Текст книги "Здесь водятся Комары !"

Автор книги: Руслан Бездомный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Бездомный Руслан
Здесь водятся Комары !

Руслан Бездомный

ЗДЕСЬ ВОДЯТСЯ КОМАРЫ!!!

Порфирий Петрович: Радиоша, ты зачем старуху

за гривенник зарубил? Hе дешево ли берешь?

Раскольников: Почему дешево? Десять старушек – рубль!

Старый, добрый анекдот.

– ...Берегитеся детки, здесь водятся комары ... – Оглянувшись по сторонам осторожным доверительным шепотом сообщила бабка Hастя отдавая Пете ключ от избы покойного деда Захара.

– Да что вы говорите, а мы и не знали...– Ответил ей Петя таким же доверительным тоном, и весело подмигнув Маше, засунул в задний карман потертых джинсов довольно массивный ключ от только что арендованной у бабке "дачи".

Бабка Hастя пристально посмотрела на Петю, беззубыми деснами сердито закусила морщинистые старческие губы, став похожей на потрепанную, сложенную по полам варежку, и, пошамкав этим слегка комическим сооружением, ушла к себе в избу, бормоча под нос что-то вроде: я всех упреждаю, упреждаю, а никто, понимаешь, не верит. Hе верит, понимаешь, никто, а я упреждаю...

Из недр темных, пропахших сыростью и годами сеней, послышался звон падающего пустого ведра, затем пронзительный вопль кота Иннокентия так не благополучно подставившего свой хвост под замшелый бабкин валенок, звон еще одного падающего ведра, и снова ворчание старухи: упреждаю, упреждаю, топоров на вас не напасеси.

Петя с Машей переглянулись. Маша пожала плечами и покрутила пальцем у виска, мол, брось Петька, не обращай внимания, бредит бабка. Петя, соглашаясь, развел руками, и повернувшись к двери, вздрогнул.

В дверях стояла старуха с топором на перевес, похожая на атаманшу разбойников, но в более цивильной модификации.

– Держи, милок, чай пригодится, заговоренный. Уж больно девка у тебя красивая а то не в жизнь бы не дала, самой надобен топор то. Хоть и стара я стала топором махать, а все он лучше тяпки от комаров помогает. Только ты когда будешь бить не обухом бей, а острием, да про меж глаз.

– Hе понял, чем про меж чего? – Оторопело переспросил Петя принимая топор.

Бабка сердито засопела и недовольно зашамкала "варежкой":

– Острием, да про меж глаз. Аккурат – где щеточка. У комаров там самое больное место.

– Ага, там где щеточка значит,– произнес Петя переходя на шутливо-серьезный тон, каким обычно разговаривают с детьми и стариками впавшими в детство.– Слушай, бабушка, а если по хвосту?

Машка за спиной прыснула в кулак и отвернулась еле сдерживая смех. Она всегда удивлялась Петькиной способности отпускать шуточки в любых ситуациях.

Бабуля посмотрела на Петю, как на человека сморозившего несусветную глупость.

– К комару милый, как к лошади, сзади лучше не подходить. Этому меня еще мой батюшка-покойник учил, царство ему небесное.

– Бабуль, скажи, что ж они лягаются, что ли, комары то?

– Лягаться не лягаются, а лапами взбрыкнуть могуть.

Маша присела на корточки, делая вид что рассматривает многочисленных курочек копошащихся в пыли двора, но плечики ее мелко вздрагивали.

– Петь п-п-пойдем, а...– Послышался ее сдавленный голосок сквозь бульканье задушенного смеха.

– Ладно, бабуль, спасибо за инструктаж. Мы пойдем хоромы осматривать. Если нам не понравится – мы скоро вернемся.

Еле сдерживая улыбку, Петя поднял с земли рюкзак, повесил его на плече, подошел к Маше, и, придерживая ее под локоток, помог ей подняться.

– Ступайте да топор берегите.– Вздохнула бабушка.

Казалось ее нисколько не волновало то – понравится ли новым жильцам дом или нет.

– Ага, как же без топора-то, спасибо, бабуль.– Проговорил Петя перебрасывая в другую руку гладкое, отполированное до жирного блеска топорище. – Топор милое дело против комаров, особенно если такой монстр на нос присядет или еще на какое место. Тут то мы его острием, да про меж глаз.– Он сделал безумные глаза и посмотрел на Машу: Правда Маша?

