Текст книги "Призрак для Евы"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Мэтью вернулся домой ближе к вечеру. Естественно, он не обедал. Без Мишель, следившей за ним и уговаривавшей его, он вообще не мог есть. Но выглядел хорошо, почти как нормальный мужчина, только худой. Запись телевизионной программы доставила ему огромное удовольствие.

– Мне понравилось, – сказал он, совсем как тот Мэтью, за которого она выходила замуж. – Даже не ожидал. Меня переполняли мрачные предчувствия.

– Нужно было сказать мне, дорогой.

– Знаю, но нельзя же нагружать тебя всеми моими проблемами.

– Можно, – с неожиданной горечью возразила Мишель. – У меня достаточно широкие плечи.

Он с тревогой посмотрел на нее, сел рядом и взял за руки.

– В чем дело, любовь моя? Что-то не так? Ты за меня рада, я знаю. Эта программа может стать началом целой серии. Мы разбогатеем, хотя это тебя точно не волнует. Так в чем же дело?

Ее прорвало. Она больше не могла держать это в себе.

– Почему ты никогда не говоришь, что я толстая? Почему ты не говоришь мне, что я жирная, раздувшаяся уродина? Я не женщина, а огромный, жирный мешок плоти. Я сказала, что у меня достаточно широкие плечи, – надеюсь, у тебя тоже, чтобы выдержать то, что ты сейчас услышишь. Моя проблема – мои размеры. Ужасные, гигантские, отвратительные размеры.

Мэтью смотрел на нее, но с растерянностью, а не с ужасом. Его бледное, худое, морщинистое лицо аскета смягчилось от прилива нежности.

– Дорогая моя, – сказал он. – Дорогая, любимая. Ты мне поверишь, если я скажу, что не замечал этого?

– Ты не мог не замечать. Ты умный человек, тонко чувствующий. Долженбыл заметить – и испытывать отвращение.

– Что заставило тебя так думать, Мишель?

– Не знаю. Я дура. Хотя… нет, знаю. Это Джефф, Джефф Лей – каждый раз, когда мы сталкиваемся, он отпускает шутку насчет моего веса. Сегодня утром, например, он сказал, что я «пополняю запасы», а вчера… нет, дорогой, я не могу это повторить.

– Может, мне следует с ним поговорить? Сказать, что он тебя обижает? Мне нетрудно. Ты же знаешь, каким агрессивным я могу быть, если меня раздразнить.

Мишель покачала головой:

– Я не ребенок. И мне не нужен папочка, чтобы приструнить соседского мальчишку. – Она улыбнулась, и улыбка преобразила ее лицо. – Никогда так не относилась к людям, но его… я ненавижу. По-настоящему. Ненавижу. Понимаю, что он этого не заслужил, но ничего не могу с этим поделать. Расскажи мне о съемках.

Мэтью рассказал. Она делала вид, что слушает, и одобрительно качала головой, но думала о своей глубокой неприязни к Джеффри Лею, о своей уверенности, что он мелкий жулик, и гадала, хватит ли у нее смелости предупредить Фиону. Как предупредила бы мать. Нужны ли людям подобные предупреждения? Неизвестно. Только она не мать Фионы, и это существенно меняет дело.

Приготовив еду для Мэтью (чай без молока, «Райвита», две дольки киви и двенадцать поджаренных без масла орешков арахиса), она поднялась на второй этаж, держась за перила обеими руками и тяжело дыша, и вошла в ванную. Весы предназначались для Мэтью. Мишель встала на них. Как радовались они оба, когда на прошлой неделе Мэтью взвешивался, и весы показали больше семи стоунов [29]29
  Мера веса; при измерении веса человека и крупных животных = 6,35 кг.


[Закрыть]– были времена, когда стрелка дрожала около цифры «шесть». Мишель скинула туфли и посмотрела на свои ноги. Они действительнокрасивы, идеальной формы, как у моделей, хотя, возможно, и не такие длинные. Собравшись с духом, она встала на весы.

