Текст книги "Царь, Жар-птица и три кота (СИ)"

Автор книги: Санди Зырянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  В некотором царстве, в некотором государстве еще при царе Горохе жила да была Жар-Птица.

  И повадилась эта Жар-Птица разорять царский сад. То яблоки побьет, то вишню обнесет, а то царицыны цветочки потопчет – ну спасу от нее нет! Осерчал царь Горох и повелел:

  – Какой богатырь мне Жар-Птицу добудет и в клетке принесет, тому терем белокаменный пожалую и шубу соболью!

  – Экой ты, государь, – тихонько буркнул воевода и думный боярин Путята. – Добро бы полцарства да царску дочку в жены, как порядошный царь, а то...

  – Что полцарства, что полцарства? У меня не столько царств, чтобы половинами разбрасываться, – молвил ему царь. – И не столько дочек, между прочим. Одна, и той десять годков стукнуло давеча, кака из нея жона? А терем да шубу с царского плеча – в самый раз. У нас тут места не особо лесные, соболя того еще поди набей на шубу-то.

  А царство у царя Гороха и верно было малое, да еще и стояло в лесостепи – скорее дрофу добудешь аль сайгака, чем соболя. Да слово не воробей: молвил – назад не заберешь.

  По совести, так и богатырей в царстве – раз-два, и обчелся. И все таковски, что царя тоже понять можно: дочка одна, а женихи доброго слова не стоят. Но нашлись и у Гороха в гриднице витязи.

  Первым польстился на терем да шубу Димитрий – боярский сын. Высок был Димитрий, лицом красен, жуковинья златы носил да кольчугу пластинчату – дорогую! Правда, что войны в царстве том уж сорок годков не бывало, так и неясно, каков из Димитрия витязь, а с виду статен да силен.

  Едет Димитрий на баском коне, плащом алым красуется. Вот и мост через речку Смородину. С нашего краю – Явь, мир обычный. А с того конца уже Навь начинается. Грянул Димитрий шапку оземь, свистнул молодецким посвистом – и поехал по мосту.

  И встречает его котище Баюн – железны когти. Очи искры мечут, зубы остры блестят.

  – Фу-фу, русским духом пахнет, – молвит. – Чего тебе надобно, человече?

  – Какой я тебе человече? Я сын боярский, – возмутился Димитрий. – Поди прочь, кошатина!

  – Так и я тебе не кошатина, а страж земель сих. Поклону и вежества требую!

  – Чего? Это чтобы я, боярский сын, перед животиной шапку ломал? Ах ты!

  Выхватил Димитрий меч булатный из ножен узорчатых. Да как рубанет котищу через всю грудь, да через брюхо, да по шее!

  Вскрылась грудь котовья с хрустом, так что и сердце из нее выскочило. Распалось брюхо – кишки повылезли наружу. А от третьего удара башка котовья отскочила да и покатилась.

  – Тако тебе, окаянный, – молвил Димитрий и коня пришпорил.

  А того не заметил, что повалялась голова, покаталась, да и обратно покатилась – скок, и на шею обратно прыгнула. А кот-то из поясного мешка фиал достал, глотнул – голова приросла, грудь у кота зарастать начала, да и брюхо – затягиваться. Другой фиал достал, глотнул – задышал, чихнул да как зарычит!

  Прыгнул кот на богатыря. Когтями железными кольчугу его разодрал – только пластины посыпались. Шелом богатырский вместе с подшлемником войлочным лапой сбил, а второй лапой горло богатырю вскрыл и ну кровь лакать!

  А тем временем в царстве у царя Гороха новый богатырь нашелся.

  Послушал он пересуды соседей и молвит:

  – Эки вы, соседушки! Пошто богатырю полцарства? Им управлять надоть. Подати собирать, а ну как народ их платить не захочет да в болоте притопит? Войско содержать, а на него расходов немерено. Дороги мостить – хлопот не оберешься. А уж дочка царска – и вовсе сплошной разор, одни жемчуга да канитель золота в долги вгонят! Нет уж, мудрый у нас царь, все по уму делает. Терем тот боярину какому сдам, – размечтался, – а шубу соболью на гильдейское заседание надевать буду, пусть все купцы в царстве видят, каков я молодец!

  Звали того богатыря Петро – купецкий сын.

  Взял Петро коня – не шибко резвого, ну дак и не боевого, взял кольчугу – легкую, дорожную, у купца воинская-то откуда, шапку сверху заместо шелома – хорошу шапку, горностаеву, лук со стрелами, да и поехал по мосту через Смородину.

