Текст книги "Неодолимое желание"
Автор книги: Сабрина Джеффрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Сабрина Джеффрис
Неодолимое желание
К читателю
Ума не приложу, что делать с моим внуком Гейбриелом. Это из-за него я потребовала, чтобы в течение года все мои внуки поженились, в противном случае я всех их лишу наследства. В гонке на экипажах погиб лучший друг Гейба, но спустя почти семь лет сам Гейб сломал ключицу, соревнуясь с другим глупцом на той же самой опасной беговой дорожке! И это вывело меня из себя. Неудивительно, что люди прозвали Гейба Ангелом Смерти: он на каждом шагу напрашивается на неприятности.
И вот теперь сестра его погибшего друга, Вирджиния Уэверли, хочет отомстить, победив его в скачках на той же самой беговой дорожке, а Гейб, вместо того чтобы отклонить сумасшедший вызов девчонки, намерен ухаживать за ней! Надо сказать, что она очень яркая и симпатичная особа, но ее дед, генерал Уэверли, никогда не даст согласия на этот брак. Этот человек слишком упрям и чрезвычайно несговорчив. Бог мой, генерал от кавалерии имел наглость назвать меня «чертовкой»! Это не сойдет ему с рук, и не важно, насколько он импозантен и подвижен для своих лет.
Но я отклонилась от темы. (Генерал Уэверли слишком отвлекает меня.) Не знаю, что и думать насчет увлечения Гейба бойкой мисс Уэверли. Конечно, я хочу, чтобы он женился, но он все еще пытается побороть в себе чувство вины из-за случившегося с ее братом. Как я могу быть уверена, что это не ухудшит ситуацию? Мое единственное утешение в том, что она, кажется, очарована моим внуком так же, как он сам очарован ею. Буквально сегодня мы с генералом Уэверли наткнулись на них. И вероятно, у них было свидание! У нее определенно покраснели губы, а у Гейба был такой вид, будто кто-то только что выдернул из-под него лошадь. Он явно не привык иметь дело с приличными женщинами.
Между тем я становлюсь слишком старой для всего этого. Если это ухаживание ничем хорошим не закончится, мне, возможно, придется связать Гейба и запереть в сарае, пока он не возьмется за ум. Пожелайте мне удачи, Друзья!
Искренне ваша, Хетти Пламтри.
Пролог
Илинг
Апрель 1806 года
В доме опять пронзительно кричали.
Семилетний Гейбриел Шарп, третий сын маркиза Стоунвилла, зажал уши руками, чтобы ничего не слышать. Он не переносил, когда кричали, от крика у него в желудке все сжималось в тугой узел, особенно когда мать кричала на отца.
Только на этот раз мать кричала на его старшего брата. Гейб прекрасно это слышал, потому что спальня Оливера находилась как раз под его учебной комнатой. Слов Гейб разобрать не мог; он слышал только сердитые интонации. Странно, что на Оливера кричат, ведь он любимец матери, хотя Гейба она называла «мой дорогой мальчик», а его братьев никогда так не называла.
Возможно, потому, что они почти выросли? Гейб нахмурился. Он должен сказать матери, что ему не нравится, когда она называет его «своим дорогим мальчиком»… кроме тех случаев, когда ему самому это нравится. Она всегда говорила эти слова, прежде чем дать ему его любимого лимонного пирога.
Хлопнула дверь. Крики прекратились. Гейб выдохнул, и внутри что-то расслабилось и отпустило. Может, теперь все будет хорошо.
Он посмотрел в учебник, в котором должен был прочитать рассказ о малиновке, которую убили:
Дальше шло повествование о тех, кто хоть что-то сделал для мертвой малиновки: о сове – та выкопала ей могилу, о быке – он позвонил в колокол. И хотя здесь описывалось, как погибла малиновка, – воробей выстрелил в нее из лука, – не было сказано ни слова, зачем он убивал малиновку.
Лошадей в этом рассказе тоже не было. Гейб просмотрел в книжке все картинки, чтобы убедиться в этом. Много птиц, рыба, муха и жук. Ни одной лошади. Он бы с большим интересом прочел рассказ о лошади, участвующей в скачках, но в учебнике об этом не написали.
Со скучающим видом Гейб выглянул в окно и увидел мать, она размашисто шагала в сторону конюшен. Неужели она поедет на пикник, чтобы рассказать про Оливера отцу?
