Текст книги "Американец"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Игорь Гринчевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Санкт-Петербург, 22 июня 2013 года, суббота, второй час ночи

В этом месте Алексей одобрительно кивнул, вспомнив, как аналогичное чувство появилось и у него при виде Леночки. Похоже, это у Воронцовых семейное.

Впрочем, он тут же вспомнил, что ответил ему на восторженный лепет дед. Мол, наше подсознание формирует образ идеального партнера для воспроизведения потомства, и там, в образе этом есть все – рост, размер бедер и талии, цвет глаз и волос. И потому не стоит верить только этому чувству, надо и на характер смотреть, и на интеллект, и на совместимость… Мол, жизнь – она долгая, и на одной подходящей внешности крепкую семью не построишь!

Вспомнив о своих проблемах, Алексей вздохнул. Впрочем, у предка-то проблемы, если он этот момент не приукрасил, куда покруче были…

Из мемуаров Воронцова-Американца

«Позже я не раз рассказывал историю про Мэри. Акцентируя внимание своих учеников и соратников на двух выводах: во-первых, что мотивация – великая сила! „Если кто-то чего-то очень сильно хочет, – учил я их, – отнеситесь к этому со всей серьезностью, невзирая на его нынешнее состояние. Завтра он может найти возможность“. И во-вторых, многое зависит от того, какими глазами ты смотришь вокруг. То, что для кого-то – бесконечные трудности и препятствия, для другого является возможностями. Во всяком случае, я увидел возможность буквально на следующее утро!»

Неподалеку от Балтимора, 12 августа 1895 года, понедельник, около восьми часов утра

– Мистер Спаркс, мистер Спаркс! Вам бы на перрон подойти! – заорал еще футов с двадцати посыльный Тони и, дождавшись, пока Спаркс повернется, продолжил:

– Там подрядчик на нас сильно ругается, мол, криво лампы смонтировали… Десятник Додсон за вами послал, он там от нас один, а вы его знаете, словами отвечать он плохо умеет, боится, что до драки дойдет!

Спаркс только вздохнул. Нет, вообще, как истовый протестант, он любил понедельники. Потому что именно в понедельник ты чаще всего получаешь новую работу, новые задания, а значит, и новые деньги! Если хорошо сделаешь работу, конечно. Но за этим Спаркс следил тщательно! И сам не волынил, и другим не давал. Его девизом, которому он учил и детей, было: «Хорошие деньги за хорошую работу!»

Жена, правда, ворчала, мол, не морально, не тому детей учишь, про Бога надо… Не понимает, глупая женщина, что именно деньги – знак благословения Господа. Знак того, что он доволен тобой!

Так что обычно по понедельникам Спаркс вставал пораньше, молился дольше обычного, пел какой-нибудь гимн и подъезжал к месту работ на четверть часа раньше обычного. Чтобы подстегнуть работников своим примером и хозяйским надзором. Он выезжал, проводил осмотр места работ, затем планерки… Да, Спаркс обычно любил понедельники. Но, увы, – не сегодня.

Утро началось с того, что выяснилось, что в выходные поломался насос, и котлован, который копали рабочие Спаркса, превратился в маленький пруд. Затем выяснилось, что Ганс Манхарт, инженер, представляющий подрядчика, недоволен тем, как установлена резервная паровая машина, и винит в этом монтажников Спаркса… А теперь еще и фонари! Нет, Господь определенно почему-то хочет наказать его. Понять бы еще – за что? Ну, чтобы больше не подставляться.

За этими размышлениями Спаркс успел обойти здание вокзала и сразу услышал разъяренные вопли Вильяма Мэйсона, которого почти в глаза звали «дядя Билл». Ну а как его еще звать, если у человека всего три достоинства: первое, что любит и умеет орать, второе, что он приходится дядей владельцу фирмы, отхватившей подряд на этот участок строительства, и третье, – что он без ума от охоты и, кажется, заработал в этой области изрядный авторитет? Да, Тони был прав, Додсон вот-вот взорвется, надо срочно вмешиваться…

– Мистер Мэйсон! – прокричал Спаркс футов с тридцати, – у вас какие-то проблемы?

