Текст книги "Глоток жизни (СИ)"

Автор книги: Санди Зырянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Лампа тускло мигнула под потолком. Раз, другой... погасла. Петровна, дежурная медсестра, покосилась на нее, сделала мысленную «зарубку» – не забыть завтра сообщить завхозу – и продолжала дремать.

  За сорок лет она привыкла ко всему: и к капризам, и к смертям, и к скандалам родственников, и к этим ночам дежурства – одиноким, жутким, невыносимо унылым, и ко всему относилась философски. Внезапно что-то заставило Петровну приподнять голову. Кто-то шел по коридору.

  Большинство больных в отделении экстремальной медицины были лежачими или очень тяжелыми, резво разгуливать кто-то из них вряд ли смог. Может быть, дежурная из соседнего отделения? – успела подумать Петровна, прежде чем вскинула глаза и ахнула.

  – Ты? Но ты же... – начала она.

  ...Петровну нашли наутро лежащей подле ее стола. На полу рядом с ней валялся дешевый «женский» роман в яркой обложке, в выдвинутом ящике – початый пакет дешевого красного вина и вязание: все, с чем Петровна привыкла коротать ночи. Санитарка Леночка, обнаружившая тело, заметила на шее Петровны какие-то непонятные ранки. Но они, конечно, не могли быть причиной смерти. Старейшая медсестра отделения умерла от острой сердечной недостаточности. Так записали во всех документах, так сообщили родственникам, и ни у кого не было причин сомневаться.

  Оля откинулась, опираясь спиной о стену, и тихо, дробно рассмеялась.

  Спина наполовину утонула в стене – но, все же, только наполовину. Оля про себя отметила это как несомненное достижение. Еще месяц назад она совершенно не могла контролировать свои взаимоотношения с материальными предметами – просто проваливалась в них и сквозь них. Старушенция дала ей не так уж мало, даже больше, чем можно было ожидать. Вообще-то та же Леночка выглядела куда аппетитнее. Но Леночка всегда относилась к больным как к родным: сочувствовала, помогала, никогда не отказывала в выполнении всяких мелких просьб. А Петровна – Петровне ничего не стоило в ответ на предсмертные хрипы рявкнуть «а ну, хватит выкобениваться!»

  Оля считала себя справедливым человеком.

  Но солнце уже встало, а от него следовало скрыться, да понадежнее. Поэтому Оля, выдохнув, полностью ушла в стену, прикрыла веки – осталась дурацкая привычка с жизни, пора от нее избавиться, но что-то лень – и задремала.

  Ночной город продолжал шуметь, мало-помалу успокаиваясь, мириады огней переливались, отмечая цепочками проспекты и бульвары. В городе шелестел дождь, переходя в мокрый снег. В городе царила осень, то улыбаясь последним блеклым солнцем, то вздыхая туманами. Люди, события...

  И только в больнице ничего не происходило. Кто-то умирал, кто-то выписывался. Все штатно. Оля за последние два месяца начала лучше понимать врачей и медсестер, да и больных.

  Девушка, лежащая на кровати у окна. Это была кровать Оли. А сейчас на ней скрючилась незнакомая худышка, и даже во сне лицо ее было искажено страданием. Оля покачала головой: время умирать этой девушке еще не пришло. Вытянув руку, Оля провела ладонью над девушкой – внутренние кровотечения, разрыв селезенки... очень серьезные травмы, но сейчас и не с такими справляются.

  Если, конечно, у больного не лопаются сосуды в мозгу из-за передозировки кетамина.

  Рядом лежит женщина, похожая на маму Оли. Мама, наверное, до сих пор не знает, что случилось с ее дочерью... У женщины травма позвоночника. Но и она еще не умирает.

  Откуда-то справа повеяло сырым холодом, и это веяние не имело ничего общего с обычным сквозняком. Такое ощущение сырого и холодного ветра возникало даже в самую жаркую погоду, в самых утепленных помещениях, и только в одном случае: если там кто-то умирал. Оля шагнула в стену.

  Она уже научилась чуять близкую смерть, хотя и не слишком уверенно.

