Текст книги "Невеста дьявола [Сборник новелл ужаса - Выпуск II]"
Автор книги: Рональд Четвинд-Хейс
Соавторы: Эдвард Филлипс-Оппенгейм,Уильям Мадфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Р. Четвинд-Хэйес
Пещера
– Нервы у вас как струны у пианино, – врач внимательно посмотрел на Джеймса. – Постарайтесь не перенапрягать их. Мне бы не хотелось вас пугать, но излишнее волнение, и… вы понимаете?
Джеймс молча кивнул.
– Съездите куда‑нибудь, отдохните, расслабьтесь. Только не перенапрягайтесь. Вы женаты?
Джеймс снова кивнул.
– Объясните ситуацию вашей жене: она должна понять, что сейчас вам необходим покой…
Джеймс улыбнулся, представив, как Лидия встретит такое известие: не волновать его, или он сойдет с ума от неправильного обращения.
– Я собираюсь съездить на машине в Корнуэлльс, – сказал он просто.
Врач нахмурился.
– Я не уверен, стоит ли вам в таком состоянии садиться за руль?
– В Корнуэлльсе все спокойно, – сказал Джеймс.
* * *
Вскоре после того, как проехали Ланстон, у них сломалась машина. Всю дорогу Лидия молчала и смотрела в окно; в Ланстоне она хотела остановиться и переночевать, но Джеймс наотрез отказался.
– Нам нужно успеть добраться до Лизарда, – сказал он, – у нас забронированы номера в гостинице, разве ты забыла?
– Я ничего не забыла, – лоб Лидии прорезала негодующая морщинка, – но мы уже целый день в дороге, и я устала. Я думала, это достаточная причина, чтобы изменить наши планы.
Машина выбрала тихое прелестное местечко. После предупреждающего постукивания она замолкла и мягко съехала на обочину, Джеймс выбрался наружу, откинул крышку капота и с надеждой взглянул на заглохший двигатель.
– Ну, что там? – Лидия не скрывала своего раздражения.
– Не знаю, – Джеймс попытался нащупать свечу зажигания. Металлические части мотора раскалились, и он отдернул руку.
– Сделай что‑нибудь, – приказала Лидия.
– Дорогая, – Джеймс обогнул бампер и наклонился к опущенному стеклу, – я умею водить машину, но я и представления не имею, как она работает. Каждый мужчина занимается своим делом, и я художник, а не механик.
– Это я вижу, – узкое, бледное лицо Лидии потемнело, красивые голубые глаза смотрели холодно и с презрением. – И что ты прикажешь нам делать?
– Ну, – он забрался обратно в машину и закрыл дверь, – я думаю, у нас есть две альтернативы. Первая – мы оставляем машину и идем пешком по дороге пока не встречаем какую‑нибудь гостиницу или еще лучше – заправочную станцию. Вторая – мы остаемся здесь и ждем, пока не подберет попутная машина, которая отбуксирует нас в Лизард. Я больше склоняюсь к последней. Взгляни, какой собирается туман. Мне бы не хотелось заблудиться в нем.
– Ты хочешь сказать, – стройное тело Лидии напряглось, и Джеймс почувствовал: дотронься он до нее – она отпрянет с отвращением от его прикосновения, – что намерен сидеть здесь и ничего не делать?
– Ничего не делать не может ни один человек на свете, – он кротко взглянул на жену. – Я буду спокойно сидеть и наслаждаться твоим теплым обществом.
Лицо женщины, наполовину скрытое длинными каштановыми волосами, представляло собой белую атласную маску, и Джеймс знал, что она хочет, чтобы он потерял терпение и бросил в нее обидные, грубые слова. Внезапно Джеймс почувствовал, как сильно устал, он молча отвернулся к окну и стал разглядывать плывущий над болотом туман: молочно – белое облако очень скоро скрыло вершины Рафтора и Коричневого Вилли. Джеймс сунул руку в карман пальто и достал пачку сигарет.
– Только, ради бога, не надо курить, – она с раздражением обернулась к нему, – здесь и без того душно.
– Извини, – он убрал сигареты.
– Господи, как холодно. Ты не можешь включить печку или что‑нибудь еще?
Он поднял воротник пальто.
– От этого едва ли станет теплее: мотор ведь не работает.