Гейб с удовольствием посмотрит на это. Оливер никогда не попадает в неприятности, а с Гейбом это происходит постоянно. Вот почему он сидит в этой скучной учебной комнате с этой бестолковой книгой, вместо того чтобы веселиться на пикнике. Потому что он провинился, и отец приказал ему остаться дома.
Но отец, возможно, простит его, если рассердится на Оливера. Если мать поедет на пикник, то Гейб вполне может убедить ее взять его с собой.
Гейб бросил взгляд через плечо; его учитель, мистер Вирджил, дремал в кресле. Он может легко выскользнуть из комнаты и упросить мать. Но только если поторопится.
Не спуская глаз с учителя, Гейб соскользнул со стула, осторожно прокрался к двери и, как только вышел в коридор, бегом помчался к лестнице. Он скатился по ступенькам вниз, потом незаметно, мелкими перебежками, преодолел выложенный плиткой холл и выбежал во внутренний двор.
Стрелой промчавшись по двору, Гейб оказался в своем самом любимом месте – в конюшне. Он обожал запах лошадиного пота, шорох сена под ногами на сеновале, тихие разговоры грумов. Конюшня была магическим местом, где не было никаких криков, потому что это тревожит лошадей.
Гейб огляделся вокруг и вздохнул. Стойло с любимой кобылой матери было пустым. Она уехала. Но ему не хотелось возвращаться в учебную комнату к этой глупой книге про малиновку.
– Добрый день, молодой хозяин, – приветствовал его главный грум, Бенни Мэй, который подковывал лошадь. Раньше он был жокеем у деда Гейба, когда Шарпы выставляли на скачки много лошадей. – Кого-то ищете?
Гейб не собирался признаваться, что ему нужна была мать.
– Просто хотел узнать, не нужна ли помощь, – выпятив грудь и запихнув большие пальцы за пояс бриджей, как это делали грумы, ответил он. – Похоже, все грумы уехали.
– Да, на пикник. Полагаю, сегодня днем здесь много людей будет приезжать и уезжать. Прекрасные леди и джентльмены вскоре устанут от развлечений на открытом воздухе. – Бенни не спускал глаз с копыта лошади. – А вы почему не на пикнике?
– Отец не разрешил мне, потому что я посадил паука Минерве в волосы и отказался попросить прощения.
Бенни издал какой-то хриплый звук, словно ему сдавило горло, который перешел в кашель:
– Значит, вместо этого он разрешил вам прийти на конюшню?
Гейб потупил взгляд, делая вид, что рассматривает свои башмаки.
– Ага, опять удрали от мистера Вирджила, да?
– Вроде того, – пробормотал Гейб.
– Вам следует быть добрее к своей сестре, она хорошая девочка.
– Она много болтает, – фыркнул Гейб. – Во всяком случае, я пришел проведать Джеки-Боя. – Этого пони прошлым летом Гейбу на день рождения подарил отец. – Иногда он капризничает.
– О, вот это точно, – улыбнулся Бенни, и его суровый взгляд смягчился. – А еще он всегда успокаивается рядом с вами, правда?
– Я умею чистить его щеткой так, как ему нравится, – пожал плечами Гейб, стараясь не выказывать распиравшую его гордость. – Его надо… почистить?
– Забавно, что вы спрашиваете, потому что уверен, небольшая забота ему не помешает. – Бенни показал головой в сторону отсека с упряжью. – Вы знаете, где у нас хранятся скребницы.
Гейб с важным видом прошел в отсек, быстро нашел то, что ему нужно, и зашел в стойло к Джеки-Бою. Пони зафыркал, обнюхивая его в надежде получить кусок сахара.
– Прости, Джеки, – пробормотал Гейб, – я очень спешил и ничего тебе не принес. – Он стал чистить пони, и Джеки-Бой успокоился.
В целом свете не было занятия лучше, чем чистить Джеки-Боя. Равномерное, успокаивающее движение скребницы, спокойное ритмичное дыхание пони, ощущение шелковистой шерсти Джеки-Боя под пальцами… Гейбу это никогда не надоедало.
В конюшне взад-вперед ходили люди, но в стойле были только Гейб и Джеки-Бой. Время от времени задумчивость Гейба что-нибудь нарушало: заносчивый джентльмен требовал заменить лошадь, грум извинялся перед невоспитанной леди за то, что ей недостаточно быстро подали лошадь. Но большую часть времени здесь стояла тишина, ее нарушал лишь стук молотка Бенни, который ставил на место подкову.
