Текст книги "Голоса лета. Штормовой день. Начать сначала"
Автор книги: Розамунда Пилчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Дафна умолкла, ожидая реакции Лоры, но та не знала, что ответить. Дафна продолжала:
– Алек сказал, ты никогда не рыбачила, но ты ведь попробуешь, да? А то умрешь со скуки – одна, в отеле. Я смотрю, ты не в особом восторге. Ты ведь хочешь поехать, да?
– Э… Да… Но…
– Что-то случилось?
«Рано или поздно Эрика узнает, – подумала Лора. – Все узнают».
– Я… Наверное, я не смогу поехать.
– Ты не поедешь?
– Мне придется лечь в больницу. Это ерунда, небольшая операция, но доктор говорит, после мне нужен покой. Говорит, мне нельзя ехать в Шотландию.
– Но когда? Когда ты ложишься в больницу?
– Через пару дней.
– То есть Алек тоже не поедет?! – в ужасе воскликнула Дафна, словно без мужа Лоры отдых в Шотландии обречен на неудачу.
– Поедет. Почему нет?
– То есть… Ты не возражаешь?
– Я хочу, чтобы он поехал. Отдохнул вместе с вами.
– Но ты-то. Бедняжка. Надо ж такому случиться. А кто будет за тобой ухаживать? Миссис Эбни?
– Возможно, я поживу у Филлис.
– У твоей тети, что живет в Хэмпстеде?
К дому подъехала машина. Мотор заглох, хлопнула дверца. Лора молилась, чтобы это был Алек.
– Да, я ездила к ней сегодня. – Шаги, ключ в замке повернулся. – А вот и Алек.
Лора пошла навстречу мужу, когда тот открыл дверь. Никогда еще она не радовалась так его приходу.
– Лора…
– Привет, а у нас в гостях Дафна, чудно, правда? – сообщила она Алеку оживленным тоном прежде, чем он успел ее поцеловать.
Одной рукой обнимая жену, в другой все еще держа портфель, Алек замер на месте.
– Дафна? – удивленно произнес он.
– Да, это я! – крикнула из гостиной Дафна. Алек поставил портфель, закрыл входную дверь. – Приятный сюрприз, верно?
Алек прошел в гостиную, Лора следом. Не вынимая рук из карманов, он остановился перед гостьей, улыбнулся ей:
– Ты что здесь делаешь?
Дафна улыбнулась ему в ответ, склонила набок голову, так что ее серьги свалились на одну сторону.
– Да так, болтаю с твоей женой. Пришлось ехать на Юстон за посылкой. Удобная возможность, чтобы заскочить к вам. Я не часто бываю в этих краях.
Алек нагнулся и поцеловал обращенное к нему лицо гостьи.
– Рад тебя видеть.
– Вообще-то, я приехала поговорить с Лорой о Гленшандре…
Лора за спиной мужа мучительно поморщилась, но Дафна либо не поняла намека, либо была слишком увлечена собственной игрой, стремясь приковать к себе внимание Алека.
– Но она только что сказала мне, что не сможет поехать.
В эту минуту Лора готова была придушить Дафну. Или себя за то, что по глупости доверилась ей.
Алек повернулся и посмотрел на жену. Он хмурился, пребывал в полнейшем недоумении.
– Не сможешь?
– Дафна, Алек еще ничего не знает. Во всяком случае, не знал, пока ты не сказала.
– А ты хотела сообщить сама! Господи, какая же я дура! Проболталась. Том всегда говорит, что у меня слишком большой рот. Я понятия не имела…
– Я же сказала. Я только сегодня была у врача!
– Я не знал, что ты собиралась к врачу, – произнес Алек.
– Я не хотела говорить тебе раньше времени. Пока не буду знать точно. Не хотела, чтобы ты волновался.
К своему ужасу, Лора услышала дрожь в собственном голосе. Алек тоже это услышал, понял, что она расстроена, в смятении, и поспешил прийти ей на помощь.
– Сейчас не обязательно об этом говорить, потом все расскажешь. Когда Дафна уйдет.
– Дорогой, это намек? Ты предлагаешь мне убраться восвояси?
– Ни в коем случае. Пойду налью себе выпить. Ты тоже не откажешься?
– Ну… – Дафна вертела в руках пустой бокал, – если только самую малость. И не очень крепкого, а то мне еще домой ехать. Том убьет меня, если я разобью его машину.