Он болезненно вздрогнул, когда Лидия язвительно произнесла:
– Все из‑за этих болванов. Поездка в Корнуэлльс в ноябре. Должно быть, и я сошла с ума, когда позволила уговорить себя.
– А мне показалось, тебя «уговорило» твое новое меховое пальто, – пробормотал он.
– Ах, помолчи.
Он включил фары, и в ту же секунду туман превратился в цветной экран, клубящуюся массу оранжевого шелка. В Джеймсе проснулся художник.
– Корнуэлльс, земля легенд! – проговорил он.
– Что? – Восклицание жены прозвучало как удар хлыста.
Джеймс обернулся, удерживая на лице улыбку:
– Если верить историкам, когда‑то в Корнуэлльсе жили лешие, привидения и великаны. Особенно много было великанов – здоровенных ребят от двадцати до шестидесяти футов ростом.
– Детские сказки, – Лидия уютно свернулась в широких складках своего мехового пальто. – Иногда мне кажется, Джеймс, что ты больше ребенок, чем мужчина.
Из тумана медленно появилась фигура. Сначала возникло какое‑то подобие тени, затем тень обрела форму, и в свет фар шагнула старуха. Маленькая, чуть выше ребенка, с опущенными плечами и причудливо изрезанным морщинами лицом, на котором, как пара отшлифованных пуговиц, блестели черные глаза. Грязная серая шаль покрывала ее голову и, свободно подвязанная, болталась у подбородка. Длинное черное платье с головы до ног облекало крошечную фигурку, и Джеймс почувствовал, как на затылке у него приподнимаются волосы. Лидия сжала его руку, ее плохое настроение как испарилось.
– Старушка. Где‑то поблизости дом. Горячий суп, огонь…
Она потянулась к дверной ручке, но голос Джеймса заставил ее остановиться.
– Подожди.
– Чего ждать? – она обернулась. – Сидеть здесь и мерзнуть, когда у старой карги наверняка есть камин?
– Мне… – он внимательно разглядывал коричневое морщинистое лицо и черные, немигающие глаза старухи, – мне не нравится ее вид.
– Ну и плевать на ее вид, – Лидия уже сражалась с дверной ручкой. – Даже если она окажется бабушкой самого Дракулы, все равно наплевать. У нее должен быть дом и камин.
В этот момент старуха высунула из складок своего плаща крошечную когтистую лапку и поманила их.
– Смотри, она хочет, чтобы мы пошли с ней, – Лидия никак не могла справиться с дверной ручкой. – Черт бы побрал эту дверь. Ты не мог купить машину поприличнее?
– Да, она хочет, чтобы мы пошли с ней, – Джеймс рассматривал фигурку в ветровом стекле, – но почему она не подходит к окну, а стоит там и подзывает нас?
– Наверное, у нее с головой не все в порядке, – Лидия, наконец, распахнула дверь; во внутрь вполз холодный туман. – Ну и что? Сообразит, как растопить камин и приготовить еду, и достаточно.
С неохотой Джеймс открыл свою дверцу и выбрался наружу. Легкие наполнил холодный воздух, и он закашлялся – скрежещущий спазм сотряс его тело, ему пришлось опереться о крышку капота. Когда он собрался с силами, Лидия уже разговаривала со старухой.
– У нас поломалась машина, и мы просто замерзаем от холода. Вы не пустите нас переночевать? Мой муж вам заплатит.
Маленькая, сгорбленная фигурка отступила назад, затем, не говорят ни слова, отступила еще и снова поманила их за собой.
Лидия шепнула на ухо стоявшему возле нее Джеймсу:
– Мне кажется, старая ведьма ничего не слышит.
– Лидия, мне все это не нравится. Давай, останемся в машине. Туман скоро рассеется, и кто‑нибудь подберет нас.
– Не говори глупостей, Джеймс, – она плотнее запахнула свое меховое пальто, – если ты боишься старухи, иди и прячься в машине.
Она решительно зашагала следом за маленькой странной фигуркой, которая почти исчезла в густом тумане, и Джеймсу, потерянно пожавшему плечами, оставалось только последовать за ними.
Шагов через двадцать они сошли с дороги и стали пробираться среди обросших травой мшистых кочек. Несколько раз они натыкались на заросли можжевельника, и вскоре у Лидии упало настроение.
