Текст книги "Горшочек Цонкапы (СИ)"

Автор книги: Роман Баринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Поздняя осень в Киеве 1939 года выдалась холодная и сухая. Шуршали под ногами наметенные с множества аллей и парков вороха разноцветных листьев, продавцы мороженного начинали ежиться на тротуарах, трамвайные звонки резче звучали в холодном воздухе. После событий сентября, когда фашисты напали на Польшу, в атмосфере витала напряженность. В газетных киосках выстраивались очереди за свежей прессой, люди активно обсуждали и делились прочитанным.

Как-то в конце этой осени, а точнее в начале ноября Льва Борисовича Бауэра, младшего научного сотрудника института Востоковедения, двадцати пяти лет от роду, неожиданно остановил на улице патруль НКВД и попросил проехать с ними. Ехали они не долго, по Крещатику, затем свернули в переулок. Подъехали к невысокому двухэтажному зданию, вошли в парадную дверь, спустились в подвал.

Полчаса его допрашивали сотрудники НКВД на предмет лояльности к Социалистическому строю, Коммунистической партии, товарищу Сталину, зачитывали всю биографию Льва Бауэра с момента рождения, сверяли что-то, записывали. Потом один из них, младший по званию, видимо, подошел к нему вплотную и сказал.

– На Вас есть материал. Ваши сотрудники говорят, что Вы вступили в преступный сговор с поляками. Вот показания Миры Абрамовны Акивисон. Ознакомьтесь, – с этими словами он протянул ему папку с лежавшей на ней бумагой. – В руки не брать. Смотреть на расстоянии.

Мира Абрамовна, лаборантка Мирочка, которая ему так нравилась, и которая ему улыбалась при каждой встрече. Не может быть, это абсурд! Минут пять он непонимающе бегал глазами по бумаге. Да, вот «Неоднократно выражал несогласие с линией партии по вопросу присоединения Западной Украины и Белоруссии к Советскому Союзу...» но это не совсем то, а вот: «Сотрудничал с Польскими оппортунистами и врагами польского народа. Была свидетелем разговора с польским гражданином, из которого сделала вывод о гнусных и провокационных намерениях...»

– Но, товарищ, я никогда не общался с поляками, то есть с польскими гражданами, я и польский не знаю. Знаю китайский, хинди, санскрит, ну, восточные языки. Нет, товарищи, это недоразумение какое-то.

– А этот поляк по-русски говорил, там же дальше написано. Внимательней читайте, гражданин. Вам вменяется статья об измене Родине, – сказал старший, сидевший за столом, – Уведите арестованного.

– Но товарищи, граждане, это ошибка – вскочил ошарашенный Лев Борисович, – я всегда был за Советскую власть и сам готов перегрызть горло, так сказать врагам народа. У меня диссертация, мне ее сдавать скоро. Да что я говорю... Разберитесь пожалуйста, это ошибка, я уверяю вас!

– Ошибка говорите. Ладно. Разберемся... – растягивая слова, сказал старший, – только если Вы с нами будете сотрудничать, разумеется.

– Да, да, все что угодно, – с радостью пролепетал Левочка.

– К нам просочились слухи, что среди ваших коллег, в частности, – он вынул из папки нужную бумажку, – младший научный сотрудник Шепитько, старший сотрудник Павлюченко участились случаи выражения недовольства линией партии по вопросам международной политики и лично товарищем Сталиным. Это так?

– Нееет... Нет, товарищи, это тоже ошибка. Они отличные ребята, комсомольцы, вообще золотые головы.

– Значит, Вы не хотите нам помочь.

– Таким образом не хочу, – твердо сказал Лев Борисович.

– А теперь слушай, гражданин Бауэр и наматывай на ус, – к нему подошел младший, – если не подпишешь, вся семейка твоя по статье о Госизмене пойдет. Понял? – с этими словами он коротко замахнулся и ударил Левушку под ребро. Тот тихо сполз со стула.

– Ну! Не слышу?

– Понял, – задыхаясь, прохрипел тот. Потом, отхаркавшись, через минуту, – Но не подпишу...

...Дни в камере тянулись долго. Как-то после завтрака, дверь камеры открылась. Вошли те же двое, что допрашивали его первый раз.

– Переодевайтесь, времени у нас мало.