Наконец Дафна уехала. Они смотрели, как ее автомобиль, петляя по дороге, исчезает за поворотом.
– Надеюсь, она не разобьется, – сказал Алек.
Они вернулись в дом, он захлопнул дверь. Лора мгновенно расплакалась.
Алек тотчас же обнял жену.
– Ну все, будет. Успокойся. Что случилось?
– Я не хотела, чтобы ты узнал от нее. Думала, мы сядем, выпьем и я сама тебе скажу… Я не хотела говорить ей, но она все трещала и трещала про Гленшандру, и в конце концов мне ничего не оставалось, как…
– Это все не важно. Главное – чтобы тебе было хорошо… Пойдем.
Обнимая жену за плечи, Алек привел ее в гостиную, усадил на то место, где недавно сидела Дафна, поднял ее ноги на диван. На подушке под головой Лоры еще сохранился запах Дафны. Ей никак не удавалось успокоиться.
– Я все откладывала и откладывала визит к доктору Хикли, боялась услышать, что мне нужна еще одна операция, думала, может, все само собой утрясется. Не утряслось. Только хуже стало.
Слезы струились по ее лицу. Алек сел на край дивана, достал из верхнего кармана чистый льняной носовой платок, дал его жене. Она высморкалась, но ей не полегчало.
– Когда ты ложишься в больницу?
– Через день-два. Доктор Хикли позвонит…
– Мне очень жаль. Однако это еще не конец света.
– Будет конец света, если на этот раз не поможет. Если это снова повторится… Она говорит, придется удалять матку, а я не хочу. Я так этого боюсь… Мне кажется, я не вынесу… Я хочу ребенка… От тебя…
Лора посмотрела на мужа, но не увидела его лица, потому что глаза застилали слезы. А потом не увидела, потому что он заключил ее в объятия и ей пришлось уткнуться лицом в его теплое уютное плечо.
– Все будет хорошо, – сказал он.
– Вот и Филлис тоже так говорит, но как это можно знать? – Она лила слезы на его синий в светлую полоску костюм. – А я хочу знать наверняка.
– Не все можно знать наверняка.
– Я хочу ребенка… – Я хочу подарить тебе ребенка взамен Габриэлы.
Почему она не может это сказать? Что не так с их браком, если она не в состоянии заставить себя произнести имя Габриэлы? Почему Алек никогда не упоминает про дочь, пишет ей письма в уединении своего офиса и, если получает ответные послания, держит это в тайне от Лоры? А между мужем и женой не должно быть тайн. Никаких тайн и секретов, они должны рассказывать друг другу абсолютно все.
И ведь нельзя сказать, что Габриэла исчезла без следа. Наверху, на чердаке, ее комната с ее мебелью, игрушками, рисунками, ее письменным столом. На комоде в гардеробной Алека – фотография Габриэлы, рисунок в серебряной рамке, что она нарисовала для него. Ну как он не хочет понять, что своим нежеланием говорить о дочери он создает преграду, которую Лора не в силах преодолеть?
Глубоко вздохнув, она отстранилась от него, снова легла на подушку, ненавидя себя за слезы, за свой ужасный несчастный вид. Платок, что дал ей Алек, пропитался ее горем. Лора яростно теребила его вышитый мережкой край.
– Если я не могу подарить тебе ребенка, значит я не могу дать тебе ничего.
Алек не стал утешать ее банальностями. Но через некоторое время спросил обычным голосом как ни в чем не бывало:
– Ты уже пила что-нибудь?
Лора покачала головой:
– Пойду принесу тебе бренди.
Он встал и вышел из комнаты. Она услышала, как он передвигается по кухне. Люси, потревоженная его возней, вылезла из своей корзины. Лора услышала скрежет ее когтей по линолеуму. Люси появилась в гостиной, подбежала к хозяйке и запрыгнула к ней на колени. Лизнула Лору в лицо и, ощутив на языке соль ее слез, лизнула еще раз. Потом свернулась калачиком и снова заснула. Лора высморкалась и убрала с лица непокорную прядь темных волос. Вернулся Алек. Принес виски для себя и маленькую стопку с бренди для жены. Дал ей бренди, пододвинул к дивану низкую банкетку и сел лицом к Лоре. Улыбнулся. Она тоже неуверенно улыбнулась в ответ.
– Теперь лучше?
Лора кивнула.
– Бренди – это лекарство, – сказал он ей.