– Ради бога, не идите так быстро! – закричала она вслед едва различимой в тумане фигуре. – Это ведь не кросс по пересеченной местности.
Старуха остановилась и терпеливо подождала, когда они приблизятся, затем снова кивнула и двинулась дальше.
– Извини, – голос Лидии звучал приглушенно, – ты был прав, нам следовало оставаться в машине.
– Теперь уже слишком поздно, – мрачно заметил он. – Мы не найдем дорогу обратно. Можем только увязнуть в болоте.
Прошло еще двадцать минут, и вокруг стало смеркаться. Туман сделался еще плотнее. Неожиданно, старуха остановилась, сгорбилась чуть сильнее и принялась отыскивать что‑то в полах своего одеяния. Послышался чиркающий звук, и когда она повернулась, в руках у нее горел старинный свечной фонарь. Джеймс даже присвистнул от изумления.
– Если мне не изменяет память, это старинный каретный фонарь. Готов поклясться, что она зажгла его трутом.
– Сколько еще идти? – Лидия тяжело дышала, и он почувствовал, что она дрожит.
– Эй, – окликнул он старуху, – сколько нам еще идти? Моя жена очень устала.
Ответа не последовало, маленькая фигурка заспешила вперед, и им едва не приходилось бежать, чтобы не потерять из виду подпрыгивающий далеко впереди огонек.
– Должно быть, она глухая и немая, – проворчал Джеймс, – не понимаю, как старая развалина умудряется так быстро идти.
– Это все корнуэлльский воздух, – Лидия отважно попыталась улыбнуться.
– Все равно, для своих лет она бежит слишком резво, – он повысил голос и прокричал: – Пожалуйста, не идите так быстро.
Фонарь продолжал подпрыгивать вверх – вниз далеко впереди, и Джеймсу послышался отдаленный, тихий смех.
Прошло около часа, и Лидия совершенно обессилела: она споткнулась и наверное упала бы, если бы Джеймс не поддержал ее, обхватив рукой. Он бережно опустил ее на землю и закричал вслед быстро удалявшемуся фонарю:
– Моей жене плохо. Вернитесь назад, пожалуйста.
Крошечная искорка света остановилась, затем – к огромному облегчению Джеймса – стала расти, и вскоре старуха склонилась над лежащей без сознания Лидией и осветила ее бледное лицо фонарем.
Ее резкий, скрежущий шепот не походил на человеческий. Он больше напоминал похрустывание прибрежной гальки под босыми ногами.
– Устала… Холодно… Нести…
Джеймс попытался поднять Лидию, однако все его силы отняла кошмарная прогулка: легкие его обжигал ледяной туман. Старуха издала звук, который вполне мог бы сойти за смех.
– Слаб… Держи…
Она протянула фонарь, и мужское достоинство Джеймса потребовало, чтобы он возмутился.
– Не надо, я справлюсь сам.
– Держи.
Это был приказ, и он повиновался. Высоко подняв горящий фонарь, он с удивлением наблюдал, что собирается предпринять эта хрупкая вязанка костей. Готовый в любой момент вмешаться, он следил за действиями старухи, и его изумление возрастало. Затем он ощутил странное онемение, и его охватил беспричинный ужас.
Две клеши – невозможно было назвать руками обернутые в кожу кости – выскользнули из‑под платья, и, затянув в тугой узел пальто Лидии, старуха подняла ее. Одним движением, без видимого усилия, тело женщины поднялось над закутанной в шаль головой и опустилось на сгорбленные, сухие плечи. Вслед за тем, одна рука обвилась вокруг одетых в нейлон ног, другая крепко обхватила белую шею – старуха пустилась быстрой трусцой, и ошеломленному Джеймсу пришлось приложить все силы, чтобы от нее не отстать.
Болезненно ныла шея, и мысли вспыхивали в мозгу как трассирующие пули. Страх, ненависть и любовь – каждое из чувств сливалось с другими и превращалось в один нескончаемый поток обжигающего мозг пламени.