«Дядя Билл» осекся… Все же орать на десятника одно, а на владельца и руководителя компании, пусть и помельче той, в которой ты работаешь, другое. Он начал медленно и всем телом, что характерно для дородных людей, поворачиваться к подходящему Спарксу, одновременно перестраиваясь на иной стиль общения. Спаркс тем временем, пользуясь тем, что «дядя Билл» его пока не видит, сделал Додсону знак исчезнуть.

– Да, мистер Спаркс, проблемы! – начал он существенно тише и почти вежливо, – но не у нас, а у вас. Ваши безрукие работники своими кривыми руками установили фонари так, что часть из них вот-вот перегорит, а вторая – еле светится. И такое качество не устроит ни нас, ни железную дорогу, ни муниципалитет. Нет, сэр, не устроит, и не надейтесь! Так что придется вам переделывать!

– Вильям, зачем вы со мной так официально? И потом – я ничего такого не вижу. Лампы не горят. А прежде чем отдать команду переделывать, мне хотелось бы убедиться в низком качестве работы, сами понимаете.

Возражение было логичным, так что «дядя Билл» знаком подозвал к себе Тони, присевшего неподалеку, утер покрасневшее от спора лицо и зычно распорядился:

– Тони, видишь будку в конце платформы? Сгоняй-ка туда, да скажи этим бездельникам, что я распорядился снова включить свет. А как включат – стой рядом и смотри на меня в оба глаза. Махну рукой – пусть тут же выключают, от беды подальше. А то еще сгорит что…

Такая предусмотрительность была не слишком свойственна «дяде Биллу» и наглядно говорила, что работу, похоже, придется переделывать. Да еще и за свой счет. Что вдвойне расстраивало Спаркса. Но он продолжал надеяться.

Минут через пять, увидев, насколько неравномерно горят фонари на перроне, он уже был готов признать свою очередную за сегодняшний день неудачу, как вдруг сбоку раздался на удивление спокойный голос десятника Додсона:

– Да, сэр, лампы горят «криво». Но тут один парень, хорошо понимающий в электричестве, говорит, что вина в том не наша.

– Хорошая новость, Додсон! – медленно произнес Спаркс, боднул Додсона взглядом и продолжил: – И для тебя же лучше, если она окажется правдой. Так что удиви меня! И расскажи, откуда ты взял «парня, хорошо понимающего в электричестве»? Они сейчас – товар редкий, на дороге не валяются… И по стройкам без дела не шастают!

– Обычно не валяются, сэр. Но этого нашел не я, а вы, сэр! Он новенький, из той партии, что вы привезли с острова Эллис. У себя дома он выучился на ученого, и в электричестве понимает хорошо. Но, нам так повезло, что добрался он без гроша, вот и мурыжили его, пока вы не выкупили.

– Да? Ну, зови своего «специалиста» из барака, посмотрю на него! – недоверчиво пробормотал Спаркс, борясь с надеждой, вспыхнувшей в душе.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Утро понедельника было хмурым. И работа не ладилась. Меня и еще с полдюжины работяг пригнали на перрон, где десятник Додсон должен был дать нам работу. Но Додсона все не было. Так что мы отошли подальше от выхода с вокзала на перрон, устроившись возле аптеки, притулившейся сбоку. Кое-кто даже сбегал в аптеку, прикупить кофе,[54]54
  В аптеках того времени нередко можно было заказать тот или иной напиток, прикупить какую-то мелочь немедицинского назначения или позвонить по телефону, в США такой порядок сохранился и до наших дней.


[Закрыть] я же оглядывался по сторонам. За путями виднелась трансформаторная будка, а за ней начинался лес. Город был только по эту сторону путей.

Тут из вокзала показался десятник Додсон, сопровождающий какого-то здоровенного толстого и краснолицего старика. Судя по тому, что толстяк орал на Додсона, распаляясь все больше, а Додсон угрюмо слушал и лишь изредка коротко отвечал, красномордый, определенно, был начальством. И немаленьким. И тут меня толкнуло. Если я вчера решил, что буду менять жизнь и свое место в ней, то неплохо было бы подслушать, чем тут начальство недовольно. Вдруг да пригожусь?