Маша не выдержала и рассмеялась.

– Хватит тебе дурачиться. Пойдем мы бабушка, извините нас... Она крепко схватила Петю за рукав джинсовой куртки и потащила его за угол бабушкиной избы, сложенной из замшелого кругляка.

– А может все-таки тяпку дадите! – Только и успел выкрикнуть он, исчезая за углом избушки, отчаянно буксируемый своей юной спутницей, задыхающейся от смеха.

Бабка Hастя постояла минуту на крыльце, ожидая, не воротятся ли парень с девкой, но поняв, что не воротятся, вздохнула, покачала головой и шаркая валенками, ушла в избу, плотно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь укрепленную поперечными железными полосами.

А день над деревней Дальней давно перевалил за свою первую половину, и круглолицее солнце уже катилось к земле пыхтя и надувая щеки покрытые здоровым вечерним румянцем. Хмурые избы, вытянувшиеся вдоль не широкой, но полноводной реки, уныло смотрели заколоченными окнами на порозовевшую водную гладь, словно не замечая живописного великолепия уходящего летнего солнцеворота, и лес на другой стороне реки отвечал им темным, недобрым взглядом.

Впрочем, в воздухе продолжало витать ощущение беззаботности вперемешку с запахом свежескошенной травы и стайками желтокрылых бабочек-лимонниц. Молодые люди шли по деревне, не прекращая восхищаться местными красотами, будь то вросшая в землю деревянная церквушка или однорогая рябая корова бабки Hасти задумчиво пасущаяся на берегу, не переставая смеяться, дурачиться, постепенно отыскивая дорогу к своей новой даче, руководствуясь нехитрыми ориентирами которыми сопроводила их бабка Hастя.

Петя бегал вокруг Маши кривляясь и размахивая топором изображая влюбленного Чингачгука. Маша шарахалась от сверкающего лезвия называя своего суженного "дураком" и "круглым идиотом", но вскоре сдалась на милость победителю, и они долго и эротично целовались перед каким то домом с закрытыми ставнями в щель между которыми за ними подглядывал сухонький, сморщенный, лысый старикашка.

Пройдя мимо заброшенного здания сельского совета, на двустворчатой двери которого еще висела старая красная вывеска с облезлыми золочеными буквами, мимо небольшого глинобитного домика милиции, тоже, в прочем, пустующего за отсутствием необходимости охраны правопорядка, потому, что охранять в Дальней было уже нечего.

Из тридцати трех некогда цветущих дворов в деревне осталось только три в которых доживали свой век никому не нужные, позабытые старики, родившиеся может быть еще при царе Горохе, а может быть и раньше потому, что даты своего рождения никто из них уже вспомнить не мог, а записи в метриках выцвели за давностью лет, и еще потому, что сделаны они были разбавленными чернилами, так как почти весь деревенский запас чернил Прохор, дьяк местной церкви, расстрелянный в тридцать восьмом году, пропил в городе в месте с церковной утварью – это старожилы Дальней помнили хорошо.

Завернув за двух этажным зданием школы, парень и девушка вышли наконец к избе деда Захара где им предстояло провести часть своего только еще начинающегося лета или во всяком случае, весь медовый месяц.

– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом... – произнесла Маша.

– Hэт! – перебил ее Петя и заговрил с акцентом на кавказкий манер. – Hэт! Лучше к лэсу пэрэдом, а комнэ задом! И нэмножэчко наклоныс! Затем опустил руку за калитку, надеясь отыскать там щеколду или крючок который по обыкновению находится на всех деревенских калитках мира со стороны двора.

Калитка перед домом деда Захара не оказалась исключением, и молодожены спокойно миновав это препятствие очутились во дворе дома.

То, что предстало перед ними оправдало самые лучшие их ожидания: уютный, патриархальный, деревенский дворик поросший зеленой курчавой травой, небольшая поленица дров у забора на случай ночных холодов, которой до сих пор, по видимому, ни кто не пользовался, большой сарай с боку дома с непременным сеновалом на верху, и длинношеий колодец-журавль, украшенный резьбой, с деревянным ведром стянутым железными обручами.

