Текст книги "Рождество, Размышление из жизнемудрости (Vitaesophia)"

Автор книги: Рудольф Штайнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Штайнер Рудольф
Рождество, Размышление из жизнемудрости (Vitaesophia)

Рудольф Штайнер

Рождество. Размышление из жизнемудрости (Vitaesophia)

Берлин, 13 Декабря 1907г.

GA 101

Теософия, верно и глубоко понятая, будет все больше и больше вводить человека в непосредственную жизнь, к которой он не приближается – как обычно думают – благодаря материалистическому образу мыслей, а от которой он благодаря ему отчуждается.

Это положение часто высказывалось здесь и в других местах, при том или ином случае, чтобы охарактеризовать миссию теософского движения. Но современный человек вряд ли встретит его очень сочувственно; ибо многочисленнные наши современники ведь держатся мнения, что действительную жизнь – то, что они называют "жизнью", – нужно искать в чем-то совсем ином, а не в том, что может дать теософия; и они, конечно, думают также, что теософия меньше всего может быть призвана привести человека к деятельной, практической жизни. Но она это все-таки сделает. Она сделает это в малом сделает и в самом великом! Теософия будет в состоянии – если те, кто занимаются общественными или иными делами, будут проникнуты ею, – разрешить все великие вопросы современности таким образом, каким они должны быть разрешены, чтобы человечество получило возможность жить полной жизнью. Все многочисленнные искажения, все нездоровые условия нашего времени, все, что называют "вопросами современности", все, что теперь, с той или иной точки зрения, пробуют разрешить дилетантски, все это сможет быть плодотворно использовано, если наши современники соблаговолят проникнуться теософской истиной. – Однако это не должно нас теперь особенно занимать; этого надо было только коснуться.

Сегодня теософия должна занимать нас больше со стороны чувства и ощущения. Перед нашей душой должна скорее предстать мысль о том, как при более глубоком, исполненном чувства, восприятия жизни человеку как раз в такие дни, как сейчас, наше существование должно казаться особенно отвлеченным, пустынным, рассудочным и логическим. В такие дни, когда наступает один из великих праздников Рождества, Пасхи и Духова Дня, – мы видим, как люди еще продолжают удерживать внешние формы, некоторые внешние обычаи этих праздников. Но очень мало остается того, что живо чувствовали в такие дни в своей душе наши предки. Того глубокого, пронизывающего душу потока чувств, который испытывали наши предки относительно связи человека со всем космосом и с его божественной подосновой. Эти чувства особенно оживали в такие праздники. Ибо эти праздники были чем-то реальным для души. Она ощущала в эти дни иначе, чем в продолжение остальных частей года.

Теперешний человек не имеет никакого предстваления о том, что проходило через души в те древние времена, когда с приближением конца года все короче становились дни и праздновалось Рождество Иисуса Христа; или – Воскресение Христа, когда покров снегов понемногу исчезал с земли и то, что земля скрывала под ним, выступало опять на поверхность. Наша жизнь только по видимости конкретна. В действительности, чувствования наших современников сделались отвлеченны, рассудочны, пусты. Люди идут по улицам и чувствуют от праздника Рождества обычно не больше того, как что это праздник подарков; а то что они чувствуют еще сверх этого, стоит лишь в незначительной связи с теми глубокими ощущениями, которые в такие дни пронизывали наших предков. Человек потерял связь с жизнью. Снова достигнуть этой эпохи в жизни чувства – вот миссия теософии.

Кто занимается лишь понятиями и идеями – а это и называют обычно теософским мировоззрением, – тот понял из теософии лишь очень малую долю. Ее понял лишь тот, кто знает, что весь мир чувств и ощущений человека должен будет стать иным, когда теософия вживется в сердца и души; и то, что на короткое время стало отвлеченным, значение чего на короткое время было забыто, глубокий смысл наших праздников, встанет снова живым перед душой, когда это тесное внутреннее отношение ко всему окружающему миру снова охватит человека так, как оно может охватать его благодаря теософскому мировоззрению.

