Текст книги "Неукротимый"
Автор книги: Сандра Дюбэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
И только теперь, оставшись одна, Шайна до конца осознала – как близко к краю она стояла сегодня. Ведь достаточно было Габриелю нажать курок, и…
Да, можно считать, что сегодня она второй раз родилась на свет. Так пусть же этот свет не гаснет, пусть ведет ее сквозь мрак и отчаяние.
А по другую сторону большого пустынного холла, в кресле, сгорбившись, сидел Габриель. Свечи в его комнате давно догорели, и тьма беспросветной ночи обступила со всех сторон. Ладонь Габриеля гладила полированное дерево рукоятки пистолета, лежавшего рядом с ним на столе.
Готовность Шайны принять смерть от его руки потрясла Габриеля. Полмира проехал, проплыл, проскакал он, чтобы отомстить этой женщине, – и не смог. Он поймал себя на том, что в глубине души ему хочется поверить в невиновность Шайны. А он-то надеялся, что его сердце навсегда закрылось для любви, что ему уже никогда не грозит этот сладкий плен. Но огонь любви, как оказалось, никогда не угасал в его сердце, продолжал жить словно маленький светлячок.
Габриель прикрыл глаза, пытаясь вызвать в себе прежнюю ненависть к Шайне – холодную и непреклонную. Раньше она приходила в его сердце легко и быстро, и никакие сомнения не терзали его душу.
Теперь что-то изменилось. Желание мстить отошло на задний план, больше всего ему захотелось убедиться в невиновности Шайны.
Да, убедиться в том, что она не совершала предательства, что сама стала, как и он, жертвой чьего-то злого умысла. И тогда он снова обретет ее, и любовь еще вернется к ним.
Габриель очень хотел этого, но отгонял от себя подобные мысли.
21
На следующее утро Габриель и Шайна в платье, взятом у горничной и наспех подшитом по фигуре, покинули загородный дом и отправились в Лондон, в дом Уэзерфордов.
– Уэзерфорд? – переспросила Шайна, когда Габриель сообщил ей о цели их путешествия. – В дом маркиза Уэзерфорда на Гревилль-стрит?
– Нет, к старой маркизе – его матери – на Гросвенор-сквер. Ты знаешь ее?
Шайна пожала плечами.
– Слышала о ней. Мои родители не входили в круг ее друзей. А каким образом ты связан с нею?
Габриель, не отрываясь, смотрел на мирный сельский пейзаж, проплывающий за окном кареты.
– Это моя бабушка.
– Не может быть! – воскликнула Шайна.
До самого Лондона Габриель рассказывал Шайне историю своей жизни – историю, которой за всю жизнь поделился лишь с немногими знавшими его людьми. Рассказал обо всем – и о роковой, страстной любви отца, и о том, что родился незаконным сыном любовницы маркиза, и о смерти матери.
Когда он закончил свой рассказ, Шайна взглянула на него влажными глазами, тепло и сочувственно.
– Должно быть, тебе было тяжело видеть, как титул отца и его богатство уплывают в чужие руки.
Габриель усмехнулся.
– Я никогда не страдал от того, что меня не называют милордом и не кланяются мне до земли. Я сам всего добился в этой жизни. Сам взял от нее все, чего хотел.
– А как обстоят дела с Фокс-Медоу? – спросила Шайна, опасаясь, что место, куда везет ее Габриель, может оказаться небезопасным: ведь Габриель так и остается в глазах закона пиратом, приговоренным к смерти.
– Чарльз Иден, губернатор Северной Каролины, – мой друг, и он гарантирует мне безопасность. Так что пока о моем возвращении никто не будет знать. Нам ничего не грозит. Дом почти достроен, там вполне можно жить.
Затем они погрузились в молчание – Габриель замкнулся в себе, на него снова нахлынули воспоминания о суде и казни, и подозрительность снова овладела им. Никто из них не произнес ни слова, пока карета не остановилась возле особняка маркизы Уэзерфорд.
Габриель зашел внутрь, а Шайна, по его просьбе, осталась ожидать его в карете. Вскоре он вернулся, и они отправились на Сент-Мартин-стрит – туда, куда собиралась направиться Шайна в тот злополучный вечер, когда Демьен де Фонвилль обманом увез ее в свой мрачный замок.