  Нынче Оле удалось прийти быстро – так быстро, что она успела увидеть фигуру, склонившуюся над кроватью. Эту фигуру можно было заметить только краем глаза, потом она переставала быть видимой – но не осязаемой, наоборот, Ее присутствие ощущалось очень мощно. Оля ее не боялась.

  К ней она уже пришла.

  Молодая женщина, над которой склонилась незваная гостья, отнюдь не считалась самым тяжелым больным в отделении. Наоборот, все, и лечащий врач, и медсестры, в один голос уверяли, что она идет на поправку, скоро ей можно будет садиться, а там, глядишь, и вставать. Один хирург, оперировавший эту женщину, хмурился и поджимал губы, но свои соображения держал при себе.

  Как убедилась Оля, хирурги чаще других бывали правы. Но полностью полагаться на их мнение все-таки не стоило. Только на свои собственные ощущения.

  Сил в умирающей уже почти не оставалось, но Оля не жадничала. Она никуда не торопилась. Какая разница, накопит ли она достаточно сил сейчас или через полгода? Ее время все равно закончилось, как и время этой женщины – не будет большого греха в том, чтобы забрать у нее то, что ей уже не нужно...

  На лице женщины появилось блаженное выражение. Наверное, ей снилось что-то приятное, и никакой боли она не чувствовала. Оля сделала глоток, еще, еще...

  – Вот и все, – вслух сказала она, отрываясь от больной.

  Дежурная, конечно, ничего не заметит вплоть до самого утра. Удивительно толстокожие они здесь, эти дежурные. Присутствие – разве его можно не почувствовать? А не заметить саму Олю?

  Облизнувшись, Оля выпрямилась, напряглась... А не заглянуть ли ей в мужское отделение? Рискованно, конечно. Но у Оли было приглашение. Он так и сказал ей: «Заходи к нам! Заходи, заходи!», а что это, если не троекратное приглашение? Значит, смело можно идти в гости.

  Правда, он уже умер. Оля снова облизнулась, – в нем было много силы, очень много, его душа сопротивлялась и не хотела уходить, его тело никак не соглашалось с тем, что травмы несовместимы с жизнью... Если бы не Оля, он бы, возможно, страдал до сих пор: в коме, подключенный к искусственной почке. Но когда его привезли, он был в сознании, хотя и на зыбкой грани жизни и смерти, и поэтому он увидел Олю. И пригласил...

  Сегодня это был полуслепой старик, врезавшийся на своем «Москвиче-408» в бетонную ограду. Как нехорошо, подумала Оля, в таком возрасте и с таким зрением – и не отказаться от привычки лихачить! Старого лихача хватило всего на один глоток.

  Олю неизменно восхищало и радовало блаженное выражение лица, появлявшееся у всех, кого она навещала. Это означало, что Оля никому не причиняла зла и страданий, она лишь брала у людей то, чем они все равно уже не могли бы воспользоваться.

  Зла Оля не желала никому. Она даже порадовалась, что сегодня больше никто не должен умереть. Люди не должны умирать преждевременно, из-за травмы – или из-за ошибки анестезиолога. Или хирурга, неважно. Подумав, Оля поправила саму себя: трем человекам она все-таки желала зла. Но у нее для этого были все основания.

  Спрятавшись в стене, она некоторое время не спала, а прислушивалась к голосам. Это казалось ей забавным: голоса звучали, словно сквозь вату.

  – Осипова из пятой палаты умерла, – говорил один голос. – Кто бы подумал, крепкая вроде была тетка.

  – У нее сердце было слабое, – возразил другой голос, принадлежавший, как показалось Оле, пожилой женщине, но стена слишком искажала его, чтобы Оля узнала говорившую. – С виду крепкая, и операцию перенесла неплохо, а сердце не выдержало. Андрей Михалыч предупреждал...

  – Я не понимаю, что это у нее за царапина на шее, – заметил первый голос. Леночка, догадалась Оля. – Даже не царапина, а прямо ранка. Такая и у Петровны была, даже две.

  – Да ну, у Петровны никаких ранок не было...

  – Было!

  – Не было у нее ранок. Прыщи у нее были, старческие, эти, как их, комедоны. Она их ковыряла, думала, что будет лучше выглядеть.

