Текст книги "Шалость Эрота"

Автор книги: Саломея Вейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава третья. Пир богов

Гермес показал мне мою пещеру, рассказал, как здесь все устроено. Я спросила, как узнать, сколько времени и какой день недели, месяца. Он сказал, что все эти данные имеются в ноутбуке, но сделал себе пометку обеспечить меня настольным календарем и наручными часиками. Я не видела у него блокнота, и поняла, что пометки себе он оставляет в уме. Надеюсь, память его не подводит.

Потом Герма, пообещав прийти вечером с ужином, оставил меня осваиваться и изучать информацию, которую он заранее загрузил в мой ноутбук. Это были общие сведения о Древней Греции, список местных писак: летописцев и поэтов – с их краткими характеристиками и примерами творчества. Я создала еще один файл и занесла в него имена богов и богинь, с которыми сегодня познакомилась, с указаниями, за что они отвечают и какое на меня произвели впечатления. Затем начала изучать предоставленную мне Гермесом информацию.

Обратила внимание, что к Интернету мой ноутбук не подключен, но входит во внутреннюю сеть. В сети этой были всего два пользователя: я и таинственный Авантюрист (догадалась, что это и есть мой непосредственный начальник).

Потом пришел и он сам, поставив на столик на каменной террасе корзину с провизией: творожный пирог, йогурт, фрукты и вино. Я с аппетитом умяла эту простую, но вкусную пищу. А потом уже поинтересовалась, идти ли мне на пир и когда он начнется.

– Конечно, идти! Приглашением самого Зевса пренебрегать нельзя, это большая честь. И впредь учти: ему вообще никогда ни в чем нельзя отказывать, он крайне злопамятен.

– Ой, зачем же я тогда ужинала?

– Ты думаешь, на пиру тебе удастся поесть? – засмеялся Гермес. – Там подают лишь нектар и амброзию. Органолептические качества у них на высоте, но насыщают они неважно.

– Есть что-то еще, что мне нужно знать о пире, чтобы не нарушить этикет? Как на него принято одеваться.

– Пир не праздничный, можешь надеть любую из своих туник и любые украшения. На пир я тебя провожу сам, покажу твое место, сам же попрошу для тебя право удалиться по-английски, чтобы ты успела поспать, ведь пируем мы полночи, иногда вообще до утра. Единственный момент: не уходи раньше, чем будет поднят третий тост, и кубок опорожняй до дна!

Гермес подождал меня на террасе, пока я переодевалась, выбирала украшения, наносила легкий макияж. Затем мы последовали к дворцу Зевса, где и должны были стоять накрытые столы. На лужайке мы встретили светловолосого молодого человека, отличающегося безупречным телосложением. Он был совершенно наг, если не считать лаврового венка на голове, и играл на каком-то струнном инструменте типа миниатюрной арфы. Его свита состояла из девяти прекрасных девушек в полупрозрачных одеяниях. На них тоже были венки – на всех разные. Одни из красавиц смеялись, другие были грустные, но все они смотрели на белокурого красавца с нескрываемым обожанием.

– О, и Аполлоша явился! – довольно заметил Гермес и представил меня прекрасному музыканту, который оказался богом любви, врачевания и искусств. Его обнаженный торс меня, конечно, смутил, но я не подала виду. К тому же смотреть на нагого Аполлона было не совсем то же самое, что лицезреть полуголого Диониса. Я почувствовала себя посетителем музея искусств, выставленные в котором скульптуры внезапно ожили. Глазела бы и глазела!

– Тебе повезло, – заметил Гермес, когда мы двинулись дальше. – Сегодня почти все в сборе. Арес и Афродита тоже пожаловали, хотя эта парочка вообще редко где появляется вместе.

Он подвел меня к невероятно красивой златокудрой женщине, представив ее мне как богиню любви, и ее темноволосому кавалеру – богу войны. Меня как представительницу слабого пола, конечно, больше заинтересовал Арес. Он был стройный, крепкого телосложения, с точеными чертами лица, жесткими и холодными глазами. Его взгляд пронзал насквозь и заставлял трепетать. Размеры его достоинства, к сожалению, я оценить не смогла: оно было спрятано под алой туникой. Но почему-то я не сомневалась: оно заставило бы трепетать меня еще больше.