В этом кошмаре была повинна Лидия. Ее глупый, беспричинный эгоизм заставил их покинуть безопасный автомобиль, и теперь он едва поспевал за маленьким, высохшим монстром, с плеч которого свисали и покачивались в такт ходьбе белые бедра Лидии. А доктор говорил, что ему нужен покой…
Он достиг предела своей выносливости, когда туман стал рассеиваться, и перед ними вырос холм. Клинообразная скала, заросшая вереском, выступала из склона; ее окружали заросли можжевельника, и здесь, наконец, старуха замедлила свой шаг. Не останавливаясь, она прошла сквозь кусты к самой скале. Она что‑то толкнула ногой, что именно, Джеймс не видел. Но, к его удивлению, в стене отворилась дверь, обнаружив освещенную свечами комнату. Старуха просеменила вовнутрь и не останавливалась, пока не достигла узкой, заправленной одеялом кровати. Как зеленщик сваливает с плеч мешок с картошкой, она уложила на кровать Лидию. Затем потерла руки и с плохо скрываемым презрением посмотрела на Джеймса, который отважился сделать несколько робких шагов от двери.
– Входи. Закрой дверь.
* * *
Они находились в пещере – в естественной, решил Джеймс, вероятно, расширенной и обжитой кем‑то очень давно. Гладкие гранитные стены были испещрены неровными отметинами, – возможно следы долота или резца. Камин был выдолблен слева у стены; из него наружу уходила огромная труба, на старомодной железной решетке ярко пылали торф и древесные сучья. Хотя дым покидал пещеру, в ней оставался какой‑то непонятный запах – точнее, зловоние – странный, гнилостный запах, как будто старуха делила свое жилище со свиньей, или, что было более вероятно, с каким‑нибудь плотоядным животным, оставившим свой полусъеденный обед дозревать в темном углу. В этот момент стал осязаем едкий перечный аромат, исходивший из висевшего на каминном крюке котла. Он усиливал заполнявшее пещеру зловоние, и Джеймс удивился, почему по дороге сюда им не повстречались призраки давно погибших похлебок.
Пол в пещере покрывали тростниковые половики. Крепкий, потемневший от времени сосновый стол в центре. должным образом обрамляла четверка трехногих стульев. В углу у огня стояло ветхое кресло – качалка. У стены напротив возвышался замечательный своими размерами кухонный шкаф, в котором красовался неровный строй оловянных кружек, стояли плетеные из ивовых прутьев тарелки и огромное серебряное блюдо для мяса. Большие сальные свечи, вставленные в собственные наплывы на маленьких глиняных блюдцах, стояли на шкафу и на широком каменном выступе, служившем одновременно каминной полкой.
С двух сторон пещеру замыкали двери. Одна, через которую они вошли, была обычных размеров, шесть на три фута, тогда как в противоположном конце поднималось то, что было бы уместнее назвать башенными воротами. Дверь эта вполне могла оказаться створкой какой‑нибудь разрушенной пары, возможно, это был остаток какого‑нибудь королевского замка; камни, из которых были сложены стены, также могли оказаться его остатками. Огромные, источенные ржавчиной гвозди выступали над поверхностью двери, и справа, прямо под железным кольцом, торчал огромнейший из ключей, какие когда‑либо доводилось встречать Джеймсу.
Он подошел к кровати, которая располагалась рядом с камином, и осторожно пошлепал Лидию по бледной щеке.
– Ешь, – старуха заперла входную дверь, спрятала ключ в складках своего одеяния и теперь изучала содержимое висевшего над огнем котла. – Скоро проснется.
Лидия пошевелилась и открыла глаза. Секунду или две она глядела на Джеймса, не понимая, что произошло. Потом она застонала и села.
– Все в порядке, дорогая, – Джеймс постарался придать своему голосу беззаботность, – мы в безопасности. Это… это коттедж старой леди.
– Джеймс, мне холодно.
– Сейчас мы согреемся, – он снял свое пальто и укутал ее. – Старуха готовит нам поесть.
Лидия обвела глазами причудливую обстановку и вздрогнула.
– Что это?
– Что‑то вроде переоборудованной пещеры. Довольно разумно устроено, если подумать: крыша не протекает, и нет сквозняков. Наши предки именно так и жили.
– Здесь жутко и к тому же воняет, – она наморщила носик. – Сколько мы собираемся пробыть здесь?
– До завтрашнего утра, потом пойдем обратно на дорогу и попытаемся поймать попутную машину. После еды постарайся заснуть.