Уже не раз в подобном случае нас занимал более глубокий смысл праздника Рождества. Сегодня он должен занять нас еще с новой стороны. Сегодня это должно произойти так, что мы сначала уясним себе, как влияют теософские мысли и идеи на наш мир ощущений, как они фактически сделают человека чем-то совсем иным, нежели он есть теперь; чем-то, благодаря чему он снова узнает, что значит – ощущать непосредственно биение пульса духовной жизни в природе, действительно чувствовать теплоту, проходящую через мир и одушевляющую всех существ. Когда теперь человек смотрит на звездное небо, то, благодаря отвлеченной астрономии, оно заполнено для него отвлеченными, вещественными мировыми шарами. Эти мировые шары снова явятся человеку как тела некой души и некого духа; пространство снова одушевится и одухотворится для него. Он ощутит весь космос – с той же теплотой, с какой ощущает он на груди друга; но только дух космоса ощутит он, конечно, величественней и грандиозней.

Нам известно, что такую душу, какую мы знаем в человеке, – душу индивидуальную, обитающую, так сказать, в отдельном теле, – можно искать только в человеке. У других окружающих нас существ должны мы искать душу иным образом и в иной форме. Животные, живущие вокруг нас, также одушевлены; однако мы напрасно стали бы искать их душу здесь, на физическо плане. "Я" животных, которое мы называем "групповым Я", надо искать на астральном плане, и целые группы родственных животных – львы, тигры, кошки, – все отдельные группы родственных форм имеют одну общую душу, одно общее Я. Пространственная разделенность здесь на Земле не имеет в этом смысле никакого значения. Будет ли один лев здесь, в зверинце, а другой в Африке, это безразлично; все львы принадлежат вместе к тому самому Я, которое духовный исследователь может найти на астральном плане. Там эти групповые Я суть замкнутые в себе личности; и как ваша личность является замкнутой в себе здесь на физическом плане, так и групповое Я является замкнутой в себе личностью на плане астральном. Как ваши десять пальцев принадлежат к вашей замкнутой личности, так и все львы принадлежат к групповому Я львов; и если бы мы могли ознакомиться с отдельными групповыми Я на астральном плане, мы нашли бы, что наиболее выдающееся свойство групповых Я есть мудрость, – как бы мало ни казались нам на Земле мудрыми отдельные животные. По здешним качествам отдельных животных никто не вправе заключать о свойствах группового Я животной личности на астальном плане. Как ваши десять пальцеы не являют свойств индивидуального Я, так и отдельное животное не являет свойств группового Я. – Мудро действуют эти групповые Я, и мудрее, чем вы можете подумать, эти отдельные души животных; и все знакомые вам здесь отправления животных обусловливаются групповыми Я. – В нашей атмосфере, в окружности нашей Земли, живут они; их можно найти вокруг нас. – Когда вы наблюдаете полет птиц, как они при приближении осени тянутся с северо-востока на юго-запад, и при приближении весны опять возвращаются на родину с юго-запада на северо-восток, и когда вы спрашиваете себя: кто мудро направляет этот полет птиц? – то, как оккультный исследователь, в поисках отдельных распорядителей и управителей, вы придете к групповому Я отдельных пород или видов. Во всем животном населении живет астральное Я, которое для астрального плана есть такое же Я, каким здесь является человеческое, – но только более, гораздо более мудрое Я. Гораздо более умными Я, чем здешние физические люди, являются там, на астральном плане, замкнутые групповые личности, имеющие свои отдельные члены здесь, на физическом плане, и все, что мудро устроено у отдельных животных, есть откровение мудрости групповых Я животных. Мы будем иначе проходить через мир, если будем знать, что мы на каждом шагу проходим сквозь существ, деяния которых мы видим.

Если мы взглянем на растительное царство, то Я этого царства пребывает в еще более высоком мире, чем тот, в котором находятся групповые Я животных; в духовном мире, или Девахане, пребывает Я растений, и, в сущности, их очень немного, этих Я растений; ибо все эти Я растений обнимают много, очень много отдельных растений, существующих здесь на Земле, – много родов их. И если бы мы стали искать место, где могли бы найти эти Я растений, найти пространственно, мы пришли бы к центру Земли. Все Я растений находятся вместе в центре Земли.