Поначалу Мишель не решалась взглянуть. Нужно себя заставить – в этом весь смысл. Она медленно опустила закрытые глаза, заставила себя открыть их. Потом с тяжелым вздохом отвела взгляд от цифр, показывавших килограммы и фунты. Ее вес в три раза больше, чем у Мэтью.

Что с ней случилось? Что толкнуло ее на этот поступок? Случился Джефф Лей. Мишель улыбнулась. Глупо думать, что человек, которого ты ненавидишь, принес тебе пользу. А он действительно принес пользу. Надев туфли, Мишель спустилась в кухню и выбросила в мусорное ведро продукты, приготовленные для вечернего чая: большую булочку с клубничным джемом (за неимением пончиков), два шоколадных печенья и ломоть фруктового пирога.

Глава 12

Самое ужасное, что она начала хотеть Джимса. По-настоящему. Совсем не похоже на чувство, которое Зилла испытывала к нему в юности. Тогда это был просто зуд, смешанный с обидой на то, что он единственный из знакомых мальчиков остается к ней безразличен. Одного этого оказалось достаточно, чтобы она попыталась его соблазнить. Но теперь все изменилось.

Как ни странно, желание оказаться с ним в постели совпало с разочарованием. Когда они просто виделись раз в несколько недель, пропускали по стаканчику и вспоминали прошлое, Зилла могла бы назвать Джимса своим лучшим другом. Совсем другое дело – жить вместе. Стала очевидной его раздражительность, эгоизм и абсолютное безразличие – в отсутствие посторонних – к тому, есть она рядом или нет. Когда кто-то приходил – например, один из коллег-парламентариев, – Джимс демонстрировал нежные чувства: брал за руку, заглядывал в глаза, называл «дорогая» и, проходя мимо стула, на котором она сидела, останавливался и целовал в шею. Наедине же едва удостаивал словом. Но холодность в сочетании с внешностью – элегантностью, мрачным изяществом и большими темными глазами в обрамлении черных, похожих на девичьи, ресниц – лишь усиливала его привлекательность. Похоже, с каждым днем ее влечение только усиливалось.

На Мальдивах стало еще хуже. Они занимали номер с двумя спальнями и двумя ванными, но Джимс редко бывал здесь, проводя ночи в номере 2004, где поселился Леонардо. Не забывая об осторожности, он иногда возвращался в восемь, чтобы в девять часов, когда официант приносит завтрак, в белом махровом халате сидеть напротив нее за стеклянным столиком на балконе.

– Интересно, зачем ты это делаешь? – заметила она.

– Затем, что неизвестно, кто еще может жить в этом отеле. Откуда ты знаешь – может, та рыжеволосая женщина, которую мы вчера видели на пляже, журналист? Или та молодая пара – девушка, что загорает топлес, и ее юный друг, – может, они из газеты? Неизвестно. Я должен быть начеку.

Большинство женщин были бы счастливы, подумала Зилла, если бы их мужья могли говорить о молодой девушке с обнаженной грудью без похотливого блеска в глазах и хрипотцы в голосе. По утрам Джимс располагался на топчане среди серебристого песка, а рядом устраивался Леонардо. Зилла тоже присутствовала – на третьем топчане. Если она протестовала, заявляя, что предпочла бы поплавать в бассейне или прогуляться по деревне, Джимс напоминал ей о причине их брака. О том, почему дал ей два дома, почти неограниченную возможность тратить деньги, новую машину, одежду и уверенность в будущем. Кроме того, говорил Джимс, он стал отцом ее детей. Зилла начала понимать, что скорее нанялась на работу, чем вышла замуж, пожертвовала свободой в обмен на материальные блага.