Леди Саттон отвела Шайну в сторонку, желая поговорить с ней без свидетелей, в то время как вещи Шайны грузили в карету, где уже стояли сундуки Габриеля.
– Что все это значит? – удивленно спросила она. – Меня неожиданно приглашают в дом маркизы Уэзерфорд, и старая леди начинает расспрашивать меня о тебе, о Демьене и Йене. А теперь ты появляешься с Габриелем Сент-Джоном! Как я понимаю, вы собираетесь вернуться вместе в Америку? Ничего не понимаю…
– У меня нет времени, чтобы все объяснить, нам надо ехать, – ответила Шайна. – Скажу только: Габриель – тот самый человек, которого я любила, когда жила в Виргинии. И он был отцом ребенка, которого я потеряла.
– Но вышла-то ты за Йена, – напомнила Сара Саттон.
Шайна улыбнулась, видя замешательство подруги.
– Говорю же, что не все могу объяснить. Это слишком длинная история.
– Что ж, когда-нибудь ты мне все расскажешь. – Сара потянулась, чтобы поправить ленты на шелковом вишневом платье, в которое Шайна переоделась сразу же после приезда в дом леди Саттон. – В конце концов, не в этом дело. Вы вместе, и это главное. Я знаю, как ты любишь его, надеюсь, что и он отвечает тебе тем же. Да и как он может не любить тебя, если проделал такой путь, лишь бы найти!
– Он искал меня, чтобы… – Шайна запнулась, не желая говорить лишнего. – Сказать по правде, Сара, я сама не знаю, как он на самом деле ко мне относится. Надеюсь, что любит, но между нами стоит столько обид, столько недоверия. Не хочу даже загадывать, чем все у нас закончится!
– Не переживай! – успокоила ее Сара. – Время рассудит. Я желаю тебе счастья, желаю от всей души…
– Спасибо, – шепнула Шайна, обнимая подругу.
– Шайна? – окликнул ее Габриель. – Нам пора.
– Иду, – кротко ответила она, заговорщицки улыбнувшись на прощание леди Саттон. – Я напишу тебе, как только мы доберемся до Америки.
Шайна повернулась и молча пошла к выходу. Габриель ждал ее возле кареты и помог забраться внутрь. Лошади тронулись.
Окидывая прощальным взглядом Сент-Мартин-стрит, Шайна невольно подумала – увидит ли она еще когда-нибудь свою рыжеволосую красавицу-подругу. Может быть, и увидит, если только с ней ничего не случится.
Шайна постаралась забыть о своих грустных мыслях хотя бы на время – пока они с Габриелем ехали вдоль причалов, разыскивая «Кастл», отплывавший в Чарлстон, поднимались на борт…
– Кстати, а почему мы плывем именно в Чарлстон? – поинтересовалась Шайна, подходя вместе с Габриелем к каюте, на которой красовалась табличка: «Мистер и миссис Эдвард О'Мара».
– Это был ближайший рейс в Америку, – пояснил Габриель. – Правда, есть еще судно до Йорка, но не забывай – мне пока рискованно появляться в Виргинии.
Шайна принялась распаковывать дорожный сундук, внесенный слугами в каюту. В ней «супругам О'Мара» предстояло ютиться до самой Америки. Остальной багаж был снесен вниз и погружен в трюм.
Каюта была крошечной. Узкая койка в углу, маленький стол, над которым висела на цепи медная лампа, да плетеное кресло – вот и все ее убранство. Да, еще был закуток напротив двери, в котором стоял кувшин, таз для умывания и ночной горшок. Впрочем, и эти немногочисленные предметы обстановки почти не оставляли в каюте свободного места.
– А ты не мог оплатить две каюты? – тоскливо спросила Шайна, в очередной раз больно ударившись бедром об угол стола при попытке разминуться с Габриелем на пятачке между дверью и койкой. – Или жаждущих поскорее попасть в Чарлстон так много, что все остальные места заняты?
– Я должен быть постоянно рядом с тобой, – откровенно пояснил Габриель. – Хочу, чтобы ты все время находилась у меня на глазах.
– Неужели боишься, что я сбегу? – ехидно поддела она. – Вот так разбегусь, прыгну за борт и поплыву назад, в Англию!