Вскоре нимфы пригласили всех к столу. Он был каменным, располагался на широкой террасе. Вокруг него стояли софы с подушками. Гермес усадил меня на ту, что стояла на самом конце стола, а сам направился в другой его конец, расположившись недалеко от царственной четы: Зевса и Геры, которая, как я впоследствии узнала, доводилась громовержцу не только женой, но и сестрой (да, кровосмешение на Олимпе было в порядке вещей).

Первый тост подняли за богов Олимпа. С трепетом я поднесла к губам кубок, наполненный нектаром. Описать его вкуса я не могу – нет аналогов в нашем мире. Могу лишь сказать, что наслаждение, испытанное мною при дегустации этого божественного напитка, напоминало сексуальное. Я положила в рот кусочек амброзии, и это наслаждение усилилось – я суть не испытала оргазм.

Аналогичные ощущения вызвала и вторая рюмка (точнее – чаша), выпитая за героев.

Третий тост был поднят за Зевса. Вот почему Гермес не советовал мне уходить раньше, чем я выпью эту чарку. Удались я раньше, тщеславный бог мог бы подумать, что я мало его уважаю и не желаю пить за него.

Тем не менее нектар пьянил не хуже вина. Я почувствовала, что прилично захмелела, и мне на самом деле пора уходить. Я встала из-за стола и покинула пиршественный зал, никем, как я надеялась, не замеченная.

Однако от глаз Гермеса мой уход, как выяснилось, не укрылся. Заметив, что я вышла из-за стола, он пошел следом. Нагнал меня шеф возле входа в пещеру. Преградив мне путь, он радушно улыбнулся и попросил разрешения надеть мне на руку изящные часики. Кажется, они были золотыми, украшенными изумрудами и рубинами. Там, на Земле, я и мечтать не могла бы о таком подарке! Не знаю, где их успел достать Гермес за столь короткое время, но меня это и не особо волновало. Я искренне была восхищена подарком и благодарна своему шефу за него.

Сразу покинуть Гермеса после того, как он мне сделал такой великолепный презент, было бы невежливо. Будь я у себя на земле, я пригласила бы его на чай. Но как вести себя здесь, я не знала. Похоже, заметив мое замешательство, он сам предложил посидеть немного на террасе над звездным небом, темнеющим внизу и на горизонте.

– Ты рассказал мне обо всех богах Олимпа, кроме одного, – заметила я.

– Кого же я, по-твоему, пропустил? – удивился Гермес.

– Себя.

– А, вот ты о чем… Но ты права, обо мне тебе тоже нужно знать, чтобы хорошо выполнять свою работу. Придется удовлетворить твое любопытство. Тогда слушай.

– Личность я плутоватая и вороватая, и это я не наговариваю на себя, а хвалюсь. Ходят слухи, будто эти порочные наклонности я проявил еще в младенчестве, буквально с колыбели, украв коров у Аполлона в то время, когда еще был в пеленках. Но из пеленок к тому времени я, разумеется, уже вырос, хоть и был еще желторотым юнцом. Сейчас уже конфликт между нами исчерпан, но я и тогда знал, что смогу все уладить, иначе не затеял это дельце.

Крал и краду не ради денег (мне они без надобности), а из азарта. Чем сложнее задача, тем сильнее мне хочется ее решить.

Да, часики на твоей руке, кстати, тоже ворованные. Я их буквально только что умыкнул для тебя из сейфа любовницы одного твоих современников-миллиардеров. Что там завтра утром будет твориться! Обязательно нужно будет слетать посмотреть.

Чтят меня не только воры, но и купцы, и дипломаты. Это для людей политические конфликты и экономические кризисы – горе и слезы, для меня это лишь головоломки, которые интересно распутывать. Меня не волнуют страдания людей. По мне, чем сложнее задача, чем глубже проблема – тем лучше. Иногда я сам помогают людям все запутать, чтобы головоломка казалась вообще нерешаемой. И тогда, когда все уже в сотый раз вспоминают пресловутого пушного зверя из пяти букв, я вступаю в игру и сам начинаю двигать фигуры.