Но все посторонние звуки смолкли, когда Бенни позвали к подъехавшему экипажу. На несколько мгновений Гейб погрузился в состояние настоящего блаженства; в конюшне были только он и его пони. Но потом в проходе раздался звук тяжелых шагов.
– Здесь есть кто-нибудь? – послышался мужской голос. – Мне нужна лошадь.
Гейб присел на пол в переднем углу стойла, надеясь, что его не заметят.
Но мужчина, должно быть, услышал его.
– Эй ты, там, мне нужна лошадь! – крикнул он.
Его обнаружили.
– Простите, сэр, но я не грум, – сказал Гейб, когда мужчина подошел ближе. – Я просто ухаживаю за своей лошадью.
Мужчина остановился у стойла. Поскольку Гейб сидел спиной к дверце стойла, он не видел мужчину. И надеялся, что тот его тоже не видит.
– А, так ты один из детей Шарпа, да?
– К-как вы узнали? – Гейб почувствовал приступ тошноты.
– В этой конюшне лошади есть только у детей Шарпа.
Об этом Гейб не подумал.
– Ты Гейбриел, да?
– Я… Я… – Гейб замер, испугавшись того, как проницательно мужчина вычислил его. Ему попадет, если об этом узнает отец.
– Лорд Джаррет – на пикнике, лорд Оливер решил не ехать, остается только лорд Гейбриел. Ты.
У мужчины был мягкий голос, даже добрый. Он держался не так высокомерно, как взрослые ведут себя с детьми. И, судя по тону его голоса, у него не было намерения причинить Гейбу неприятности.
– Тебе известно, где грумы? – Голос мужчины удалялся.
– Они пошли встречать экипаж, – расслабился Гейб, слыша, что мужчина уходит.
– Думаю, они не станут возражать, если я оседлаю свою лошадь, – сказал мужчина.
– Думаю, нет.
Оливер всегда седлал свою лошадь. И Джаррет тоже. Гейб не мог дождаться, когда же он вырастет, чтобы тоже самому седлать лошадь. Тогда ему не придется просить разрешения отца покататься на Джеки-Бое.
Когда мужчина выбрал лошадь из соседнего стойла, Гейб успел увидеть лишь его бобровую шапку. Незнакомец уехал, и Гейб вдруг подумал, не стоило ли ему узнать имя этого человека, или по крайней мере попытаться получше разглядеть его. Внезапно его охватила паника. А что, если этот человек крадет лошадей, и Гейб просто позволил ему завладеть одной из лошадей?
Нет, этот мужчина знает имя Гейба и всех остальных членов семьи. Он, наверное, был гостем.
– Гости уже возвращаются с пикника! – крикнул Гейбу вернувшийся в конюшню Бенни. – Тебе лучше поскорее пойти в дом, если не хочешь, чтобы отец застал тебя здесь.
К Гейбу вернулась паника. Если отец узнает, что он опять сбежал из учебной комнаты, он накажет его. Отец очень строго относился к занятиям.
Гейб выскочил из конюшни. Когда он зашел в учебную комнату, его учитель по-прежнему дремал в кресле. Со вздохом облегчения Гейб забрался на стул и опять взял в руки скучную книгу.
Но думать о мертвой малиновке он не мог. Его мысли снова и снова возвращались к незнакомцу в конюшне. Должен ли он был рассказать об этом Бенни? Что, если там уже стоит шум и крик об украденной лошади? Что, если он попал в беду?
Сидя после ужина в детской рядом с Минервой, он продолжал тревожно думать об этом. Селия, которая простудилась и кашляла, уже спала, когда за ними пришли лакей, няня и мистер Вирджил. Лакей торжественным голосом объявил, что внизу его и Минерву ждет бабушка Пламтри, чтобы поговорить.
У Гейба взволнованно забился пульс. Если незнакомец в конюшне действительно украл лошадь и бабушка каким-то образом узнала, что именно Гейб позволил ему это сделать, тогда зачем впутывать сюда Минерву?
Лакей проводил их в библиотеку, оставив Селию под присмотром няни и мистера Вирджила. Когда там же Гейб обнаружил Оливера, с намокшими волосами и красными глазами, переодетого в другую одежду, он уже не знал, что и думать.