Габриель изучающе посмотрел на нее и молча вышел на палубу. По этому взгляду Шайна догадалась, что ничто еще не забыто и ничто еще не прощено. Впрочем, и с ее стороны еще ровным счетом ничего не доказано. Ну что ж, значит, пока Габриель не убедится в правдивости ее слов, он не спустит с нее глаз. Ладно, это его право!
Шайна выглянула в иллюминатор и тяжело вздохнула.
Путешествие предстояло долгое.
Завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, Габриель ворочался с боку на бок в неудобном плетеном кресле, безуспешно пытаясь заснуть. Совершенно некуда было девать ноги. Хотя он и упирался ими в край койки, на которой спала Шайна, все равно они затекли, оставаясь согнутыми в коленях.
Шел десятый день путешествия. И каждый новый день казался мучительнее и дольше предыдущего.
Габриель всмотрелся в лицо Шайны. Она спала и выглядела такой юной и беззащитной в мягком серебряном свете луны, падавшем в каюту из иллюминатора. Сон разгладил, смягчил ее черты. В лунном свете лицо спящей казалось бледным, без оттенков и полутонов. Нежные губы были приоткрыты и иногда шевелились, словно шептали что-то.
У Габриеля заныло сердце, а пальцы свело от желания прикоснуться к этой нежной шее, атласной коже, ощутить, как струится в ладони пышная волна чудесных серебряных волос.
Шайна свернулась калачиком на узкой, тесной корабельной койке. Когда-то эта прекрасная молодая женщина лежала в объятиях Габриеля, отвечала на его ласки, обнимала, принимала его. И тогда он ощущал каждый изгиб чудесного тела Шайны, улавливал каждый ее вздох, слышал биение ее сердца.
Когда-то, где-то, в такой же бархатной тьме…
Негромко застонав от желания, молнией пронзившего его, Габриель тихонько встал со своего пыточного кресла и, стараясь не шуметь, вышел на палубу, чтобы прохладный океанский ветер освежил охваченное огнем страсти тело.
Спустя некоторое время проснулась и Шайна. Лунный свет освещал пустующее кресло.
Темнота в каюте начала быстро сгущаться. Шайна выглянула в иллюминатор и увидела, как тяжелые штормовые облака затягивают небосвод. Ветер усилился, засвистел в вантах, захлопал парусами. Заскрипели, запели снасти. Еще несколько минут, и шторм разыгрался не на шутку, вспенил волны, загудел и принялся швырять судно словно ореховую скорлупку. Волны с глухим шумом и шипением стали биться в борта, захлестывать палубу.
Шайна посидела еще немного на койке, прислушиваясь к реву ветра, привыкая к качке.
Судно сильно накренилось, и Шайне пришлось ухватиться за край койки, чтобы не упасть.
– Габриель? – тревожно крикнула она в темноту. – Габриель!
В ответ – молчание.
Встревоженная, Шайна решила выйти на палубу. Может быть, Габриель решил предложить свою помощь экипажу? Отбросив одеяло, она спустила ноги на пол. «А ведь я должна бы радоваться тому, что он ушел», – мрачно подумала она.
Вся последняя неделя была для нее сплошным кошмаром. Они целыми днями сидели вдвоем в этой тесной, душной каютке, и замкнутое пространство давило их невидимым прессом. Каждый раз, когда один из них ненадолго выходил на палубу, оставшийся чувствовал облегчение. Эти короткие передышки давали разрядку, отдых напряженным, натянутым словно струны нервам. Но вот теперь Шайна осталась одна, и ей стало не по себе.
При каждом ударе волн судно резко ложилось на борт. Маленькое круглое оконце иллюминатора покрылось алмазной водяной пылью, но были ли это капли дождя или брызги волн – этого Шайна не знала. Она понимала только, что их судно находится в самом центре шторма и что Габриеля нет с нею рядом – в этой опостылевшей, тесной, но такой безопасной каюте.
Пошарив ногами в темноте, Шайна нащупала пару ночных туфель. Тонкие, атласные, они, конечно, погибнут от воды, но сейчас было не до этого. Медленно, держась за переборки, она подошла к двери. Нащупала на гвозде бархатный плащ и накинула его поверх ночной рубашки. Подняла капюшон и отважно шагнула из каюты в бушующую ночь – искать Габриеля.