Еще одна моя черта – непоседливость. Когда ничего не происходит, мне становится скучно и отправляюсь на поиски приключений. Поэтому помогаю таким же, как я: путешественникам, игрокам и авантюристам.

Я хороший гимнаст, своим покровителем считают меня и легкоатлеты.

Благодаря своей подвижности и мобильности, стал главным по связям и коммуникациям, служу посланцем Зевса, славлюсь красноречием и способностью убедить кого угодно в чем угодно.

И еще я извращенец. Возможно, тебя это признание шокирует, и ты не понимаешь, зачем тебе это знать, но я хочу, чтобы ты хорошо себе представляла, с кем имеешь дело.

Любовь и секс для меня тоже своего рода игра, причем азартная. Я могу овладеть почти любой земной женщиной или прекрасной нимфой, не встретив сопротивления. Но это слишком просто, а потому неинтересно. Меня больше прельщает игра и борьба, да и брать женщин я предпочитаю как-нибудь необычно, каждый раз по-новому. Меняю позы, места, изобретаю новые ласки. Многое из того, что общество сочтет извращением, мною испробовано, причем неоднократно и во множестве вариаций, и все это мне интереснее, чем банальное сношение в любой из стандартных поз.

Ты для меня – своего рода экзотика, мне пока не приходилось заниматься любовью со смертной из твоего времени. Вероятно, из-за этого мне хочется иметь тебя в любом месте и в любой позе, лишь бы иметь. И поэтому я устроил тебе этот контракт. Но мне важно, чтобы ты сама захотела моих ласк, поэтому не собираюсь ничего от тебя требовать, и отказ не повлияет на наши деловые взаимоотношения. Ты ничем мне не обязана и вправе вести себя со мной так, как считаешь правильным, я не обижусь и не стану мстить.

– Не знаю, зачем я все-таки рассказал тебе о себе все, да еще и откровенно. Мог бы наплести что угодно, и ты бы поверила. Но почему-то с тобой мне хочется быть самим собой, настоящим, – закончил свою речь Гермес. Потом он вдруг сильно посуровел в лице, нахмурился и зло процедил: «Почему-то? Кажется, я знаю почему. Пойду отыщу этого постреленыша, надеру ему уши и заставлю все исправить».

Затем он, явно стараясь не срывать зло на мне, пожелал спокойной ночи и торопливо удалился.

«Какого постреленка? За что драть уши? Что нужно исправить?» – думала я, засыпая.

Я оттолкнулась ногами от облака и воспарила. Он легко, как будто лыжник по трамплину, скользнул по воздуху ко мне навстречу. Я протянула к нему руки, он взял их и властно притянул меня к себе. Не знаю, почему мы, вопреки всем законам физики, остались на месте, повиснув в небе, когда он ловко и решительно вошел в меня. Ощутив в себе его мужской орган, горячий, нежный и одновременно твердый, я застонала и запрокинула голову. Он двигался во мне уверенно и ритмично, с каждым толчком подгоняя к вожделенному финалу. Но стая птиц пролетела рядом, щебеча и выводя звонкие трели, и я проснулась, так и не достигнув конечной точки.

Я лежала обнаженная, бесстыдно раздвинув ноги, и меня мучило стойкое ощущение, что мое лоно мгновение назад не было пустым. По пещере порхала чудесная птичка, щебеча и выводя трели – она и разбудила меня так не вовремя. Но вставать, похоже, и вправду было пора. Я конфузливо свела ноги, как будто кто-то мог видеть это бесстыдство, и подумала, что надо будет спросить у кого-нибудь простынь или сорочку. Немного понежилась, вспоминая сладкий сон, потянулась и встала.