Это было бы примитивным представление о духе этих Я, если бы мы спросили: как же умещаются там все эти различные Я? В духовном все проникает друг друга. Кто этого не понимает, тот может прийти к взгляду, изложенному в одной книге, особенно рекомендуемой теперь теософам, – книге, хотя и говорящей о духовных мирах, но говорящей о них так, что в ней ставится вопрос: если бы на протяжении тысячи лет жило тридцать миллиардов людей, души которых должны были бы теперь находиться в окружности Земли, то этих душ должно было набраться там такое множество, что не хватило бы для всех места в окружности Земли. Это – благонамеренная книга, но зато она необычайно тривиальна ("Неведомые силы" Фламмариона).

В центре Земли должны мы искать Я растений, обо сама Земля, как планета, есть целый организм; и подобно тому как волосы на вашем организме, так и растения суть части на организме Земли; и растения, которые суть части на организме нашей Земли, суть сами по себе не независимые существа, а члены земного организма. Страдание и радость у растений есть страдание и радость организма Земли; нам надо только вспомнить, что было сказано несколько недель тому назад относительно страдания и радости в растительном мире. Кто способен наблюдать эти вещи, тот знает, что если поранить растение поскольку это касается его надземных частей, – то это поранение не связано с ощущением боли для нашего земного организма. Оно доставляет Земле чувство довольства. Это бывает похоже на то, как когда теленок сосет вымя матери, что также сопряжено с чувством наслаждения. Ибо те части растений, которые вырастают из земли, – хотя бы они были тверды, – эту вырастающую из земли зелень для земного организма можно сравнить с молоком организма животного; и когда осенью косец срезает косою стебли, это не отвлеченный только процесс для тех, кто умеет углублять теософские идеи до ощущений души; но взмах косы сопровождается дуновением наслаждения, проходящим по ниве, и вся косьба хлеба заливает поле чувствами радости.

Так научаемся мы чувствовать вместе с организмом Земли, как умеем мы чувствовать на груди друга. И знакомимся с болью Земли, когда, вырывая растение с корнем, мы знаем, что Земля ощущает боль. Для Земли это боль когда мы вырываем растение с корнем. Уже было сказано, что на это нельзя возразить, будто при некоторых условиях для самого растения лучше, когда его пересаживают с корнем, чем когда срывают цветок. Эти условия не имеют в данном случае никакого значения. Если человек начинает седеть и, чтобы быть красивее, вырвет первые седые волосы, это все же причинит ему боль.

Так научаемся мы чувствовать вместе с окружающей природой, и природа делается для нас все более душую и духом. И когда мы входим в каменоломню и видим, как там каменотес обтесывает камни, то и это не остается для нас чем-то отвлеченным, если мы углубим теософские идеи до чувств души. Мы видим тогда не только то, как от скалы отлетают осколки, – и даже когда взрывают скалу, то и это не остается для нас чем-то отвлеченным. Но мы научаемся чувствовать вместе с природой то, что чувствует там, вне нас, одушевленная, одухотворенная природа. И когда мы стоим перед стаканом воды, и бросаем в воду щепотку соли или кусочек сахара, и видим, как соль или сахар растворяются, то и это сопровождается известным чувством; здесь также есть душа; и если мы хотим узнать, какая душа заключена здесь, то не должны применять обычных аналогий. Ибо легко можно подумать, что когда каменотес отбивает камни, то причиняет природе боль; но происходит как раз обратное. То, что в царстве камня называется раздроблением, доставляет природе величайшую радость, чувство внутреннего довольства; чувство внутреннего довольства бывает и тогда, когда мы растворяем в воде кусочек сахара или соли. При этом воду пронизывает чувство довольства растворяющихся миниральных тел. – Иначе бывает в других случаях.

Вспомним давно прошедшие времена Земли, те времена, когда она была огненно-жидким телом и когда все металлы и минералы в нашей Земле были растворены. Такой Земля не могла бы остаться; ибо она должна была стать ареной, на которой мы живем, твердой ареной, на которой мы можем двигаться. Металлы и минералы должны были затвердеть из жидкой стихии; твердыми должны были они стать, должны были стянуться воедино. То, что было растворено в жидкой стихии, должно было сплотиться воедино, кристаллизоваться; процесс, сходный с тем, который происходит в стакане воды, где вы растворили соль. Остудите воду, и тогда вы увидите кристаллы соли, выделившиеся из воды как твердые тела. – Если вы проследите сопровождающие это чувства, то это будут чувства боли в кажущемся мертвом царстве камней. Всякое видимое разрушение и раздробление этого царства камней является для Земли наслаждением; всякое уплотнение, всякое затвердение, всякая кристализация сопровождается болью, и с болью произошло образование всех камней, всех твердых минералов земного шара, по которому мы ступаем. Более или менее так произошло и при затвердении окружности нашей Земли.

