вы дома, возьмите трубку!

Она ждала. Она представляла себе квартиру – небольшую, продуманно обставленную с таким расчетом, чтобы получше использовать площадь. Если ей повезло и квартира ее находится на высоком этаже, она может наслаждаться открывающимся из окна видом – город с птичьего полета, верхушки небоскребов, а внизу сетка сверкающих огнями и стеклом улиц. Но один этот головокружительный вид не способен составить счастье женщины. А она, возможно, из тех, кому для счастья необходим мужчина. Раздался щелчок, и автоответчик выключили.

– Ладно. Знаю я этого парня, – сказала Софи Вагнер, и тон ее был сух, как дубленая кожа старого калифорнийца. – Поднаторел в болтовне, знает, как зубы заговаривать и когда следует взять расчет. В постели любит, чтобы партнерша для начала сама постаралась, а там уж начинает безумствовать, что тебе ураган. Может хорошо взбаламутить, пока не выдохнется.

Ей вспомнился этот ураган, сникший и совсем без сил, в изнеможении спавший сейчас наверху. Слова женщины вызвали у нее невольную улыбку.

– Да. Думаю, мы говорим об одном и том нее человеке.

– Только фамилия его была не Тейлор. Он звался Ирвинг. Маркус Ирвинг. И единственный совет, какой я могу вам дать, если вы все еще якшаетесь с ним, это взять в руки садовые ножницы и отхватить ему эту штуковину. Только уж постарайтесь запрятать ее куда подальше, чтобы он опять ее себе не пришил.

Похоже, жизнь повернулась к Софи Вагнер не лучшей своей стороной. Но, по крайней мере, женщина относится к этому с юмором. Всем бы нам так, подумала Анна.

– Можно мне узнать, что между вами было?

– Ну а вы сейчас как далеко зашли?

Анна подумала, как бы поточнее ответить на этот вопрос.

– Я начинаю сомневаться в его искренности. Женщина на другом конце провода так и ухнула от восторга.

– Вот это да! Да вы просто мастер подтекста! Итак, что мы имеем? Попоил, покормил, спать с собою уложил?

– Правильно.

– Говорить на серьезные темы уже начал?

– Да... Можно и так сказать...

– Ясно. Ну, значит, вы уже почти вышли на финишную прямую...

Что-то внутри нее тихонько екнуло.

– В каком смысле?

– В том, что скоро он вас наподдаст.

– Но почему... то есть... простите, а вашу историю вы мне не расскажете?

– Откуда, вы сказали, вы звоните?

– Из Италии.

– Он сейчас с вами?

Через океан и полконтинента до нее донеслось, как горло женщины сдавило волнением.

– Нет-нет, – поспешила она уверить ее, – но я его жду. Он завтра утром прилетает.

– Пригласил путешествовать, а?

– Ну... Да, пригласил.

– А как мой номер узнала?

– Нашла. У него был записан.

– Господи. Глаз как алмаз. Я была одной из многих?

– Ну... я не видела. Вы были на первой странице.

– Вот даже как... – протянула она кислым голосом.

– Послушайте, очень вас прошу... Понимаю, что это, может быть, вам нелегко, но расскажите, как было дело?

Она фыркнула.

– Что ж, вам платить, не мне. – Пауза, и Анне на том конце провода показалось, что она слышит, как чиркнула спичка и как затянулась сигаретой ее собеседница. Жительница Нью-Йорка, не оставившая привычку курить. Ему это, наверное, нравилось. Было приятно такое пренебрежение общепринятыми нормами. – Я поместила в журнале объявление. В серьезном и почтенном литературном журнале, который читают интеллектуалы во всем мире – «Нью-Йоркское книжное обозрение». Он откликнулся, и мы поужинали вместе.

– Это было на Манхэттене? – быстро спросила Анна. Держа в одной руке трубку, другой рукой она делала записи, неловко выводя ветвистые каракули.

– Ага. Он сказал мне, что часто наезжает в Нью-Йорк. По делам. Мы встретились раз, другой, и закрутилось. После месяца свиданий, от которых захватывало дух, он пригласил меня съездить в Санкт-Петербург.

Санкт-Петербург... Ну, конечно. Город этот упомянула та женщина по телефону.

– В Санкт-Петербург?

– Ну да, ничего себе, верно? Разливался соловьем о заснеженных деревьях на старинных дореволюционных улицах, о сокровищах Эрмитажа, о водке-перцовке, жгучей и холодной, как лед, и всякое такое. Словом, что тебе кино, которое показывают в самолете. И я на это клюнула.

– А кто платил? – осторожно спросила Анна.

– Хороший вопрос. Но так как делалось все по обоюдному согласию двух взрослых людей, – сказала Софи, преувеличенно четко выговаривая слова, – то билет купила я, а он взял на себя остальное – ну, там... отели и всякое такое. Знакомая картина, а?