  Видит – ждет его котище Баюн, железны когти.

  Спешился Петро. Понял сразу – начальство это Навское. Шапку скинул, поклонился в пояс, молвил: «Исполать тебе, батюшка кот, дозволь пройти», – кот его и пропустил.

  Ан глядь, дальше на дороге Змей Горыныч воссел.

  – Во блин, – говорит старшая голова, – смотри, какой фраерок чешет!

  – Да уж помягче, чем тот щеголь, которого наш котик Баюн отведал, – хихикнула левая.

  – Я таки предполагаю, – молвила правая, – шо с этого мальчика мы можем поиметь гешефт!

  Эх, не ведал Змей Горыныч, с кем связался.

  – Чего? – вскипел купецкий сын. – Да ты, чудище зеленое, чешуйчатое, с кого мзду требуешь? Как посмел? Я самому царю пошлины плачу, а не змеюкам всяким! Не дам тебе и гроша ломаного! Я, может, сюда для того и пришел, чтобы богатства раздобыть, а не для того, чтобы последнее по змеюкам разносить!

  Осерчал на те слова Змей Горыныч.

  – Ах ты, жадюга! – рыкнул в три головы. А затем в три головы же и огнем на богатыря дохнул. Тот, правда, успел лук вскинуть да стрелу испустить, но разве той стрелой змееву чешую возьмешь?

  Зажарился бедный Петро в своей кольчуге, аки гусь в сетке над костром. Кафтан сгорел, кожа обуглилась, тело белое, молодое испеклось. Да и коню его конец пришел. Склонился над ним Змей Горыныч и давай пожирать Петра да кониной зажевывать.

  Долго ли, коротко ли – сыскался третий богатырь.

  Тот богатырь с виду попроще был. Заместо кольчуг – тегеляй простой носил, заместо меча али лука – нож охотничий. Да уж больно хотелось ему в тереме обжиться да шубой в зимний мороз укутаться. Звали его Иван – крестьянский сын. Выпряг он из плуга лошаденку и поехал в Навь.

  Кота Баюна встретил – спешился да в ножки ему поклонился смиренно.

  Змея Горыныча встретил – тоже поклонился и отдал то немногое, что имел: медный грош.

  Идет себе Иван – крестьянский сын, видит – изба стоит. Вроде на сваях, что ли? А в избе той баба в чермной одежке тесто месит.

  Подивился Иван, что баба в погребальном саване разгуливает, ну да в Нави какого дива не сыщешь. Молвит ей:

  – Бог в помощь, хозяюшка. А не видала ли ты Жар-Птицу?

  – Поди, добрый молодец, – отвечает баба, – подсоби мне хлеб месить, тогда помогу тебе Жар-Птицу найти.

  – Чего? – ахнул Иван. – Чтобы я, мужик, да бабью работу делал? Ты радуйся, что не жена мне, свою-то женку я бы вздул за такое! А ну, повинись, а то и тебя вздую! Ишь ты, воли себе сколько забрала, волос долог – ум короток!

  – Вона как, – молвила баба.

  Выпрямилась. Ногу костяну подтянула.

  – Коли хлеб печь тебе не по сердцу, так и мне он ни к чему!

  Свистнула Баба-Яга – ухватом Ивана за шею к стене пригвоздило. Свистнула второй раз – лопата к Ивану подлетела. Свистнула в третий раз – лопата с Иваном в печь отправилась!

  – Покатаюся, – смеется Баба-Яга, – поваляюся, Ивашкина мясца поевши!

  Так и съела Ивана: с кашей, да с маслом, да с купырьем, поджарочкой мясной хрустя, и косточки обглодала за милую душу, а что не съела – то псу выкинула.

  Не дождался царь Горох богатырей с Жар-Птицей, а та вновь прилетела и весь царский сад разорила. Пригорюнился царь. Думает, что ж делать.

  А тем временем к воеводе Путяте еще один богатырь пришел. Путята его как узрел – так и со смеху покатился. Ты, спрашивает, откуда такой взялся?

  – А вот принесу тебе Жар-Птицу, дяденько, так увидишь, – отвечает богатырь.

  Звали того богатыря Санька.

  Смотрят на него навские и головами качают. Всеми пятью: Баюна, Бабы-Яги и Змея Горыныча.

  – Что за мелочь пузатая? – говорит Баюн. – Откелева взялся такой? Ни меча, ни лука, ни кольчуги, кафтанишко какой-то... Ни на что ж не годен!