Если мы обратимся к будущему нашего земного развития, то мы должны его себе представить таким образом, что все твердое будет делаться все более и более жидким, будет растворяться. Земля будет проходить через превращение в то, что мы называем "астральной землей", пока материя Земли не сделается все более и более тонкой; так что в первую половину нашего процесса образования земли мы должны рассматривать минеральные составные части как нечто, с болью и страданием, слагающееся в твердую арену для нашего обитания; к концу же земного становления пронизывается все более чувством блаженного довольства, – и вся Земля окунется в чувство довольства, когда она превратится в небесную планету, которая будет пребывать в мире астрально.

Когда посвященные говорят об этих вещах, они высказывают всегда в своих положениях глубокие тайны. Они высказывают такие тайны, что утверждения их нужно даже понимать многообразно, ибо в них заключено много смысла. Павел, который был посвященным, произносил такие положения, в которых всегда заключен многократный смысл. Чем дальше мы сами продвинемся в понимании космоса или духовных миров, тем все глубже покажутся нам подобные изречения Павла. Павел знал, что отвердение земных тел сопровождалось болью и что они воздыхают о своем растворении, о том, чтобы стать более духовными, небесными. "Вся тварь совокупно стенает, ожидая усыновления" (Рим.8: 22,23). Эти страдания, при которых твердые минералы преобразовались в то, на чем мы стоим и ходим, – их разумеет посвященный Павел в этих глубоких словах. Пока теософия остается для нас только системой мышления, до тех пор мы не понимаем ее правильно. Но в том и состоит ее особенность, что идеи ее превращаются в чувства и что мы становимся другими людьми, когда шаг за шагом – все, что мы видим вне нас – научаемся чувствовать и ощущать! – Это разумели те, которые действительно кое-что знали из христианского эзотерического учения. Вплоть до 18 века можете вы проследить христианских писателей, у которых еще было ощущение ко всему живому в природе, ко всей радости и страданию. Поэтому и говорят они нам в своих писаниях такие слова, которые теперь для людей являются просто словами, – или, самое большее, аллегориями и образами, – между тем как их нужно понимать как действительность: "Вы не должны только думать о природе, вы должны ее ощущать, и знать ее вкус, и чувствовать ее!".

Это и разумели они: чтобы, когда косец срезает стебли, мы испытывали вкус, ощущали чувства, которые проходят по ниве. И когда мы видим, как рабочий в каменоломне отбивает камни, то чтобы мы вместе с природой ощущали довольство; и когда мы видим, что там, где река впадает в море, отлагается земля, то чтобы научились ощущать, как вместе с отлагающейся землею отлагается там в то же время и чувство боли.

Насквозь одушевленной становится для нас, таким образом, природа. Так душа человека в процессе жизни вырастает из своей тесноты. Чувство проливается в окружающий мир. Таким образом, мы мало-помалу становимся едины со всей окружающей природой. И когда мы мало-помалу становимся, таким образом, едины со всей окружающей природой, тогда и более великие события мы начинаем чувствовать также в их духовности, в их душевности. Мы чувствуем, когда весною все длиннее становятся дни, когда все больше света проливается на нашу Землю, когда из таинственных глубин земли прорастают растения, схороненные внутри земли в виде семян, и когда все опять покрывается зеленью, – мы чувствуем тогда, как не только вырывается из земли то, что мы видим, – пробивающаяся зелень, – мы чувствуем, что при этом происходит также и нечто душевное. И когда к зиме дни становятся короче, все меньше света падает на нашу Землю, растения снова уходят вглубь, зелень изменяется, тогда чувствуем мы нечто сходное с тем, что мы испытываем и сами, когда вечером, утомленные, отходим ко сну. Подобное же чувствуем мы и весной: когда природа просыпается, то это выражение является для нас не просто аллегорией, но истинной действительностью. И мы чувствуем изменение природы – изменение души и духа природы. Мы чувствуем, как, начиная с середины лета, все идет назад, как душа нашей Земли склоняется к своему состоянию сна. Но когда вечером человек отходит ко сну, перед нами совершается тот живой процесс, который мы так часто описывали: постепенно выделяется из человека астральное тело вместе с Я; оно становится свободным и витает, так сказать, в своем собственном, своем исконно-собственнном мире; и если бы человек, в теперешнем состоянии развития человечества, мог то, что он будет некогда мочь, то в момент выделения астрального тела из тела эфирного и физического в нас вспыхивало бы духовное сознание; вокрук тела шла бы духовная работа и был бы духовный мир; человек просто поднимался бы из своего физического тела и вступал в иную форму бытия. Он это и делает – но только он ничего не знает об этом в своем теперешнем состоянии развития. – Это же происходит и с нашей Землей. Астральное тело нашей земной окружности проходит в течение года через превращения; на обоих полушариях Земли превращения различны; но это для нас сейчас не имеет значения. Когда из земли прорастают растения, и вообще жизнь, астральное тело нашей Земли бывает занято природным бытием Земли. Это оно вызывает рост растений; это им обусловлено все, что происходит на Земле в смысле жизни и развития растений. А осенью, когда своего рода сон находит на Землю, это астральное тело Земли переходит к своей духовной работе.