В общем, подошел я и понял, что не устраивает старика то, как горят лампы. Слишком неравномерно. Хм… Неудивительно. Лампы, похоже, невысокого напряжения, а провод „перетяжелили“, взяли слишком длинный и тонкий. Вот напряжение к концу и падало…»

Неподалеку от Балтимора, 12 августа 1895 года, понедельник, около девяти утра

Выслушав меня, Спаркс настоял, чтобы вызвали Ганса Манхарта. Этот худощавый немец, похоже, знал себе цену и не очень спешил, так что появился он минут через тридцать, не быстрее. Ганс сначала внимательно выслушал этого краснолицего, которого, как выяснилось, звали Уильямом Мэйсоном, затем Спаркса и наконец обратился ко мне:

– Ну, молодой человек! Вы говорите, что проблема не в качестве монтажа, а в дефекте проекта, так? Вы способны обосновать ваше утверждение?

– Пожалуйста, мистер Манхарт! Если память не изменяет, напряжение тут, в САСШ, принято сто десять вольт, так? – дождавшись подтверждающего кивка Манхарта, я продолжил: – Судя по яркости ламп, при таком напряжении они имеют внутреннее сопротивление около трехсот ом каждая… Длина перрона около двухсот ярдов,[55]55
  Около 183 метров.


[Закрыть] и каждые десять ярдов стоят фонари, то есть двадцать один фонарь… На каждом фонаре установлено по полдюжины ламп Эдисона, всего, значит, сто двадцать шесть ламп… И подключены они параллельно…

– Из чего вы это заключили, молодой человек? – перебил меня Манхарт.

– Так делают всегда, сэр, потому что так надежнее, иначе перегорание одной лампы погрузит весь перрон в темноту. И тут сделано так же, поскольку я сам, своими глазами видел, что при выкручивании нескольких ламп остальные продолжали гореть.

Интересно было видеть, как менялись лица Спаркса и Мэйсона во время этого короткого диалога. К Спарксу явственно возвращалась надежда. А Мэйсон становился только угрюмее. Впрочем, сейчас мне важнее Манхарт. Продолжим убалтывать его.

– По законам электротехники сопротивление параллельно подключенных резисторов одного номинала равно сопротивлению единичного резистора, поделенному на их количество. То есть сопротивление всех ламп равно примерно двум с половиной омам.

– И что с того? – тон Манхарта был доброжелательным. – Продолжайте вашу мысль!

При этом взгляд его начал обшаривать меня. Ну да, я бы и сам немного обалдел, услышав материал университетского курса[56]56
  В то время в школах США электротехнику не преподавали, да и физику преподавали не всем и не везде.


[Закрыть] от небритого бича в потрепанном тельнике. Причем мне-то доводилось хотя бы слышать про бичей с университетским образованием. После краха Союза не все «вписались в рынок». Но и я удивился бы. А тут, сейчас, где получить высшее образование куда как непросто… Да, его удивление понятно.

– Я к тому, сэр, что закон о параллельных цепях в данном случае можно применить, только если сопротивлением проводника можно пренебречь. Однако, – тут я протянул ему обрезок кабеля, – вы можете видеть, что кабель медный, а толщина жилы – около одной шестой дюйма.[57]57
  Около 3,17 мм, соответственно сечение – 7,9 мм2.


[Закрыть] Учитывая, что длина его – дважды по двести ярдов, сопротивление должно быть около… – тут я прикрыл на пару мгновений глаза, пересчитывая повторно, – около восьмидесяти восьми сотых ома.

Легко видеть, сэр, что сопротивление проводника составляет чуть около трети суммарного сопротивления ламп, так что пренебречь им никак нельзя!

– И как бы вы рассчитали такое сопротивление, уважаемый?

– Рассчитывать сопротивление такой цепи, вообще-то, нужно как для распределенно-параллельных цепей, но там очень сложная математика, сэр. А главное, это совершенно не нужно. И так можно сказать, что падение напряжения в цепи превышает рекомендуемые десять процентов.[58]58
  Тут ГГ прокалывается, это стандарт более позднего времени и другой страны, но… Интуитивно выработанная практика не могла существенно отличаться.


[Закрыть]

Тут Ганс Манхарт встал, жестом прервал меня и сказал:

– Ну что ж, джентльмены, подведем итоги. Первое, мистер Мэйсон, ваш любимый внук облажался с расчетами. Как нам только что, и удивительно просто, буквально на пальцах, показал молодой человек, с выбором толщины провода он напутал. И его «экономия» обернется для нас лишними расходами.