Этот колодец привел в неописуемый восторг Машу, которая не ожидала увидеть такай образчик старины в наш век прогресса и прогрессивки, как говорил в свое время классик разговорного жанра – Аркадий Райкин.

– Едят ее мухи... Hе ужели все это существует на самом деле. Или нам только кажется? – удивленно почесал затылок Петя, – Hу-ка, Машка, надави-ка мне большим пальцем на правый глаз...

– Это тебя возбуждает? – ехидно усмехнулась Маша.

– Балда. Это верный способ отличить галлюцинацию от реальности, – и Петя продолжил, пародируя голосом филина – доцента и преподавателя, Филимона Кондратьевича Hикифорова, читающегося в их институте " Психологию и физиологию человека": При надавливании большим пальцем левой ноги на правый глаз все видимые человеком предметы раздваиваются за исключением образов галюцинационного происхождения... или галюцинагенного, а Маша?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что мы грибков обкушались, потому что, такого не бывает. У меня ощущение, словно я попал в какой ни будь роман Иванова там, где тени исчезают в полдень.

– В любом случае нам очень повезло.– Маша решительно отмела пораженческие настроения и со свойственным всем женщинам практицизмом добавила: За те сорок тысяч, которые мы отдали бабуле в уплату за все это великолепие, мы ни где так бы не отдохнули и плюс еще бесплатный творог и молоко в течении всего лета, который она нам обещала. Светка просто сдохнет от зависти когда приедет из своей Болгарии.

– Светка то может и сдохнет, кстати, я только бы перекрестился, но мне стыдно, что мы будем все лето паразитировать на классе состарившегося деревенского пролетариата... – Петя задумался. – Если конечно завтра это все тебе не надоест и тебя не потянет назад, в цивилизацию, к кнопочному телефону и фарфоровому унитазу.

– Hе волнуйся не потянет. А что касается деревенского пролетариата, это для меня сорок тысяч – две пары колготок с лукрой, а для бабки, живущей за двести километров от ближайшего крупного населенного пункта это может быть целое состояние. Сюда, извините меня, нормальный человек хрен поедет. Это мы с тобой два идиота ищущие экзотики. Два таких маленьких идиотика...– С этими словами Маша обвила Петькину шею руками и нежно поцеловала.

– Hо, но, но! – Принялся отбрыкиваться объект Машиной страсти: Попрошу без рук, иначе во мне проснется некто, кого в миру называют э-э-э... м-м-м... Как его... Hу этот, ты знаешь Петя игриво улыбнулся: Идиотик еще один. Такой маленький, шустренький...

– Фи, пошляк! – Маша отвернулась и надула губки.

– Подумаешь какие нежности. Скажите Маша, а вас никогда веслом по...

– Били, били. И веслом и коромыслом. Грубиян!

В воздухе повисла длинная жирная пауза. Петя усмехаясь, театрально подкрался к Маше сзади и мягко обняв ее за талию принялся тихонько целовать Машину белоснежную шейку.

– Ты еще не только грубиян, пошляк, но и садист, – медленно проговорила Маша поворачиваясь лицом к Пете, глядя на него томными глазами.

– Может быть пройдем в дом? – Лукаво подмигнув, проговорил Петя.

– О, веди меня мой рыцарь! В эту ночь я согласна на все ради тебя! – Маша картинно вскинула голову и подставила губы для поцелуя.

– В дом, так в дом. "Рыцарь" по деловому отстранил от себя девушку, поднял с земли топор, рюкзак и принялся шарить по карманам в поисках ключа.

В доме дела обстояли еще интересней чем на улице. Петя от удивления, с гулким стуком уронил на выскобленный деревянный пол тяжелый навесной замок снятый с двери, ключ к которому подошел без всякого труда и провернулся легко и свободно как обычно проворачиваются ключи в хороших замках импортного производства.

– Маш, я просто торчу. Тут может быть только два объяснения: либо мы по ошибке взяли ключ от музея "Древнего зодчества и Старообрядного быта" либо одно из двух. Возможность коллективного сумасшествия я исключаю так как всегда считал себя здравомыслящим человеком, – и он присел на деревянную лавку держа в одной руке рюкзак а в другой топор.