Она сделала глоток и почувствовала, как бренди обожгло горло и потекло в желудок. Ощущение было приятное, успокаивающее.
– Ну а теперь, – сказал Алек, – поговорим о Гленшандре. Доктор Хикли считает, что тебе нельзя ехать?
– Да.
– И о том, чтобы отложить операцию, не может быть и речи?
Лора качнула головой.
– В таком случае Гленшандра отменяется.
Она сделала глубокий вдох.
– Вот этого я как раз не хочу. Не хочу, чтобы ты не ехал.
– Но я не могу оставить тебя одну.
– Я подумала, мы могли бы нанять сиделку. Миссис Эбни, я знаю, сама не справится, но можно было бы кого-то взять ей в помощь.
– Лора, я не могу оставить тебя здесь.
– Я знала, что ты это скажешь. Так и знала.
– А что, по-твоему, я мог еще сказать? Лора, я вполне обойдусь без Гленшандры.
– Как же обойдешься?! Нет. – Она опять заплакала и теперь уже никак не могла остановить поток слез. – Ты ждал этой поездки целый год, это твой отпуск, ты должен поехать. И остальные…
– Они поймут.
Лора вспомнила выражение ужаса на лице Дафны, ее слова: «То есть Алек тоже не поедет?!»
– Не поймут. Просто подумают, что я и в этом такая же никчемная и занудная, как и во всем остальном, по их мнению.
– Ты к ним несправедлива.
– Я хочу, чтоб ты поехал. Ты должен поехать. Как ты не понимаешь, что это-то и убивает меня больше всего. Я путаю все твои планы.
– В таком состоянии ты не можешь ложиться на операцию.
– Тогда придумай что-нибудь. Филлис сказала, ты обязательно что-нибудь придумаешь.
– Филлис?
– Я сегодня ездила к ней. После доктора Хикли. Спрашивала, нельзя ли пожить у нее после больницы. Подумала, ты поедешь в Гленшандру, если будешь знать, что я с ней. Но она уезжает во Флоренцию. Говорит, что отменит поездку, но я не могу этого допустить.
– Нет, конечно. Пусть едет.
– Я сказала ей, что впервые в жизни жалею, что у меня нет своей семьи. Настоящей семьи, с кучей близких родственников. Прежде я никогда этого так сильно не желала. Будь моя мама жива, я бы поехала к ней и она клала бы мне в постель грелку.
Лора глянула на мужа, думая, что он усмехается над ее пустыми мечтами, но он даже не улыбался.
– У тебя нет семьи, зато у меня есть, – мягко произнес Алек.
Лора поразмыслила над его словами и сказала без всякого энтузиазма в голосе:
– Ты имеешь в виду Чагуэлл?
– Нет. Не Чагуэлл, – рассмеялся он. – Я очень люблю брата, его жену и все их потомство, но Чагуэлл – это дом, где можно гостить, только если у тебя очень крепкое здоровье.
Лора испытала облегчение.
– Слава богу, что это сказал ты, а не я.
– Ты могла бы поехать в Тременхир, – предложил Алек.
– Где это?
– В Корнуолле. На самом краю Корнуолла. Земной рай. Старинный елизаветинский особняк с видом на залив.
– Расписываешь, как агент бюро путешествий. Кто там живет?
– Джеральд и Ева Хаверсток. Он – мой дядя, она – чудесная женщина.
– Они прислали нам хрустальные фужеры в подарок на свадьбу, – вспомнила Лора.
– Точно.
– И милое письмо.
– Да.
– Он – адмирал в отставке?
– Впервые женился в шестьдесят лет.
– Занятное у вас семейство.
– И все очаровательные люди. Как я.
– Когда ты там был, в Тременхире? – Труднопроизносимое слово, особенно после стопки бренди.
– Мальчишкой. Мы с Брайаном там как-то целое лето отдыхали.
– Но ведь я с ними даже не знакома. С Джеральдом и Евой.
– Это не важно.
– Мы даже не знаем, примут ли они меня.
– Позже я позвоню им и все устрою.
– А если они откажут?
– Не откажут. А если откажут, еще что-нибудь придумаем.
– Я буду им мешать.
– Не думаю.
– Как я туда доберусь?
– Я сам тебя отвезу, когда ты выйдешь из больницы.
– Ты будешь в Гленшандре.