Вышли во двор. Глаза Левушки ослепли от выпавшего снега. Ехали они достаточно долго, пока не приехали на берег Днепра к красивому белому зданию с колоннами, упрятанному за высоким каменным забором в тиши загородной жизни. Его провели на второй этаж по широкой парадной лестнице с красными ковровыми дорожками, распахнулась могучая дверь и впереди, за широким столом его встретили двое.

– Здравствуйте, товарищ. Надеюсь меня представлять Вам не надо, – произнес первый, глядя хитрым прищуром

– Здравствуйте, Ни... кита Сергеевич.

– Это Корнийец Леонид Романович, – кивнул он на другого. – У нас к Вам дело государственной важности. Сначала слушайте. Вопросы будут потом. Начну с того, что обстановка в мире сейчас непростая и мы на грани войны с фашистской Германией. Немцы подошли к нашим границам, Польша захвачена. Вы, как сознательный комсомолец, должны понимать, что мы не можем оставить без ответа этот вопиющий факт. Чтобы там немцы не готовили, мы должны их вот здесь держать, – он собрал в кулак растопыренные перед Львом Борисовичем толстые пальцы. – Не упускать из виду их агрессивные намерения. Вы комсомолец, впереди Вас ждет прекрасное будущее. И мы хотим Вам поручить важное, пока комсомольское задание. А выполните его, я Вас лично рекомендую в Коммунистическую партию! Вопросы есть? Ах, да, инструкции получите. Уведите его, – кивнул он стоящим у двери энкавэдэшникам и опешенного Льва Борисовича увели вниз.

Прошло полгода...

Дверь гостиной старого киевского дома дореволюционной постройки выходила на балкон. Занавески играли отсветами майского солнечного утра. В гостиной мельтешили люди. Пуская сигаретный дым, на диване примостился глава семейства – Борис Натанович Бауэр. Читая «Правду», он покручивал буденовские усы и с негодованием восклицал:

 

– Нет, вы посмотрите на этих немцев! Стоят у нас тут под боком, и мы даже не колышемся! И все у нас хорошо и все весело!

– Боренька, хватит дымить, на балкон иди. Левушка, Левушка, – полная полуседая женщина, в нарядном цветастом платье с фонариками по тогдашней довоенной моде бегала из кухни в гостиную, таская закуску, тарелки, блюда, – скоро гости придут, а у тебя еще галстук не завязан. Софушка, да завяжи ты ему галстук наконец, а то перед людьми уже будет неприлично!

Гостиная, где бегала мама Льва Борисовича, располагалась в квартире его родителей, на улице Кирова. Был жаркий май, но комнаты, выходящие на тенистый фасад и затененные вдобавок растущими напротив липами, дарили прохладу и душевный комфорт. Лева должен был к двум часам сесть на поезд. Он был одет во фланелевый пиджак, просторную белую рубаху с воротником и широкие парусиновые штаны. Из радио неслась песня про вольный ветер, который обшарил все на свете и жизнь казалась сладким медовым пряником. В перспективе, после экспедиции, ему было обещано хорошее место и повышение до старшего научного сотрудника. Подпевая радио, насвистывая знакомый мотив, он стоял перед зеркалом. Софья Борисовна, его сестра, затягивала узел на непослушном галстуке.

– Ну что, братик, завидую я тебе, страну нашу большую посмотришь. Писать часто будешь?

– Софочка, ну как мне писать часто? Я же не на курорт еду. У меня ответственная работа. Потом я не люблю сантиментов, все по существу люблю. Что толку в этих письмах, приеду – все расскажу. Кстати муж твой когда явится? Уже почти одиннадцать.

Гости собрались через полчаса. Набралось немало: родственники, сотрудники с женами. Тост провозгласил профессор Онищенко:

– Друзья мои! Сегодня мы провожаем самого молодого из нас, самого талантливого! Пусть этот день, двадцать второго мая тысяча девятьсот сорокового года станет для этого молодого человека отправной точкой его, понимаете ли, пути в науку. Кто знает, с какими препятствиями и трудностями столкнется сей горячий юноша? Пожелаем ему оставаться всегда задорным, жизнерадостным, трудолюбивым и настойчивым в науке! Давайте поднимем тост за его молодой энтузиазм ученого, за то, чтобы он никогда не сбивался со своего пути! Ура, товарищи!

– Урааа!!! – грянуло со всех сторон.