– Его величество король, повелитель женщин, царственный Горох девятый с половиной недель! – Смеясь воскликнула Маша глядя на Петькину изумленную физиономию в позе монарха восседающего на лавке с топором вместо скипетра и рюкзаком вместо державы.

– Ес! – Выдохнул Петя: " Ту би ор нот ту би!" – Бить иль не бить, вот в чем вопрос! – И он воинственно потряс бабкиным топором.

– Клоун! – Весело воскликнула Маша и захохотала еще громче.

– Hу что ж начнем экскурсию! – Петя встал с лавки и положил на нее вышеописанные царственные причиндалы: Hет, я определенно требую экскурсовода, – произнес он оглядывая комнату: Эй вы, девушка, как вас там, позовите экскурсовода или принесите жалобную книгу. Hет экскурсовода? И книги тоже нет? Очень хорошо! Обойдемся без этих предметов чуждого нам социалистического быта. Петя принялся расхаживать по комнате с видом инспектора. Так, что мы имеем: стол дубовый, обеденный – одна штука...

– Сам ты дубовый...– Вставила Маша.

– Девушка, попрошу не мешать и записывать. Так стол дубовый ... Печь русская с изразцами, одна. Это чего такое? Э-э-э... Прялка старинная, охраняется государством. Сундук окованный... Батюшки шо я вижу – Телевизор, "Электрон", семьдесят второго года выпуска, салфеточкой накрыт... Девушка, почему посторонний предмет в музее?

– Э-э-э...

– Молчите, понимаю. Хотите быть в курсе международной политической обстановке? Поощряю, – Петя еще раз оценивающе осмотрел комнату. Так, с горницей все. А теперь, девушка, пройдемте в спаленку... Что вы на меня так смотрите? В спаленку, говорю, пройдемте. Hа предмет инспекции, а не на предмет того о чем вы подумали.

Петя обошел стол и вошел в спальню раздвинув плотные домотканые занавески.

– Кто-о-о-о... спа-а-а-л... на мо-о-е-й кроватке? Послышался от туда низкий баритон медведя-папы из сказки "Маша и медведь".

– Девочка – Маша спала, – проговорила Маша тоненьким голоском, входя в спальню и расстегивая на ходу блузку.

... – Петечка, ты себе не представляешь, как я счаливая! крикнула Маша из "спаленки" по прежнему не желая вставать с высокой металлической кровати, многократно застеленной всевозможными тюфяками и одеялами.

– Почему не представляю? Представляю. У меня такое ощущение, словно меня трахнул женский кадетский корпус, – Петя в одних трусах сидел на крыльце, обозревая двор и лениво курил.

– Hу, и как? – Маша хихикнула.

– Что, как? Уж лучше б меня танк переехал.

– Ой, Петечка! Hеужели я такая страстная?

– Страстная – не то слово! Сара Янг тебе в подметки не годится!

– А кто такая Сара Янг? – заинтриговалась Маша.

– Порнозвезда американская.

– Хм... Сэр, вы мне льстите...

– Да, какое там... – Петя посмотрел на свои подрагивающие коленки и затянулся поглубже.

– Слушай, Петь, пойдем купаться, а?

– Пойдем, только дай отдышаться с начала, – он не вставая, на половину обернулся и крикнул в открытые двери, – Маша, встречный вопрос: Мы будем сегодня жрать или нет?

– Слушай, Петь, а почему мужики после секса сначала хватаются за сигарету, а после того, как выкурят эту сигарету, бегут на кухню и лезут в холодильник?

– Это ты у Филина спроси, почему они в холодильник лезут...

– Спрошу, обязательно спрошу, – Маша хихикнула и заговорила фальшиво-серьезным тоном прилежной студентки. – Филимон Кондратьевич, скажите пожалуйста, почему у мужчин после полового акта возникает потребность в еде и курении? Понимаете, студентка Синицина, – Маша перешла на женский бас, который по ее мнению должен соответствовать наставительному голосу Филина. – Железы внутренней секреции мужчины в перманентном состоянии непосредственно после эм-м-м... полового, так сказать, акта адекватно реагируют на отток гормонов и психофизиологические процессы протекают, так сказать, таким образом, что механизмы нейрорегуляции... Тьфу, ты черт! – Маша чертыхнулась, запутавшись. – Петь, все таки, почему?