– Мне страшно, ты ведь не будешь спать, нет? – она как ребенок держалась за его руку. – Ты посмотришь, чтобы эта старуха не сделала ничего плохого?
– Я посмотрю.
Она закрыла глаза, и он снова вернулся к старухе, которая размешивала что‑то в котле деревянной ложкой.
– Вы – живете – здесь – долго? – он обнаружил, что повторяет телеграфный стиль старухи, и поэтому обратился снова. – Скажите, вы давно здесь живете?
Она кивнула и попробовала с деревянной ложки свое варево.
– Давно.
– А как давно?
Оставшуюся в ложке жидкость старуха выплеснула обратно в котел.
– Лед ушел. Я пришла.
Джеймс нахмурился.
– Вы хотите сказать, что родились на исходе очень холодной зимы?
Широким жестом она обвела ложкой вокруг.
– Весь лед. В Корнуэлльсе не стало льда. Я пришла.
Несколько минут Джеймс молчал, потом спросил:
– Вы хотите сказать, что родились в ледниковый период?
Старуха не отвечала, и с постели послышался голос Лидии:
– Джеймс, сколько она еще собирается возиться? Я умираю с голоду.
– Уже недолго, – он подошел к ней и присел на краешек кровати. – Ты знаешь, она говорит, что родилась в ледниковый период.
– Да? – Лидия зевнула. – А когда это было?
– Я точно не знаю, но по меньшей мере сто миллионов лет назад. Может быть больше.
– Глупости. Я же говорила, что она чокнутая.
– Разумеется, такое невозможно. Но она и в самом деле какая‑то необычная. Она легко донесла тебя сюда, а ей ведь уже столько лет. Может быть, она и правду остаток ледника? Ее предки жили здесь миллионы лет, и их наблюдения передавались от поколения к поколению. Тогда у нее самая настоящая расовая память. К тому же Корнуэлльс оставался единственной частью Британских островов, не покрытой льдами, и здесь до сих пор находят кости ископаемых людей.
– Это для меня слишком сложно, – Лидия снова зевнула.
– Хотел бы я узнать правду, – Джеймс посмотрел на старуху. – Я бы не удивился, если б узнал, что она не совсем человек. Она очень странная. Наверное, когда‑то таких как она было много в этих местах. Они жили в пещерах глубоко под землей. Может быть, эта огромная дверь ведет в их лабиринт.
– Ты снова… – Лидия нахмурилась. – Ты же взрослый человек. Она самая обыкновенная старушка, которая сошла с ума от одиночества. Таких, как она, ты здесь найдешь миллион. Выжившая из ума старушонка, только и делает, что воняет до небес, не приведи господи!
Тем временем предмет их обсуждения заковылял к кровати, неся в руках дымящуюся миску остро пахнущей смеси. Старуха сунула ее Лидии с коротким наставлением: «Ешь».
Лидия нетерпеливо выхватила серебряную ложку, наполовину погрузившуюся в жидкость, и осторожно попробовала.
– Неплохо. Чуть переперчено, если это перец, но вполне сносно.
Старуха обернулась к Джеймсу: «Ешь».
Он сел на один из трехногих стульев и взял ложку, стараясь не смотреть в сторону странной хозяйки, которая скоро отложила свою ложку и прихлебывала прямо из миски, пальцами проталкивая в рот куски мяса.
– Ваши тарелки и ложки, – Джеймс заметил, что говорит громко, как с глухой, – они очень старые?
– Угу, – старуха использовала собственную шаль вместо салфетки. – Дом. Война.
– Вы хотите сказать, что во время прошлой войны разбомбило дом, и вы…?
Он остановился. Было бы невежливо заходить дальше в своих предположениях, однако старуха отрицательно затрясла головой.
– Длинные волосы… Короткие волосы… Война.
– Господи боже! – Джеймс оглянулся на Лидию, – она говорит о гражданской войне. Семнадцатый век. Кирасиры Кромвеля. Железнобокие и кавалеры[1]1
Кавалеры – сторонники Карла I. Железнобокие – кирасиры парламента. Имеется в виду битва при Нэсби, 1645 г.
[Закрыть].
– Чепуха, – Лидия уткнулась в свою тарелку. – Как вкусно, а что она еще говорит?