У поезда собралось много провожающих. Гудел паровозный гудок, возвещающий о скором отправлении поезда. Духовой оркестр играл «Амурские волны». На небольшой, обшитой красным ситцем, сбитой из досок трибуне, стояло несколько представительных персон. Одна из них, низкий полноватый немолодой человек в белой широкой кепке, крякнув и откашлявшись, взялся за рупор. Музыка замолчала. Поднеся рупор ко рту, он пронзительно начал:

– Сегодня мы провожаем в далекую экспедицию наших сынов! Все они комсомольцы, партийные люди, цвет нашей интеллигенции и рабочего класса! Пожелаем им не уронить в далеких восточных землях честь нашей Родины, на совесть трудится в нелегких условиях, быть примером мужества и стойкости для граждан Востока! Пронести наше красное знамя с гордостью. Чтобы... – голос тонул в паровозных гудках, говора толпы, – Ура, товарищи! Слава коммунистической партии и товарищу Сталину! Ураааа!!!

Раздался пронзительный свист паровоза и гудок к отправлению. Снова заиграл оркестр. На этот раз «Прощание славянки».

– Левушка, пиши, родной, пиши, как сможешь! – София бежала за поездом, рядом с ней вприпрыжку бежал ее долговязый муж, Иван Федорович Мещеряков. – Если не будешь писать, я на тебя нажалуюсь в партийные органы, чтобы тебя вернули! Приезжай поскорей, родной! До свидания...яяя...!

Левушка махал всем букетом свежих роз, был по-хорошему счастлив и верил в торжество идей марксизма-ленинизма.

В экспедицию отправилось двадцать пять человек: руководитель, его помощник, три старших научных сотрудника, семь младших, рабочие, врач, повар и три сотрудника НКВД для охраны. Людей подбирали тщательно: все кандидаты должны были обладать хорошим здоровьем, крепки, выносливы и, естественно, быть хорошими специалистами в своих областях. Они должны были пройти от Лхасы вдоль Брахмапутры и Непальского хребта и выйти к Дели. Там самолетами их планировалось перебросить обратно, в СССР.

«До Пекина ехали весело, почти без простоев. Полуторок до Лхасы ждали почти две недели. Цистерны с горючим при налете японцев взорвались, а когда придут новые никто не знал. Изнывая от бездействия, сидели в маленькой гостинице при железной дороге. Слоняясь по коридорам, заходили друг к другу, общались. Купили на рынке подержанный граммофон с джазовыми пластинками, заводили его по вечерам, слушали, танцевали. Кто-то читал. Научные сотрудники частенько собирались вместе, спорили за чашкой чая. Было весело.» – писал в своем журнале Лев Борисович

О том, что экспедиция следует по заданному маршруту, никто не знал. Официально они все ехали в северную Монголию на раскопки курганов. Пресса сфотографировала их на фоне монгольских степей, взяла у них интервью и в спешном порядке уехала на полуторках, сопровождаемая красноармейцами.

В один из жарких и пыльных дней июля приехали, наконец пять полуторок, две из которых были предназначены для оборудования и топлива, одна тянула полевую кухню. Погрузились по-военному быстро и тронулись в путь по каменистым пыльным дорогам. К западу от Пекина потянулись горные районы, чередовавшиеся с плато, на которых ютились рассыпанные везде деревеньки. По пути встречались частые подводы с низенькими лошадьми, пешие крестьяне, солдаты, неровным строем идущие на передовую, полуторки с ранеными. Пару раз пролетали японские разведывательные самолеты, снижались, видимо заинтересованные увиденным, но очередей не давали. Дни в дороге тянулись долго. Наконец, после долгого пути на юго-восток, потянулись предгорья Тибета. Воздух становился прозрачнее и вечерами казалось, что таинственная синяя пелена окутывает гористую местность до горизонта. Вдали виднелись белые шапки высоких гор. Начинали появляться частые пагоды, проехали несколько монастырей, живописными остроконечными крышами дополнявшие местный ландшафт.

Остановились в местечке Дагдзе, недалеко от Лхасы. Разбили палаточный лагерь. После семи дней пути, случайных ночевок в крестьянских хижинах, палатки показались раем. Рядом, в трех километрах причудливыми строениями пестрел среди скал монастырь Ганден.

Поужинав под навесом столовой, Лев Борисович уселся на небольшом камне наблюдать закат. Солнце, бросив прощальный луч на одно из строений монастыря, осветило фигурки монахов, загудел барабан и эхом ответили далекие синие горы.