В стене за тонкой занавеской были две ниши, которые, как я выяснила еще вчера, имели сантехническое назначение. В одной из ниш был душ, включающийся по моему желанию. Я освежилась и вернулась в спальню. «Да, и полотенце надо бы попросить», – подумала я. Холодно, конечно, не было, но я не очень люблю чувствовать себя мокрой.

Глава четвертая. Несчастная Ио

Я взяла в руки сандалии и босиком, чтобы не натирать израненные ноги еще сильнее, направилась к Гефесту. Встречаться с ним мне не хотелось, и если б обновка причиняла мне лишь небольшой дискомфорт, носила б ее без починки. Но дальше так продолжаться не могло. Из-за того, что сделанные Гефестом для моих самостоятельных полетов босоножки с крылышками безжалостно натирали мне ноги, я неоправданно редко летала на землю, хотя общественные связи с лидерами мнения и летописцами налаживать нужно было позарез.

В первом полусамостоятельном полете меня сопровождал Гермес, на котором была аналогичная обувь, но, по видимости, более удобная. Уже на полпути к земле я поняла, что крылатые сандалеты трут, причем сильно.

Променад до таверны, где нас ждал осведомитель Гефеста, передающий ему слухи и сплетни о богах, стоил мне неимоверных усилий. При этом я старалась идти бодренько, чтобы Гермес не заметил, что кожа на лодыжках у меня содрана до крови, и не предложил обратно отнести меня на руках, как в прошлый раз, когда я разомлела в его объятьях. Допустить такого я не могла, особенно после его признания в том, что он поставил перед собой цель меня соблазнить и всячески надо мной поизвращаться.

На обратном пути я уже прихрамывала, моля бога, чтобы Гермес не обратил на это внимания. Когда мы вернулись на Олимп, оказалось, что он заметил все, но, как и обещал, благодушно позволил мне мучить себя, не прося у него помощи. Он принес мне баночку с каким-то снадобьем. Герма сам хотел смазать мне раны, но я отказалась – уж с этим-то я точно справлюсь сама. Почти сразу же после нанесения целебной мази боль прошла, а к утру пропали и раны.

Гермес сразу же предложил мне сходить к Гефесту и попросить подладить сандалии, чтобы они стали удобнее. Но мне так хотелось избежать встречи с уродливым кузнецом, что я отказалась, сказав, что все нормально, разносятся.

Обрадованная тем, что кровавые мозоли излечились так быстро, совсем уже самостоятельный свой полет я решила совершить на следующий же день. Я смело обула таларии (так, оказывается, назывались здесь мои крылатые босоножки) и направилась по проложенному для меня вчера Гермесом маршруту.

Я боялась заблудиться, но не это оказалось моей проблемой. Похоже, излечить меня от пространственного кретинизма для Гермеса было таким же плевым делом, как и научить понимать греков, так что я не заплутала. Но ноги на этот раз оказались натерты еще сильнее, чем в прошлый, так что я еле-еле добралась обратно и потом даже слезу проронила, смазывая израненные лодыжки, – так было больно. Да, мазь снова быстро излечила раны, но до нее нужно было еще добраться!

После я две недели не решалась обуть таларии, и вот сегодня снова пошла на этот эксперимент, и опыт снова не удался. Сомнений не оставалось: без визита к Гефесту не обойтись.

Вам, наверное, интересно, почему я так боялась встречи с Гефестом. Причина была, даже несколько: три в одной, можно сказать.

Во-первых, пока я никуда не летала, сведения о местных порядках и своих работодателях черпала у местных нимф. И вот все они в один голос утверждали, что Гефест – садист и вообще извращенец. Рассказывали, что он жестко имел всех дам, которые приходили к нему с какой-либо просьбой, причем не только входил в них своим огромным деформированным органом, но и пытал какими-то механизмами. Несчастные после этого чуть ли не каждую ночь кричали и стонали во сне, вспоминая ужасы этого свидания. И ни одна из них не решилась прийти к злодею-любовнику на вторую встречу. Если б девушки были б не нимфами, а смертными, то он, вероятно, «залюбил» бы их до смерти.