Потом в сопровождении другого слуги появился Джаррет.
«Где отец с матерью?» – подумал Гейб.
У Оливера окаменело лицо, в глазах появился испуг.
– Я должна кое-что сказать вам, дети. – Бабушка говорила тише, чем обычно. – Произошел несчастный случай. – У нее дрогнул голос, она закашлялась, прочищая горло.
Неужели она плачет? Бабушка никогда не плакала. Отец говорил, у нее стальное сердце.
– Ваши родители…
Она замолчала, а Оливер вздрогнул, словно его ударили.
– Мама и отец… они умерли, – закончил он за бабушку каким-то чужим, безжизненным голосом.
Гейб не сразу понял эти слова. Умерли? Как та малиновка? Он оглядел всех, ожидая, что кто-то опровергнет слова брата.
Но этого никто не сделал.
Бабушка вытерла глаза, расправила плечи.
– Ваша мать по ошибке приняла вашего отца за злоумышленника, проникшего в охотничий домик, и застрелила его. А когда поняла свою ошибку, сама… застрелилась.
Минерва, которая стояла рядом с Гейбом, заплакала.
– Нет. Нет, не может быть, – твердил, качая головой Джаррет. – Как такое может быть?
Оливер подошел к окну, у него заметно тряслись плечи.
У Гейба в голове неотступно вертелся глупый стишок из учебника:
И все птицы вздыхали и всхлипывали,
Когда услышали колокольный звон на смерть бедной малиновки.
Все, как в этом стишке, только без колокольного звона. Гейб не знал, что делать. Бабушка без конца повторяла, что они не должны никому говорить об этом. Но ее слова были лишены всякого смысла. С какой стати он захочет говорить об этом? Он даже поверить в случившееся не может.
Может, это ночной кошмар. Он проснется и увидит отца.
– Ты уверена, что это – они? – дрожащим голосом спросил Гейб. – Может, это кто-то другой застрелился.
– Уверена, – горестно подтвердила бабушка. – Мы с Оливером… – Сморщив лицо, она подошла и обняла их с Минервой. – Это большое горе, дорогие мои, но постарайтесь быть сильными. Я знаю, как это трудно.
Минерва продолжала плакать, и бабушка еще крепче прижала ее к себе.
Гейб подумал об отце, уезжавшем на пикник, и матери, спешившей на конюшню. Неужели он видел их в последний раз? Разве такое возможно? Теперь он уже никогда не сможет сказать отцу, что сожалеет о том, что посадил Минерве в волосы паука. Отец умер с мыслью, что Гейб – плохой мальчишка, который не хочет извиниться.
Глаза его наполнялись слезами. Он не позволит увидеть свои слезы Джаррету и Оливеру, а то они подумают, что он ведет себя как девчонка. И он выскочил из комнаты, не обращая внимания на испуганный крик бабушки, и помчался к конюшне.
Там стояла тишина; грумы ушли ужинать. Добравшись до стойла Джеки-Боя, Гейб упал на пол и заплакал.
Гейб не знал, сколько он пролежал здесь, рыдая, но спустя некоторое время в стойло зашел Джаррет, наклонился над ним и положил руку ему на плечо.
– Ну хватит, парень, встряхнись.
– Я не могу! – Гейб снял со своего плеча руку брата. – О-они умерли и н-никогда б-больше не вернутся-я!
– Я знаю, – неуверенно согласился Джаррет.
– Это несправедливо-о. – Гейб поднял на него глаза. – Родители-и других детей не у-умирают. А наши почему-у?
– Иногда такое случается, – закусил губу Джаррет.
– Все как в той глупой книжке про малиновку. Бессмыслица какая-то.
– Иногда жизнь кажется лишенной смысла, – тихо проговорил Джаррет. – Даже не жди этого от нее. Во всем прослеживается рука судьбы, и никто не силах объяснить, почему она поступает так или иначе.
Глаза Джаррета были пустыми, а на лице застыло напряжение, будто он терпит сильную боль.
Гейбу Джаррет всегда нравился больше других, но сейчас его раздражало самообладание брата. Почему он скрывает свою боль?
– Мы должны быть сильными, – продолжал Джаррет.