Профессор Зеленцов Игорь Владимирович был назначен руководителем экспедиции за два дня до отъезда вместо заболевшего академика Птанько. Был он сухощав, невысок ростом, с прямой осанкой, не присущей пожилым людям. Его веселый и задорный нрав был по сердцу всем членам команды, но он, по большей части был вынужден его скрывать из-за ответственности, возложенной на него. Его козлиная бородка всегда выпячивалась перед тем, как он собирался сказать что-нибудь важное, и это важное соприкасалось иногда с его человеческой потребностью пошутить, приободрить людей. Ему было шестьдесят лет, но здоровье у него было на тот момент великолепное. Он увидел мечтающего Льва Борисовича и подошел к нему.

– Что батенька, Лев Борисович, мечтать изволите?

Левушка спрыгнул с камня:

– Да вот, Игорь Владимирович, сижу, монастырь разглядываю.

– Ну и как он Вам, хорош, правда? А Вы знаете, что там скульптура Бодхисаттвы Манджушри высотой семь метров есть? А кто этот Манджушри, знаете?

– Один из Бодхисаттв, царевич на льве с мечом в правой руке и с лотосом в левой.

– Браво, браво! – искренне похвалил профессор Левушку. – А чем он особо знаменит?

– Знаю, что здесь его особо почитают. Ну а так, этих Бодхисаттв было около пятисот, профессор. У каждого были свои достоинства.

– Да, да, вы совершенно правы, мой друг. Но главной отличительной особенностью Манджушри является мудрость. Именно меч – символ этой мудрости как борьбы с неведением. Заметьте, не в знании сила, а в Мудрости, и меч его спасает всех от страданий неведения. А еще он был знаком с самим Буддой и как-то мальчишкой подарил ему хрустальные четки. Представляете, мальчишка – воплощение мудрости! Это же немыслимо с точки зрения житейской философии! А с точки зрения тибетской философии это трактуется так: только тот, кто молод духом способен познать тайны человечества, только так! Стремитесь к этому, мой юный друг. У Вас глаза добрые и умные, и я в Вас вижу свет зарождающегося ученого. Но... я могу и сглазить, чур меня, чур. А вообще у меня есть к Вам предложение, молодой человек. Не желаете ли завтра поутру перед отъездом в горы прогуляться до монастыря?

– С удовольствием, Игорь Владимирович, – ответил Лев Борисович.

Настало утро. После завтрака они бодрым шагом отправились в монастырь. Дойдя до небольшой площади перед лестницей, ведущей к постройкам монастыря, они огляделись. Среди монахов, одетых в бордовые кашаи и разношерстной толпы торговцев и крестьян, по дороге навстречу двигалась группа альпинистов в светло-серых комбинезонах.

– Stehen bleiben, ausruhen! – произнес старший в главе колонны, – Alle haben den Platz erreicht? Alles ist gut!1

– Gut gemacht, Leute!2 – раздались возгласы в ответ

Игорь Владимирович посмотрел тревожно на Левушку.

– Это, видимо те, о ком нас предупреждали в НКВД. Вот что, мой юный друг, давай-ка не дожидаться милостей от судьбы, полезли по лестнице. У нас с Вами еще много дел, – он схватил за руку Льва Борисовича и они пошли по каменным ступенькам наверх.

Пройдя по монастырскому дворику, обойдя кхоры, молитвенные барабаны, они вошли в высокое пространство перед молитвенным залом. Сквозь полотнища тканей, занавешенных сверху окон проникал слабый свет и где то в тишине сумрака слышны были стройные голоса монахов, поющих мантры.

– Профессор, куда мы идем и зачем так спешим?

– Видишь ли, Левочка, мы здесь не одни охотимся за ценными экспонатами, помимо нас есть еще группа лиц, – полушепотом проговорил профессор, – Отойдем-ка в сторону, мой юный друг. У этих стен есть уши. Хотите услышать страшную тайну?

– Какая у Вас может быть тайна, Игорь Владимирович?

– Есть, есть тайна мой друг. Она большая и важная как... В общем я Вам могу довериться. Я знаю, что эти упыри проверяли Вас. Вы же почти месяц якобы болели. Но я знаю, я там тоже сидел, меня проверяли, как и Вас. Только били меня, старика. Думали – не выдержу, а после этого чуть не на руках носили. Мне один мой знакомый про Вас сказал, когда меня выпускали. Они, наверное, всех держали у себя. Но я не знаю почему я Вам сказал это! – с какой-то досадой прошептал он, – Наверное, у Вас глаза честные, я им верю. Но ладно, так Вы готовы выслушать тайну?

