Текст книги "На речном пароходе"

Автор книги: Рустам Ибрагимбеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Газанфар-муаллим, неужели вы думаете, что они все это организовали с моего ведома?

– Не знаю, это не мое дело. Я должен написать все как было. Капитан может опередить меня... В хорошем же я буду выглядеть свете! Получается, что боцман накрыл их, капитан обнаружил, что познакомились они через тебя, а я только тем и занимаюсь, что покрываю вас, скрываю все от руководства... Я столько раз предупреждал тебя, что мы должны быть осторожны, потому что у нас не обычный вуз, наши студенты – будущие педагоги, они должны быть морально чистыми людьми...

– Но вы же знаете, что я не причастен к этому делу, вы же сами вечером сказали мне обо всем. Помните, я лежал, а вы пришли и сказали мне о лангетах?

Салманов энергично замахал руками.

– Ничего я не помню! – крикнул он, – откуда я знаю, что ты не притворялся тогда?! Может быть, ты все знал и только делал вид, что не знаешь? После стольких обманов я ничему больше не верю!

– И вы напишете, что я их познакомил?

– А что мне делать? Дело приняло такой оборот, что жалеть

я никого не могу.

Эльдаров ничего не ответил. Судьба Шихмурзаева и Садыхова была решена, просить же сейчас этого насмерть перепуганного человека о себе не имело смысла. Эльдаров лег на койку и отвернулся к стене. Послышался звук отодвигаемого стула, Салманов подошел к нему.

– И ты еще на меня обижаешься? Сам во всем виноват, а делаешь такой вид, будто тебя оклеветали. Ты же познакомился с этой шлюхой, честно? И Шихмурзаев был при этом?

– Ну и что же, что познакомился? А если бы я ее раньше знал? Значит, я должен был бы с ней не разговаривать только потому, что Шихмурзаев любит женщин? Он взрослый человек и вполне отвечает за свои поступки. Я тут ни при чем. Просил я у нее книгу или не просил, это ни на что не повлияло. Пишите обо мне все, что хотите! Можете написать, что я там был весь вечер. Что вам в голову придет, то и пишите...

– Как тебе не стыдно?! – возмутился Салманов. – Ты что же думаешь, что я тебя угробить хочу? Зачем мне это нужно?! Я тебя, как сына, люблю, а ты мне такие вещи говоришь. Да если бы не этот капитан, я о тебе вообще ничего не написал бы.

– А почему вы решили, что он напишет в институт?

– Это уже не имеет значения, дело приняло такие масштабы, что я в любом случае должен поставить в известность ректорат. Если бы не был замешан педагог, другое дело, а сейчас, когда и ты умудрился влезть в эту историю, мое молчание могут истолковать как соучастие.

– Никто вам не говорит, чтобы вы не писали. Раз необходимо, то пишите.

– Ну вот, ты опять обижаешься. Я тебе объясняю, а ты как

ребенок.

– Вы собираетесь написать обо мне черт знает что и хотите,

чтобы я еще благодарен вам был? Конечно, мне обидно.

– А что, если напишем, что ты знал ее давно?

– Можно, но я не хотел бы принимать участие в этом деле. Пишите все, что сочтете нужным.

– Ну ладно, ладно, нечего дуться. В конце концов ничего страшного я тебе не сказал. В отцы тебе гожусь. Вставай, посидим, подумаем, как все это обстряпать побезобиднее.

– А зачем я вам? Вы напишите, как сочтете нужным, а потом, если захотите, покажете мне.

– Ну ладно, я напишу, что вы были знакомы раньше, а Шихмурзаев присутствовал при вашем разговоре.

Салманов сел за стол.

– Напишу, что по просьбе боцмана я пошел туда и, когда постучался, эти женщины полезли в окно. Одну поймали, другая убежала. Шихмурзаев и Садыхов тоже убежали. Правильно?

– Не совсем.

– Нет, было именно так, а все остальное – твои домыслы, не имеющие никакой юридической ценности. Я же не пишу о том, что я думаю об этом деле... Мы излагаем, все как было. А все остальное не наше дело... Я вообще не понимаю твоей позиции. Ты же педагог в конце концов. Конечно, их жаль, но согласись, что они сами виноваты во всем, надо подчиняться правилам, не мы их придумали...

