Текст книги "Александр Антонов. Страницы биографии."

Автор книги: Самошкин Васильевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Вот так бывший конокрад Селянский "отомстил" бывшему начальнику милиции Антонову за свой арест в июле 1918 года.

Немало сил и нервов потратил Антонов, борясь с беззастенчивым разграблением помещичьих имений и экономии /будущих коммун и совхозов/ крестьянами, что, естественно, вызывало у последних сильное недовольство начальником уездной милиции. Известный тамбовский чекист Михаил Иванович Покалюхин, сыгравший свою роковую роль в судьбе Антонова, вспоминал в 1923 году:

"Помню один характерный случай. В моем родном селе /Нижние Пески Васильевской волости Кирсановского уезда/ крестьяне выгнали свою барыню М. И. Олив и не дали ей ничего, даже из движимого домашнего обихода.

– Мы тут всю жизнь трудились, мы и будем всем пользоваться, – говорили наши мужики.

Обиженная барыня обратилась тогда к кирсановскому комиссару Временного правительства Баженову /правый эсер, друг Антонова/. Дело это было в конце 1917 г., уже после Октябрьской революции, но власть в Тамбовской губ. еще оставалась в руках эсеров. Баженов поручил начмилиции Антонову "одернуть" песковских мужиков и защитить "свободу личности" барыни Олив. Приказание было исполнено – в Пески прислали отряд милиции. Сперва мужики и местные большевики, пришедшие с фронта, хотели было воспрепятствовать милиции выступить в защиту барыни. Для этого было приготовлено даже несколько винтовок. Но дело не взялось, антоновцы пересилили и заставили мужиков на собственных же лошадях отвезти барыне в Кирсанов нужную ей обстановку. Подобных случаев "ревностного" отношения Антонова к службе – немало."

Однако самым ярким событием в милицейской биографии Антонова является, бесспорно, разоружение им нескольких эшелонов чехословацкого экспедиционного корпуса, следовавших на восток через станцию Кирсанов. А ведь известно, что дело это было весьма сложным и почти нигде не удавалось. Вероятно, поэтому Кирсановский Совет и наградил Антонова маузером, совершенно не интересуясь, куда же потом девалось отобранное у чехословаков оружие. Ведь, как выяснилось позже, доблестный начальник уездной милиции его никому не сдавал.

Следует сказать и о том, что, по некоторым недокументальным сведениям, Антонов был замечен в "собирательстве" оружия еще в Тамбове. Так, секретарь Тамбовского губкома РКП/б/ Борис Афанасьевич Васильев написал в своих воспоминаниях, что Антонов причастен к произошедшим в октябре 1917 года похищению трех возов винтовок со двора Тамбовской городской управы и ограблению артиллерийского склада в Тамбове.

В первом случае, на запрос большевистской фракции горсовета, председатель городской управы /видный эсер, в кабинете которого частенько видели Антонова/ и начальник Тамбовской городской милиции Булатов официально ответили, что никакого оружия во дворе городской управы вообще не было, а запрос большевиков – их обычная провокация. Во втором же случае Тамбовский горсовет создал специальную следственную комиссию, председателем которой оказался все тот же Булатов, а одним из ее членов – Антонов. Естественно, пишет Васильев, что такая следственная комиссия не нашла ни грабителей, ни оружия, а лишь установила, что ограбление было совершено какими-то "приезжими из-за города".

"Большой ошибкой" кирсановских коммунистов назвал Васильев то, что они, придя к власти в феврале 1918 года, оставили левого /а не правого, как принято считать/ эсера Антонова на посту начальника уездной милиции, а не поступили по примеру Тамбова, где начальника гормилиции эсера Булатова заменили коммунистом уже на второй день большевистской власти. Такую терпимость к Антонову Васильев объясняет тем, что председателем Кирсановского уисполкома, а затем и уездным комиссаром внутренних дел /до 20 марта 1918 года/ был приятель Антонова К. Н. Баженов – левый эсер, перекрасившийся позднее в "революционного коммуниста", что, впрочем, не спасло его в будущем от нескольких арестов, в том числе и "за участие в антоновщине".