Палуба ходила ходуном под ногами Шайны. Судно снова накренилось, и она судорожно вцепилась в ванты, чтобы устоять. Черные, с пенной шапкой волны тяжело обрушивались на палубу, разлетаясь тысячами соленых капель. Брызги смешивались со струями дождя, плотной пеленой обволакивали все вокруг, заливая, слепя глаза. Шайна сумела рассмотреть фигуры матросов. В промокших насквозь, блестящих от воды штормовках они отчаянно сражались со стихией, крепя снасти, карабкаясь по вантам, чтобы подобрать марсели на мачтах.
Осторожно передвигая ноги, не выпуская из рук промокший канат, протянутый вдоль борта, Шайна упорно продвигалась вперед. Накидка моментально промокла, отяжелела, стала давить на плечи. Атласные туфельки – окончательно испорченные – тут же пропитались водой и солью, предательски заскользили по мокрому настилу палубы.
И тут на другом конце судна Шайна увидела Габриеля. Он вместе с двумя матросами крепил нижний парус на фок-мачте.
– Габриель! – закричала Шайна, но ветер сорвал ее крик и унес в обезумевший, бушующий океан.
Тогда она двинулась вперед – медленно, дюйм за дюймом, и каждый шаг казался ей целой милей. Сквозь пелену дождя Шайна старалась не упустить из вида высокую фигуру Габриеля – там, впереди, в конце растянувшейся в бесконечность палубы. Она звала его снова и снова, но ветер уносил ее слова, заглушал их своим ревом.
Габриель не слышал ее.
В какой-то момент он оторвался от снастей и бросил взгляд в сторону Шайны. Поначалу его взгляд скользнул мимо, затем вернулся. Похоже было, что Габриель не может поверить тому, что увидели его глаза сквозь плотную пелену дождя.
Затем он бросился к Шайне. Она увидела, призывающе подняла вверх руку. И осталась на какое-то мгновение без опоры.
Этого мига хватило набежавшей волне, чтобы сбить Шайну с ног, опрокинуть на мокрую палубу. Судно резко накренилось, и Шайна заскользила к противоположному борту.
Руки ее беспомощно хватались за воздух, тяжелая накидка сковала движения. Шайна отчаянно вскрикнула и перевесилась через борт. Судно накренилось еще глубже, и Шайна увидела перед собой стремительно приближающуюся темную, с белой шапкой пены воду. Она похолодела от ужаса.
Сильные руки обхватили Шайну, оттащили от поручней. Она обернулась и увидела перед собой лицо Габриеля. Струи воды стекали с полей его промокшей шляпы прямо за воротник плаща.
Шайна крепко вцепилась в него, все еще дрожа от пережитого ужаса. Он обнял ее за плечи и повел по пляшущей под ногами палубе назад, в безопасную душную темноту их каюты.
Шайна с трудом передвигала непослушные ноги. Габриель помог ей дойти до койки.
– Какого дьявола тебе было там нужно? – резко спросил он, скрывая под грубостью свою радость от того, что видит Шайну в безопасности.
В ответ она потупилась, словно нашаливший ребенок. Габриель не стал больше тратить слов и начал стаскивать с Шайны промокшую накидку. Она стояла спокойно, покорно.
– Я вышла искать тебя, – просто сказала она и опустилась назад, на койку.
Габриель принялся снимать с нее промокшие, погибшие туфельки.
– Ты чудом не погибла! – ответил Габриель, снимая с себя шляпу, плащ и бросая их на пол рядом с мокрой накидкой Шайны.
– Мне стало страшно за тебя! – Шайна закрыла лицо ладонями. – Я проснулась, а тебя нет!
– Я плаваю по морям уже много лет, – заметил Габриель, – и знаю, как нужно ходить по палубе в шторм. Тебе не стоило тревожиться обо мне.
– Ну что ж, извини! – сорвалась на крик Шайна. – В следующий раз я и с места не двинусь, черт с тобой!
Плечи ее затряслись от рыданий, а гнев Габриеля тут же улетучился куда-то сам собой.