– Зачем? – выпалил Гейб. – Какое это имеет значение? Они все равно м-мертвы. А мы теперь одиноки-и.
– Да, но если ты позволишь судьбе одержать верх, она погубит тебя. Ты не должен трусить. Смейся над ней, пошли ее к черту. Это единственный способ победить ее.
Это не жизнь лишена всякого смысла. Это смерть, вот она не имеет смысла. Она может без причины забрать людей. Мать не должна была стрелять в отца, стрелы не должны были убить малиновку. И все же все они мертвы.
Смерть может забрать и его тоже, в любое время, когда пожелает. Страх перехватил горло Гейба. Неужели он может умереть в любую минуту? Без всякой причины?
Как ему предотвратить это? Смерть, словно трусливая тварь, подкрадывающаяся сзади, может нанести удар исподтишка. Если она придет за ним…
Наверное, Джаррет прав. Надо смело смотреть смерти в лицо, ничего другого не остается. Или даже попытаться не обращать на нее внимания. Гейб играл с многими трусливыми ублюдками, и единственный способ справиться с ними – не трусить, не показывать, что они причиняют тебе боль. Тогда они уходят досаждать другим детям и оставляют тебя в покое.
Гейб подумал о мертвых родителях, и в его глазах вновь блеснули слезы. Он закусил губу и старательно вытер слезы. Может, смерть и заберет его точно так, как забрала его родителей, но без боя он не сдастся. Если она и захочет его взять, то он будет сопротивляться, бить ногами и визжать. Без сопротивления он не пойдет за ней следом.
Глава 1
Исткот
Август 1825 года
Вирджиния Уэверли с большим трудом сдерживала свое волнение, пока экипаж с грохотом катился к Марсбери-Хаусу. Бал! Наконец-то она едет на бал. Наконец она сможет показать свое умение танцевать, чему ее обучил троюродный брат – Пирс Уэверли, граф Девонмонт.
На мгновение она позволила себе представить, как кружит в танце с красивым кавалерийским офицером. А может быть, ее пригласит сам хозяин, герцог Лайонс! Вот было бы великолепно! Она знала, что люди говорили о его отце, которого называли «сумасшедший герцог», но никогда не обращала внимания на подобные сплетни.
Ей очень хотелось, чтобы у нее было модное платье, как то, из розового гроденапля, которое она видела в «Ледиз мэгэзин». Но модные платья дороги, поэтому ей пришлось обойтись старым из клетчатого шелка, купленного еще в те времена, когда шотландский наряд был последним писком моды. Как ей хотелось выбрать что-нибудь менее… привлекающее к себе внимание. Ведь достаточно бросить один только взгляд, чтобы понять, насколько она бедна.
– Я вижу, ты взволнована, – сказал Пирс.
– Немного, – ответила Вирджиния. – Я пыталась придать этому платью более модный вид, добавив кружевную отделку, но рукава все равно коротки, поэтому теперь платье выглядит просто как вышедшее из моды.
– Нет, я имел в виду…
– Люди, конечно, не станут слишком сильно винить меня за это, – вздернула подбородок Вирджиния. – А если и станут, мне все равно. Я единственная из известных мне двадцатилетних девушек, кто никогда не был на балу. Даже дочь соседнего фермера ездила на бал в Бат, а ей только восемнадцать!
– Я говорил о…
– Поэтому я не позволю, чтобы мое платье или моя неопытность в танцах помешали мне веселиться, – упрямо сказала Вирджиния. – Я буду есть икру и пить шампанское и на один вечер сделаю вид, что богата. И наконец-то потанцую с мужчиной.
– Послушай, я мужчина, – с оскорбленным видом заявил Пирс.
– Ну конечно, но ты – мой кузен. А это не одно и то же.
– И потом, я вовсе не о твоем платье хотел сказать. Я хотел спросить, тебя не волнует, что на балу ты столкнешься с лордом Гейбриелом Шарпом?
– А зачем ему там быть? – заморгала Вирджиния. – Его не было на скачках сегодня.
Несколько лет назад герцог Лайонс учредил ежегодные скачки «Марсбери стейкс», проходившие на его собственной территории. В этом году дедушка Вирджинии, приходящийся двоюродным дедом Пирсу, генерал Айзек Уэверли, выставил на скачки чистокровного жеребца с их конного завода. Печально, но жеребец по кличке Призрак проиграл скачку и кубок.