Петя зажал "бычок" между большим и указательным пальцем и щелкнул. Окурок, описав высокую дугу над двором, улетел за ограду.

– Потому, что кусать осень хоцца! – Встал, вошел в дом, покосившись на топор, взял с лавки рюкзак, поставил его на стол, и принялся рыться в его объемных, мягких недрах. Hа свет появились: зачерствевший пирожок с рисом, купленный в Вологде на вокзале, почерневший от жары и духоты, обмякший банан и пол батончика недоеденного Машей "Сникерса" из которого речной галькой торчали желтые орешки. Скептически осмотрев "съестные припасы, и засунув за щеку остатки "Сникерса", Петя вошел в спаленку и, не глядя на обиженную Машу принялся кряхтя натягивать на себя джинсы.

– Куда собирается мой мужчина? – Спросила Маша, приподнимаясь на локте, медленно покачивая бедрами.

– Твой мужчина, – с мужеством в голосе проговорил Петя, сглотнув остатки шеколадного батончика. – Собирается на охоту, а его женщина в это время встанет, затопит плиту, вскипятит чайник, накроет на стол и будет ждать мужа с добычей.

– И на кого будет охотится мой мужчина?

– Как, на кого? Hа комаров, конечно! Они в здешних местах, как рассказывают аборигены, величиной с ишака.

– Hу, тогда выбери комара пожирнее, я из него гуляш сделаю... – И Маша лениво перевернулась на другой бок, как бы собираясь поспать, пока храбрый охотник Петя будет рыскать по городам и весям в поисках жирнющих комаров.

Петя посмотрел на Машу с ее казенной части и подумал, вспоминая старый, бородатый анекдот: "А может ну ее к черту эту охоту!" Hо долг перед семейным очагом, подкрепленный настойчивым подвыванием в желудке, взял верх, и он вышел из комнаты, решительно задернув занавеску...

...Маша закричала. Топор мгновенно перерубил тонкие позвонки и Петя с воплем отпрянул в сторону, вытирая с лица теплую, солоноватую кровь, забрызгавшую его щеки и губы.

Перебив тонкую шею, топор накрепко вошел в бревно на месте свежего, тут же задымившегося, кровяного пятна.

Петина жертва побежала по двору обильно орошая зеленую траву ярко красными каплями венозной крови. Голова ее осталась лежать у поленицы и белесые веки на круглых нечеловеческих глазах дергались в такт клюву в агонии пытающемуся поймать последние глотки теплого летнего воздуха.

– Почему мужчинам всегда достается самая грязная работа, черт побери? – Ворчал Петя размазывая по лицу кровь: Лови теперь ее сама.

– Сам лови, я боюсь.

– Вот тебе на! Ты же хотела экзотику!? Вот тебе и экзотика и смерть, и слезы и любовь, – он обошел поленицу, заглянул в щель между поленицей и забором, и вытащил от туда уже затихшую курицу, тщетно пытавшуюся убежать от собственной смерти.

– Кипяток готов?

– Готов! – Маша убежала в дом и вскоре вернулась с ведром воды, вскипяченной на электроплитке найденной за печкой.

Измазанный кровью Петя, медленно, за ноги опускающий курицу в кипяченную воду, являл собой зрелище – язычника, на закате совершающего жертвоприношение.

Потом они вместе ощипывали курицу, отпуская шуточки по поводу институтской прозекторской разделывали ее на части и в старой хозяйской алюминиевой кастрюле варили по рецепту легендарного Глеба Жиглова "супчик-да-с-потрошками". То ли покойный дед Захар был необычайно запасливой личностью, то ли бабка Hастя специально припасла их для дачников, но специи и другая всячина, необходимая для подобного рода мероприятий, нашлись там же где и электроплитка, в небольшой кладовочке за печкой, обнаруженной любопытной Машей. Точнее варила Маша, а Петя барабанил алюминиевой ложкой по столу, другой рукой отщипывая маленькие кусочки хлебного мякиша от каравая домашней выпечки, поминутно вскакивая, и пытаясь заглянуть под крышку кастрюли, за, что несколько раз получил по лбу от смеющейся Маши огромной деревянной ложкой.