Конечно, при Баженове Антонов чувствовал себя поуверенней. Однако объяснять его "непотопляемость" только поддержкой Баженова было бы неверно. Дело в том, что за те 9 месяцев, в течение которых Антонов возглавлял Кирсановскую милицию, он показал себя отличным начальником. При нем уездная милиция окончательно сформировалась, значительно увеличилась численно и весной 1918 года представляла собой серьезную силу, не считаться с которой в уезде уже никто не мог.

А тем временем кирсановские коммунисты продолжали укреплять свою власть. "Сбросив" Баженова, они тут же принялись за командира формирующегося 1-го Кирсановского социалистического полка В. Н. Михневича – бывшего заместителя Антонова, недавнего эсера, а теперь меньшевика-интернационалиста. 31 марта, по ложному обвинению в "агитации против Советской власти", Михневич был арестован. И хотя через две недели его пришлось освободить, дело было сделано: к командованию полком Михневич уже не вернулся.

Антонову не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что отныне в Кирсанове единственной реальной, то есть вооруженной силой, не находящейся еще под контролем коммунистов, оставалась лишь вверенная ему милиция.

Поэтому уже 1 апреля Антонов явился на заседание уездного исполкома, где выразил резкий протест по поводу незаконного ареста Михневича и недвусмысленно пригрозил силой освободить его, если немедленно не будут приняты соответствующие меры. Исполком же под председательством большевика И. М. Авербаха отказался сразу освободить Михневича, но пообещал быстро разобраться в его "деле", а чтобы охладить воинственный пыл Антонова, единодушно выразил ему и всей его милиции "полное доверие".

В конце апреля Антонов еще раз проверил на лояльность к себе Кирсановский уисполком и его нового /с 9 апреля/ председателя-большевика Агеева, заявив, что отказывается работать "за такую мизерную зарплату" – 425 рублей в месяц. Исполком моментально "положил" ему 500 рублей, но Антонов, вместо слов благодарности, категорически объявил, что примет эту подачку лишь в том случае, если зарплата будет повышена всем его подчиненным и, в первую очередь, рядовым милиционерам. Тут же обсудив это требование и придя к выводу, что если Антонов уйдет, то держащаяся исключительно на его авторитете милиция "вся разбежится", исполком, скрепя сердце, согласился на повышение зарплаты всем работникам уездной милиции.

Однако, несмотря на кажущуюся прочность своего положения, Антонов с каждым днем становился все более задумчивым и скрытным. Эсеровские партийные собрания почти не посещал, а если и бывал на них, то сидел тихо и только слушал, что говорят другие. Чаще и дольше обычного Александр Степанович стал пропадать в служебных поездках по уезду, в основном по южной его части. Особенно он зачастил в села Иноковку и Инжавино, к начальникам 3-го и 4-го районов милиции Ивану Семеновичу Заеву и Василию Казьмичу Лощилину.

Что, кроме службы, связывало Антонова с бывшим каптенармусом Заевым и бывшим учителем и прапорщиком военного времени Лощилиным? Да то, что именно Заев и Лощилин помогали своему непосредственному начальнику прятать в глухих уголках южной части Кирсановского уезда все то оружие, что отбиралось Антоновым у чехословаков, бывших фронтовиков и уголовного элемента. Прятали оружие главным образом в труднодоступных лесах и болотах по берегам реки Вороны, между селами Иноковка и Чернавка. Другим местом тайного складирования оружия была юго-западная часть уезда /треугольник сел Калугино– Золотовка – Трескино/.