Во-вторых, я не забыла, как он посмотрел на меня при нашей первой встрече, как будто оценивал и уже представлял, куда, как и что он в меня всунет. Быть при этом вежливой и приветливой было тогда нелегко. Теперь же, когда его репутация мне известна, сдерживать эмоции будет еще сложнее.

В-третьих, я помню и свое пробуждение на следующее утро после пира богов, на котором я была гостьей. Могу поклясться, что кто-то невидимый пытался изнасиловать меня во сне. Кто это мог быть, кроме Гефеста? Стать невидимым и проникнуть ко мне незамеченным мог только бог, а все они, за исключением кузнеца, были чертовски привлекательны для противоположного пола и точно не испытывали потребности подлезать к кому-то в постель тайком. К тому же вокруг было столько прекрасных нимф, готовых ублажать их денно и нощно! По сравнению с ними я была дурнушкой, так что позариться на меня мог только Гефест.

В то утро я хотела пожалиться на обидчика Гермесу, но не успела. Опережая меня, когда я появилась на пороге его золотых хором, он сообщил:

– У нас проблемы. До подданных дошли слухи о том, что Гера истязает животных, а самого Зевса они теперь считают зоофилом.

– Что? – я вытаращила глаза, пытаясь осознать происшедшее. Информации было маловато, чтобы понять, что произошло на самом деле. – Можно чуть подробнее.

Оказалось, что Гера обвинила своего любезного громовержца в интимной связи с какой-то красивой беленькой телочкой (не в фигуральном, а самом прямом смысле этого слова – то есть не с девушкой, а с коровой, буренкой). Обитателей Олимпа это не удивило: хранительница семейных ценностей способна была приревновать своего благоверного хоть к столбу. Конечно, объяснить, какого лешего Зевс притащил в свой хлев эту корову, было невозможно. Сам он утверждал, оправдываясь, что собирался заняться выведение новой породы буренок – декоративных, вот и начал собирать у себя в хлеву самые примечательные экземпляры. Так или иначе, Гера решила, что ее муженек привел к ним в дом свою любовницу, и она решила наказать «соперницу»: каждый день богиня приходила в хлев и лупцевала несчастную телочку кнутом. Кому-то из нимф, похоже, стало невмоготу смотреть на то, как мучается невинное животное, и она выкрала корову, перенесла ее с Олимпа на землю и отдала на попечение какому-то доброму скотоводу. Тот же разнес повсюду сплетни, будто Зевс взял в себе в любовницы телочку, а Гера узнала и хотела забить коровку до смерти, но та чудом спаслась, убежала. Все только и говорили о развратности Зевса и его неспособности защитить возлюбленную да о жестокости Геры, готовой убить ни в чем не повинное животное, которое и так уже стало жертвой сексуальных домогательств ее супруга.

Гермес был прав – это катастрофа. Антикризисного пиар-плана на такой случай у меня не было даже в набросках, что, думаю, простительно, учитывая абсурдность происшедшего. Но отпускать эту ситуацию на тормозах было нельзя. И действовать нужно было оперативненько.

Я плюхнулась на софу и, обхватив голову руками, задумывалась. Наконец, меня осенила неординарная идейка, но я была не уверена, что это прокатит. Требовалась кое-что уточнить.

– А Зевс, в принципе, умеет людей превращать в животных или наоборот?

– Да мы все это умеем. Хоть в животных, хоть в птиц, хоть в цветы, хоть в овощи – плевое дело.

– Тогда я, кажется, придумала романтическую историю. Нужно только ее красиво оформить и донести до СМИ, ну, то есть до летописцев, поэтов и главных сплетников.

И я поделилась с шефом своей гениальной выдумкой.