– По – моему, она знает, о чем говорит, – он дружелюбно кивнул старухе. – Было очень вкусно. Мы вам очень признательны.
Старуха встала, подошла к посудному шкафу и вернулась к столу с каменной бутылью и двумя оловянными кружками. В каждую она налила щедрую порцию густой янтарной жидкости.
– Пейте. Хорошо. Спать.
– А она не тратит много слов, – заметила Лидия.
– Тише, она может услышать.
– Она глухая, дорогой, – Лидия полулежала на кровати, укрытая двумя пальто, сытный ужин заметно поднял ее настроение, – и сумасшедшая к тому же.
Она состроила гримасу и передразнила:
– Я – Тарзан. Ты – Джейн.
Казалось, что старуха и в самом деле не слышит их, или не понимает: она невозмутимо поднесла полную кружку Лидии и повторила свое краткое наставление: «Пей».
Джеймс отпил из своей кружки. Вкус жидкости напоминал выдержанное персиковое бренди; мягкая, ароматная струйка скользнула по горлу и взорвалась восхитительной теплотой где‑то внутри желудка.
– Осторожнее, – предупредил он, – эта штука лягается как необъезженный жеребец.
– Пусть лягается, – Лидия уже осушила свою кружку. – Мы же никуда не собираемся идти сегодня вечером?
– В самом деле, – Джеймс почувствовал, как улетучиваются остатки его природной осторожности, – очень хорошая вещь.
Теперь он обратился к старухе, подбирая слова и произнося их, как если бы разговаривал со слабоумным иностранцем:
– Очень хорошо. Старое, да? – он постучал по своей кружке. – Это очень старое? Вы долго хранили его?
Старуха кивнула:
– Дедушка… старое как дедушка.
– Ваш или мой? – он допил остаток жидкости и не возражал, когда старуха снова наполнила ее. – Если они пили это в ледниковый период, им был не страшен никакой мороз.
Неожиданно он обнаружил, что с трудом ворочает языком.
– Ваш дедушка или мой, или еще чей – они делали эту штуку из персиков, да?
– Нет, – ответила старуха.
– Нет… – Джеймс чувствовал, как его голову качает из стороны в сторону, но ничего не мог с этим поделать. – Тогда как вы это делаете… Из чего вы делаете…?
– Кровь, – ответила старуха.
Прежде чем потерять сознание, Джеймс повторил: «Кровь» и на какое‑то время провалился в кромешную темноту.
* * *
Первыми к жизни вернулись его глаза; огонь в камине разгорелся, ярко пылало свежее бревно, и голубоватый дым забирался в отверстие дымохода. Потом Джеймс начал различать окружавшие его звуки; бревно потрескивало, выстреливая серией сердитых щелчков; заунывная, лишенная мелодии песня слетала с высохших губ старухи, которая раздевала Лидию.
Джеймс полулежал в кресле – качалке, его ноги свешивались на пол, и голова, отказываясь повиноваться его приказам, без всякой тревоги или удивления отметила, что он не может пошевелиться. Он не мог ни двигаться, ни говорить, он даже не мог моргать.
У Лидии было изумительное тело, и он не переставал им восторгаться. Когда старуха взвалила это обнаженное тело себе на плечи и понесла его к убранному после ужина столу, художник в Джеймсе восхитился чистотой линий спины и янтарным отливом волос, ниспадавших волною до пола. Если бы только старая карга могла постоять спокойно!
Однако старуха не хотела стоять спокойно. Она свалила Лидию на стол, просеменила к шкафу и вернулась с мотком крепкой веревки. Ее заунывное пение поднялось на целую терцию; крошечные ноги пританцовывали или отбивали такт, когда она связывала ноги Лидии от икр до бедер. Затем она согнула ее руки в локтях и так же крепко перевязала их. «Она лежит как связанный цыпленок, – беззвучный смешок пробежал в голове Джеймса, – готовый отправиться в духовую печь».
Старуха отступила назад и казалась очень удовлетворенной результатами своих трудов; она рассыпалась дребезжащим смехом, затем подхватила себя под бока и пустилась в радостный пляс по пещере.
– Хорошо… хорошо…
– А где же начинка? – Джеймс хотел сказать, что Лидию забыли выпотрошить и нафаршировать яблоками перед духовкой, как вдруг почувствовал беспричинное раздражение оттого, что его тело отказывается ему повиноваться.