Тогда же, во время этих манипуляций с оружием, пересеклись жизненные пути-дороги Антонова и будущего командующего "2-й партизанской армией Тамбовского края" П. М. Токмакова. Однако антоновским командармом Петр Михайлович Токмаков станет лишь через два с половиной года. А пока, в середине восемнадцатого, он был рядовым милиционером конного отряда 3-го района уездной милиции. Но это официально, а фактически же Токмаков являлся командиром этого отряда и правой рукой Заева. И все же самое главное было в том, что Токмаков сумел завоевать полное доверие Антонова, а затем и навсегда, до гроба, сдружиться с ним.

Дела и делишки молчаливого начальника уездной милиции шли вполне терпимо, и кто знает, сколько бы это еще продолжалось, не будь создана в Кирсанове 11 апреля 1918 года уездная ЧК во главе с коммунистом-фронтовиком Казьмой Николаевичем Сатаниным, которого вскоре сменил большевик-железнодорожник Павел Варсанофьевич Овчинников.

Едва ли не с первого дня своего существования Кирсановская ЧК /почти сплошь большевистская/ начала "копать" под уездную и городскую милиции /почти сплошь левоэсеровские/. А кроме того, кирсановские коммунисты резко активизировали свои усилия по занятию руководящих постов в милиции. И что же Антонов? На первый взгляд он нисколько не противодействовал ни явному "подкопу" чекистов, ни столь же очевидному напору коммунистов. Более того, он даже заменил не в меру активного эсера Герасима Петровича Перекальского – начальника милиции 1-го района не менее активным коммунистом В. И. Соболевым.

 Вячеслав Иванович Соболев оказался на редкость усердным служакой. Вскоре он перевелся начальником 4-го района милиции в Инжавино, а в сентябре 1919 года занял пост начальника Кирсановской уездной милиции и тут же почему-то, но вполне официально сменил свою фамилию на Птицына. Правда, в апреле 1920 года его несколько понизили в должности – до заместителя нового начальника уездной милиции Мина Семеновича Маслакова На этом посту Птицын пробыл до марта 1921 года, когда был неожиданно вызван в Тамбов, где и бесследно исчез. Известно лишь, что это случилось сразу после того, как губчека получила от кирсановского чекиста Георгия Антоновича Аникина сведения о давних и тесных связях Соболева-Птицына с Антоновым. (Насколько был прав Аникин – судить трудно. Но в пользу того, что все это время /1918 – 1921 гг./ Соболев-Птицын "работал" на Антонова, говорит такой, например, факт, как поразительная информированность Антонова об оперативных замыслах кирсановских "органов", которые могли быть известны лишь очень ограниченному кругу руководящих работников ЧК и милиции. Чем, если не явным предательством кого-то из этих лиц, можно объяснить, в частности, то. что уже в первые дни антоновщины, 4 сентября 1920 года, кирсановский сводный чекистско-милицейский отряд попал в антоновскую засаду-ловушку у села Трескино и был наголову разгромлен? В числе погибших в этом бою оказался и глава кирсановсках чекистов Андрей Демьянович Сачко. А начальник уездной милиции Маслаков спасся лишь благодаря своей храбрости, мастерскому владению ручным пулеметом и быстрым ногам.

Этот и другие подобные поступки Антонова несколько сбивали с толку чекистов, которые, однако, не только не ослабили своих усилий по сбору "компромата" на эсеров-милиционеров, но и даже заметно форсировали их, что напрямую было связано с произошедшими в начале июля в Москве и других городах вооруженными выступлениями левых эсеров против большевиков. Первое, во что сразу же мертвой хваткой вцепились кирсановские чекисты, было раскрытие ими нескольких случаев злоупотребления властью, допущенных начальником 3-го района милиции Заевым и его ближайшим сподвижником Токмаковым. Проступки эти нельзя было квалифицировать как преступления, и поэтому чекисты стали добиваться от уездного комиссара внутренних дел большевика Сатанина увольнения со службы Заева и Токмакова.