– Скажем, корова изначально была не коровой, а прекрасной девушкой, и звали ее, допустим, Ио. Она была так нежна, свежа и невинна, что Зевс не смог устоять перед ее обаянием. Сама не желая того, она разбила его сердце. Но, будучи верным мужем и порядочным богом, он не мог требовать от нее любви. Тогда он решил принять в дом эту кроткую сироту, чтобы она стала ему дочерью, и окружить ее отеческой заботой. Однако Гера не поверила ему, и тогда Ио, не желая вносить раздор в семью, попросила Зевса превратить ее в корову, и тот исполнил ее просьбу, так как дал обещание. Увидев прекрасную телочку, Гера решила, что ее готовят на заклание. Богиня пожалела Ио, забрала в свой хлев и приставила к ней стражу. Желая дать девушке свободу, Зевс поручил тебе выкрасть ее. Но обратно в человека громовержец превратить Ио не успел. От перенесенных страданий рассудок у нее помутился, и она сбежала от своего благодетеля. Долго бегала Ио по свету, пока не попала в какое-нибудь особое место. Здесь Зевс наконец-то настиг ее и вернул несчастной человеческий облик. В этом особом месте было так хорошо, что рассудок снова вернулся к Ио. Здесь ее увидел благородный человек, полюбил всем сердцем и просил стать его женой. В перспективе они поженятся, будут жить счастливо и умрут в один день. А тебе нужно будет выкрасть корову у того скотовода, доставить ее в заданную точку и превратить в красную девицу. Справишься?

Похоже, моя история Гермесу понравилась, потому что он подлетел ко мне, сорвал с софы, подбросил, поймал и, поцеловав в щеку, похвалил: «Умничка! Я в тебе не ошибся».

– Тогда обсудим детали, – сказала я, усаживаясь обратно на софу и поправляя тунику.

– И начнем с внесения корректировок в твою историю. Дело в том, что Ио вот-вот отелится, поэтому легенда о невинности и отеческой заботе не прокатит. Придется все же сделать трепетную Ио и мужественного Зевса нежными любовниками. А достигнув нужной точки, которой пусть будет Египет, она родит теленочка, то есть сыночка, который станет тамошним правителем.

– Поняла, – кивнула я. – Сейчас оформлю все на бумаге, чтобы раздать всем пресс-релизы.

– С пресс-релизами не получится, принтеров еще не изобрели. Так что не будем шокировать аборигенов. Поступим лучше так: ты мне по сети свой текст перешли, а я продиктую нимфам, так и сделаем несколько копий на пергаменте. А пока ты будешь заниматься текстом, я выкраду и отнесу Ио в Египет, превращу в женщину, посажу на трон, приму роды, а потом соберу у себя поэтов, летописцев и самых языкастых сплетников.

– Ты шутишь? – огорчилась я.

– В смысле?

– Ты же не можешь все это успеть, пока я пишу текст.

– Должен успеть. Хотя ты права, собрать всех на встречу можно и завтра.

– Да, и нужен еще информационный повод. Не будем же мы им говорить, что созываем всех, чтобы опровергнуть грязные слухи. А то, может, мы еще и сами им эти слухи сперва расскажем, вдруг кто-то не слышал?

– Разумеется. Что предлагаешь?

Я снова энергично зашевелила извилинами.

– А в Египте уже есть царь? – наконец-то спросила я Гермеса, подцепив за хвостик одну идейку.

– Нет пока.

– Тогда сын Ио и якобы Зевса станет первым царем?

– Получается, что так.

– Ну, так отличный же информационный повод!

– Да откуда ты взялась такая, что даже меня обгоняешь мыслями? – сделал мне щедрый комплимент Гермес.

Вдохновленная этими словами, я побежала к себе за компьютер, совершенно забыв о том, что кто-то ранним утром покушался на мою честь.

Конечно, про честь это я слишком загнула. Невинности я лишилась в 16 лет, а сейчас мне 26. За десять лет поисков своей половинки я познала, выражаясь библейским языком, достаточно много мужиков.

Первая связь не была долгой, но она была ранней, когда я еще не была готова к предательству. Года три после этого я не подпускала к себе мужчин, зализывала раны.

Потом был курортный роман. Я позволила его себе только потому, что знала: продолжения не будет, я не успею увлечься сильно, а, значит, и не испытаю разочарований.