– Да, – призналась Анна с застенчивостью не совсем напускной. – Немножко. А потом что было?

– А ничего! Великолепно провели время. Точь-в-точь кино! – На минуту приятные воспоминания, видимо, заслонили боль и страдания. – Любовник он был потрясающий, задаривал подарками, распинался в уверениях, как много я для него значу и как замечательно все у нас будет, потом проводил меня на нью-йоркский самолет, как радиацией светясь любовью. – Она помолчала. Может быть, в этот момент ей вспоминалось, как, прилетев в Нью-Йорк, она вошла к себе в квартиру в бурлении чувств, переполненная эмоциями, как электросушилка горячим воздухом. Сбой биологического ритма в результате перелета она, возможно, преодолевала, высвобождая место в шкафу для одежды еще одного человека.

– А потом?

– А потом – бац, и все кончилось. Вот так. Полный нуль. Вез единого слова, без звонка, без письма и даже открытки. Больше я о нем ничего не знаю. Наподдал, и все!

У писавшей за столом Анны авторучка застыла в воздухе.

– Но почему? То есть... зачем было уверять вас в том, как это серьезно, если не собирался продолжать отношения?

– Думаете, я сотни раз не задавала себе этот вопрос? Понятия не имею, зачем! Единственное, что знаю – вот он в постели не может от меня оторваться и строит планы насчет женитьбы, а в следующую минуту – раз, и нет его, исчез, как в воду канул.

– И собирался жениться?

– Ну да! Хорошенькая шутка, правда? У меня на этот счет нюх собачий, я здорово чувствую, когда врут, но тут я купилась, развесила уши!

– Так он не сказал вам, что женат? Она фыркнула.

– Нет, нет. Впаривал мне, что разведен, что уже два года, как один, и созрел для серьезного чувства. Хорошо так говорил, красноречиво и с жаром, редким для англичанина. Говорите, он женат?

– Да не знаю. То есть, по его словам.

– И вас это не смущало?

– М-м... строго говоря, нет. Можно сказать, меня это устраивало.

– Какое милое совпадение! Расскажите, как вы с ним познакомились.

– По объявлению. В солидной газете.

– Черт возьми! —торжествующе воскликнула Софи Вагнер. – И пошло-поехало. Ну а теперь что? Вас по-прежнему «устраивает», что он женат?

– Ну... и да, и нет. Так или иначе, теперь он...

– Только не говорите мне, что он собирается ее бросить, ладно?

– О, господи... – тихонько простонала в трубку Анна, но больше из солидарности со страдающей Софи Вагнер, чем как выражение собственной боли. Потому что в этот момент никакой боли она не чувствовала: то, что было, прошло, свернуто в тугой комок и проглочено вместе со слюной усилием горловых мускулов, и теперь это глубоко внутри, медленно переваривается желудочным соком, расщепляется, растворяется, превращаясь в ничто. Все ушло, и теперь горизонт удивительно чист и ясен, видим на много километров, и впереди маячит лишь одна перспектива – мучения. Она не чувствовала ни малейшей боли, настолько не чувствовала, что это даже пугало. А наверху крепким здоровым сном спал он.

– Послушайте-ка, – участливо сказала ее американская кузина, – не стоит вам так уж убиваться. Хорошо, что вовремя его раскусили.

– Да. Спасибо. Скажите мне, пожалуйста, а давно у вас это все произошло?

– Дайте сообразить... Санкт-Петербург был в феврале. «Самое лучшее время года», – сказала Софи, передразнивая чужой английский акцент. – Значит, что мы имеем? Пять месяцев назад.

Пять месяцев. Пять месяцев в ожидании телефонного звонка. Даже самым стойким тут не обойтись без душевных ран.

Последовала пауза – первая пауза в их разговоре. Софи Вагнер в своей нью-йоркской квартире сейчас, наверное, загасила очередную сигарету и начинает чувствовать себя неловко оттого, что так разоткровенничалась. Она явно ждет и в ответ той или иной степени откровенности, иначе это будет несправедливо.

– По-моему, эта поездка в Италию для меня своего рода Санкт-Петербург, – негромко сказала Анна. – Наверное, мне лучше отправиться домой прямо сейчас, не дожидаясь его прилета. Но если... то есть, если я все-таки дождусь его, если мы увидимся... как бы вы хотели – может быть, передать ему что-нибудь от вас?

Софи так и закатилась смехом – вылитая Бетт Мидлер.

– Ну конечно! Когда он уже изготовился трахнуть вас, почему бы не передать привет от меня?