– Я не поеду в Гленшандру, пока не доставлю тебя туда в целости и сохранности. Как посылку.
– Ты пропустишь несколько дней отдыха. И рыбалку.
– Переживу.
Наконец возражения у нее иссякли. Тременхир, конечно, компромисс, но хоть какое-то решение. Да, ей придется познакомиться с новыми людьми, жить в чужом доме, зато Филлис сможет поехать во Флоренцию, а Алек – в Шотландию.
Она повернула голову на подушке и посмотрела на мужа, сидевшего со стаканом в руках. Волосы у него были густые, черные с проседью, как мех черно-бурой лисы. Лицо, не красивое в традиционном смысле, тем не менее было необычно, задерживало на себе взгляд. Такое лицо, раз увидев, уж никогда не забудешь. Высокий, он в непринужденной позе расположился на банкетке: длинные ноги расставлены, в руках – стакан виски. Она посмотрела ему в глаза, такие же темные, как у нее самой. Он улыбнулся, и у Лоры екнуло сердце.
В конце концов он ведь очень привлекательный мужчина.
Лора вспомнила слова Филлис: «Разве можно представить, чтобы такой порядочный человек, как Алек, крутил шашни с женой своего лучшего друга?» Но как же обрадуется Дафна, что он приехал в Гленшандру без жены.
Эта мысль причинила Лоре боль, что само по себе было нелепо, ведь последние полчаса она уговаривала Алека поехать в Шотландию без нее. Все ее существо наполнила любовь к мужу. Пристыженная, она протянула руку. Алек заключил ее в свои ладони.
– Если Джеральд с Евой согласятся принять меня и если я соглашусь пожить у них, пообещай, что ты поедешь в Шотландию.
– Если ты этого хочешь.
– Хочу, Алек.
Он склонил голову над ее рукой, поцеловал ладонь и согнул ее пальцы в кулачок, словно запечатывая поцелуй как некий драгоценный дар.
– От меня на рыбалке все равно, наверное, толку мало, – сказала Лора, – а так тебе не придется учить меня весь отпуск.
– Научишься в следующем году.
В следующем году. Может быть, через год все будет гораздо лучше.
– Расскажи мне про Тременхир.
4
Тременхир
День был идеальный. Долгий, жаркий, пропитанный солнцем. Ева блаженно покачивалась на волнах, отдыхая после энергичного заплыва, и с моря смотрела на берег, обнажившийся во время отлива, – изгиб утеса, череда скал, образующая серп, широкая полоса песка.
На пляже, обычно пустынном, народу было больше, чем всегда. Конец июля – пик купального сезона, и вся прибрежная полоса была усеяна яркими разноцветными пятнами: банные полотенца, полосатые ветровки, дети в алых и канареечно-желтых купальниках, пляжные зонтики и огромные надувные резиновые мячи. Чайки носились в вышине, то усаживаясь на вершины утесов, то устремляясь вниз, чтобы подобрать оставленные на песке объедки. Их крики перемежались криками людей, прорезавшими воздух. Мальчишки играли в футбол, матери окликали непослушных малышей, какая-то девушка радостно визжала, отбиваясь от двух юнцов, в шутку пытавшихся утопить ее.
Сначала море ей показалось ледяным, но, поплавав немного, она согрелась и теперь ощущала только восхитительную бодрящую прохладу соленой воды. Лежа на спине, она смотрела на безоблачное небо; в голове – ни единой мысли, лишь осознание физического совершенства настоящего.
Мне пятьдесят восемь лет, напомнила себе Ева. Правда, она давно уже решила для себя, что в пятьдесят восемь жизнь не кончена и одно из преимуществ человека, достигшего этого возраста, – умение ценить поистине чудесные мгновения, что судьба посылает ему. Хорошие мгновения, но не счастье. Счастье как таковое, нечаянное, проникнутое беспричинным восторгом юности, давно уже не заполняло ее. Эти мгновения были лучше, чем счастье. Ева никогда особо не любила, чтобы ее накрывало с головой, – даже счастье. Все неожиданное ее пугало и приводило в замешательство.
Убаюкиваемая, словно в колыбели, движением моря, она полностью отдалась на волю волн. Начавшийся прилив медленно нес ее к берегу. Волны постепенно набирали силу, образуя невысокий прибой. Ее ладони коснулись песка. Еще одна волна, и вот она уже лежит на пляже, прилив накрывает ее тело. Какая блаженно теплая вода – не то что на глубине, откуда принесли ее волны.