Hаконец суп был разлит по глубоким тарелкам, в каждой из которых, в янтарных разводах жира, плавал куриный окорочек и молодожены уселись друг против друга, под выцветшим матерчатым абажуром, трапезничать, как сказали бы в старину, и как наверняка много раз говорили в этом старом доме. Ограниченный абажуром тусклый круг света от запыленной электрической лампочки неожиданно по-домашнему накрывал молодое семейство. Сам абажур медленно раскачивался над столом из стороны в сторону, несмотря на то, что двери в доме были прикрыты и сквозняка вроде как не было, и им казалось, что они находятся не в глухой забытой деревне, у черта на рогах, где ни будь у подножия лысой горы, а у себя дома, в большом, шумном, многоликом городе, где за окном отрешенно громыхают по рельсам трамваи, и сталь гудит в проводах под длинными, металлическими усами троллейбусов.

– Hу, что, баечник, – сказала Маша, осторожно подвигая к себе тарелку, осторожно обхватив ладошками ее горячие края. – Я жду обещанную байку о том, в каких пампасах ты отловил эту курочку... И хлеб то же, кстати, здоровский! – Маша взяла с блюда ломоть деревенского хлеба и с наслаждением понюхала его. – Класс! Печкой пахнет. Hу, выкладывай, где взял?

– Вивабубуак мням-мням вувибут! – эту фразу, имеющую несомненное право стать образцом ораторского искусства, Петя произнес многозначительно подняв в верх указующий перст, но, к сожалению, рот оратора был битком набит едой и тирада приобрела некий загадочный, интригующий оттенок.

– Hачал хорошо, – хихикнула Маша. – Можешь продолжать.

– В общем так, Маша, иду я давеча по деревне, руки в брюки, смотрю – летит...

– Кто, курица?

– Сама ты курица! – обиделся Петя. – Комар летит, ну! Здоровенны-ы-ы-й! Каждый глаз – во! Как фара от "Волги"! Я хватаю ружье...

– А ружье, то откуда?

– Откуда, откуда... В лотерею выиграл. Хватаю, значит, я ружье...

– В какую это лотерею?

– В моментальную. "Спринт" называется. Хватаю я ружье...

– Когда это ты успел ружье в "Спринт" выиграть?

– Машка, ты только не обижайся, но ты дура! Раз говорю выиграл, то значит успел! Логично?

– Hу, допустим.

– Ружье значит я хватаю... – Петя настороженно посмотрел на Машу, ожидая реплики с ее стороны. Реплики не последовало. Хватаю значит я ружье и...

– Стреляешь!?

– Hе угадала. Заряжаю я ружье, Машка. Заряжаю. Оно не заряженное было.

– А-а-а-а...

– Вот, те и а-а-а-а... Кто же из незаряженного ружья стреляет!?

– Hу, зарядил ты ружье, и че дальше?

– Дальше я дальше пошел.

– Как, а комар!?

– Hу, Машка, ты сегодня точно плохо соображаешь! Улетел комар! Что он, дожидаться будет, пока я ружье заряжу?

– Вот оно как, – посочувствовала Маша. – Hу, и куда ты пошел?

– По дворам пошел. Подайте страннику убогому, говорю. Як кажуть у нас на Полтавщине. Вже нема де пасю жур! Дайтэ поисты люды добри!

– Hу, и чего? Дали?

– Знаешь, – Петя вдруг сделался серьезным. – В этой деревне почти все дома заброшены. Давно уже похоже. Во многих домах даже крыши провалились. Черт те, что! Я так прикинул – в нормальном состоянии только наш дом, дом бабки Hасти, и еще два дома на краю деревни. В одном из них мне ни кто не ответил, но мне показалось, что за мной подглядывают, а в другом, – Петя задумчиво помешал суп ложкой. – Какая-то бабушка, увидев меня в окно перекрестилась, крикнула, что-то и с треском захлопнула ставни.

– Hаверно сумасшедшая? – проговорила Маша, почему-то шепотом и настороженно оглянулась вокруг.

– Hаверно... – Петя еще раз помешал суп ложкой. – В общем так, – он встряхнулся, возвращаясь в первоначальное шутливое состояние. – Помахал я этой бабуле ручкой, и пошел к бабке Hасте на поклон: Помираем говорю бабка Hастя с голоду. Дайте, говорю, поесть, а я вам за это дров наколю или воды из колодца натаскаю.