Салманов принялся за письмо, а Эльдаров продолжал лежать, потому что встать и участвовать в этом деле он не мог, а выйти из каюты не решался любой опрометчивый поступок мог переменить намерение Салманова быть объективным, хотя бы настолько, насколько он обещал им быть.

– Надо устроить общее собрание, – сказал Салманов, – и принять соответствующее решение.

– Можно, – согласился Эльдаров.

Салманов строчил быстро и безостановочно. Эльдарову не видно было его лица, но он хорошо представлял его, и то выражение исполнительности и страха, которое он приписывал ему сейчас, возбуждало в нем злобу и отчаяние.

– Надо сообщить всем, что вечером собрание, – сказал Салманов.

– Хорошо, – сказал Эльдаров и сел.

– Только держись подальше от Шихмурзаева, – попросил Салманов. – Это ни тебе не нужно, ни ему.

– Не могу же я бегать от него.

– Бегать не надо, но держись подальше – погубишь себя.

Эльдаров вышел на палубу. Надо было найти Шихмурзаева я предупредить его обо всем, чтобы он знал, как себя вести.

На корме и в ресторане его не было. Сказав всем, кого ему удалось увидеть, о собрании, Эльдаров подошел к окну каюты Шихмурзаева, огляделся по сторонам и, уверившись в том, что никого вокруг нет, тихо постучался.

– Кто там? – спросил Шихмурзаев.

– Иди на корму. Постарайся, чтобы тебя не видели. – Эльдаров еще раз проверил, не видит ли его кто-нибудь сейчас и спустился на палубу третьего класса. Постоял там немного и пошел на корму.

Шихмурзаев уже был там. Эльдаров рассказал ему о случившемся, объяснил, что Салманов, да и другие тоже не должны их видеть вместе и попросил хотя бы на время держаться подальше. Они уговорились встретиться сразу же после собрания и договориться о дальнейших действиях.

– Ну иди, иди, прошу тебя, – сказал Эльдаров. – Мне надо вернуться поскорей, пока он не кончил это письмо.

– Спасибо, – сказал Шихмурзаев. – А может...

– Потом, потом, вечером поговорим подробно, – перебил его Эльдаров.

Он быстро спустился в третий класс, прошел от кормы до носа и вернулся на верхнюю палубу.

Салманов уже кончил письмо, когда он вошел в каюту, они подписали его и решили отправить в Костроме, до которой оставалось полчаса ходу.

Поздно вечером, когда Салманов писал окончательный, чистовой вариант решения собрания, которое устроили между Ярославлем и Москвой, Эльдаров ходил вокруг него по каюте и никак не мог улучить момент, чтобы выйти на переговоры к Шихмурзаеву. Он еще и еще раз убеждал себя в том, что эта встреча лишена смысла. "Хотя бы из-за того, – рассуждал он, – что помочь я ему не могу, говорить нам не о чем, все, что я хотел сказать, я сказал, а то, что Салманов хватится меня сейчас, может пагубно отразиться на делах самого же Шихмурзаева..." Но, рассуждая так, Эльдаров не мог заставить себя лечь или хотя бы сесть за стол и заняться чем-нибудь, все ходил и ходил до тех пор, пока Салманов не кончил корпеть над решением и не попросил его проверить написанное. Эльдаров посмотрел на часы. Был второй час ночи. На корму не стоило идти хотя бы из-за того, что Шихмурзаев, наверное, ушел оттуда.

– Все в порядке, – сказал Эльдаров, прочитав до конца. Он протянул Салманову решение и вдруг пошел к двери.

– Я сейчас вернусь... одну минутку... – сказал он уже с палубы.

Несколько метров, чтобы не обращать на себя внимания, он шел размеренным шагом. Потом побежал. Он был один на палубе, никто его не видел, и поэтому он бежал все быстрее и быстрее. Но Шихмурзаева на корме не было.

Эльдаров сел на теплую горизонтальную трубу. Он просидел так довольно долго. Смотрел на редкие береговые огоньки и пытался не думать о том, что произошло. Потом встал, пошел в каюту и сел за стол.

"Дорогие мои мама и папа, – написал он на одном из оставленных Салмановым листков, – пишу вам после долгого перерыва. Я бесконечно виноват перед вами, меня трудно простить, но если бы вы знали, как трудно работать в педагогическое вузе..."