Поэтому сегодня вечером на бал, устроенный после скачек, Вирджинию сопровождал Пирс вместо дедушки. Плохое выступление Призрака разочаровало Поппи.[2]2
Прозвище дедушки Вирджинии. Poppy (англ.) – мак.
[Закрыть]
Вирджиния тоже расстроилась, но не настолько, чтобы ей расхотелось ехать на бал.
– Шарп – близкий друг Лайонса, – подсказал Пирс. – И Лайонс был тогда на скачках с Роджером в Тернем-Грин.
– Не может быть! – У Вирджинии оборвалось все внутри. – Там был только Лорд Гейбриел и какой-то человек, которого звали Кинлох…
– Да, маркиз Кинлох. Таков был титул Лайонса, пока не умер его отец и он не унаследовал титул герцога.
– Неудивительно, что Поппи отказался ехать на бал, – нахмурилась Вирджиния. – Но почему он мне ничего не сказал? Я бы не поехала.
– Поэтому и не сказал. Он хотел, чтобы на сей раз ты повеселилась. Он подумал, что Шарпа там не будет, если он не был на скачках.
– Значит, мне еще предстоит столкнуться с герцогом, который, несмотря на риск, позволил Роджеру ехать по той ужасной дорожке в Тернем-Грин. Зачем он пригласил нас? Он что, не знает, кто мы такие?
– Возможно, он протягивает тебе и дедушке Айзеку оливковую ветвь за свою вину в смерти Роджера.
– Я считаю, что уже поздно, – фыркнула Вирджиния.
– Ну хватит, нельзя обвинять в случившемся Лайонса. Да и Шарпа тоже, если уж на то пошло.
Вирджиния подняла глаза на Пирса. За последние семь лет, с тех пор как в опасной гонке против лорда Гейбриела погиб ее брат, этот спор они вели много раз.
– Его светлость с Кинлохом, или как его там, Лайонсом, воспользовались тем, что Роджер был пьян.
– Ты не можешь быть в этом уверена.
– Никто не знает этого наверняка, потому что лорд Гейбриел отказывается об этом говорить. Но Поппи говорит, что все именно так и случилось, и я ему верю. Роджер никогда бы не согласился проскочить «в игольное ушко», состязаясь с лордом Гейбриелом, если бы был трезв.
Беговая дорожка называлась «игольным ушком», потому что проходила между двумя валунами, которые располагались так близко, что между ними мог проскочить только один экипаж. Наездник, ехавший следом, должен был притормозить лошадь, натянув поводья, чтобы дать другому проехать. Роджер не сделал этого в нужный момент и разбился о камни. Смерть наступила мгновенно.
С тех пор Вирджиния ненавидела лорда Гейбриела.
– Мужчины действительно совершают глупости, когда пьяны, – признал Пирс. – Особенно если это происходит в присутствии других мужчин.
– Почему ты всегда оправдываешь лорда Гейбриела?
– Потому что он хоть и ведет себя безрассудно, при каждом удобном случае рискуя собственной шеей, но он не дьявол, каким пытается его представить дедушка Айзек, – метнул в нее взгляд своих карих глаз Пирс. Оттенок его глаз в точности совпадал с гнедой мастью жеребца по кличке Призрак.
– Мы никогда с этим не согласимся, – отрезала Вирджиния, натягивая сползающие перчатки.
– Только потому, что ты упрямая и несговорчивая.
– Думаю, это у нас семейное.
– Это точно, – рассмеялся Пирс.
Вирджиния выглянула в окошко кареты. Ей хотелось отвлечься от печальных мыслей и вернуть себе праздничное настроение, но все ее усилия оказались напрасными. Бал будет безнадежно испорчен, если там появится лорд Гейбриел.
– И все же, – продолжал Пирс, – если Шарп действительно появится на балу, надеюсь, ты воздержишься от упоминания о вызове, который ты бросила ему полтора месяца назад.
– Это еще почему?
– Потому что это – безумие! – прищурился Пирс. – На тебя не похоже, чтобы ты совершала такие безрассудные поступки. Я понимаю, что ты не собиралась бросать этот вызов, просто была раздражена в тот момент. Но продолжать в том же духе – глупо, а ты – не такая.