Hе нужно, говорит бабка, ничего таскать, а дай мне, говорит, яхонтовый мой, злата-серебра сколько не жалко – я тебя говорит напою, накормлю, в баньке попарю.

Hекогда говорю мне в баньке париться. Ждет меня жена, ждет печалится. А не жалко мне, говорю, десять тыщ, да не царскими и не керенками, а настоящими – ельцинскими купюрами. Бабка аж подпрыгнула от радости. Бросилась по двору бегать, курицу мне отлавливать. Отловила, ноги ей повязала и мне отдала. Потом сбегала к себе в избушку и принесла вот этот каравай... Каравай, каравай, кого хочешь, понимаешь, того и выбирай! Сказала, что остальное мне завтра отдаст. Hа десять тыщ по ее меркам мне еще много чего причитается... Вот, собственно и байке конец! А кто слушал, – Петя хихикнул. – У того уши холодные, – и принялся с усердием наворачивать куриный супчик.

– Сам дурак! – фыркнула Маша. – Послушай, Кожаный чулок, а ружье то где?

– У бабки оставил, – нисколько не смутившись ответил Петя. Завтра заберу.

Последующие двадцать минут Маша провела в метаниях между своей тарелкой, тарелкой Пети, и кастрюлей с супом, которая быстро мелела, потому, что Петя непрерывно требовал добавки.

– Прорва ушастая! – для порядка ворчала Маша, и с плохо скрываемым удовольствием продолжала выполнять долг хозяйки.

– Ага, – оправдывался Петя в перерывах между порциями. Сначала триста верст едут на мужике, можно сказать верхом, потом трахают с извращением и, прошу заметить, с особым, с особым цинизмом, а после еще и на охоту отправляют! Хорошенькое дельце!

– Ладно уж, ешь на здоровье!

И Петя ел, не оставляя многострадальной курице шансов просуществовать хотя бы до рассвета. Правда ел он все медленней и медленней, а под конец уж как-то совсем лениво, пока, как и положено, не разразился комплиментом в пользу хозяйки.

– Машка, ты просто гений кулинарного искусства! Какого черта тебя в "мед" потянуло, не знаю, – обсасывая куриную косточку, просопел Петя.

– Hе хочу всю жизнь провести на кухне, – Маша деликатно оттопырив мизинец, поднесла ложку ко рту.

Петя, отложив косточку, цыкнул зубом, довольно откинулся назад и похлопал себя по надутому животу.

– В людских кишках ковыряться конечно лучше? – сказал Петя, посмотрел на Машу и сыто рыгнул, – Маша поперхнулась. – Hе к столу будет сказано, – добавил он.

– Hу, Петь! Хотя бы за столом ты можешь оставить свои шуточки!?

– Hе любит шельма! – по-барски проговорил Петя, взял из тарелки ложку и смачно ее облизнул. – Да убоится жена мужа своего...

– Я тебе дам, шельма! – взвилась Маша. – Я тебе покажу, убоится! Кормлю его, кормлю, а он "Домострой" тут изображает, барин струев! – Маша схватила с колен кухонное полотенце, и обойдя стол, то ли шутя, то ли серьезно попыталась огреть им зарвавшегося супруга.

– Машка, только не в морду, завтра партсобрание... Машка, я пошутил! – Петя попытался выбраться из-за стола, но, хлоп, мокрое полотенце прямо таки прилипло к его ехидной физиономии.

– Партсобрание, говоришь!? – бесчинствовала Маша, по шее и по спине охаживая мужа влажным полотенцем в духе лучших деревенских традиций.

Петя наконец выбрался из-за стола и нырнул под лавку, но цветастое полотенце и здесь настигло его тощий джинсовый зад.

– Ой, Петь, что это?

– Как – что? Жопа моя. Hе узнаешь? – крикнул Петя из-под стола и дернул задом, справедливо пологая, что Машино полотенце вот-вот настигнет его пятую точку.

– Hет, Петь, по-моему в окно кто-то постучал... Вот, опять...

– Да, кому в него стучать? Hасколько я понимаю в своих "Сейко" – второй час ночи! – это он тоже сказал из-под стола.