Старуха в сильном возбуждении подбежала к дальней двери, которую Джеймс принял за башенные ворота, и энергично повернула в замочной скважине громадный ключ. Она схватила железное кольцо и потянула. С пронзительным скрипом дверь растворилась. Порыв холодного воздуха заставил затрепетать пламя свечей; волосы Лидии зашевелились, словно змеи Медузы. Из‑за двери донесся шум падающей воды и какой‑то странный резкий звук, похожий на шипение прохудившегося кузнечного меха.
Шаркая, старуха сделала несколько осторожных шагов вовнутрь и позвала:
– Данмор! Данмор!
Царапающий звук. Потом громкий, задыхающийся кашель – отхаркивающие, отвратительные плевки – серия взрывающихся тресков, сопровождаемых протяжными стонами.
– Ешь, – позвала старуха.
Скрежетание – может быть, это было дыхание? – стало громче, затем участилось; размеренное похрустывание камней, тяжелая поступь и снова болезненный кашель.
– Ешь, – повторила старуха и быстро отступила назад в пещеру.
Из темноты медленно вышел тот, кто издавал эти звуки – он заполнил собой весь дверной проем, и в тот же миг мозг Джеймса пронзило сознание грозящей ему и Лидии опасности.
В дверях стоял мужчина приблизительно двадцати футов ростом, около семи футов в плечах, с огромной, похожей на дыню головой и парой черных слезящихся глаз, каждый размером с блюдце. Густой седой волос, покрывал его тело. Пучки волос, торчавшие из ушей и ноздрей, были рыжеватого цвета и на вид жесткие, как свиная щетина. Желтая, с пятнами крови слизь капала из раздувавшихся ноздрей гиганта, и вся заросшая густым волосом кожа крупными складками обвисала с его могучего остова. Старуха указала на перевязанную веревками Лидию, которая к этому времени пришла в сознание и только жалобно всхлипывала.
– Ешь. Вкусно.
* * *
Полный, отупляющий ужас… Страх и ноющая боль в голове. Громовой голос приказывает Джеймсу собрать безвольное тело и спасти Лидию. Спасти Лидию! Но она сама виновата – всему причиной ее глупый эгоизм. Им надо было остаться в машине, на дороге в Лизард, и тогда этот… Зрелище был чудовищным, и одновременно – восхитительным. Гигант притягивал своей отвратительной наружностью; он казался неотразим в собственном уродстве, и пальцы Джеймса сжались, желая удержать воображаемую кисть, уголь… Нет, сначала он должен спасти Лидию. Это сначала… а потом… потом… Его руки и ноги снова обрели способность двигаться; его мозг, казалось, стал больше, превратился в кипящую массу клокочущей ненависти; Джеймс только не знал – против кого или чего эта ненависть… Потом что‑то оборвалось внутри него, и боль исчезла. Он поднялся и шагнул вперед, сильный и неустрашимый…
* * *
Гигант наклонился и протянул к столу безобразную волосатую руку, на которой не было большого пальца. Ногтями он подцепил веревку и потянул; веревка с треском лопнула, и Лидия пронзительно закричала; жуткий, душераздирающий крик.
Странно обновленный, Джеймс нагнулся – как трезво и холодно работал его мозг! – и вырвал длинный лоскут из забрызганного грязью, наполовину сгнившего половика. Сунул его в огонь. Лоскут вспыхнул оранжевым пламенем. Как факелом размахивая им над головой, Джеймс двинулся навстречу великану; тот отступил, больше удивленный, чем испуганный. Вокруг него в страхе кружилась старуха.
– Нет… нет. Он последний. Больше никого нет. Все умерли. Не надо. Данмор последний.
Она налетела на Джеймса; он поймал ее за шаль и отшвырнул в сторону. Старуха упала на пол, оставив шаль в его руке, и на короткий миг он разглядел ее лысую, усеянную небольшими ямками голову… В следующее мгновение он ткнул пылающий лоскут в похожую на древесный ствол ногу гиганта.