Вирджиния отвела взгляд. Пирс и представления не имел о том, что творилось у нее внутри. И он, и Поппи видели в ней оплот семейных добродетелей и полагали, что она мечтает о том, о чем мечтают женщины в ее возрасте: о прочном доме и семье.
Не то чтобы она не хотела этого. Она просто… не хотела жертвовать ради этого своей душой. Она не хотела приносить в жертву ту часть себя, которая иногда чувствовала себя загнанной в угол постоянной работой по хозяйству и ответственностью. Ту часть себя, которая хотела танцевать на балу.
И соревноваться в гонках с лордом Гейбриелом Шарпом.
– Кроме того, – продолжал читать нотации Пирс, – если дедушка Айзек услышит, что ты бросила вызов Шарпу и собираешься участвовать в гонках на той самой дорожке, где погиб Роджер, он немедленно положит этому конец.
Верно. Поппи немного переусердствовал, опекая ее. Вирджинии было всего три года, когда он оставил кавалерию, чтобы заботиться о ней и о Роджере, после того как их родители – его сын с женой – утонули, катаясь на лодке в озере.
– Откуда он узнает об этом? – округлила глаза Вирджиния. – Надеюсь, ты не будешь таким жестоким и не расскажешь ему.
– Ой, только не испытывай на мне свои уловки, девочка. Этот номер может пройти с дедушкой Айзеком, но не со мной. Я к таким штучкам невосприимчив.
– Надеюсь, ты заметил, что я уже не ребенок, – высокомерно ответила Вирджиния.
– Заметил, как ни странно. Именно поэтому ты должна прекратить досаждать лорду Гейбриелу. Этот бал – твой шанс найти мужа. А мужчинам не нравится, когда женщины подбивают мужчин на глупые скачки.
– Я не спешу замуж, – солгала Вирджиния, как обычно лгала деду. – Предпочитаю как можно дольше жить с дедушкой.
– Вирджиния, – мягко сказал Пирс, – не будь такой наивной. Ему шестьдесят девять. Надежды, что он проживет еще долго…
– Не говори так. – От одной только мысли о смерти деда у нее сжимался желудок. – Он в добром здравии. И может прожить до ста лет. В ближайшие годы одна из наших лошадей обязательно выиграет хороший приз, который позволит увеличить мое жалкое приданое.
– Ты всегда можешь выйти замуж за меня, – пошевелил своими темными бровями Пирс. – Тебе не придется даже покидать свой дом.
Вирджиния изумленно посмотрела на Пирса. Из-за смерти Роджера Уэверли-Фарм унаследует Пирс, но он никогда прежде не предлагал ей выйти за него замуж.
– А кто будет спать в соседней с тобой комнате? Я или твоя любовница?
– Послушай, – сердито взглянул на нее Пирс, – я брошу свою любовницу.
– Ради меня? Черта с два! – ухмыльнулась Вирджиния. – Я тебя знаю.
– Ладно, – мрачно согласился Пирс, – по крайней мере я не стану держать ее в одном доме с тобой.
– О, ну вот теперь передо мной настоящий Пирс Уэверли, тот, которого я знаю. И именно поэтому я никогда не выйду за тебя замуж.
– Слава Богу! – На лице Пирса отразилось облегчение. – Я еще слишком молод, чтобы заковать себя в брачные кандалы.
– Тебе уже тридцать. Если бы ты был лошадью, Поппи давно отправил бы тебя на пастбище.
– Хорошо, что я не лошадь! – язвительно заметил Пирс, одарив ее ухмылкой, от которой каждая глупая девчонка на выданье упала бы в обморок от счастья.
– Смотри! – выпрямилась Вирджиния. – Мы почти на месте! Кажется, я вижу дом! – Глядя на Пирса, она расправила юбки. – Я не слишком похожа на деревенскую мышку?
– Да нет. Скорее, на городскую.
– Пирс!
– Я шучу. Ты великолепно выглядишь. Глаза блестят, щеки пылают. Поэтому я и сделал тебе предложение выйти за меня замуж, – дразнил ее Пирс.
– Ты не предлагал выйти за тебя замуж. Ты предложил удобное соглашение, по которому ты получишь все и сразу.
– Но это всегда входило в мои планы, – усмехнулся Пирс.
Вирджиния лишь покачала головой. Пирс был неисправим.
– Надеюсь, что я еще не в том отчаянном положении, чтобы выходить замуж по договоренности.