Ну все. Хватит нежиться. Ее время истекло. Ева поднялась из воды и по горячему песку пошла к большому камню, на котором оставила свой толстый белый махровый халат. Оделась. Мягкая ткань уютным теплом окутала ее холодные мокрые руки и плечи. Она затянула пояс, надела плетеные сандалии и зашагала к узкой тропинке, что вела на вершину каменистой возвышенности и к автостоянке.
Было почти шесть часов. Первые отдыхающие уже готовились покинуть пляж. Дети, не желавшие уходить с моря, протестовали, выли от усталости и жары. Некоторые отпускники уже имели ровный загар, но другие, возможно прибывшие день или два назад, были розовые, как вареные раки. Им еще пару дней мучиться от болезненных ожогов и ждать, когда облезут плечи, прежде чем они снова рискнут выйти на солнце. Урок не впрок. Так бывает каждое жаркое лето. Врачебные приемные забиты сидящими в ряд обгоревшими на солнце пациентами с красными лицами и покрытыми волдырями спинами.
Тропинка была крутая. Поднявшись наверх, Ева остановилась, чтобы перевести дух. Отдыхая, она обратила взгляд на море, видневшееся в обрамлении двух скалистых бастионов. У самого берега, за полосой песчаного пляжа, оно было зеленое, как нефрит, но дальше простиралась широкая лента насыщенной синевы. Горизонт, затянутый бледно-лиловой дымкой, лазурное небо.
Ее нагнала молодая семья. Отец нес на руках малыша полутора-двух лет, мать тащила за руку ребенка постарше. Тот плакал:
– Не хочу завтра ехать домой. Хочу побыть здесь еще неделю. Хочу остаться здесь навсегда.
Ева поймала взгляд молодой матери. Та едва сдерживалась. Ева хорошо ее понимала. Она вспомнила себя в этом же возрасте, с Ивэном, белокурым карапузом, льнувшим к ее руке. Словно наяву ощутила его ручонку, маленькую, сухую, шершавую, в своей ладони. Не злись на него, хотелось ей сказать молодой женщине. Не лишай себя радости. Ведь не успеешь оглянуться, как он вырастет, и ты навсегда потеряешь его. Наслаждайся каждым мимолетным мгновением жизни твоего ребенка, даже если он время от времени сводит тебя с ума.
– Не хочу домой, – вопил малыш.
Мать, глядя на Еву, состроила горестную мину; Ева усмехнулась в ответ, но ее доброе сердце кровью обливалось, жалея тех, кому завтра предстояло покинуть Корнуолл и пуститься в обратный долгий и утомительный путь в Лондон, где их ждали толпы народа на улицах, офисы, работа, автобусы и смрад выхлопных газов. Казалось, это вопиющая несправедливость, что им приходится уезжать, а она остается. Она могла находиться тут вечно, потому что здесь жила.
Направляясь к своей машине, Ева молилась, чтобы жаркие деньки задержались. Сегодня вечером, к ужину, должны приехать Алек с Лорой, потому-то Еве и пришлось уйти пораньше с пляжа. Они едут из Лондона, а уже завтра утром, ни свет ни заря, Алек вновь уедет, отправится в невообразимо долгий путь в Шотландию, на свою рыбалку. Лора дней на десять, может, больше, останется в Тременхире. Потом Алек вернется и заберет ее в Лондон.
Алека Ева знала. Бледный, с каменным лицом, все еще убитый разводом, он приезжал к ним на свадьбу, и только за одно это она его полюбила. После, уже менее подавленный, он еще пару раз гостил у них с Джеральдом. Но с Лорой Ева не была знакома. Лора была больна, недавно из больницы, и Алек вез ее в Тременхир, чтобы здесь она восстановила силы после операции.
Вот почему необходимо, тем более необходимо, чтобы хотя бы еще чуть-чуть продержалась хорошая погода. Лоре нужен покой. Она будет завтракать в постели и лежать в саду, где ей никто не будет докучать. Она будет отдыхать и восстанавливать силы. А когда чуть окрепнет, может быть, вместе они будут ходить к морю, греться на солнышке и купаться.