  – Тогда и у этой прыщи? Но она же не могла их ковырять?

  – Да какая разница, – оборвала Леночку старшая женщина. – Пошли работать.

  Они где-то бродили, потом Оля слышала голоса урывками, – рядом никто не беседовал, и ничего интересного услышать не удавалось, наконец, Леночка снова вошла в сестринскую, бурча под нос.

  – Ранки на шее были, вот были, я же не слепая! И у Осиповой, и у Петровны, и раньше они бывали. У всех, кто умер за последние пару месяцев, на шее ранки. Что происходит?

  Оля напряглась.

  По всем канонам ей надо было убить не в меру приметливую Леночку.

  Но... это же Леночка. Добрая, заботливая. Солнышко для всего отделения.

  Да и кто ей поверит? Даже если завотделением и главврач прислушаются к молоденькой санитарке, – никому и в голову не придет, что в стене прячется Оля. Прячется, чтобы ночью выйти за своим глотком жизни. В конце концов, я не делаю ничего плохого, решила Оля. И бояться нечего!

  Но, проснувшись, Оля ощутила какое-то нехорошее предчувствие. Она высунулась из стены и увидела Леночку – та бродила по палатам, методично осматривая шеи всех больных.

  Это добром не кончится, сказала себе Оля. Но что же делать?

  И тут ее осенило...

  Оля встала за спиной Леночки. Прикасаться к ней не стала – от Леночки и так исходила жизнь, горячие светлые лучи молодой жизни, полной радости и надежды, еще не отравленной разочарованиями и потерями. В таких лучах можно греться и греться, наливаясь светом. И... потихоньку вытаскивать их из человека, впитывая в себя.

  Назавтра Леночка еле-еле встанет с постели. Малейший сквозняк – и бронхит или ангина обеспечены. Оля высосала из нее столько, что хватит недели на две. А за эти две недели надо успеть.

  Теперь у Оли появилось время. Мало времени. Даже не так: время и спешка!

  Нападать на здорового человека – более чем рискованно, это даже опаснее, чем выходить из отделения. Все-таки у бестелесности немало минусов, а ведь поначалу Оле казалось, что в такой жизни – сплошные плюсы. И самый большой минус, наверное, эти бесконечные ограничения... Страх, пережитый из-за Леночки, никак не удавалось утихомирить, бесплотные пальцы дрожали, Оле даже впервые за эти два месяца стало холодно. Усилием воли она все же заставила себя успокоиться.

  Тем более, что опять повеяло сырым ветром умирания...

  Оля спешила. К ее облегчению, никто не придал значения словам Леночки насчет ранок на шее, но сама Леночка со дня на день могла выздороветь и выйти на работу. Кто знает, вдруг она не забыла о своих подозрениях? Еще заставит усилить дежурство или что-то в этом роде...

  В эту ночь Оля снова выбралась в мужское отделение. Всякий раз ей приходилось преодолевать изрядное внутреннее сопротивление. С одной стороны, ее же пригласили? – пригласили. С другой стороны, приглашение исходило от одного-единственного человека, который уже умер. Что ни говори, а ее право скитаться по мужскому отделению было весьма сомнительным.

  Зато мужчины почему-то чаще умирали. И жизненной силы в них перед смертью оставалось больше. Оля раздумывала над этим и пришла к выводу, что женщины лучше сопротивляются: если у них оставалось хоть немного силы, они старались ее использовать, а мужчины скорее сдавались. Впрочем, проверять эту идею Оле было недосуг. Она нашла сперва человека, умиравшего от ожогов – ну надо же, уж сколько раз твердили миру: «Не курите пьяными в постели!», так нет же... Затем – человека, упавшего с балкона при попытке ремонта своими силами. А потом что-то заставило ее остановиться у кровати больного, который вовсе не собирался умирать.

  Он попал в больницу, потому что его избили. А избили за то, что он изнасиловал девочку двенадцати лет. Оля стояла над мужчиной и читала его мысли: он не спал, он вспоминал, и вспоминал с удовольствием... Олю он, конечно, не видел. Живые и здоровые или хотя бы не умирающие Олю обычно не замечали, хотя случались исключения – Петровна, например, слышала ее шаги, поэтому Оля старалась быть очень осторожной, чтобы даже в теории не попасться людям на глаза. Сейчас ее перекосило от омерзения, но она не могла заставить себя отойти и не слышать, не чувствовать, как билось детское горло под широкой ладонью, как метались ноги в разорванных колготках, как текли сопли из носа...