Леонардо работал в Сити на биржевого маклера и в свои двадцать семь считался рисковым игроком. Его предки по линии отца на протяжении последних ста пятидесяти лет считались активными сторонниками консерваторов, и он был помешан на политике не меньше Джимса; они целыми днями обсуждали историю консервативной партии, процедуры Палаты общин и личности парламентариев, рассказывали истории из жизни Маргарет Тэтчер или Алана Кларка. Леонардо был очарован автобиографией Джона Мейджера и постоянно читал Джимсу выдержки из нее. Зилла с горечью подумала, насколько отличаются их беседы от представлений партийных бонз, с которыми она встречалась, о манере общения геев.

Она тоже беспокоилась. В том, что касалось его расхваливаемой роли, как отца Евгении и Джордана, дальше заявления о любви к детям дело не пошло. После возвращения из Борнмута Джимс почти не разговаривал с ними. На замечание Зиллы он ответил, что через несколько месяцев собирается определить Евгению в школу-интернат. Потом они наймут няню, которая будет постоянно жить у них, и превратят четвертую спальню в детскую. Зилла не рассказала ему о Джерри. Считалось, что они не были женаты и у него нет никаких прав на детей. А что, если Джерри попытается забрать их? Если он снова станет угрожать разоблачением – ведь она вышла замуж, не разведясь с предыдущим мужем? Это так несправедливо! Джерри обманул ее, отправив то письмо, в котором говорилось о его смерти.

А теперь вдобавок ко всему она не смогла устоять перед очарованием Джимса. Прошлым вечером в ресторане отеля, пока они ждали, когда их поведут к столику, он демонстративно обнял ее. А потом, отодвигая для нее стул, ласково коснулся губами ее губ. Зилла слышала, что сидевшая неподалеку старушка шепнула подруге, как приятно смотреть на влюбленную пару. Этот поцелуй едва не доконал Зиллу. Ей хотелось подняться к себе и принять холодный душ, но пришлось сидеть напротив Джимса, который заглядывал ей в глаза и брал за руку. Леонардо всегда заказывал ужин в номер, и Зилла подозревала, что за едой он смотрит порнографические фильмы. Или видеозаписи победы консерваторов на дополнительных выборах.

Номер журнала «Телеграф» с ее интервью еще не вышел. Разве что в субботу перед Пасхой. Зилла строго-настрого приказала матери не пропустить его и обязательно сохранить, если статья появится в ее отсутствие. За день до отъезда она отправила письмо Джерри по адресу в Хэмпстеде, который он ей оставил, – судя по почтовому коду, не в Хэмпстеде, а в Вест-Хэмпстеде [30]30
  В отличие от Вест-Хэмпстеда, Хэмпстед считается фешенебельным районом.


[Закрыть]. Это открытие несколько улучшило ее настроение.

Зилла не привыкла писать письма; она даже не могла вспомнить, когда делала это в последний раз. Наверное, в двенадцать лет, поблагодарив крестную мать за пятифунтовую банкноту, которую та ей прислала. Первый вариант показался ей угрожающим, и она начала все снова. Теперь Зилла уповала на милосердие Джерри, умоляя не выставлять ее преступницей, вспомнить, через что ей пришлось пройти и как он оставил ее одну, беззащитную, перед суровой жизнью… Нет, так тоже не годится. Зилла разорвала лист и в конце концов просто написала, что он ее напугал. У нее нет намерения прятать детей от родного отца. Джерри может видеться с ними когда пожелает, и все такое прочее, если никому не расскажет о ее поступке. Не употребляя термин «двоебрачие» – на случай, если письмо попадет в чужие руки, – она просила его больше не использовать «это слово». Это жестоко и несправедливо. Письмо отправилось к Джерри.