Сатанин тут же известил об этом Антонова и запросил его мнение. В своем ответе не шибко грамотный начальник уездной милиции писал /орфография и пунктуация подлинника/:

"Принимая во внимание долгосрочную службу, со дня основания милиции, начальника милиции 3-го участка Заева и милиционера Токмакова, а также знание своего дела, точность и аккуратность возложенных на них обязанностей я нахожу с своей стороны увольнение таковых со службы очень отразится в интересах государственной службы, занимаемого ими участка. Прощу Вашего разрешения об оставлении их на своих постах или же назначения следственной комиссии для выяснения виновности их."

Вполне возможно, что этот документ, написанный Антоновым, оказался последним в его милицейской биографии. Ибо в начале второй половины июля 1918 года он ушел в разрешенный ему месячный отпуск и вместе с женой уехал на отдых в бывшее помещичье имение Дашково, что в 10 километрах севернее Инжавино.

Три вроде бы безмятежных недели провели супруги Антоновы в Дашково. Правда, сам Александр Степанович за отдыхом не забывал следить и за событиями в уезде. Все было спокойно, и ничто, казалось, не предвещало скорой грозы. Дело Заева и Токмакова, своевременно предупрежденных им об опасности, явно застопорилось. Лишь 14 августа, под большим нажимом ЧК, уездный комиссар внутренних дел Сатанин согласился на проведение официального расследования деятельности Заева и Токмакова. В этот день он писал в Кирсановскую уездную ЧК:

"Возвращая при сем переписку от 18-го прошлого июля за №746, предлагаю для выяснения и расследования деятельности начальника милиции 3-го участка Заева и милиционера Токмакова назначить в непродолжительном времени особую комиссию в составе: 1/ одного представителя Уездной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, 2/ одного представителя уездного комитета Российской Коммунистической партии /большевиков/ и 3/ одного представителя городских служащих милиции.

По производстве названной комиссией дознания, протокол такового, вместе с настоящей перепиской, прошу прислать мне."

Но в ЧК от этой записки Сатанина попросту отмахнулись. Дело в том, что как раз 14 августа произошла смена руководства Кирсановской уездной ЧК. Вместо уволившегося по собственному желанию П. В. Овчинникова – человека слабоумного, психически больного, но отнюдь не агрессивного, председателем был назначен его заместитель Петр Степанович Зудин.(98) Однако фактически руководство уездной ЧК оказалось на несколько дней в руках нового зама, Георгия Тимофеевича Меньшова – бывшего сотрудника уездной милиции, уволенного Антоновым за пьянство и у которого страшные запои мирно чередовались с приступами неистовой служебной активности.

Если верить воспоминаниям Меньшова, опубликованным в Тамбове в 1923 году, то уже 15 августа в руки чекистов попал потерянный кем-то в Кирсанове портфель, содержимое которого тут же подняло по тревоге всю уездную ЧК и находившийся при ней так называемый Карательный отряд под командованием Г. В. Шарапова. Ибо в портфеле была обнаружена переписка эсеров о подготовке ими контрреволюционного заговора в Кирсанове с целью "разгрома уездного Совета" и проведения "планового террора на ответственных работников". Меньшов вспоминал далее:

"В переписке высказывалась уверенность заговорщиков, что милиция поголовно будет с ними. Мы, получив этот материал, немедленно командировали взвод из Карательного отряда для поимки Антонова, который, по слухам, жил в то время в Инжавино, Лощилина и Заева – начальников милиции 4-го и 3-го районов, – назначенцев Антонова. В Инжавино отправился я, а за Заевым – тов. Шарапов. По приезде в Инжавино я вечером взял с квартиры Лощилина, который был хорошо вооружен. Затем я бросился искать Антонова в Солововском лесу, но все поиски были тщетны. Лощилина я отправил в Кирсанов с конвоем, а через день был приведен и Заев, окруженный в своем районе отрядом Чека. Через день Заев и Лощилин, по постановлению Чека, были расстреляны."