  И Оля решилась.

  Мужчина почувствовал ее прикосновение, захрипел, но было уже поздно: Оля сразу сделала очень большой глоток. Вкус этого мужчины был мерзким. Оля подумала, что впервые пьет жизнь настоящего негодяя. Впрочем, этот опыт ей еще пригодится...

  В спину ударил холодный сырой ветер.

  На хрипы прибежала дежурная медсестра, но увидела только больного, застывшего с широко распахнутыми глазами. В зрачках стыло странное блаженство.

  Оля нырнула в стену. В ней играла сила, вспыхивая где-то на периферии зрения холодными синеватыми огоньками. Пожалуй, с этим можно приступать к делу, решила Оля.

  С утра и займемся.

  Во дворе больницы сажали деревья и луковицы тюльпанов. Один из работников Зеленстроя ошмыгивал последние листья с саженца, второй аккуратно, сноровисто копал лунку для посадки.

  Леночка на бегу поздоровалась, хотя никого из «зеленстройщиков» не знала, и заспешила в отделение. Она еще далеко не чувствовала себя здоровой, но мысль о больных, которые страдают и умирают без ее помощи, гнала ее на работу. Тем более, что от коллег она уже знала, что в один день от острой сердечной недостаточности умерли сразу два врача – хирург Валентин Сергеевич и анестезиолог. На второго хирурга, Андрея Михайловича, легла двойная нагрузка, потому что найти врача в муниципальную больницу, да еще с такой спецификой, было не так-то просто, и Леночка думала, что должна помочь и Андрею Михайловичу.

  Она не заметила, как один из озеленителей неожиданно встал и пошел вглубь больничного парка. Территория больницы была не то чтобы очень обширной, но усилиями поколений главврачей на этой территории был разбит настоящий маленький парк с высокими старыми деревьями, декоративными кустарниками и клумбами. В дальние углы парка почти никто не заходил, их и видно-то было только из окна верхних этажей больничного корпуса.

  Поэтому никто не обратил внимания, как озеленитель, рослый мужчина в форменной зеленой куртке, зашел в кусты, негромко, но настойчиво спрашивая: «Что такое? Куда ты меня ведешь?»

  А Оля манила и манила его за собой. Ей повезло: этот человек мог видеть ее в обычном состоянии. Редкая способность! И тем более повезло, что его не было в больнице раньше.

  А вот услышать, что Оля ему говорит, он не мог... Поэтому ей пришлось указать на его лопату, а затем – на землю между кустами.

  – Копать? – Оля закивала так усердно, что ее волосы взметнулись вокруг лица. – Но зачем? Тут что-то спрятано?

  Вздохнув, озеленитель копнул. Раз. Другой... Земля подалась неожиданно легко, будто ее недавно копал кто-то другой. Еще несколько взмахов лопатой...

  Озеленитель зажал рот, выронил лопату и заспешил из кустов во двор больницы.

  – Там... труп! Там человек закопан! – крикнул он на бегу.

  Там я закопана, поправила его Оля.

  Ей хотелось им все объяснить. Этому человеку из Зеленстроя, и Леночке тоже. Хотелось рассказать, как она приехала из маленького провинциального городка искать работу. Как зазевалась на оживленном нерегулируемом перекрестке. Как хирург и анестезиолог ошиблись – да им было наплевать на нее, им хотелось побыстрее закончить рабочий день, и так же наплевать на умирающую девушку было Петровне. И как они, выяснив, что у Оли здесь нет родственников и искать ее некому, зарыли труп в дальнем углу парка, а историю болезни уничтожили...

  И еще – как Оля поняла, что сможет успокоиться только тогда, когда отомстит своим убийцам и будет похоронена как полагается. Но живые ее не слышали, и Оля могла только мысленно благодарить их: зеленстройщика – за помощь, а Леночку – за самый сладкий глоток жизни.