Однако в следующий раз я снова повела себя неразумно: снова позволила себе влюбиться. Это был новый преподаватель в нашем университете. Он был старше меня почти на 15 лет, но вел себя так, будто невинный юноша. Стоило красивой девушке в слишком короткой юбке или в топе с глубоким декольте заговорить с ним, он тут же заливался краской. Нас, студенток, это забавляло. А мне захотелось его соблазнить, из азарта. Это было непросто, но через год цель была достигнута. Он оказался не таким уж и невинным, как нам казалось, а совсем даже наоборот. Он многому научил меня и в постели, и в жизни, и в профессии. Но через год он переехал в столицу, где почти сразу женился на какой-то профессорше, а я осталась в провинциальной дыре снова одна.

Мне повезло устроиться в местную администрацию, но угораздило завести роман с коллегой. Все тайное становится явным, всплыла и наша связь. Оказалось, что я запятнала честь мундира, и пришлось писать заявление. Мой же кавалер, напротив, пошел на повышение, а от меня начал шарахаться, как черт от ладана.

По счастью, мне подвернулся Макс. Мы познакомились в кафе, и я даже не думала, что наши отношения не закончатся после первой же ночи. Мы стали встречаться, спустя время он пристроил меня на работу к своему дяде (к тому самому, которого посадили за экономические преступления накануне моего знакомства с Гермесом).

С Максом мы считались женихом и невестой, хотя жили порознь и дату свадьбы не назначали. Зато по-родственному занимались сексом втроем с его дядей (и, соответственно, моим работодателем). Знаю, что Макс периодически водил к себе девочек, но претензии не предъявляла. Мы почти сразу договорились о свободных отношениях. Правда, я этой свободой, в отличие от своего жениха, почти не пользовалась. Надеялась, что после свадьбы, если она все-таки состоится, и Макс добровольно откажется от своей свободы (должен же он, когда-нибудь нагуляться).

Кажется, он огорчился, когда я сказала, что уезжаю работать по контракту на целый год. Конечно, ему было удобно, что я всегда под рукой. Но, надеюсь, он все же любит меня и скучает по-настоящему. Может быть, он уже сейчас понял, как сильно меня ему не хватает, и что никто не может меня заменить, и теперь подыхает от тоски. А я, к стыду своему, никак не могу выбросить из головы молодого красивого бога, который к тому же является моим непосредственным начальником. Стыдно. Лиля, стыдно! И ни разу не разумно.

Перед пресс-конференцией мне предстояло познакомиться с теми, кого я должна буду, незаметно для них самих, направлять по нужному нам курсу, умело вкладывая в их головы подходящую информацию. Не спрашивайте меня, как на подобные манипуляции смотрела моя совесть. Мы с ней договорились, чтобы она молчала, когда я работаю. Ведь работать на совесть – это хорошо выполнять те задачи, за решение которых тебе и платят. Здесь же возникало противоречие: или трудишься на совесть и получаешь за это средства к существованию, или гордишься своей совестливостью и перебиваешься с хлеба на воду. Я предпочла первое.

Возможно, вы заметите, что работа тоже бывает разной, мол, могла бы я выбрать и другую. Но здесь я вам возражу: у каждого свои умения и способности, и если природа наделила меня именно такими, их я и должна реализовывать. К тому же не я выбирала, куда мне поступать. Профессию мне, честно говоря, выбрали родители, и они, надо признаться, угадали.

Впрочем, что это я все о себе и о себе? Вернемся-ка к нашим баранам, то есть представителям одной из древнейших профессий – журналистики. Строго говоря, к тому времени, в котором я сейчас оказалась, такой профессии еще не сформировалось. Роль СМИ выполняли летописи и литературные произведения. Среди тех, кого пригласил Гермес, были специалисты разного профиля и разного веса: начиная с мэтра пражурналистики поэта Гомера, имя которого мне показалось знакомым, и заканчивая каким-то общительным толстячком, имя которого я не запомнила. Впрочем, оно, как сказал мне Гермес, и не войдет в историю: таланта у толстячка ноль, зато посплетничать он любит, и любые слухи разносит лучше сорок.