– Ты не должна была рисковать своей жизнью, Шайна, – мягко сказал он. – Ведь ты могла погибнуть…
– Ну и зачем тебе нужно было спасать меня? – вдруг спросила она с вызовом. – Почему ты не дал мне свалиться за борт? Почему ты не…
– Шайна, прошу тебя, не надо, – тихо сказал Габриель.
– Почему не надо? Ты же считаешь меня подлой, ужасной женщиной. Ненавидишь меня. Так ненавидишь, что…
– Нет, не ненавижу, – возразил он, садясь рядом с Шайной и обнимая ее за плечи.
– Нет? – недоверчиво переспросила она.
Только сейчас Габриель заметил, что рубашка Шайны тоже промокла насквозь. Тонкий шелк плотно облепил ее тело, стал прозрачным от воды, и Шайна сидела перед ним словно обнаженная. Она продолжала всхлипывать, и при каждом вздохе вздрагивали и соблазнительно покачивались ее груди. Полные, высокие, упругие, с дерзко торчащими розовыми сосками.
Габриель медленно опустил голову на колени Шайны. Он страстно хотел ее, и желание его по силе не уступало бушевавшему за иллюминатором шторму. Оно было таким же вечным и неудержимым, как ветер. Опаляющим, как огонь. Бездонным, как океан.
Шайна нерешительно положила ладонь на его голову, провела ею по мокрым блестящим завиткам волос. Она не была уверена, что правильно поняла его желание. Габриель весь дрожал, как от холода, но кожа его под рукой была горячей!
– Габриель… – Рука Шайны скользнула ему под щеку, поворачивая, поднимая голову – лицом к лицу, глаза в глаза. – Габриель, – еще раз едва слышно прошептала она.
Их глаза встретились. На губах Шайны все еще блестели капельки соленой океанской воды.
Габриель медленно поднялся, нежно скользнул руками по плечам Шайны, наклонил лицо, и Шайна раскрыла навстречу ему свои влажные, стосковавшиеся губы.
Они легли на узкую койку, дрожащими пальцами помогли друг другу освободиться от последней преграды, разделявшей их, – промокшего полотна и шелка. Шайна глубоко вздохнула, когда ее обнаженная кожа соприкоснулась с горячим телом Габриеля. Молча, медленно, они все сильнее прижимались друг к другу – двое в одном, двое как один…
Наконец Шайна не выдержала, распахнула объятия, раскрылась навстречу Габриелю. Тело ее выгнулось, напряглось – торопя, призывая к действию.
Не нужно было им ни долгих ласк, ни нежных слов, ни легких, возбуждающих поцелуев. Голос крови, голос страсти гремел в них, заглушая ревущий над морем шторм, сливая тела, сплетая их воедино.
Шайна откинулась, расслабилась, радостно принимая Габриеля, а тот осыпал горячими поцелуями ее шею, плечи, грудь, оглаживал дрожащими руками ее тело – вспоминая, ликуя, возвращаясь.
– Габриель, – прошептала она, всхлипывая от нестерпимого желания.
Он прижался к ней, восхищенными глазами глядя в ее лицо, и вошел – медленно… медленно… медленно погружаясь в зовущую, распахнутую ему навстречу вечную тайну любви.
Шайна обняла его, обвилась вокруг него всем телом, и не было в мире силы, способной сейчас оторвать их друг от друга.
Шторм продолжал бушевать снаружи, ворочая тяжелые волны, бросая с ладони на ладонь их корабль, сгибая скрипящие мачты. Но что был этот шторм по сравнению с тем ураганом страсти, что ликующе гремел сейчас в душах слившихся воедино, обретших наконец вновь друг друга любовников!
Так, ничто. Легкий бриз.
Утром, когда Шайна открыла глаза, вокруг царила тишина, словно и не было никогда никакого шторма. Яркое солнце весело светило в круглое стекло иллюминатора. В каюте она была одна.
Вытянувшись на узкой койке, Шайна вспомнила вчерашнюю ночь. Вспомнила все – начиная с того момента, когда Габриель спас ее на самом краю бушующей пучины, и до того, как…
Шайна прикрыла глаза и еще раз пережила в памяти ту, вторую часть ночи. Порыв, ураган страсти – неудержимый, сметающий все на пути, – а затем упоительный, счастливый миг покоя, когда все тело, все чувства насыщены любовью до предела и сил остается лишь на то, чтобы погрузиться в легкий прозрачный сон – вместе, рядом, не размыкая объятий.