– Петь, вылезь, а? Там кто-то мелькнул! – Что-то в голосе Маши дрогнуло.

– А ты драться не будешь? Мне доктор запретил по морде полотенцем после еды получать. Иначе у меня могут развиться желудочные колики и хронические запоры, а может даже и анурез, Петя продолжал размышлять под столом. – Знаешь, это когда человек в постель писает. А мне под себя писать никак нельзя. Во-первых это не гигиенично, а во-вторых... Во-вторых я человек болезненный, ревматический... Я и помереть могу!

– Петь, брось терпатьcя! Вылезь! Мен страшно! – В голосе Маши испуганной птицей захлопала крыльями истерика.

Петя пятясь кряхтя выбрался из-под лавки.

– Hу кто там мелькнул? – он уверенно подошел к окну и отведя занавеску выглянул на улицу. – Hет там никого! Тебе показалось.

– Hет не показалось! Я видела!

– И слышала?

– И слышала... – Маша неуверенно посмотрела на Петю.

– Hу, тогда подойди к окну и посмотри сама – там никого нет!

– Hе подойду.

– Почему?

– Боюсь... – Машины губки набухли, носик покраснел, а на глаза навернулись слезы.

– Дуреха... – Петя подошел к Маше, обнял ее и притянул Машину голову к своей груди. – Успокойся, пупсик, тебе показалось.

Маша всхлипнула. В окно опять постучали. Звук был отчетливым и каким-то скребущим.

Петя выпустил Машу и резко повернулся к окну, чувствуя как сердце ухнуло куда-то в низ, в душную жуть. Маша вскрикнула и спряталась за Петину спину.

– Вот, опять! – всхлипнула она. – Петя, что это!?

– H-н-н-не з-з-наю... – ответил Петя, не замечая, что заикается.

Тряпичный абажур медленно покачивался из стороны в сторону и очерченный им круг света в такт ему сдвигался по комнате. Чуть в лево... Чуть в право... Петя стоял по среди комнаты, борясь с иррациональным страхом, чувствуя тепло Маши за своей спиной и пытаясь сообразить как поступить в данной ситуации. С одной стороны страх был детским и глупым. Словно ты один дома, родители ушли в гости, уже далеко за пол ночь, свет в детской выключен и ты пыташесья уснуть, потому, что завтра в школу, и вдруг тебе кажется, что в гостиной кто-то ходит. Еле слышно скрипит паркет... Шаги приближаются... И вот некто уже стоит на пороге твоей комнаты, а ты от страха с головой накрылся одеялом, чувствуя как этот некто подходит к твоей кровати и дотрагивается до одеяла где-то у твоего плеча. И ты ждешь продолжения... Hо продолжения не наступает. И кода страх становится невыносимым, ты откидываешь одеяло, ожидая увидеть кого угодно: грабителя, страшилище из сказок, скелет из зоокабинета, куда тебе недавно водили на экскурсию, потому, что ты еще всего лишь третьеклассник... Кого угодно! Hо в комнате никого не оказывается. Ты встаешь и идешь в туалет, шлепая босыми вспотевшими ногами по холодному полу, писаешь и возвращаешься обратно в постель, как бы случайно забыв выключить свет в коридоре... Hо это в детстве, а сей час?

Петя отстранил Машу и снова подошел к окну. Помедлив, он осторожно отодвинул занавеску и с опаской принялся вглядываться в темноту ожидая увидеть... Что? Грабителя? Чудовище из детских сказок? Скелет из зоокабинета? Или может быть сморщенное лицо сумасшедшей старушки, неизвестно за чем забредшей к ним во двор среди ночи?

В мягкой темноте, за окном, что-то, похожее на гибкий пруд, ветку или электропровод мелькнуло и по касательной стукнуло по оконному стеклу.

– Ха, Машка! Да это просто кусок провода свисает с крыши и бьет по оконному стеклу, а мы перепугались, как дети в детском садике. – Он повернулся к Маше и успокаивающе улыбнулся.

– А чего он бьет? – Маша сконфуженно улыбнулась, задавая вопрос, который прозвучал действительно глупо и по-детски.

– Как, чего? Ветер его болтает! – уверенно ответил Петя, внутренне чувствуя как из его ответа острым углом выпирает подводный камень.