Недостаток Мальдив заключался в том, что, несмотря на всю красоту острова, приезжать сюда имело смысл только с возлюбленным, от которого ты без ума и с которым хочешь все время заниматься любовью. Вроде Джимса и Леонардо. Для всех остальных тут ужасная скукотища. Зилла читала книги в мягкой обложке, купленные в аэропорту, ходила на массаж и три раза делала прическу, а поскольку Джимс не отступал от роли любящего мужа и все время фотографировал ее, она тоже его снимала, причем несколько раз вместе с Леонардо. Но возвращение домой в воскресенье стало для нее облегчением.

В самолете им предложили вчерашние газеты: толстые субботние выпуски с многочисленными приложениями. Зилла выбрала «Мейл», а Джимс взял еженедельник «Телеграф». Она читала очень увлекательную статью об удлинении ногтей, когда сдавленный возглас Джимса заставил ее поднять голову. Он побагровел, в значительной мере утратив свою привлекательность.

– Что случилось?

– Прочти сама.

Джимс смял газету, сунул ей журнал, встал и пошел по проходу между кресел к заднему ряду, где сидел Леонардо.

Статья о ней занимала почти три страницы; текст сопровождался хаотично разбросанными фотографиями. Первым делом Зилла посмотрела на снимки – они были великолепны. «Телеграф» показал ее в выгодном свете. Непонятно, чем недоволен Джимс. На большом глянцевом снимке она действительно похожа на Кэтрин Зета-Джонс. Теперь, когда она может себе это позволить, Зилла подумывала об имплантах груди, поскольку всегда считала, что в этой области немного обделена природой, но на фотографии вырез бюстье демонстрировал глубокую ложбинку между грудей.

Название статьи ей не очень понравилось. «ЛЕГКОМЫСЛЕННАЯ ЦЫГАНКА» крупными буквами и подзаголовок помельче: «Новая порода жен консерваторов». Потом Зилла стала читать текст, и сердце ее упало, а лицо и шея покрылись капельками пота.

Цыганка, ветреница и баламутка, настоящая Кармен, Зилла Мэлком-Смит принадлежит к новой породе статусных жен политиков, которых становится все больше. В свои 28 она выглядит как модель, разговаривает как подросток и, похоже, страдает от многочисленных неврозов. Смуглая красота и жгучие глаза свидетельствуют в пользу ее заявления о цыганской крови – как, впрочем, и ее нелепые высказывания. После десяти минут пребывания в ее квартире в Вестминстере (рядом с Палатой общин, очень удобно) она уже угрожала подать на нас в суд за клевету. Почему же? Потому что мы осмелились поставить под сомнение ее провокационные левые взгляды, если не сказать, двойные стандарты. Зилла решительно возражает против отношения консерваторов к гомосексуальности, которые не приравнивают ее к гетеросексуальности и считают вопросом выбора, но в то же время считает слово «гей» оскорблением и, похоже, готова защищать оскорбленную честь на дуэли.

Довольно странно, если вспомнить,продолжала Натали Рекмен, что муж Зиллы «Джимс» Мэлком-Смит недавно стал объектом слухов, связанных с его сексуальной ориентацией. Разумеется, все подозрения были рассеяны женитьбой на великолепной Зилле. Но если его прошлое уже перестало быть тайной, то ее все же остается загадкой. Новоиспеченная миссис Мэлком-Смит первые 27 лет жизни якобы провела в полном одиночестве и изоляции в небольшой деревушке в Дорсете; судя по ее словам, это было похоже на пребывание в монастыре. Ни работы? Ни учебы? Ни приятелей? По всей видимости, нет. Странно, но Зилла забыла упомянуть о трех небольших обстоятельствах, нарушивших ее затворничество: бывшем муже Джерри и двух детях, семилетней Евгении и трехлетнем Джордане. Разумеется, когда в тот весенний солнечный день мы пришли к ней, никаких детей в доме не было. Где миссис Мэлком-Смит их прячет? Или они находятся на попечении отца? В таком случае это крайне необычное решение суда по бракоразводным делам. Опекунство отдают отцу только в том случае, если мать не в состоянии заботиться о детях, что явно не относится к отважной и красивой Зилле.