Однако Шайна не хотела попасть в плен своих иллюзий. Она знала, что подозрения Габриеля не рассеялись и по-прежнему продолжают стоять между ними. И прошедшая ночь ничего в этом смысле не изменила.
Или почти ничего.
Во всяком случае, Шайна знала теперь, что, несмотря на все свои подозрения, Габриель по-прежнему хочет ее, любит, боится потерять.
Так вдвойне спасибо вчерашней ночи! Она зажгла в сердце Шайны не только огонь любви, но и огонек надежды.
Спасибо тебе, шторм! Спасибо тебе, ночь!
22
Когда карета, увозившая их из Чарлстона, сделала плавный поворот, выезжая на дорогу, ведущую к почти достроенному дому в Фокс-Медоу, Шайна увидела гостиницу – ту самую, куда собиралась добраться в далекую штормовую ночь – ночь ее побега от ужасного пирата Габриеля Форчуна. Интересно, как сложилась бы ее судьба, достигни она тогда этой гостиницы, вместо того чтобы повстречать на своем пути Йена Лейтона?
Йен… Еще с раннего детства, от своей матери Шайна усвоила правило: о мертвых либо хорошо, либо никак. М-да. По-хорошему о Йене думать ей никак не удавалось.
А теперь она возвращается в Фокс-Медоу по своей доброй воле. И если судьбе будет угодно примирить их с Габриелем, она назовет свое возвращение не только добровольным, но и счастливым.
Шайна пристально взглянула на Габриеля, который жадно всматривался в приближающийся Фокс-Медоу – ведь он столько времени не был дома!
После той незабываемой штормовой ночи на борту «Кастла» подозрения вновь поселились в душе Габриеля, победив проснувшуюся было страсть. Во всяком случае, после той ночи близости между ним и Шайной больше не было. Габриель опять замкнулся, отстранился, и, пожалуй, стал присматривать за Шайной еще усерднее, чем прежде. И все же не раз ей удавалось подметить восхищение в брошенном исподтишка взгляде его зеленых глаз. И Шайна понимала, что внутри Габриеля идет борьба между недоверием и любовью, между желанием отомстить и вожделением, между холодом и огнем. Она замечала следы этой борьбы, и в ней вспыхивала надежда. И еще в одном Шайна была уверена: как только ей удастся найти доказательства своей невиновности, они с Габриелем навсегда соединят свои судьбы, и тогда уже ничто не сможет помешать их любви.
Карета выехала на открытое пространство, и Шайна привстала, чтобы увидеть дом. Вот он – почти достроенный, двухэтажный, просторный, с высокой крышей, прорезанной слуховыми окнами. Широкая веранда тянется вдоль всего фасада, а перед нею – клумбы с алыми, желтыми, белыми цветущими розами. В глубине, за домом, угадываются постройки – очевидно, конюшня, прачечная, амбар…
– Ну вот и приехали, – сказала Шайна и удивленно добавила, вспомнив, каким видела этот дом в последний раз: – Да он совсем достроен!
– Почти, – согласился Габриель. – Правда, еще остались кое-какие внутренние работы, покраска. Мебель привезли еще не всю… Но жить можно!
Карета остановилась. Шайна вышла и вслед за Габриелем поднялась на веранду. Оттуда они прошли в дом. Холл оказался выкрашенным в бледно-голубой цвет. Вдоль стены, противоположной входу, поднималась лестница, ведущая на второй этаж. Слева была раскрыта дверь в гостиную, выдержанную в серо-зеленых тонах. Направо находилась столовая – палевые стенные панели с золотым узором, высокие арки потолка. Шайна успела рассмотреть длинный, матово блестящий стол с расставленными на нем хрустальными подсвечниками. Вокруг стола – стулья. Удобные даже на вид, с высокими спинками, обитые золотистым шелком в тон занавесей на окнах.
– Великолепно! – восхищенно сказала Шайна, проходя вслед за Габриелем через другие комнаты. Действительно, некоторые из них еще не были окончательно отделаны, во многих не хватало мебели.