Густая шерсть вспыхнула в одно мгновение, каскад крошечных огоньков устремился вверх, скрываясь в тумане голубого, дурно пахнущего дыма. Рев чудовища перешел в пронзительный визг; великан закружился по пещере, дико припрыгивая и тщетно пытаясь стряхнуть с себя пламя руками. Эти попытки только ухудшили дело. Теперь горели и потрескивали волосы на его руках. Пламя перекинулось на его косматую грудь и с поразительной скоростью устремилось вверх, к его бороде. Все это время маленькая фигурка с лысой головой, не останавливаясь, носилась вокруг пылающего колосса. Размахивая бесполезным одеялом, притоптывая и раскачиваясь, она подвывала как крошечная, убогая собачонка. Борода великана превратилась в оранжевый столб пламени, длинные волосы на его голове на секунду вспыхнули ослепительным факелом… Через мгновение остались лишь сизый дым, обуглившаяся кожа и несколько тонн сотрясаемого болезненной судорогой мяса.
Старуха взвыла как собака и опустилась на пол. Джеймс, не мигая пристально разглядывал ее голову. Череп был круглой формы и сплошь усеян мелкими ямками, как будто кость местами ввалилась; из этих кратеров, как сорняки, торчали маленькие пучки белых волос. Вероятно, в такт кровяному давлению эта крошечная поросль покачивалась вверх и вниз, как будто ласкаемая неосязаемым ветерком.
Джеймс спокойно подошел к столу; нащупав карманный нож, разрезал остававшиеся на Лидии веревки. Она всхлипывала и сильно дрожала. Джеймс стащил ее со стола и кивнул, указывая на кровать.
– Одевайся, – сказал он коротко.
– Джеймс… Я не могу идти.
– Не говори глупостей. Одевайся.
Данмор стонал, жалобно и глухо. И каждый раз старуха вскидывала голову и вторила ему. Вероятно, она неосторожно коснулась его обожжённой ноги, – быть может, сам великан в приступе слепой ярости ударил ближайшее ему живое существо; какова бы ни была причина, огромная нога неожиданно поднялась и обрушилась вниз с грохотом. На месте, где сидела старуха, осталось кровавое месиво: ее черное платье изорвали раздробленные, размозженные кости. Лидия пронзительно закричала.
– Джеймс! О, господи, Джеймс! Забери меня отсюда.
Джеймс улыбнулся, странная, безрадостная гримаса, и холодно произнес:
– Замолчи, ты, глупая корова.
Данмор посмотрел вниз на то, что осталось от старухи. Носком огромной уродливой ноги он ткнул в плоское месиво; от чернеющей на полу массы отделилась голова и, подпрыгивая, покатилась по пещере. Джеймс поднял ее. В маленьких кратерах продолжали вздыматься и опадать пучки белых волос. Глубоко вздохнув, он небрежно отбросил голову в сторону.
Великан начал кашлять, издавая громовые, захлебывающиеся звуки. Изо рта и ноздрей хлынула кровь; рубиновый поток залил его черную грудь, образовав большую лужу между неуклюже вывороченными ногами. Падение было медленным и напоминало падение могучего дуба, веками сопротивлявшегося штормам и бурям, а теперь срубленного топором пигмея. Великан привалился спиной к стене, его ноги заскользили по каменному полу; наконец, он замер в сидячем положении, его огромные глаза широко раскрылись и смотрели, казалось, с изумлением. Кровь перестала течь, и он затих.
– Умер? – спросила Лидия и нервно хихикнула.
– Умер, – Джеймс кивнул, – он мертв.
Джеймс медленно подошел к кровати и взял свое пальто; из кармана он вынул блокнот для зарисовок и снова вернулся к столу. Трехногий стул он поставил прямо между раскинутых в стороны ног Данмора. Он сел и раскрыл блокнот, затем, после минутного раздумья, достал карандаш и стал рисовать.
В этот момент Лидия дотронулась до его плеча. Нетерпеливым жестом он сбросил ее руку. Она подбежала к входной двери и подергала ручку: дверь была заперта. Древний, окаменевший от старости дуб не поддавался, а ключ… должно быть он лежал среди жутких останков старухи.
Она снова подбежала к молчаливо сидящей фигуре и заколотила сжатыми кулачками по безучастно склоненным плечам.
– Джеймс, нам нужно уходить. Пожалуйста, послушай.
Он поднял на нее безучастное, белое лицо; глаза его были холодны как болотный снег.