Если с погодой повезет, будет гораздо легче. Живя здесь, на самом краю Корнуолла, Ева с Джеральдом каждое лето были вынуждены принимать кучу гостей: родственников, друзей из Лондона, молодые семьи, которые не могли себе позволить дорогущие отели. И благодаря стараниям Евы все они всегда великолепно проводили здесь время, но порой постоянные дожди и свирепые ветры даже Еву приводили в уныние, и хотя она прекрасно понимала, что не отвечает за погоду, ее почему-то не покидало чувство вины.
С этими мыслями она села за руль. Машина была раскалена, хотя она припарковала ее в скудной тени боярышника. Как была, в махровом халате, она опустила стекло на окне, впуская в салон свежий воздух, холодящий ее влажную голову, и поехала домой. Вверх по холму от бухты, на центральную дорогу. Через деревню, вдоль побережья. По мосту над железнодорожными путями, вдоль железной дороги, в город.
В былые времена, как-то поведал ей Джеральд, еще до войны, здесь были одни только сельскохозяйственные угодья, маленькие фермы, затерянные деревушки с крошечными церквами, имевшими квадратные башни. Церкви до сих пор стояли, но поля, на которых некогда выращивали брокколи и картофель, стали жертвой строительства и прогресса. Вдоль дороги стояли пансионаты, жилые многоквартирные дома, бензозаправочные станции и супермаркеты.
Вот она проезжает мимо вертолетного аэродрома, обслуживающего острова Силли. Дальше – большие ворота особняка, где теперь размещается отель. Когда-то за воротами росли деревья, но потом их вырубили, освободив место под плавательный бассейн с искрящейся на солнце голубой водой.
Между отелем и окраиной города был поворот направо с указателем на Пенварлоу. На эту дорогу Ева и свернула, выехав из потока машин. Дорога сузилась и, обрамленная по сторонам высокой живой изгородью, извиваясь, потянулась вверх по холму. И сразу она оказалась в идиллической сельской местности. Огороженные каменными заборчиками небольшие поля, на которых паслись коровы. Лесистые глубокие долины. Примерно через милю – крутой поворот, и ее взору открылась деревня Пенварлоу с низенькими домиками вдоль улицы. Ева миновала паб с выставленными под открытым небом столиками на мощеном переднем дворе, церковь десятого века, вросшую в землю, будто некий доисторический камень. Церковь окружали тисы и древние могилы с покосившимися надгробиями.
Деревенская почта также служила магазином, где торговали овощами, шипучими напитками и замороженными продуктами для приезжих туристов. По обеим сторонам распахнутой двери (магазин закрывался в семь вечера) стояли лотки с фруктами. Когда Ева проезжала мимо, в дверях появилась стройная женщина с копной кудрявых седых волос, в солнцезащитных очках и бледно-голубом сарафане. Она несла плетеную корзину с покупками. Ева посигналила. Женщина заметила ее, помахала. Ева затормозила у обочины.
– Сильвия!
Сильвия Мартин перешла тротуар, нагнулась к открытому окну, опершись рукой на крышу машины. Издалека, несмотря на седые волосы, она казалась невероятно молодой, но вблизи ее морщинистая обветренная кожа, заостренные скулы, отвислый подбородок производили шокирующее впечатление. Она поставила корзину на землю, сдвинула на лоб очки. Ева смотрела в ее поразительные глаза, не желтые и не зеленые, большие, широко распахнутые, обрамленные густо накрашенными ресницами. На веки она наложила бледно-зеленые тени, выщипанные в тонкие дуги брови имели безупречную форму.
– Привет, Ева. – Голос у нее был низкий, сиплый. – Купаться ездила?
– Да. В Гвенвоу. Целый день возилась и потом решила, что мне просто необходимо немного охладиться.
– Заводная ты. А Джеральд не захотел с тобой поехать?
– Должно быть, газон стрижет.
– Вы вечером дома? Я ему обещала отростки хризантемы, в моей оранжерее уже нет места. Подумала, может, принесу их, посидим, выпьем что-нибудь.
– О, чудесно. Конечно. – Ева помедлила в нерешительности. – Только вот что: сегодня Алек с Лорой приезжают…
– Алек? Алек Хаверсток? – Сильвия неожиданно улыбнулась обезоруживающе, как мальчишка. Ее лицо мгновенно преобразилось, разгладилось. – Погостить?
– Нет, он не останется. Только переночует. А вот Лора поживет у нас немного. Она только что из больницы, ей нужно восстановить силы. Ну да, конечно, – Ева хлопнула ладонью по рулю, – всегда забываю, что ты давно знаешь Алека.