Жаль, что не увижу, как вытянется его лицо! Да его вообще может удар хватить! – Но, вслушиваясь в эти слова, Анна улавливала скрытую боль. – Нет. Не хочу, чтобы вы с ним обо мне говорили. Незачем ему что-то обо мне знать, понятно? Ничего не говорите, не упоминайте моего имени. Не говорите о нашем разговоре. А если вам еще раз попадется эта его черненькая записная книжечка, хорошо бы вам вырвать оттуда страничку с моим телефоном!

– Это нетрудно. Я постараюсь.

– Да, и еще одно! – сказала Софи, опять укрывшись за притворно бодрым тоном. – Когда приедете домой, не поленитесь сменить в квартире замки, а не то ваши оргазмы вам дорого обойдутся.

– В каком смысле?

– Вот послушайте... Доказательств я не имею, но когда я прилетела из России и спустя два дня вышла на работу, то, вернувшись, обнаружила, что квартиру обчистили. Видео, компьютер, стереосистема, два старинных ковра, что от бабушки достались, фамильные драгоценности, моя коллекция си-ди дисков – все вытащили подчистую.

– И вы считаете, что к этому причастен он?

– Единственное, что я знаю, что адрес свой я не афишировала и что грабителю, прежде чем приступать к делу, надо было ознакомиться с моей системой сигнализации и отключить ее, если он не желал всполошить весь квартал.

– А он знал вашу систему сигнализации?

– Уж будьте уверены! Однажды он трахал меня, стоя прямо возле нее. И глаз с нее не сводил.

– Но зачем... зачем ему вас грабить? Насколько я могу судить, у него полно денег,

– Да. А откуда? Все эти разговоры насчет экспертной оценки картин – полная мура. Да я проверила каждую галерею в Швейцарии, черт их всех дери вместе со Швейцарией! Никто о нем слыхом не слыхивал. Нет, картины он, конечно, продает. Только предварительно не покупая их. Думаете, мало нас, одиноких баб, охотящихся за классным любовником? – Теперь она говорила совсем как Арета Франклин. – Достаточно, чтобы с ног до головы обрядить его в фирменные вещи и продолжать делать это опять и опять, пока у него не отсохнет то, что висит, можете мне поверить!

Сидя в унылой конторе отеля, Анна вспоминала собственный дом, за десять лет обставленный дешевой мебелью «Хабитат» и «Икеи» с вкраплениями собранного с миру по нитке хлама или, когда вдруг появлялись деньги, купленных у «Копрана» отдельных предметов. Если он возмечтал разжиться тут золотыми яйцами, то он явно выбрал не ту курочку. На другом континенте Софи Вагнер ждала, что она ей скажет.

– А вы рассказали об этом кому-нибудь еще? Я хочу сказать, обращались в полицию?

– Ой, бросьте. Вы там, наверное, детективных сериалов по телевизору насмотрелись. Да будет вам известно, что нью-йоркские копы преступников не ловят, они только страховочные формуляры заполняют. И надеются, что, мягко пожурив взломщика или отшлепав его по попке, они так его этим устыдят, что он и думать забудет о преступлениях. Вы думаете, кто-нибудь здесь заинтересуется каким-то психом-англичанином, отхуячившим систему сигнализации? А потом, как мне сообщить, какое имя назвать? Маркус Ирвинг или – как вы говорили, он вам представился?

– Тейлор. Сэмюел Тейлор. У него и паспорт есть.

– Ах, что вы говорите! У Маркуса Ирвинга тоже был паспорт. Сама видела.

– Господи, ну что тут поделаешь! Не могу выразить, как я вам благодарна, я...

Софи рассмеялась.

– Вовсе вы не благодарны, вы бы хотели ничего этого не слышать и не знать. Как и я на вашем месте. Если это может послужить утешением, то скажу вам, что я баба тертая и мужиков на своем веку немало перевидала. Но такого, как этот парень, я в жизни не встречала – даже близко. Вот и порадуйтесь тому, что вас трахнет отменный жеребец. А наутро стяните у него с тумбочки его бумажник – и была такова. Если рискнете, можете написать губной помадой на зеркале рядом со своим и мое имя. И проверьте, захватили ли его кредитные карточки, – добавила Софи, купаясь в волнах фантазии, столь целительной для раненого сердца. – Счастья вам!

И телефон заглох.

Анна повесила трубку и с минуту посидела, уткнув в ладони лицо, пытаясь переварить то, что узнала.

Подняв глаза, она увидела в дверях хозяина отеля, внимательно за ней наблюдавшего. Она стала вспоминать, сколько денег у нее осталось наверху. Возможно, ей так и так придется позаимствовать его бумажник.

– Все в порядке, синьора Тейлор? Она встала из-за стола-

– Да, в полном порядке, благодарю вас. Сколько я вам должна?

В руке у него был блокнот. Он заглянул в него с выражением почти скорбным.

– Боюсь, что девять тысяч сто лир, – с кривой улыбкой произнес он.