Я потупился. М-да, интересно я начал «строить отношения с власть имущими». Публично окунул в дерьмо внука второго человека стройки. Да и сам Мэйсон, похоже, «брызгами заляпан». Судя по слегка ехидной интонации немца, проталкивал он любимого внучка интенсивно. Ганс же продолжал:

– Второе. Это для вас, мистер Спаркс. Работу придется переделывать. Не сейчас, новый кабель быстро закупить нельзя, но переделывать придется. Это плохо, так как мы и так плохо укладываемся в график. Третье, хорошее для вас, Спаркс, и плохое для нас, заключается в том, что переделывать вы будете за счет подрядчика. Ошибка наша, так что претензий избежать не удастся. Ну и четвертое, главное, пожалуй. Митинг на перроне вокзала в свете электрических фонарей мы нашему мэру «обломали». За два дня раздобыть четыреста ярдов более толстого кабеля и переделать все мы не успеем. Так что, и это пятое, вы, мистер Мэйсон, сами объясните своему племяннику, как по вине вашего внука наша компания расстроит мэра…

– Простите! – прервал его я. На меня удивленно посмотрели все. Да, забыл я о том, что младшим здесь не подобает прерывать старших, даже при равенстве в положении. А уж когда это делает бич со стройки, практически «кули»,[59]59
  Китайские наемные рабочие. По законодательным актам предыдущего событиям десятилетия резко ограничены в правах, в частности, им запрещена была эмиграция в США, только временный въезд на работы. В то время на заведениях САСШ можно было увидеть таблички: «Вход бездомным собакам и китайцам воспрещен».


[Закрыть] да еще и «чечако»,[60]60
  Так звали новичков на Аляске. Название стало популярно благодаря произведениям Дж. Лондона.


[Закрыть] это вообще из ряда вон… Но Манхарта оказалось не так просто сбить:

– Да, молодой человек?

– Простите, но, возможно, другой кабель и не понадобится!

Взгляды всех троих сделались непонимающими.

– Почему? Вы же только что убедительно доказали, что сопротивлением такого кабеля пренебречь нельзя? И, наверное, можете подтвердить это и письменными расчетами, так?

– Так, сэр! Расчеты я могу проделать письменно, но результаты вряд ли будут отличаться больше, чем на процент. И тем не менее… Этот расчет верен, если подключение трансформатора проводить с конца перрона. Если же передвинуть точку подключения в центр, то сопротивление уменьшится вчетверо и будет всего двадцать две сотых ома. Поэтому падение напряжения будет куда меньшим. И к тому же оно будет на дальних концах перрона, а мэр, готов спорить, выступать станет по центру. Так что тускло светить станут только дальние от него фонари. И последнее, если крайние фонари будут слишком тусклыми, мы просто выкрутим там лампочки.

Я ждал оваций. Но… Видно, это были не те люди.

– Ганс! – обратился Мэйсон к немцу. – В том, что говорит этот… м-м-м… молодой человек, есть здравое зерно.

Манхарт, прежде чем ответить, поразмыслил некоторое время и потом кивнул.

– Да, это звучит разумно. Ваш внук – тут он снова подпустил в голос яду, – ошибся не только с расчетами, но и с выбором точки подключения. Кажется, нам повезло, и одна ошибка нейтрализует другую.

– Но, если это так, то, Ганс, возможно, не стоит сообщать об этом кому-то еще, верно?

Манхарт помолчал. Потом встал, прошелся по комнате… Потом медленно и жестко произнес:

– Да, мне будет достаточно, чтобы ваш внук больше не появлялся на стройке. Ни лично, ни для выполнения каких-то работ.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«Мое решение понравилось Гансу. И уже вечером, посмотрев эскизы и огрубленные сметы, а главное – результаты „натурного эксперимента“, он предложил мне место своего помощника. Двадцатка в неделю! С того самого дня. И обещание, что если я и дальше не разочарую Ганса, то будет тридцать. Месяца через два.