– Мы с ним вместе играли на пляже сто лет назад. Ну нет, сегодня, пожалуй, не приду. В другой раз.
– Нет. – Ева не могла разочаровать Сильвию. Она представила, как та возвращается в пустой дом, проводит в одиночестве остаток этого чудесного дня. – Приходи. Непременно. Джеральд будет тебе рад. Я попрошу его налить нам «Пиммз»[9]9
«Пиммз» – фирменное название алкогольного напитка из джина, разбавленного особой смесью.
[Закрыть].
– Ну, если ты уверена, что я не помешаю…
Ева кивнула.
– Что ж, прекрасно. С удовольствием приду. – Она снова взяла свою корзину. – Отнесу это домой, возьму отростки. Буду через полчаса.
Они расстались. Сильвия пошла по улице в направлении своего маленького домика. Ева обогнала ее и поехала через деревню, миновала последний коттедж. Через сто ярдов потянулась каменная стена сада Тременхира с зарослями рододендрона. Ворота были открыты. Подъездная аллея огибала кусты азалии и кончалась у парадного входа, на участке, засыпанном гравием. Дверь по контуру увивала жимолость, и Ева, выбравшись из машины, сразу ощутила ее сильный аромат, усыпляющий и сладковатый в теплом воздухе безветренного вечера.
Она пошла не в дом, а на поиски Джеральда – через арку, образуемую эскаллонией, которая вела в сад. Она увидела подстриженный газон – травяной полосатый ковер из двух оттенков зеленого. Увидела мужа. Он лежал в шезлонге на террасе с вымощенным каменными плитами полом. На голове – морская фуражка, в руке – бокал с джином и тоником, на коленях – «Таймс».
Его вид, как всегда, доставил ей удовольствие. Джеральд никогда не тратил время попусту, и это было одно из его главных достоинств. Некоторые мужья, Ева знала, бесцельно прожигали жизнь – постоянно суетились, что-то делали, но ничего не доводили до ума. А Джеральд всегда был либо предельно занят, либо находился в полнейшем бездействии. Сегодня он целый день подстригал газон, значит следующие пару часов будет отдыхать.
Ее белый халат попал в поле его зрения. Он поднял голову и, увидев жену, отложил газету и снял очки.
– Привет, дорогая. – Ева подошла к мужу, положила руки на подлокотники его кресла, склонившись, поцеловала его. – Хорошо поплавала?
– Великолепно.
– Садись, расскажи, как ты купалась.
– Не могу. Нужно насобирать малины.
– Побудь со мной минутку.
Ева присела на краешек шезлонга, закинула ногу на ногу. В расщелинах между каменными плитами пробивался пахучий тимьян. Она выдернула крошечный стебелек, размяла его в руках. Воздух наполнился травянистым ароматом.
– Я только что встретила Сильвию, – сообщила Ева мужу. – Она зайдет к нам. Принесет тебе отростки хризантемы. Я пообещала ей, что ты нальешь нам «Пиммз».
– А в другой день она не может зайти? Скоро ведь Алек с Лорой приедут.
– Мне кажется, она хочет увидеться с Алеком. Они вроде бы говорили, что будут к ужину, не раньше. Может быть… – Она собиралась сказать, что, может быть, стоит предложить Сильвии остаться у них на ужин, но Джеральд перебил жену:
– Надеюсь, ты не станешь приглашать ее на ужин.
– Почему бы нет?
– Потому что Лора не готова к новым знакомствам, во всяком случае пока. Два дня как из больницы, целый день в автомобиле по жаре.
– Если человек зашел к тебе выпить, по-моему, неприлично выпроваживать его домой только потому, что тебе пришло время есть суп. Гостеприимные хозяева так не поступают.
– Ты не умеешь быть негостеприимной. Если повезет, Сильвия сама уйдет до их приезда.
– У тебя нет сердца, Джеральд. Сильвии так одиноко. Она все время одна. В конце концов, еще ведь так мало времени прошло со дня смерти Тома.
– Его уж год как нет. – Джеральд никогда не выбирал выражений и не опускался до банальностей. – И сердце у меня есть. Я очень хорошо отношусь к Сильвии, она мила и забавна. Но у каждого из нас своя жизнь. И я не позволю, чтобы ты сбивалась с ног, проявляя заботу сразу обо всех своих бедолагах. Каждый пусть ждет своей очереди. Сегодня вечером очередь Лоры.