Когда говорят о распространении слухов и сплетен, то обычно вспоминают про женщин, обвиняя нас в том, что у нас длинные языки. Однако хочу заметить, что на первом нашем «журналистском» сборище дама была всего одна – девушка по имени Сапфо, но даже она была представлена мне Гермесом не как лидер общественного мнения, а как талантливый поэт.

Собранным на пресс-конференцию представителям пражурналистики Гермес представил меня как свою помощницу и олимпийского пресс-секретаря (мне понравилось, как звучит название моей новой должности). Я раздала пресс-релизы и присоединилась к своим подопечным: вел мероприятие сам шеф.

Пресс-конференция, если ее можно так назвать, тогда прошла успешно. Честь и достоинство громовержца и его достопочтимой супруги были защищены, репутация восстановлена. В Египте появился царь, а на свете стало меньше на одну корову и больше на одну девушку. Так что эту историю можно забыть и вернуться к тому моменту, на котором я прервала повествование, отвлекшись на воспоминания и лирические отступления.

А остановилась я на том, что, держа в руках коварные сандалии, шла на поклон к Гефесту, который мне был неприятен, и которого я боялась.

В это время суток Гефест обычно бывает в кузне, туда я сразу и направилась. Когда я вошла в мастерскую, услышала, что кто-то вскрикнул, и заметила, как вдали метнулась чья-то тень, и клочок чьей-то белой туники мелькнул, исчезая в соседнем помещении, служившей, похоже, кладовкой или комнатой для утех. Похоже, в гостях у кузнеца была юная дама. Представив, что ей сейчас предстоит пережить, я содрогнулась. Но лезть в чужие дела я не имела права, да, признаться, и не хотела. Заметила лишь, что Гефест перед моим приходом, судя по приподнятой ниже пояса тунике, занимался не кузнечным делом, и я, вероятно, помешала ему. Не желая еще сильнее отрывать его от приятного занятия, тем самым вызывая раздражение и наживая себе опасного недруга, я извинилась за беспокойство и сказала, что приду в другой раз. Но он заметил в моей руке сандалии и сам догадался, в чем дело.

– Трут? – спросил он.

– Ага, – призналась я.

Он принял из моих рук сандалии и, присев на корточки, обхватил мою ножку, приподнял, погладил и предложил бальзам для заживления ран. Я поблагодарила, сказав, что бальзам у меня имеется. Гефест обещал к завтрашнему дню подогнать таларии по ноге.

– А мерки ты снимать не будешь? – поинтересовалась я у горе-сапожника, который и в прошлый раз не удосужился измерить мою стопу, в результате сделав не летающие, а какие-то пыточные сандалии.

– Так я же посмотрел на твою ножку, – ответил мне он.

Спорить я не стала, хотя процесс визуального снятия мерок и вызывал у меня недоверие.

Пообещав зайти за талариями на следующий день, я попрощалась с Гефестом и пошла к себе – лечить мозоли.

На террасе меня ждал Гермес. Он продолжал приносить мне ужины и обеды, хотя, теоретически, теперь, имея свои таларии, я могла перекусывать в таверне на земле (жалованье мне выплачивали регулярно, дважды в месяц).

Я поблагодарила его и попросила подождать 5 минут, пока я смажу бальзамом мозоли. Он посмотрел на мои ступни с сочувствием и заметил:

– Сходи к Гефесту, пусть переделает таларии. Или, хочешь, я сам его попрошу.

– Я как раз от него, завтра сделает.

Спустя 5 минут я присоединилась к Гермесу на террасе и предложила ему разделить со мной трапезу, но он, как обычно, решил ограничиться фруктами и вином.

Когда я прикончила обед и тоже приступила к вину и фруктам, он сказал, что задержался потому, что хотел поговорить. Впрочем, я и сама об этом догадалась.

– По работе? – поинтересовалась я на всякий случай, хотя подозревала, что повод неформальный.

– Нет, о личном, – он не стал юлить и делать долгое вступление. – Я заметил, что в последнее время ты грустная и даже какая-то нервная. Что тебя гложет?