Габриель рассеянно кивнул. Глаза его смотрели куда-то вдаль – задумчиво и отрешенно. Шайна почувствовала укол ревности – ей показалось, что Габриель думает сейчас о своем несостоявшемся браке с Ребеккой, об их неродившихся детях, которые могли бы жить в этом доме, носиться с радостными визгами по этим комнатам, устраивать засады в розовых клумбах…
Шайна заставила себя отогнать эти мысли прочь. Незачем переживать из-за того, что уже нельзя ни изменить, ни исправить. И не стоит ни о чем спрашивать Габриеля. Между ними по-прежнему пропасть, которую она не в силах пока переступить.
Как только был выгружен их багаж, Габриель распорядился разнести его по спальням – часть в свою, часть – в комнату Шайны. Шайна отвернулась, чтобы скрыть свое разочарование. После той бурной ночи на корабле она надеялась, что здесь, в Фокс-Медоу, они заживут как муж и жена, но Габриель явно сторонился ее.
– Я ненадолго уйду, – сказал Габриель. – Если тебе что-то понадобится, только скажи. Слуг у меня, правда, немного, но горничная для тебя всегда найдется.
Шайна молча кивнула. Она дождалась, пока он уйдет, а затем попросила горничную проводить ее в свою комнату, где ей можно будет наконец остаться одной – наедине со своими огорчениями.
Спустились сумерки, но Габриель все еще не вернулся. Горничная принесла Шайне ужин в ее спальню, там же поставила возле горящего камина кувшин с горячей водой и все необходимое для мытья. Спустя некоторое время Бэб – так звали горничную – вернулась, унесла пустые тарелки, помогла Шайне снять платье и переодеться в ночную рубашку.
– Габриель не вернулся? – спросила у нее Шайна.
– Как же, – ответила Бэб, немало удивив своим ответом Шайну. – Хозяин вернулся еще несколько часов назад. Он у себя в кабинете. Хотите, чтобы я позвала его?
«Ну зачем же его звать, если он сам не захотел прийти?» – подумала Шайна. Она отрицательно покачала головой и отпустила Бэб.
Оставшись одна, Шайна устроилась поближе к камину, подложила новое полено в огонь. Ночь выдалась прохладная, и Шайну немного знобило. Впрочем, знобило ее не только от свежего воздуха – холод шел изнутри, из сердца. Она представила, как много грустных воспоминаний нахлынуло на Габриеля здесь, в Фокс-Медоу, – грустных, черных воспоминаний о верных друзьях, избороздивших вместе с ним не один десяток морей и нашедших свою безвременную смерть на виселице во дворе вильямсбургской тюрьмы. Эти воспоминания неизбежно настроят Габриеля против Шайны с новой силой.
Спальня, которую отвел ей Габриель, была выкрашена в бледно-голубой цвет. Подоконники и спинки большой квадратной кровати покрывала искусная резьба: цветы, листья, виноградные лозы. Из окна виднелась широкая лужайка, плавно спускавшаяся к реке. Там, внизу, располагалась пристань, но она была пуста – ни единого судна, ни единого паруса. Шайна отметила про себя эту странность, но ей представлялось совершенно невозможным, нетактичным спрашивать Габриеля о судьбе «Золотой Фортуны». Может быть, губернатор Спотсвуд конфисковал судно во время налета на Фокс-Медоу? Кто знает. Но если это так, то своими расспросами она возбудит в сердце Габриеля новую волну гнева против себя. Нет, уж лучше не спрашивать.
Тьма сгустилась, делая предметы за окном невидимыми, и Шайна решила, что ей ничего не остается, как лечь спать. Спать и видеть себя во сне счастливой – рядом с Габриелем. Вместе с ним.
Она задремала, потом внезапно проснулась. Огонь в камине почти погас, в комнате было темно. Только бледный свет луны пробивался в окно с затянутого легкими облаками ночного неба. Шайна проснулась окончательно, и ей вдруг захотелось плакать. Как ей не хватало сейчас Габриеля, его крепких надежных рук. Какая это страшная вещь – одиночество! Ночь – и ты один на один с тишиной, темнотой, неизвестностью!
Шайна откинула одеяло, выскользнула из постели и накинула легкую шаль поверх тонкой шелковой ночной рубашки. Она тихо вышла из спальни, остановилась на лестничной площадке, где стоял стол с подсвечником, свечи в котором почти догорели.