Те, кто живо ощущают этот процесс, происходящий с Землей, знают, что во время высокого стояния Солнца – от весны и вплоть до осени – они должны во всем, что растет и зреет, видеть непосредственно внешнее откровение духа Земли. А затем, когда наступает осень, они стоят непосредственно перед уже значительно высвободившимся астральным телом Земли; и когда дни всего короче, т.е. когда внешняя физическая жизнь более всего приближается ко сну, тогда пробуждается духовная жизнь. Что же такое эта "духовная жизнь Земли"?

Этот "дух Земли" определил себя сам как такового духа Земли, когда он сказал: "Кто ест мой хлеб, попирает меня ногами", – и далее, когда он указал на то, что производит земля как твердую пищу для людей, и сказал: "Это есть тело мое", – и когда он указал на то, что течет, как сок, во всем живом, и сказал: "Это есть кровь моя". Тогда этими двумя изречениями обозначил он самое Землю как свой организм.

Все это было иначе в дохристианское время, и все это стало иным в христианское время. Ибо таким, как оно является в христианское время, это сделалось лишь в определенный момент земного развития. – Во время коротких дней, когда совершались священные мистерии древности, посвящаемые обращались всем своим душевным существом к Солнцу; и в "глубокую полночь" приблизительно того дня, который известен нам как день Рождества, давалась посвящаемым в священных мистериях возможность видеть Солнце в час полночи. Ибо тогда в них вызывалось ясновидение. Современный человек не может в полночь видеть Солнце, ибо оно находится по ту сторону Земли; для ясновидящего же физическая Земля не является препятствием к видению Солнца. Он видит Солнце в его духовной сущности. И когда ясновидящие видели в священных мистериях Солнце в час полночи, они видели вождя Солнца – Христа. Ибо Он был для тех, кто должен был вступить в общение с Ним, – в то время именно еще только на Солнце.

Когда на Голгофе пролилась кровь из ран, это было для всего земного развития событием, полным глубокого значения. Никто не понимает этого события, если он не в состоянии понять, что христианство покоится на мистическом факте. Если бы кто-нибудь ясновидящим взором с отдаленной планеты мог проследить на протяжени тысячелетий развитие Земли, он увидел бы не только физическое тело Земли, но и ее астральное тело; и это астральное тело Земли в течение тысячелетий являло бы определенные сияния, определенные цвета и определенные формы. В одно мгновение все это изменилось. Появились иные формы, засветились иные сияния и иные цвета, – и это было то мгновение, когда на Голгофе пролилась из ран Спасителя кровь. Это было не только человеческим, но и космическим событием. Благодаря этому Я Христа, которе иначе можно было искать только на Солнце, перешло на Землю. Оно связало себя с Землею, и в духе Земли находим мы Я Христа, Я Солнца; и посвященный может видеть солнечного духа, – которого в священных мистериях древности искал он в Рождественскую полночь на Солнце, – теперь, в новое время, он может видеть его в самом Христе, как в духе центра Земли.

Христианское сознание – не сознание обыкновенного христианина, но сознание христианского посвященного, – заключается в чувстве живой связи его с духом Христа.