Погорячился, ой, погорячился товарищ Меньшов! Впрочем, вскоре он и сам понял это и ушел в очередную серию запоев, которые привели его сначала на должность начальника отдела по борьбе со спекуляцией, затем сделали завхозом и, наконец, в декабре 1918 года окончились его увольнением из ЧК.(ЮО) А ведь не начни тогда, в августе, Меньшов пороть горячку с арестами милицейских начальников и их "приспешников" и не подними тем самим шумиху на весь уезд, стоять бы Антонову /дня через три он должен был выйти из отпуска на службу/ у одной стенки вместе с левым эсером Лощилиным и "сектантом-коммунистом" Заевым. Упустили чекисты в Иноковке и будущего антоновского командарма Токмакова, который, по словам помощника Заева, "16 августа скрылся неизвестно куда, захватив с собой наган". Сбежал, от греха подальше, и начальник Кирсановской городской милиции Никита Григорьевич Гридчин.

Его "подвиг" тут же повторил шурин (брат жены) Антонова – начальник 2-го района Кирсановской городской милиции Александр Алексеевич Боголюбский. Еще раньше распрощался со своей милицейской должностью замешанный в неудачной попытке антисоветского переворота в Тамбове 17-18 июня младший брат Антонова – Дмитрий, служивший до этого младшим помощником начальника милиции 4-го района города Тамбова. Однако никем пока особо не преследуемые, младший брат и шурин Антонова, сойдясь вскоре вместе, порешили за благо устроиться на небольшой лесопильный завод в Тамбовском уезде, где тихо-мирно и проработали почти до конца 1918 года.

А Александр Антонов, кем-то вовремя предупрежденный об опасности, быстренько отправил жену из Дашково в Тамбов, к ее матери, после чего сам бесследно исчез.

Напрасно почти десять дней караулили чекисты пустую квартиру Антоновых на Почтовой улице в Кирсанове. Александр Степанович и не думал возвращаться туда. Как, впрочем, и в свой служебный кабинет. Наконец поняв это, новый уездный комиссар внутренних дел Тихон Акимович Климов в конце августа издал приказ об освобождении начальника Кирсановской уездной милиции А. С. Антонова от занимаемой должности "за неявку из отпуска".

Часть   третья

ОПЯТЬ  В  ПОДПОЛЬЕ

Нежданно-негаданно оказавшемуся на нелегальном положении Антонову волей-неволей пришлось вспомнить свою до-каторжную молодость, когда ему, еще неоперившемуся толком эсеровскому боевику-экспроприатору, приходилось скрываться от полиции и жандармов. Вероятно, помимо элементарных приемов конспирации, Антонову вспомнились и те эсеры, которых он знал по дореволюционному подполью.

Ведомо было Антонову и то, что один из таких знакомцев /по Тамбовской тюрьме 1909 года/, виднейший российский эсер Владимир Казимирович Вольский возглавляет теперь "Самарскую учредилку" – Комитет членов Учредительного собрания /Комуч/ – альтернативное коммунистам эсеровское правительство, объявившее себя в июне 1918 года временной /до созыва Учредительного собрания/ властью на территории Самарской губернии. В августе власть Комуча распространялась уже на Самарскую, Симбирскую, Казанскую, Уфимскую и часть Саратовской губернии, Вся эта территория была объявлена "территорией Учредительного собрания". Комуч признали Уральское и Оренбургское казачьи войска. Была у него и своя Народная армия.

Вот туда, в Самару, к Вольскому и решил поехать Антонов, чтобы в рядах Народной армии с оружием в руках сражаться против большевиков. Но не в добрый час отправился Антонов в Самару. С сентября дела Комуча и его Народной армии неудержимо покатились под уклон. А 19 ноября "Съезд членов Учредительного собрания" /так теперь стал именоваться Комуч/, переехавший сначала в Уфу, а затем в Екатеринбург, вовсе был разогнан колчаковцами. И проболтавшийся без толку три месяца по бурлящему гражданской войной Поволжью Антонов был вынужден несолоно хлебавши возвратиться в Кирсановский уезд.