  – Шоб да, так нет, – возразила правая голова Змея. – А за размеры, уважаемый Баюн Котофеич, перестаньте сказать. Вот я некоторое время назад...

  – А, помню, – хмыкнула левая. – Мы ж его встретили. Белый Дварф! Карла, значит. Мелкий, а злющий!

  – Белый карлик – это звезда, шоб ты знал, а тот карла – это гном, – пояснила правая. – Не такой злой, как жадный. Попробуй забрать у него гешефт, и он тут же начнет делать войну, а делает он ее так, что вы еще не видели такого, и вся Навь будет об ней говорить!

  – Да при чем тут ваши звезды! – кричит Баба-Яга. – Вот как он по лесу-то в шелковых сапогах, жемчугом шитых, шляться собрался? Богатыри тоже мне! Горе луковое, выродился-то народ, а?

  А Санька едет на ослике и знать не знает, что его уже вдоль и поперек обсудили. Видит – кот Баюн.

  – Котик! Котушка! – кричит. – Дай поглажу, сметанки дам!

  Угостил он Баюна сметаной, погладил, Баюн и разнежился. Железны когти втянул, замурчал, лапой указал, куда идти.

  Едет Санька дальше, видит – Змей Горыныч.

  Затребовал с него Змей мзду. Снял Санька гривну золоту с шеи и отдал.

  – На что она мне? – молвит. – Тяжелая и шею натирает.

  Едет Санька дальше. Видит – Баба-Яга тесто месит.

  – Ух ты, бабушка! А можно, я тоже попробую? Мне тятенька с маменькой не разрешают, а хочется.

  Замесили Баба-Яга с Санькой тесто. Посадила Баба-Яга каравай в печь. Дух из печи хлебный, щедрый пошел.

  – Ты, – молвит, – не простой хлеб испек, детинушка. Солнышко ясное то на новый день я пеку. А что ты помочь мне сам вызвался, так вот тебе мое слово. Помогу я тебе. Но сперва ответь, как же ты Жар-Птицу-то ловить собирался.

  – Дак что ее ловить? Вот, – и показывает Санька мешочек семечек. – Я ее прикормлю да приручу, и вся недолга. И дома в клетку сажать не захочу, пусть по двору гуляет. Небось, как еды будет вдоволь, так и не станет наш сад разорять!

  – Вона как, – усмехнулась Баба-Яга. – Нетушки, просто так ты Жар-Птицу не приручишь. Дай-кося, я на твои семечки заговор наложу...

  Набычился Санька.

  – Дак, бабушка, нечестно же это.

  – А чужой сад разорять честно?

  Наложила Баба-Яга заговор, и поскакал Санька-богатырь дальше, в глубь Навского леса, а перед ним клубок золотой бежит, что Баба-Яга с собой дала.

  Долго ли, коротко ли ехал – глядь, поляна большая, круглая, вся цветами усеяна, а посередке родник. У родника клубок и остановился. Санька присел и затаился.

  Солнце уж к закату клонится. Ан глядь, вся поляна сиянием озарилась. То Жар-Птица на водопой прилетела. Санька быстренько семечек насыпал и ждет.

  Склевала Жар-Птица те семечки и отяжелела, задремала. Тут-то Санька-богатырь ее и взял на руки, сел на ослика на своего и отправился восвояси.

  Да недолго он ехал. Прознал Кощей Бессмертный, что похитили у него Жар-Птицу, и отправился в погоню. Заволоклось небо чернотою, рык и гром по нему раскатился. Страшные чудища понеслись – одно другого свирепее. С клыков пена кровавая каплет, жала из пастей высовываются, крылья железны гремят, копыта стальны грохочут – жуть!

  Обернулся Санька-богатырь – батюшки-светы!

  – Ну, – говорит, – а теперь посмотрим, правду ли мне нянюшка рассказывала, али сказки пустые. Чему быть, тому не миновать!

  Выехал наперед сам Кощей Бессмертный – высок да черен, страшен да велик, на железном коне огнедышащем. Посохом ударил. Разверзлась громадна пустыня – суха да черна, только ветры злые дуют, обжигают.

  – Да здравствует... мыло душистое! – кричит Санька.

  Упало мыло посреди пустыни. Миг, другой... а на третий расплескалось по пустыне море-океан. Буруны белые на волнах. Чайки белые кричат.

  Окатило Саньку с птицей да с осликом волной – и на берег выбросило. А Кощей с чудовищами со своими отстал.

  – Фу-ух, – перевел дух Санька, упал с птицей в обнимку на берегу да и заснул. Намаялся уж больно.