Сорок фунтов, подумала она. Господи. Ну зато очерк получится что надо. Она потянулась к сумочке.

– А квитанцию выписать вы мне сможете?

Дома

Я тихо залезла в постель, прижалась к тельцу девочки. Она была теплая, спокойная, но это не успокаивало. Я лежала, вслушиваясь в ночь, вернее, в то, что осталось от ночи. Где-то в листве платана через дорогу уже пробудилась энтузиастка-птичка и распевала, приветствуя зарю. Я закрыла глаза, но поняла, что перекурила и спать не могу. И думать толком – тоже не могу. Наркотик вышиб из меня способность разумно мыслить. Все, что я могла, это твердить, вертя ее так и сяк, фразу, сказанную Лили на лестнице: «Когда она сказала „до свидания“, голос у нее был такой... печальный, словно она не хочет класть трубку».

Что будет, если Анна не вернется домой? Впав в параноидальный ступор, я не могла думать о вариантах. Обдумаем это после. Но лучше все же подготовиться. Итак, что же, черт возьми, мы будем делать?

В завещании, составленном вскоре после рождения Лили, Пол и я именовались опекунами на паритетных началах. Мы, разумеется, никогда не говорили о том, что это может означать. Сам факт подписания подобного документа нам виделся защитой и гарантией от того, что это, возможно, когда-нибудь и произойдет.

Но что, если произойдет? Или уже произошло? Ребенок не может жить на два дома. Пол любил Лили и был ей прекрасным отцом на пятницу и субботу. Никто не мог бы этого отрицать. Но в прочие дни у него была своя собственная жизнь – собственная работа, а теперь и собственный любовник. Хочет ли временный почасовой отец стать отцом постоянным, на полный день? Да и дадут ли ему такую возможность? В отсутствие родителей, братьев и сестер судьбу ребенка будет решать суд. Кому присудят девочку – мне или ему? Несомненно, ряд преимуществ за ним – Лили больше общалась с ним, ближе его узнала. Как бы я к нему ни относилась, как ни раздражалась на него, признать это необходимо. Но при всем том гомосексуалист, по горло занятый работой и, что называется, находящийся в связи с художником по свету, тринадцатью годами его моложе? Чем не материал для скандала в желтой прессе? Если за последние двадцать четыре часа Пол над этим задумывался – а, несомненно, так оно и было, – он должен был это понимать.

Однако, говоря начистоту, многим ли лучше мое собственное резюме? Незамужняя специалистка, целиком отдающая себя работе и живущая за границей. Я так и видела перед собой свою амстердамскую квартиру, ее пустоватые интерьеры, украшенные любимыми безделушками, ее громадные, в пол, окна с видом на канал, всегда открытые небесным и водным просторам. Когда Лили гостила у меня, я все время держала эти окна запертыми под впечатлением истории об американской рок-звезде и ее сыне. Мальчик резвился у себя в квартире, расположенной в одном из нью-йоркских небоскребов, и, случайно вывалившись из окна, разбился насмерть. Если Лили поселится у меня, будет ли она в свои семь лет достаточно осторожна или мне придется ставить решетки? А может, переехать? Если Лили поселится у меня...

Вопросам не было числа, и каждый требовал размышления. Как быть с домом? Со школой? А каникулы? Подруги? Кто будет присматривать за ней? Уйдя с работы, я не смогу ее содержать, а работа отнимает у меня весь день. Значит, с появлением ребенка мне потребуется помощница, тоже на весь день. Так-то, Рене! Приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что мимолетные встречи могут обернуться для тебя готовенькой семьей? Вряд ли приходило! Да и прелесть наших отношений не в последнюю очередь заключалась в долгих разлуках, когда по прошествии двух дней не сразу и вспомнишь, кто это такой. Но нельзя строить семью лишь затем, чтобы у ребенка был дом. И потом, как вырвать ребенка из родного дома, дома, где он вырос? Даже мой отец понимал, что уж лучше терпеть боль, чем постараться с корнем ее вырвать. Значит, переехать должна я. Способна ли я на это? Пренебречь обычной своей холодноватой рассудительностью, холодноватой пустынностью жилища и очертя голову ринуться сюда, в город, давно ставший мне чужим, ради того, чтобы стать приемной матерью-одиночкой?

Нет. Если говорить начистоту, то, несмотря на всю нашу любовь к Лили, она была для нас ребенком Анны, Анны, как центра всей нашей причудливой эмоциональной жизни, жизни, которую мы втроем создали. Без нее все рухнет, разобьется, а покинутым ею останется лишь подбирать осколки.

Передо мной стояло лицо отца, каким оно было в то утро, когда, стоя возле кухонного стола, он старался найти какие-то слова.

Итак, здравствуй, пустота.