Шайна нерешительно взглянула на дверь в спальню Габриеля. Интересно, откроет ли он, если она постучится? А если откроет – будет ли холоден и безразличен с нею? Сможет ли понять чувства, заставляющие Шайну искать встречи с ним?
Она подошла и тихонько постучала.
Ни звука в ответ.
Может быть, в отличие от Шайны он спит – крепко и спокойно? Тогда, пожалуй, рассердится еще, что она его разбудила.
Затаив дыхание, Шайна нажала на ручку и отворила дверь.
– Габриель? – тихонько позвала она. – Прости, если разбудила тебя, но…
Она замолчала. Комната освещалась только пламенем камина, но в полумраке можно было разобрать, что постель пуста.
Шайна, нахмурившись, вышла из спальни. Бэб говорила, что Габриель у себя в кабинете. Вряд ли он находится там до сих пор. Ведь прошло столько времени!
Она спустилась вниз по лестнице. Кабинет находился здесь, в задней части дома. Дверь в него была открыта, но в кабинете царила темнота.
Шайна озадаченно посмотрела по сторонам, прикидывая, где же может быть Габриель. Его нет в спальне, нет и в кабинете. В глаза ей бросилась свеча, горевшая возле входной двери. Наверное, ему не спится и он вышел на воздух.
Габриель возник неожиданно, появившись в проеме распахнувшейся входной двери. Это было похоже на загадочную картину: ночной сад, обрамленный, словно багетом, дверным косяком, и высокая темная фигура, слабо освещенная трепещущим пламенем свечи – словно рожденная полуночным мраком. Голова Габриеля поникла, он выглядел так, будто на его плечах лежали сейчас все беды и заботы Земли.
Шайна неслышно отступила назад, в тень, сгустившуюся под лестницей. Она чувствовала себя не вправе прерывать сейчас одиночество Габриеля, его тяжелое раздумье. Не заметив ее, он прошел мимо, поднялся наверх. Эхо его тяжелых шагов разнеслось в пустом холле.
Поднявшись наверх, Габриель бросил взгляд на дверь, ведущую в спальню Шайны. Первым его порывом было пойти к ней. Пойти и утонуть в ее любви, уснуть убаюканным темнотой и теплом ее тела.
Нет. Нельзя. Сначала он обязан узнать всю правду.
А пока он не имеет права любить Шайну, открывать ей свое сердце, верить ей. Пока – нет.
Нельзя забывать о том, что женщина с ее именем стала причиной гибели его экипажа, привела его самого на край могилы. Было бы катастрофой открыть ей душу, а затем убедиться, что она отвечает на его доверие изменой.
Габриель проследовал в свою спальню. Здесь он останется один на один с бесконечной ночью, лежа без сна в холодной постели.
Шайна услышала, как закрылась за Габриелем дверь его спальни. Теперь она уж никак не могла себе позволить пойти к нему. Она прекрасно понимала, какие мысли мучают Габриеля. Ее присутствие не избавит его от них, не принесет ему облегчения. Остается только ждать.
И все же, пока он позволяет ей оставаться здесь, в Фокс-Медоу, у нее есть надежда.
С этими мыслями Шайна тихо поднялась по лестнице и прошла к себе в спальню.
Следующая неделя, проведенная в Фокс-Медоу, не принесла никаких перемен в их отношениях. Габриель был все так же вежлив, сдержан, предупредителен – и отстранен. Он никак не мог отказаться от своих подозрений – уж слишком многое указывало на вину Шайны, – но и не мог заставить себя заняться расследованием. Он медлил. Медлил потому, что смертельно боялся получить неопровержимые доказательства вины Шайны.
По утрам Шайна вставала поздно, дожидалась, пока Габриель позавтракает в одиночестве и покинет дом по своим делам, и лишь тогда покидала свою спальню. Чем сильнее она любила Габриеля, тем невозможнее, мучительнее для нее становилось встречаться с ним, видеть его отрешенный, замкнутый взгляд. И она решила для себя, что будет правильнее держаться от него подальше и ждать, ждать, ждать, пока не рухнут разделяющие их преграды. Преграды между их сердцами, душами. Телами.