  Недолго и спал, как проснулся: ослик копытцем бить начал. Видит – плывет по морю-океану корабль железный, на алом парусе череп с шестерней. То Кощей Бессмертный погоню снарядил.

  – Чтоб тебя, – ворчит Санька. – Смываться надо. Заюшка!

  Подставил ослик Заюшка ему спину и поскакал что есть мочи. Да ведь осел – не конь, ветер не обгонит.

  Сошел Кощей Бессмертный на берег. Оседлал свово железного коня и пустил наперед железных гончих. Несутся они за Санькой. Стальные зубы скрежещут, стальные лапы клацают.

  – Да здравствует мыло душистое – и полотенце пушистое! – кричит Санька.

  Вытащил он из мешка заплечного голубое полотенце и кинул перед гончими. Остановились те – а полотенце рекой разлилось. Широкой. Привольной.

  Вошли гончие в воду и зашагали по дну. Да вот незадача – железные они. Заржавели вмиг.

  Перевел Санька дух. С Заюшки соскочил.

  – Эй, – молвит Заюшка, – ты, случаем, грибы собирать али цветочки не желаешь? А то Кощей ведь про тебя уж и забыл.

  – Это ты забыл, а я... – Санька вдруг как захохочет. – Так ты притворялся, значит? Говорить умеешь, а молчишь?

  – Дак Навский же лес, тут все бывает, – поясняет Заюшка.

  Долго ли, коротко ли – слышат, опять Кощей со своими гончими настигает.

  – Что там у тебя еще есть?

  – Как что? Да здравствует мыло душистое, полотенце пушистое – и зубной порошок!

  Взял Санька коробочку малую, открыл ее – и дунул. Рассыпался зубной порошок, мятный, морозный, вокруг – заснежило, завьюжило, замело. Сковал Кощея и его железных зверей холод.

  – Бегом, пока он не разморозился, солнце-то летнее, – кричит Санька. – Заюшка! Эх, был бы ты и вправду зайцем...

  – Держись за уши, – молвил Заюшка.

  И впрямь поскакал на длинных лапах!

  Скачут они, Санька вцепился одной рукой в уши заячьи, а другой Жар-Птицу к себе прижимает. А Заюшка и говорит:

  – У тебя еще что-нибудь осталось?

  – ...И густой гребешок!

  Бросил гребешок Санька за спину. И встал за ним лес – не проехать, не пройти.

  Тут-то его Заюшка и к Бабе-Яге домчал.

  – Вона че, – ворчит бабка, костяную ногу таскает. – Я-то, дура, по старинке, значит. Солнышко испеку, погоду вышью, новое деревце напою. А он – ишь ты, мановением руки и целое терраформирование мне тут устроил!

  – Да че ты, старая? – рыкнул Змей Горыныч. – Нешто в море поплескаться неохота?

  – Опять же, в речке рыбку половить, динамитом поглушить, – мечтательно добавила левая голова.

  – Таки в том лесу и особенно на снежных просторах ее потом вы-ыгодно продать можно, шоб я так жил, – добавила и правая.

  – Рыбку я сам слопаю, – сказал Баюн. – А то эти богатыри уже в зубах навязли.

  – Ой, – сказал Санька, – а можно, я еще тесто помешу? И, это... можно его с пальцев облизывать? И курочек покормить? А покажете, как коровку доят?

  – Пошто ж тебе столько всего надо-то, а? – вздохнула Баба-Яга.

  – Так мне маменька с папенькой все запрещают! Никуда не ходи без мамок-нянек, ничего не делай – не царско, говорят, дело. Только и дозволено, что прясть да вышивать...

  – Да ты, никак, царский сын? – изумился Баюн.

  – Если бы! Сына бы хоть на охоту пускали... Дочка я царска.

  Поглядела Баба-Яга на Саньку. Вздохнула.

  – Молодежь! – только и сказала.

  Воротилась Лександра-царевна из Нави к батюшке царю Гороху с Жар-Птицей. В садике ее своем поселила. Всяк посол, как в царство то заедет, первым делом Жар-Птицу ту смотреть идет и зайца размером с осла – царевнины диковины.

  Об одном только царевна печалилась: не согласилась Баба-Яга предыдущих богатырей воскресить. Сколько ее ни упрашивала Лександра, сколь ни уговаривала – ни в какую. Под конец смилостивилась, правда.

  – Я их, – молвила, – отпущу. Да только людишки из них никакие. Пусть нову жизнь котами проживут. Так и жила с тех пор царевна – с зайцем-ослом Заюшкой, Жар-Птицей и тремя котишками на дворе.