Вот процесс, который совершается ежегодно, когда дни становятся короче и природная Земля погружается в свой сон. Тогда этот процесс бывает таков, что мы можем вступить в непосредственную связь с духом Земли. Поэтому обычай относить рождение Спасителя ко времени самых коротких дней и самых долгих ночей возник не по произволу, а из самого принципа посвящения, и мы видим, что нечто бесконечно значительное и духовное связано с укорочением дней и удлинением ночей, и чувствуем также, что в этом событии есть душа, и притом высочайшая душа, какую мы можем почувствовать в земном развитии.

Не учение или систему мыслей ощущали первые христиане, когда они произносили имя Христа. Им показалось бы совершенно невозможным называть кого-нибудь христианином, основываясь только на словах, произнесенных Иисусом Христом в качестве христианского учения. Никому не пришло бы на ум отрицать, что слова эти можно найти и в других религиозных исповеданиях, и никому не пришло бы на ум посмотреть на это как на что-то особенное. Только теперь в образованных кругах полагают особую ценность в том, что учение Иисуса Христа согласуется с другими религиозными исповеданиями. Это верно: вряд ли можно найти в нем хотя бы одно положение, которое не было бы высказано раньше в других учениях; но дело не в этом. Не через одно только учение связан христианин с Христом; и христианин не тот, кто верит в слова, но тот, кто верит в Дух Христа. Чтобы быть христианином, надо иметь чувство связи с фактически ходящим по земле Христом. Признавать только учение Христа – это не значит проповедовать христианство. "Проповедовать христианство" значит видеть в Христе Духа, которого мы только что охарактериховали как вождя Солнца и который в то мгновение, когда на Голгофе из ран пролилась кровь, перенес свою работу на Землю и через это вовлек Землю в работу Солнца.

Поэтому те, которые были первыми провозвестниками христианства, меньше всего чувствовали себя вынужденными возвещать одни только слова; напротив, они полагали величайшее значение в возвещении самой личности Иисуса Христа: "Мы видели Его, когда Он был с нами на священной горе!". То, что Он был там, – то, что они видели Его, этому придавали они значение. "Мы влагали наши персты в Его раны!". Что они прикасались к Нему, вот чему они придавали значение. От этого исторического события исходит все грядущее человеческое развитие на нашей Земле. – Это чувствовали тогда; поэтому ученики говорили: "Мы придаем великое значение тому, что были с Ним на горе; и мы воспринимаем также, как нечто великое, и то, что исполнилось на Нем слово пророков, проистекавшее из самой истины и мудрости". Исполнилось то, что пророки знали заранее. Тогда под "пророками" разумели посвященных, которые могли предсказать Христа, так как они видели Его в древних мистериях в час Рождественской полночи. Как исполнение того, что всегда было ведомо, выставляют первые ученики Христа события Голгофы, и великий переворот происходит в чувствах ведающих.

Если мы обратимся ко временам дохристианским и все дальше углубимся в эти времена, то мы все больше будет находить, что всякая любовь была связана с узами родства. Еще у иудейского народа, из которого вышел сам Христос, видим мы любовь основанной только на кровном родстве, – мы видим, что любят друг друга те, в ком течет общая кровь; и раньше тоже всегда было так, что любовь зиждилась на природной основе общности крови. Духовная любовь, независимая от крови и плоти, вступила на Землю только с Христом; и в будущем она будет зависеть от исполнения слов: "Кто не оставит мать и отца, братьев и сестер, жену и детей, тот не может быть Моим учеником". – Кто будет ставить любовь в зависимость от природной основы, от крови, тот в этом смысле не христианин. Духовная любовь, которая, как великий братский союз, проникнет человечество, явится плодом христианства.