Спаркс тоже расщедрился. Он не только отпустил меня к Манхарту и простил долги, но и выдал пятьдесят долларов дополнительно. Как он сказал, бухтя что-то там про „Господь, благословляя, дает нам деньги“, на первичное обустройство и обзаведение костюмом. Так что уже вечером я переехал из барака строительных рабочих, стоявшего далеко за городом, в другой, поменьше, построенный для „блатных“ – одиноких десятников, писарей, кладовщиков и мастеров редких специальностей. Причем меня, подчеркивая выросший статус, поселили не в комнате на шестерых или на четверых, а вдвоем. У нас даже кровати были в один ярус, а не в два. И стояли письменный стол, шкаф для одежды и по тумбочке на каждого. Дверь – запиралась!

Понимаю, это звучит не очень круто, но по сравнению с бараком на две сотни рыл и нарами в три яруса – я очень резко „поднялся“ буквально за один день! И, получается, что подвигло меня на этот перелом судьбы чувство, вспыхнувшее к Мэри. „Не может же это быть просто так“, – решил я…»

Неподалеку от Балтимора, 13 августа 1895 года, вторник, 8 утра

Я пришел к вокзалу минут за пять до восьми. И ходил кругами, не в силах унять возбуждение. Надо же, у меня получилось. Получилось! С самого дна я приподнялся до уровня офисного планктона. Теперь бы не оплошать. А, вот и Манхарт показался!

– Доброе утро, сэр! – поспешил поздороваться я.

– Доброе, Юра, доброе… – добродушно и как бы рассеянно пробурчал тот в ответ, – и перестань говорить мне «сэр». Ты – мой помощник. Смею заметить – единственный. Так что нам работать вместе, я думаю, долго. И излишняя почтительность только отнимет время.

Дождавшись, пока я кивну в ответ, он продолжил:

– Ну что, пошли отрабатывать жалованье? Чтобы завтрашнее мероприятие прошло совсем без проблем, нам бы надо еще и паровик запустить. А то вдруг где авария?

И мы пошли.

Паровик представлял собой довольно обычный, по моим представлениям, компаунд с трехкратным расширением пара. Я такие на «Авроре» видел, когда был там с экскурсией. Ну те, конечно, были побольше. А этому достаточно было снабжать электроэнергией освещение, вентиляцию и насосы станционной водокачки.

И мы стали разбираться. По порядку. Уголек в топке горел, пар вырабатывался, и приборы показывали нормальное давление в котле и температуру. Машина тоже работала. А вот генератор нужной мощности не выдавал.

– А где измеряется расход пара, сэр… Ой… То есть мистер Манхарт?

– Нигде, – коротко ответил тот. – Видишь ли, Юра, обычно это совсем не нужно. Но я понимаю ход твоей мысли. Если в порядке давление и температура пара, то либо пара поступает недостаточно, либо проблема в машине. Но измерение объема пара здесь не ведется. Что будем делать? – посмотрел он на меня испытующе.

Ах да, он вел себя так мило, что я и забыл, что нахожусь на испытательном сроке. А впечатление нужно поддержать.

– Тогда, возможно, тут есть счетчик расхода конденсата? Или расхода подпитки котла? Ведь массовые потоки примерно равны…[61]61
  Конденсат – вода, сконденсировавшаяся из пара на выходе из паровой машины. Подпитка котла – смесь очищенной от солей воды и конденсата, подаваемая в котел. Поскольку и котел, и паровая машина работают не со 100%-ным превращением «вода-пар-вода», то потоки близки по массе, но не равны.


[Закрыть]

– Верно, – одобрительно глянул он на меня. – Есть счетчик расхода подпитки. Вот там установлен! – и он показал пальцем, где.

Да, место выбрали не очень удобное. В узком промежутке между паровиком и стеной. Но ничего, слазил, посмотрел. Расход оказался нормальным.

– Вот на этой точке я вчера и остановился! – весело доложил Манхарт. – Позвали с лампами разбираться. – Что предлагаешь делать дальше?

– А дальше все просто! Если мощность в паровик подходит в нужном количестве, а снимается ее меньше нормы, значит, где-то она выделяется в виде тепла. Берем термометр, и смотрим, что нагрето выше нормы.

И мы стали искать. И нашли, разумеется. Конденсат выходил не с положенной сотней градусов по Фаренгейту, температура была чуть выше двухсот.[62]62
  В Америке того периода, да и сейчас, для измерения температуры в ходу была не привычная нам шкала Цельсия, а шкала Фаренгейта. 100 градусов Фаренгейта – это около 37,8 °C, а 200 – по Фаренгейту – это около 93,3 °C.