Дочитав до конца, Зилла почувствовала тошноту. Натали Рекмен посвятила два длинных абзаца ее одежде и украшениям, предположив, что Джимс в состоянии позволить себе настоящие камни – если супруге требуется украшать себя средь бела дня, – а не эту дешевку, которую можно купить на базаре в центре Акабы. Сегодня все носят туфли на высоком каблуке с брюками, но не шпильки с леггинсами. Для того чтобы унизить свой персонаж, Рекмен с успехом использовала следующий прием: за обидным замечанием сразу же следовал слащавый комплимент. Так, например, сказав, что одежда Зиллы больше подходит для фланирования в районе станции «Кинг-Кросс», она прибавляла, что даже вызывающий наряд не может испортить ее красивого лица, на зависть стройной фигуры и гривы иссиня-черных волос.

Зилла заплакала. Она швырнула журнал на пол и принялась всхлипывать, совсем как ее сын Джордан. Подошла стюардесса и спросила, нужна ли помощь. Стакан воды? Аспирин? Зилла ответила, что хочет бренди.

Пока она ждала бренди, вернулся Джимс; лицо его было мрачным.

– Посмотри, что ты наделала.

– Я не специально. Я старалась.

– Если это лучшее, на что ты способна, – сказал Джимс, – избави меня бог от худшего.

Бренди немного помогло. Джимс сидел рядом, аскетически потягивая минеральную воду.

– Ты выглядишь полной дурой, – продолжал он, – а поскольку ты моя жена, то это распространяется и на меня. Что, черт возьми, ты имела в виду, когда угрожала подать в суд за клевету? Кем ты себя вообразила? Мохаммедом аль-Файедом? Джеффри Арчером? Откуда она узнала о твоем… Джерри?

– Не знаю, Джимс. Я ей не говорила.

– Больше некому. А откуда ей известны имена детей?

– Я правда ей ничего не говорила. Клянусь.

– Что, черт возьми, я теперь скажу главному организатору парламентской фракции?

Джефф Лей, или Джок Льюис, бывший Джеффри Лич, прочел «Телеграф» совершенно случайно. Кто-то оставил журнал в автобусе, на котором он возвращался с рекогносцировки в Вестминстере. Его внимание привлекла надпись белыми буквами на обложке, сообщавшая, что в номере публикуется статья одной из его бывших невест: «Натали Рекмен встречается с современной Кармен». Джефф все еще питал слабость к Натали. Она почти год содержала его, не жалуясь и не возмущаясь, обручилась, не рассчитывая на кольцо, и рассталась без обиды.

Натали не пощадила Зиллу – и поделом. Почему та скрывала существование детей? На прошлой неделе Джефф дважды возвращался в «Сады аббатства», но никого не заставал. Во второй раз швейцар сказал, что мистер и миссис Мэлком-Смит уехали, а насчет детей он понятия не имеет. Джефф попытался надавить на него, но тот, по-видимому, что-то заподозрил и даже не сказал, есть ли вообще дети в квартире номер семь. Может, Натали была права, предполагая, что Зилла прячет их? Однако в истеричном письме – Джефф подобрал его с коврика перед дверью буквально за минуту до прихода Фионы – она писала, что он может видеться с детьми, когда хочет. Разумеется, самый простой способ разрешить ситуацию – написать Джимсу и прямо заявить, что муж Зиллы жив, здоров и по-прежнему с ней не разведен. Или даже написать этой старой карге, Норе Уолтинг. Но Джеффу этого не хотелось. Он знал, что Джимс его очень не любит, причем антипатия была взаимной, и чувства Джимса разделяет мать Зиллы. Они запросто могут проигнорировать его письма. А если не проигнорируют, то все откроется и в конечном счете станет известно Фионе.