Но, видно, в недобрый час Антонов не только уезжал в Самару, но и вернулся обратно. Дело в том, что как раз накануне его возвращения домой по Тамбовской губернии прокатилась волна стихийных крестьянских восстаний. Причем наиболее сильное восстание, протекавшее в два этапа, произошло на границе Кирсановского и Моршанского уездов, в районе сел Рудовка, Вышенка, Никольское, Глуховка.

Сначала в ночь на 24 октября 1918 года произошло выступление крестьян Рудовской волости в северной части Кирсановского уезда. Однако оно было быстро, в течение трех – четырех дней, подавлено силами милиции, чекистов и местных коммунистов. Проведенное тут же кирсановскими властями расследование причин восстания показало, что оно было вызвано вопиющей бесцеремонностью продотрядов, откровенным произволом местных властей, а также из рук вон плохо организованной мобилизацией в Красную армию нескольких возрастов крестьян.

Созданный в процессе подавления восстания "Военно-революционный штаб" вскоре вынес Рудовской волости свой приговор: расстрел шести "зачинщиков" во главе с Ильей Давыдовичем Галыгиным /исполнено 29 октября на виду у всей Рудовки/, миллион рублей контрибуции и конфискация нескольких сотен лошадей и коров. Но мало того, что военревштаб назначил явно невыполнимые размеры контрибуции и конфискации, так он /по мнению проводившего позднее расследование нового председателя Кирсановской уездной ЧК Эрнеста Эрнестовича Рожкалнса/ еще и вел себя по отношению к "побежденным" рудовцам недопустимо грубо и провокационно. Дикие пьяные оргии и насилия "победителей" возмутили и всколыхнули всю округу, которая 9 ноября вспыхнула огнем нового восстания. На этот раз местных коммунистов и милиции оказалось уже недостаточно, пришлось вызывать войска. 20 ноября, после ряда ожесточенных и кровопролитных боев, восстание было жестоко подавлено.

И хотя все требования конспирации Антонов вроде бы соблюдал, слух о его появлении на юге Кирсановского уезда моментально облетел весь Инжавинский район. Но какое же было удивление, а затем и вполне понятное возмущение Александра Степановича, когда до его ушей дошло, что это якобы он был главным подстрекателем и руководителем крестьянского восстания в районе Рудовки. Однако все было бы ничего, не поверь этим всем вымыслам инжавинские коммунисты, которые на своей районной  партконференции  не только заклеймили  позором "лжесоциалиста Антонова", но и приговорили его к смерти. Более того, среди делегатов конференции нашлись и добровольцы, пожелавшие лично привести этот приговор в исполнение.

Такой жестокой несправедливости к себе – человеку с эсеровско-каторжным прошлым, партийный стаж которого насчитывал больше лет, чем у этих инжавинских коммунистов месяцев – Антонов безнаказанно спустить не мог. Не тот был человек.

В декабре 1918-го и январе 1919 года он сколачивает вокруг себя и вооружает "Боевую дружину" из 10 – 15 человек, в преданности которых сомневаться не приходилось. В их числе оказались бросившие свой лесопильный заводик под Тамбовом младший брат Дмитрий и шурин Александр Алексеевич Боголюбский, бывшие милиционеры Петр Михайлович Токмаков, Петр Михайлович Давыдов и другие, тоже в основном бывшие милиционеры, избежавшие в августе ареста или же арестованные, но в конце концов выпущенные чекистами на свободу "за неимением обвинительных материалов".

Едва ли не единственным немилиционером в боевой дружине Антонова был его старый знакомый по дореволюционному эсеровскому подполью, будущий глава Тамбовского /вернее, антоновского/ эсеровского губкома Иван Егорович Ишин – 43-летний говорун и весельчак из села Калугине Кирсановского уезда. Сын кулака-богатея, владельца 28 десятин земли, Иван Ишин не унаследовал от отца тяги к земле и в 1905 году, вступив в партию эсеров, занялся революционной пропагандой среди крестьян. Его недюжинный агитаторский талант был отмечен тогдашними властями следующим образом: 2 месяца тюрьмы в 1906 году – от кирсановского уездного исправника, 4 месяца тюремного заключения в 1907 году – от губернского жандармского управления и 4 месяца тюрьмы плюс 2 года ссылки в 1909 году – от Саратовской судебной палаты.