[Закрыть] Он почти кипел. Естественно, мощность была понижена.

– Мистер Манхарт, – обратился я к нему, не дожидаясь понуканий, – если конденсат не удается достаточно охладить, то проблема у нас либо с подачей охлаждающей воды, либо трубки конденсатора заросли и мешают отводу тепла.

Мы проверили. Расход охлаждающей воды был в норме, сама вода – достаточно холодная… Тогда мы приступили к последней проверке. Манхарт дал команду остановить паровик и заглушить котел.

– Теперь надо часа два ждать, пока он остынет. Прохлаждаться нам некогда, так что пойдемте пока обойдем площадку.

Надо сказать, мне было что посмотреть. Стройкой я никогда не занимался и крайне редко их посещал. Так что охотно мотал на ус.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Естественно, все дело оказалось в зарастании трубок конденсатора. Но, к моему удивлению, Манхарт планировал решить это заменой самих трубок. Я, проверив состав накипи и убедившись, что это почти на 100% карбонаты кальция и магния, растворимые в кислотах, предложил ему химическую промывку. Он упорствовал, что кислоту заказать тоже долго. На предложение обойтись обычным уксусом из столовой – удивился. Да, это все же не Сайрес Смит из романа Жюль Верна.[63]63
  Сайрес Смит, инженер-американец из романа Жюля Верна «Таинственный остров». Знал все на свете, от оптики и геометрии до металлургии и химии.


[Закрыть] Про то, что столовый уксус – это раствор уксусной кислоты, он просто не помнил.

А когда я к этому потребовал еще и соду с весами, чтобы приготовить буферный раствор,[64]64
  Буферный раствор – раствор смеси слабой кислоты и ее соли. В силу особенностей взаимодействия слабых кислот и их солей с водой такие растворы характеризуются достаточно устойчивым уровнем pH, активно растворяя карбонат кальция, в частности, но очень слабо трогая металл.


[Закрыть] Манхарт и вовсе „завис“. Тем не менее, промывку мы успели провести. И буферным раствором, и чистой водой. Закончили поздно вечером, так что пробный пуск проводили уже ночью. Но и тут мне снова повезло. Эта неисправность была единственной, и паровик выдал нужную мощность…»

Неподалеку от Балтимора, 14 августа 1895 года, среда, позднее утро

Ганс Манхарт оторвался от листка с расчетами и снова посмотрел на русского. Было в его новом помощнике что-то странное. Более того, странностей в нем было множество. Явно выраженный интеллект, разнообразные знания и – полное отсутствие школы. Вернее, школа была, но какая-то дикая. Например, умея хорошо считать про себя, он совершенно не помнил таблицу квадратных корней или приближенные значения синусов разных углов. Физические формулы он записывал совсем не так, как принято в Германии или в САСШ. И говорил странно. Но… Какой живой ум у парня! Вчера, к примеру, не просто определил причину пониженной мощности, выдаваемой паровиком, но и предложил решение. Неожиданное. Манхарт не слышал, чтобы так делали…[65]65
  На самом деле это странно. Манхарт – инженер-железнодорожник. Паровые машины – часть его специальности. И он должен был слышать об экспериментах по очистке конденсаторов и котлов химической промывкой. Увы, экспериментах не очень удачных. Для промывки использовали не буферные растворы и не смеси «кислота с ингибитором», а чистые кислоты. Причем кислоты сильные – серную, соляную… И кислота не только очищала накипь, но и «ела» металл. Разумеется, дешевле было заменить дешевые трубки конденсатора, чем рисковать потерять дорогую машину.


[Закрыть]

– Откуда вы так хорошо знаете химию, Юра? Я так ничего и не понял про эти ваши «константы диссоциации», «буферные растворы» и «химические равновесия». А вы говорите об этом как об очевидном.

– У себя на родине, мистер…

– Ганса будет достаточно, Юра! – прервал он меня. – Наедине – достаточно. Понимаешь?

– Хорошо! – я стал говорить чуть медленнее, тщательно подбирая слова. Врать не хотелось, но и удивлять сверх меры – тоже. Приходилось думать, как и что сказать. – Так вот, Ганс, у себя на родине я изучал именно химию. Все остальное было попутно. И математика, и химия. И электротехника. К тому же, как говорили мои преподаватели, я способный.