Зато через христианство человек научается также и величайшей свободе, величайшей внутренней замкнутости. Еще псалмопевец сказал: "Я вспоминаю старые дни и размышляю о древних временах!". Это было постоянным ощущением в древние времена, это обращение взора к предкам; люди чувствовали, что кровь предков еще течет в их собственных жилах, и чувствовали свое Я связанным с Я предков. Еще в древнем иудейском народе, когда хотели глубоко почувствовать это, произносили имя "Авраам", – ибо тогда чувствовали себя внутри общего потока крови, который струился от Авраама, – и когда иудей хотел выразить самое высокое для себя, он говорил: "Я и Авраам – одно". И его душа – это имеет глубокое скрытое основание – после смерти тела возвращалась в лоно Авраама; это имеет очень, очень глубокое скрытое основание. Тогда еще не было той самостоятельности, которая вступила в сознание человека через Иисуса Христа. Через Иисуса Христа вошло в человека сознательное познание: "Я есмь". – Но одного еще не чувствовали тогда: полной божественности самого внутреннего, божественного существа человека. "Я есмь", это они чувствовали, – но они приводили это в связь с предками; они чувствовали это в общей крови, которая струилась в них со времен Авраама. Тогда пришел Иисус Христос и принес сознание, что в человеке есть нечто гораздо более старшее, гораздо более самостоятельное, – что это "Я есмь" есть не только то, что живет как общее в народе, но и то, что живет в отдельной личности, – что поэтому и любовь должна обращаться из самой себя на отдельную личность. Я, которое ныне заключено в вас, замкнутое снаружи, оно ищет духовной любви вовне.

Не с отцом, который был в Аврааме, чувствует себя единым это Я, но с духовным Отцом мира: "Я и Отец – одно". Но есть еще более глубокое изречение, еще более проливающее света, чем: "Я и Отец – одно", – хотя это и наиболее важное; это то, которым Христос выяснил людям, что они вовсе еще не достигают глубочайшего, когда говорят: "Я был уже в Арааме". Он выяснил им, что "Я есмь" более древнего происхождения, что оно проистекло из Самого Бога. "До Авраама было Я ЕСМЬ" – вот как гласит в первоначальном текстке это изречение, которое бывает обычно выражено так, что с ним нельзя связать никакой мысли, – а не: "Я есмь прежде, чем был Авраам". – До Авраама было "Я есмь", самое внутреннее, духовное существо, которое каждый носит в себе самом.

Кто поймет эти слова, тот глубоко проникнет в сущность христианского воззрения и христианской жизни; и он поймет, почему Христос указывает еще и на это: "Я буду с вами во все дни до скончания мира". Поэтому и должны мы чувствовать правильно понятые слова рожденственского антифона, который постоянно выражает нам вновь в христианскую рождественскую ночь извечную тайну вневременного бытия "Я есмь". В рождественском песнопении не говорится в виде воспоминания: "Сегодня вспоминаем мы, что родился Христос", но каждый раз говорится: "Сегодня родился для нас Христос". Ибо это событие вне времени; и то, что некогда произошло в Палестине, совершается постоянно вновь каждую рождественскую ночь для тех, кто может учение превратить в ощущения и чувства.

Теософское мировоззрение вновь приведет человека к тому, чтобы он снова живо ощутил, что разумеется под таким праздником. Его задача не в том, чтобы быть отвлеченным учением, отвлеченной теорией, но чтобы снова ввести человека в полноту жизни, показать ее ему не как что-то отвлеченное, но как повсюду наполненное душой. И душу чувствуем мы, когда входим в каменоломню и видим, как разбивают камни, – душу чувствуем мы, когда видим перелет птиц, когда видим, как коса ходит по полю, – когда восходит и заходит Солнце, – и чем более глубокие рассматриваем мы события, тем все более глубокую чувствуем душевность. И в великие поворотные точки года чувствуем мы свершения важнейших душевных событий; и мы должны вновь научиться чувствовать самое важное для нас в великие поворотные точки года, отмеченные в наших праздниках.

Таким образом, наши праздники снова станут тем, что как живое веяние пронизывает человеческие души; и человек в такие праздничные мгновения будет снова во всей полноте вживаться в деятельность и жизнь духовной и душевной природы; и теософ должен прежде всего как пионер почувствовать, чем могут снова стать праздники, когда человечество опять овладеет разумением духа, и что это значит опять уразуметь "дух в праздниках". И это будет одной из тех сил, которые снова выведут человека в мир, если теософы уже теперь в такие праздники будут кое-что чувствовать и ощущать из чувствований и ощущений природы, и если в эти важные мгновения они будут вспоминать, что возвращает теософия людям в этом учении о жизни. Тогда теософия будет живой действительностью души, будет Жизнемудростью (vitaesophia); и наилучшим образом сможет она ею быть в такие дни, когда мировая душа совсем особенно склоняется к нам и особенно тесно соединяется с нами.