Несмотря на приготовления к свадьбе, организацию церемонии и торжественного ужина и радостные разговоры по поводу предстоящего события, Джефф надеялся, что ему не придется жениться на Фионе, не разведясь с Зиллой. Он рассчитывал как-нибудь отложить свадьбу, искал причину перенести ее на следующий год. Ему хотелось знать, что его дети благополучны и, если уж на то пошло, счастливы, однако Джефф не допускал и мысли, что они могут жить с ним. Это будет слишком. Если он разоблачит двоебрачие Зиллы и Джимс ее бросит, то власти – полиция, социальные службы, суд? – могут отобрать у нее детей. И самым подходящим местом для них будет дом отца. Особенно при наличии любвеобильной приемной матери, жаждущей присматривать за ними.

Джефф вспомнил о нелепом обещании, которое дал Фионе, слегка захмелев от «Шардонне»: он станет домохозяином, будет сидеть дома и воспитывать их ребенка. А это значит, что, возможно, придется также взять на себя заботы о Евгении и Джордане. Закрыв глаза, Джефф на секунду представил свою жизнь: как он обходит магазины на Вест-Энд-лейн с младенцем в коляске и Джорданом, держащимся за его руку, торопясь вовремя забрать Евгению из школы. Постоянный плач Джордана. Нравоучительные речи Евгении и ее привычка всегда и всем противоречить. Приносить им чай. Сидеть дома по вечерам. Менять пеленки. Нет, взять детей – нереально. Он должен придумать причину, чтобы и дальше жить с Фионой, не женясь на ней. Не слишком ли поздно признаться, что он католик и поэтому не может развестись? Правда, Фиона считает, что он уже разведен…

Джефф вышел из автобуса и медленно побрел по Холмдейл-роуд. За все шесть лет попыток найти женщину, молодую и в то же время богатую, имеющую собственный дом, весь день проводящую на работе, сексуальную, любящую его и без колебаний готовую его содержать, он ни разу не встречал такую, кто отвечал бы этим критериям лучше Фионы. Иногда, особенно после стаканчика спиртного, Джефф даже испытывал к ней романтические чувства. Сможет ли он жонглировать тремя скользкими шарами, не роняя их: сохранить любовь Фионы, не жениться на ней и получить доступ к детям?

Войдя в дом, Джефф обнаружил, что Фиона смотрит по телевизору шоу с участием Мэтью Джарви. Он страстно поцеловал ее и спросил о родителях, которых она навещала в его отсутствие. На экране телевизора Мэтью, выглядевший как жертва голода, деликатно расспрашивал женщину, сторонницу программы снижения веса, которая за полгода сбросила двадцать фунтов.

– Этот парень, наверное, спятил, – сказал Джефф. – Почему он просто не соберется и не заставит себя есть?

– Дорогой, не хотелось бы тебя расстраивать, но ты знаешь, что в журнале «Телеграф» опубликована большая статья о твоей бывшей жене?

– Правда? – Вот и разрешилась дилемма, говорить ей или нет.

– Мама оставила ее для меня. Она считает статью ужасно неприличной – я имею в виду людей, которые пишут подобные вещи! Просто не верится, что бывают такие стервы.

По непонятной причине эта невинная атака на Натали Рекмен разозлила Джеффа, но он не подал виду.

– У тебя есть статья, дорогая?

– Ты не будешь расстраиваться, правда?

Фиона протянула ему журнал и стала смотреть, как Мэтью расспрашивает мужчину, который никак не мог набрать вес, сколько бы он ни ел. Джефф перечитал статью. Абзац, посвященный одежде Зиллы и ее драгоценностям с восточного базара, вернул ему хорошее настроение, вызвав желание рассмеяться. Но Джефф напустил на себя озабоченный вид.

– Должен признаться, что я волнуюсь за детей, – сказал он, почти не солгав, когда программа закончилась и Фиона выключила телевизор.

– Может, следует проконсультироваться с юристом? У меня очень хороший адвокат. Женщина, разумеется, причем молодая. Очень энергичная, успешная в финансовом плане. Позвонить ей?