В нашей исторической литературе об антоновщине давно уже сложилась такая традиция: упоминая имя Ишина, непременно поведать о присвоении им огромной суммы партийных /эсеровских/ денег – 40 тысяч рублей, на которые он якобы открыл промтоварную лавку в своем селе и начал богатеть. Как выяснилось, к историкам эти сведения попали от тамбовских чекистов Георгия Антоновича Аникина и Михаила Ивановича Покалюхина. На вопрос о том, какой конкретно эсеровской организации принадлежали эти деньги, первый отвечал, что, возможно, Кирсановской, а второй – что той сибирской, где Ишин отбывал ссылку.

Увы, нельзя согласиться ни с одним, ни с другим. Ибо, во-первых, ссылку Ишин отбывал не в Сибири, а в Архангельской губернии, где "водились" только ссыльные эсеры, у которых вряд ли были такие бешеные деньги. А во-вторых, надо совершенно не знать внутрипартийных эсеровских порядков, чтобы всерьез предположить, что кирсановские эсеры, зная о таком преступлении Ишина, позволили бы ему сколько-нибудь долго оставаться в живых и вдобавок нагло богатеть у них на глазах. Тот же Антонов, не моргнув глазом, первым бы разрядил в Ишина свой наградной маузер и потом искренно считал бы, что поступил благородно. Однако Александр Степанович, будучи начальником уездной милиции, не только не сделал этого, но и неоднократно противодействовал калугинским коммунистам в их попытках арестовать Ишина. Поэтому неудивительно, что сразу после ухода Антонова из милиции, Ишина обложили такой контрибуцией, что он мигом сбежал из села и долго скрывался у своих многочисленных родственников и знакомых, пока, наконец, не оказался в боевой дружине Антонова, которая в начале 1919 года приступила к проведению террора против местных коммунистов.

По данным уполномоченного ЦК партии правых эсеров по Тамбовской губернии Юрия Николаевича Подбельского, Антонов первым делом расправился с теми коммунистами, которые на районной партконференции в Инжавино сами вызвались найти и убить его.

Одновременно с террором Антонов занялся и "экспроприациями" советских учреждений. Заметим, что наши писатели и историки, дабы показать Антонова закоренелым злодеем, на протяжении семидесяти с лишним лет упорно приписывают ему гнусное ограбление детской колонии в Дашково, где находились дети голодающих питерских рабочих и где антоновскими дружинниками под командованием Токмакова якобы было "экспроприировано" 110 тысяч рублей.

Однако найденные автором этих строк архивные документы убедительно свидетельствуют о полной непричастности Антонова к этому позорному "эксу". На самом деле ограбление Дашковской детской колонии совершил /в сговоре с несколькими работниками колонии/ некто Семен Васильевич Коновалов, у которого при обыске нашли 90 тысяч рублей и украденные из колонии вещи. Но самое удивительное: находясь уже под следствием. Коновалов умудрился вступить в ряды коммунистической партии.

Из "экспроприаций", действительно совершенных дружиной Антонова, наибольшую известность получили ограбления Утиновского /Верхне-Шибряйского/ сельсовета в северной части Борисоглебского уезда и Золотовского волисполкома в Кирса-новском уезде. Причем в последнем случае, произошедшем в начале февраля 1919 года, антоновскими дружинниками были убиты четыре волисполкомовских коммуниста. Забегая несколько вперед, скажем, что самым дерзким "эксом" Антонова было ограбление вечером 1 декабря 1919 года Инжавинского райпродуправления, во время которого антоновцы расстреляли трех коммунистов и одного австрийского военнопленного, работавшего в райпродуправлении конюхом-сторожем.