– Да, готов, – с напускной серьезностью проговорил Лев Борисович.

– Ну, тогда идем, – с этими словами профессор отодвинул кусок старой плотной ткани и они вошли в узкий коридор, освещенный только несколькими свечами у входа. Дальше он казался бесконечным, хотя, если присмотреться, был заметен в конце его слабый отсвет, видимо второго выхода.

Лев Борисович с профессором бежали по коридорам, узким лабиринтам светлых и темных помещений. Испуганные лица монахов, крики немцев сзади. Вдруг он увидел, что профессор Зеленцов куда-то резко свернул. Он огляделся, но времени не было. Грянут громкий хлопок выстрела, он машинально дернулся в сторону и провалился, не найдя опору под ногами. Пролетев кубарем несколько метров, он приземлился на что-то мягкое, пытался оглядеться впотьмах, в это время приоткрылась тканевая занавеска с тхангкой и улыбающееся лицо произнесло:

– Hallo, mein junger Freund. Du wirst dich nicht vor Abwer verstecken .3

И с этой же улыбкой, но с осоловевшими глазами, опустился на землю. Над ним стояла фигура Анатолия, одного из энкаведэшников, приставленных к экспедиции. Вытирая платком рукоять нагана, он произнес:

– От нашей разведки тоже. Пошли, бегом, давай руку.

Он помог Левушке подняться, и они побежали дальше. Остановились передохнуть у входа в одно из помещений монастыря, судя по украшенному резному портику, это был вход в один из храмов.

– Как Вы здесь оказались, – отдышавшись, спросил Лев

– Некогда сейчас объяснять. На, держи наган. Если что, стреляй, как учили. Побегу за профессором. Жди, – и он исчез за углом портика.

Отступив назад, Левушка почувствовал чей-то взгляд за спиной. Оглянувшись, увидел пронзительный и лучезарный взгляд маленького мальчика, на вид которому было лет десять. За ним стояли трое монахов в пурпурных кашаях.

– Кто ты? – спросил он у него на лхасском диалекте.

– Я лама. Я знаю кто ты. Я говорил с душой Цонкапы и он сказал, что ты придешь. Следуй за мной, – повелительный и серьезный тон его сильно контрастировал с доброй улыбкой на лице. Замешкавшись, Лев решил пойти за ним. «Если что, оправдаюсь» – подумал он.

Пройдя торжественный Зал Собраний с огромной скульптурой Цонкапы, великого йогина и основателя монастыря, они поднялись на второй этаж, прошли по нарядным полутемным коридорам и вошли в небольшую комнату, обставленную небольшими скульптурами архатов, служителей Вишну, Брахмы и Шиву. По стенам были расставлены множество книг, висели миниатюры на сюжеты из буддийских сказаний. Почти по центру комнаты стоял большой стул, мальчик вскарабкался на него и с торжественным лицом произнес:

– Ты пришел к нам из мятущегося мира. Он на грани исчезновения. Мы должны спасти его. Ты – один из нас. Ты нам поможешь. Возьми это, – он кивнул головой одному из монахов и тот, вытащив маленький горшочек из рукава, подошел к мальчику, поклонился и передал горшочек Льву Борисовичу.

– Ты будешь знать, что с ним делать. Не открывай его раньше времени. Открой только тогда, когда получишь знак свыше, – с этими словами он слез со стула, подошел ко Льву и долго посмотрев ему в глаза сказал, – если почувствуешь приближение смерти, выпей часть содержимого и не о чем не жалей. Твой дух и сознание подскажет тебе что делать. А теперь иди. Мои люди проводят тебя.

Лев Борисович вышел из пантеона и, озираясь, пошел в сторону, указанной монахами. Горшочек он нес в подаренной монахами большой тканевой сумке, набитой, ко всему прочему, монастырской едой и горшочками со снадобьями и лекарствами. Пестрые красно-белые каменные строения вели его своими коридорами к той лестнице, откуда они с профессором поднялись в храмовый комплекс. Перед лестницей, где из-за угла двухэтажного строения открывалась панорама далеких гор, он столкнулся с тремя альпинистами в серых комбинезонах. Он попытался вытянуть наган из карманов своих широких походных штанов, но крепкие руки схватили его сзади.