Джефф ненадолго задумался. Нет, он не имел ни малейшего намерения обращаться к помощи закона – что может быть опаснее? – но ему понравилось описание этой женщины. Молодая, энергичная, богатая. Красивая? Богаче Фионы? Жаль, что нельзя спросить.

– Думаю, на этом этапе не стоит, – с сожалением сказал он. – Сначала договорюсь о встрече с Зиллой. Что мы делаем сегодня вечером?

– Я подумала, что можно никуда не ходить и провести тихий вечер дома. – Фиона подвинулась ближе.

У Зиллы тоже был тихий домашний вечер. Джимс бросил чемоданы в ее спальне и отправился ночевать к Леонардо. В записке, лежавшей около телефона, сообщалось, что мать забрала детей в Борнмут, потому что не могла оставаться в Лондоне – у отца Зиллы случился сердечный приступ, и его положили в больницу. Зилла схватила телефон и, как только на том конце взяли трубку, получила нагоняй от Норы Уолтинг. Как она посмела уехать, не оставив номер телефона отеля, в котором они с Джимсом остановились? И ни разу не позвонила с Мальдив! Неужели она ни капельки не волнуется за детей?

– Как папа? – тихим, сдавленным голосом спросила Зилла.

– Лучше. Он дома. А мог бы и умереть – но тебе все равно. Знаешь, хочу тебе сказать, что я в жизни не читала ничего более отвратительного, чем та статья в «Телеграф». Я не оставила ее для тебя. Сожгла. Намекать, что ты проститутка! Цыганка! Ты прекрасно знаешь, что мы с отцом происходим из достойных семей, чьи предки не одно столетие жили в Западных графствах. А фотография! Практически с голой грудью. И назвать Джеймса извращенцем!

Зилла держала трубку на некотором расстоянии от уха, пока поток слов не иссяк.

– Как я поняла, ты не собираешься привозить детей назад?

– Постыдилась бы спрашивать. Я выбилась из сил, ухаживая за твоим отцом. И ума не приложу, что делать с Джорданом. Это неестественно, когда трехлетний ребенок плачет по любому поводу. Ты должна забрать их сама. Завтра. Для чего тебе тогда машина? Знаешь, что я тебе скажу, Сара: я не понимала своего счастья, когда мы почти не общались. С тех пор, как ты переехала в Лондон, у меня не было ни минуты покоя.

В Глиб-террас в крошечном, но изящном готическом доме Леонардо с Джимсом лежали на огромной хозяйской кровати, занимавшей всю спальню, за исключением нескольких дюймов до стен, и слушали по радио «парламентский час». Они поужинали (нарезка из соленого лосося, перепела с перепелиными яйцами, итальянское печенье, бутылка «Пино Гри») в той же кровати, потом предавались изощренным любовным утехам. Теперь они отдыхали, наслаждаясь любимым занятием; Леонардо успокаивал Джимса, убеждая, что не стоит беспокоиться из-за статьи в «Телеграф». В ней нет ничего оскорбительного для него, даже наоборот. Все шишки достались Зилле.

Примерно так же провела вечер другая пара, Фиона и Джефф. Их любовные утехи тоже были изобретательны и принесли удовлетворение обоим, но ужин состоял из папайи, холодной курицы и мороженого с бутылкой чилийского «Шардонне». Фиона заснула, а Джефф сел в кровати и стал перечитывать статью Натали Рекмен. Потом он встал и, стараясь не шуметь, спустился вниз за записной книжкой, которую хранил во внутреннем кармане черной куртки. Фиона сразу же призналась ему, что считает ниже своего достоинства заглядывать в его карманы.

Вот она: Рекмен Натали, 128 Линнет-роуд, Ислингтон, N1. Она могла переехать, но попытка не пытка. Почему бы не позвонить ей, просто по старой памяти?