– Твоя проблема в том, что ты вечно витаешь в облаках. Тебе хочется какого-то непонятного единения душ, парящих над головами голубков, благословляющих супружескую постель.
– Просто я думаю, что два человека должны любить друг друга, когда женятся, вот и все, – сказала Вирджиния.
– Что за кошмарная мысль, – пробормотал Пирс.
Вот поэтому они никогда не поженятся. Пирс испытывает явную антипатию к браку. К тому же Он предпочитает женщин с пышной грудью и белокурыми волосами, ничем таким Вирджиния похвастать не могла. Еще ему нравились сумасбродные женщины. Репутация Пирса была далеко не безупречной, хотя Вирджиния подозревала, что добрая половина скандалов, окружающих графа, подогревалась сплетнями обеспокоенных мамаш, чьи дочки сходили с ума от взглядов его темных глаз и бесшабашного поведения.
И потом, надо учесть тот факт, что он ей практически брат. В Уэверли-Фарм он проводит времени столько же, сколько в своем имении в Хартфордшире. На роль ее мужа он подходит точно так же, как и его кучер.
Экипаж остановился, Пирс вышел и помог ей спуститься. Вирджиния с открытым ртом уставилась на Марсбери-Хаус. Три просторных крыла из песчаника, отделанных камнем и соединенных четырьмя каменными башнями с медными куполами.
Внутри все было еще величественнее.
Пока слуги сопровождали их в танцевальный зал, Вирджиния успела заметить богатые гобелены, картины в золоченых рамах и шелковые портьеры.
О Господи, ей здесь нечего делать.
Неужели Пирс прав? Неужели герцог пригласил ее только потому, что неловко чувствовал себя из-за смерти Роджера? Нет, это лишено всякого смысла. Его даже на похоронах не было.
И все-таки какие еще у него были причины для подобного приглашения? Бал в Марсбери, который устраивают после скачек, – мероприятие особенное, куда доступ ограничен, и, хотя Поппи был третьим сыном графа, большую часть своей жизни он провел в седле на полях сражений, а не на таких изысканных балах, как этот. Вирджиния тоже не принадлежала к высшему обществу, и у нее никогда не было официального дебюта в сезоне.
Когда они вошли в танцевальный зал, Пирс повел ее в уединенный уголок, чтобы иметь возможность сориентироваться. Танцевальный зал, отделанный в золотых и кремовых тонах с зажженными газовыми канделябрами, был залит теплым светом, и сердце Вирджинии заколотилось в ожидании. А что, если сегодня вечером она на самом деле встретит здесь кого-нибудь?
В конце концов, она была бы не против того, чтобы найти мужа, хотя и опасалась, что здесь ее требования непомерно высоки. Этот мужчина должен быть готов жить в Уэверли-Фарм до самой смерти Поппи, у него должно быть собственное состояние, и ему придется примириться с тем, что она собралась состязаться в гонках с лордом Гейбриелом.
Внезапно у Пирса напряглось лицо.
– Сейчас не смотри, – пробормотал он, наклоняясь к Вирджинии, – но вон там, прислонившись к колонне, стоит Шарп собственной персоной.
Она, конечно же, сразу посмотрела туда и тут же пожалела об этом. Потому что внешность лорда Гейбриела Шарпа существенно изменилась с момента их последней встречи.
В тот момент, когда она бросила ему вызов в Тернем-Грин, она была ослеплена яростью, а лорд Гейбриел был весь в пыли после только что выигранной у лейтенанта Четуина гонки. Однако сегодня вечером он выглядел настоящим Ангелом Смерти.
О, как она ненавидит эту кличку! Она прилепилась к нему после смерти Роджера, и он делал все, чтобы оправдать ее. Лорд Гейбриел с ног до головы одевался в черное, вплоть до рубашки и шейного платка, которые, говорят, красили специально для него. Даже свой фаэтон он выкрасил в черный цвет и впрягал туда пару лошадей вороной масти.
Действительно, Ангел Смерти. Ту трагическую гонку против Роджера он использовал, чтобы укрепить свою репутацию бесстрашного наездника. Лучше бы с позором скрылся в отдаленном уголке своего семейного имения, чтобы не принимать вызов любого глупца, требующего, чтобы он состязался с ним. Как он смеет с таким напыщенным видом выходить в свет как ни в чем не бывало? Как он смеет выглядеть подобным образом?