Численность дружины Антонова непрерывно увеличивалась и к середине лета 1919 года достигла ста пятидесяти хорошо вооруженных и дисциплинированных боевиков. В основном это были люди, придирчиво отобранные Антоновым после им же организованного у села Трескино двухтысячного митинга дезертиров, перед которыми с зажигательной речью и горячими призывами вступать в ряды боевой дружины Антонова выступил его заместитель по пропаганде и агитации Иван Егорович Ишин. Кстати, здесь же, под Трескино, в ночь на 11 июня антоновцы убили инструктора отдела управления Кирсановского уездного исполкома Бутовского и уполномоченного ВЧК Бориса Николаевича Шехтера. А всего за лето 1919 года только в одном Кирсановском уезде дружинниками Антонова были убиты, по данным уездного комитета РКП/б/, около сотни коммунистов.

Несмотря на все возраставшую активность и даже агрессивность Антонова, борьба с ним велась довольно пассивно, что можно объяснить двумя основными причинами. Во-первых, недостатком сил, имевшихся в распоряжении уездных властей, а во-вторых, тем, что кирсановские руководители упорно не хотели видеть в Антонове достойного противника, благо что уездный городишко Кирсанов своими налетами он не беспокоил. Такое положение попытался было исправить уездный ревком, созданный 3 июля 1919 года в связи с объявлением Тамбовской губернии /кроме четырех ее северных уездов/ на военном положении. 5 июля ревком издал приказ, в котором, в частности, говорилось: "Всем гражданам, имеющим оружие, за исключением членов РКП/б/, под страхом расстрела на месте приказывается в 24 часа сдать таковое в Кирсановский уездный военный комиссариат."

Однако не все было так просто, и 26 июля уездный ревком, весьма озабоченный участившимися вылазками дружинников Антонова, писал в своем приказе:

"В результате пассивного отношения к делу защиты революции наблюдается, что контрреволюция во всех своих проявлениях подняла голову. Участились случаи преследования коммунистов на местах. Разбойничьи банды открыто разгуливают по уезду, дезертиры массами скрываются по селам и окрестностям, а местная власть смотрит пассивно на такие явления и, благодаря своей пассивности и расхлябанности, часто не в силах бороться с этим "гнойным нарывом" революции. Контрреволюционеры и бандиты всех мастей в своих грязных замыслах дошли до того, что открыто делают вооруженные нападения на честных и преданных делу революции товарищей, поджигают дома коммунистов, вытаптывают засеянные поля их семей.

...Для фактического проведения в жизнь военного положения на местах и принятия решительных мер по беспощадной борьбе с контрреволюцией уездный ревком приказывает: каждому волисполкому совместно с волвоенкомом и представителями от организации РКП/б/ взять заложников от кулацкого элемента, от укрывателей дезертиров, от самогонщиков, бандитов и других контрреволюционных элементов.

В случае активного выступления контрреволюционеров за каждого убитого коммуниста будут расстреляны заложники, за поджоги, вытаптывание полей расстреливаются заложники, за укрывательство и пособничество дезертирству головой отвечают заложники.

Все контрреволюционеры, бандиты и дезертиры должны быть изъяты беспощадной рукой из пределов местности, объявленной на военном положении."

Однако время шло, а Антонов все не унимался, несмотря на драконовские строгости военного положения и частичное "проведение в жизнь" уездными властями своих репрессивных обещаний. Поэтому в начале осени 1919 года Кирсановский уездный военревком во главе с председателем уисполкома В. А. Зайцевым сформировал /с превеликим трудом/ специальный отряд для борьбы с Антоновым. Но бойцам этого спецотряда не довелось сразиться с антоновскими дружинниками, так как почти тут же по сформировании отряд приказом губревкома был срочно вызван в Тамбов и оттуда отправлен на фронт против белых.