– Надеюсь, она приятная женщина, Джеральд.
– Очаровательная.
– Откуда ты знаешь? Эрику ты терпеть не мог. Говорил, что она вбила клин между Алеком и его семьей.
– Я такого не говорил. Я вообще с ней не был знаком. Это Брайан ее терпеть не мог.
– Но мужчины, заключающие повторный брак, обычно всегда наступают на одни и те же грабли. Часто выбирают себе в супруги женщин, которые во всем схожи с их первыми женами.
– Не думаю, что это случай Алека. Брайан хорошо отзывается о его новой жене.
– Она очень молода. Чуть старше Ивэна.
– Значит, ты будешь видеть в ней дочь.
– Да.
Ева задумалась. Поднеся к носу стебелек тимьяна, она смотрела на сад.
От дома и террасы отлого простирался газон. По двум его сторонам росли камелии, в мае усыпанные розовыми и белыми цветами. Вдалеке, словно картина в раме, – перспектива, тщательно продуманная неким давно почившим садовником, – виднелись бухта, клин синего моря, испещренный белыми парусами и маленькими суденышками.
Все еще беспокоясь о Сильвии, Ева предложила:
– Если пригласить еще и Ивэна, за ужином нас будет четное количество, и мы сказали бы Сильвии…
– Нет, – отрезал Джеральд, остановив на жене суровый взгляд своих синих глаз. – Даже не думай.
– Ладно, – сдалась Ева. Они одновременно улыбнулись, понимая друг друга без лишних слов.
У него она была первой женой, он у нее – вторым мужем, но она любила его так же сильно (хотя и по-другому), как и Филиппа Эшби, отца Ивэна. Джеральду теперь было шестьдесят шесть. Лысеющий, седовласый, в очках, он по-прежнему привлекал своей неординарной внешностью, был видным и обаятельным, как и в ту пору, когда они познакомились. Тогда Джеральд был командиром ее мужа и слыл самым интересным холостяком в ВМС. Деятельный и энергичный, он до сих пор отличался завидной статью: длинноногий (семейная особенность Хаверстоков), фигура подтянутая, без живота. На приемах и вечеринках он неизменно был объектом пристального внимания молодых женщин или сидел на диване в обществе стареющих дам, которые помнили, каким он был в молодости, и не переставали им восхищаться. Еву это не смущало. Напротив, вызывало чувство гордости и самодовольства, ибо в конечном счете ведь именно ее он выбрал себе в жены и привез в Тременхир.
Джеральд надел очки и снова принялся изучать результаты матчей по крикету. Ева встала и пошла в дом.
Британскую империю создали морские офицеры на свои личные средства. И хотя Джеральд Хаверсток родился лет на сто позже и не имел возможности участвовать в создании империи, принцип остался тот же. Успех на службе ему по большей части обеспечили отвага, способности и находчивость; к тому же он не боялся рисковать и ставить на карту свою карьеру. И он рисковал, потому что мог себе это позволить. Ему нравилась служба в ВМС; он был крайне амбициозен, но никогда не гнался за чинами, пусть и желанными, из финансовых соображений. Как офицеру высшего командного состава, ему приходилось сталкиваться с проблемами, касающимися безопасности людей, дорогостоящего оборудования и даже международных отношений, и в решении этих проблем он никогда не искал легких, половинчатых или очевидных вариантов. Своим лихим поведением он завоевал себе репутацию хладнокровного человека, что сослужило ему хорошую службу: заработал право поместить на капот своего большого черного служебного автомобиля адмиральский флажок.
Конечно, ему в немалой степени сопутствовала удача, и Тременхир был частью этого везения. Усадьбу Джеральду завещала пожилая крестная мать, когда ему было всего двадцать шесть лет. Вместе с земельным владением он получил и солидное состояние, накопленное путем хитроумных сделок с компанией «Грейт Уэстерн рейлвей»[10]10
«Грейт Уэстерн рейлвей» («Большая западная железная дорога») – сеть частных железных дорог, обслуживавших западную и южную части Англии.
[Закрыть], и финансовое будущее Джеральда было обеспечено до конца его геройской жизни. Думали, что он уйдет из ВМС, станет жить в Корнуолле жизнью сельского помещика, но Джеральд слишком сильно любил свою службу, и до поры до времени, пока он не вышел в отставку, Тременхир был предоставлен сам себе.