– Но ты сбежал сюда? Без денег, без документов?

– Да, это был, возможно, не самый разумный поступок! – согласился я. – Но я, видишь ли, романтизировал САСШ.

– Романтизировал? – ухватился он за мою обмолвку. – А теперь?

– А теперь я понимаю, что хоть страна эта действительно будет бурно развиваться и дает много свобод, но… – я замялся, подбирая слова, – жизнь тут все равно не мед и патока. И что кроме свободы тут есть жесткая борьба. Предприниматели используют бандитов, чтобы рабочие не возмущались, рабочие режут друг друга… По своей романтической дури я мог вообще погибнуть, не выбравшись из барака. Или быть высланным из страны. Но это – моя вина, Ганс. Не страна оказалась не той, а я плохо представил себе ее. Понимаешь?

– Понимаю. И вот что, Юра. Меня раздражают твой неопрятный вид и небритость. Работать, пока мэр толкает речь, мы не сможем, так что мы сейчас пойдем и потратим твою премию на новый костюм, шляпу, обувь и – самое главное – бритву.

Как ни удивительно, нам и правда хватило. Пара хороших ботинок стоила тут всего два доллара. Шляпа – полтора. Костюм-тройка – восемь. Пара сорочек – еще пять. Дороже всего стоила золлингеновская бритва. Целых двадцать четыре доллара.

– Кстати, Юра, – сказал мне Ганс, когда мы вышли из магазина, – советую тебе делать как я – носить бритву в кармане пиджака! – И он, достав из кармана пиджака бритву, продемонстрировал ее мне. – Во-первых, так она всегда под рукой, а мы не всегда имеем возможность вернуться домой и побриться. Во-вторых, так ее точно не украдут. Вещь дорогая и компактная, поэтому для вора – соблазнительная. Ну и, в-третьих, ею, если что, можно обороняться. Или хотя бы пригрозить…

За беготней по магазинам подошло время обеда. Оказалось, Ганс, как и прочее руководство, обедал в отдельной столовой. Мне теперь тоже полагалось питаться там.

Все было сытно. Недорого. И, что приятно, за еду насчитывали и вычитали с жалованья в конце недели.

На выходе нас встретил Уильям Мэйсон.

– Господин Манхарт, можно вас и вашего помощника на пару слов?

– Разумеется! – любезно ответил тот. Мы подошли. Хотя Ганс, как я уже понял, не очень уважал «дядю Билла», тот был старше по положению. – Что вам угодно?

– Хотел сказать, что мэр остался доволен. Очень доволен. И строительством вообще, и митингом, в частности. Так что руководство фирмы очень благодарно вам за столь своевременное решение проблем.

Ганс поблагодарил его кивком и знаком предложил продолжать.

– Однако… Вы правы, ошибка моего внука была досадной. Я вчера попытался объяснить ему это и… Увы, наткнулся на недостаток собственных знаний. Он просто не понял… А я так за него переживаю. Ребенок в раннем возрасте остался без родителей, так что воспитывали его мы… Он так раним и так замкнут…

– Простите, мистер Мэйсон, мы понимаем вашу тревогу, но – что вы хотите от нас?

– От вас, мистер Манхарт, ничего. А вот молодого человека я попросил бы заглянуть ко мне в особняк в субботу. На обед. И там разъяснить моему внуку Фредди суть его ошибки.

Я коротко глянул на Ганса. «Не очень приятно. Юра, но отказываться не стоит!» – ясно говорил его взгляд. Разумеется, я согласился.

Из мемуаров Воронцова-Американца

«Я потом нередко думал, что судьба могла пойти совсем другой дорогой, если бы я не согласился тогда и мой жизненный путь не пересекся бы с путем Фредди Моргана. Да, он был Морган, а не Мэйсон, внуком Уильяму Мэйсону он приходился по матери. Впрочем, гадать об этом можно долго. И бессмысленно. „От таких предложений не отказываются!“»

Неподалеку от Балтимора, 17 августа 1895 года, суббота

Естественно, к особняку Уильяма Мэйсона я подошел «одетым с иголочки, гладко выбритым и минута в минуту». Встретивший меня слуга принял головной убор и провел меня внутрь дома.

Внутри все стены были увешаны охотничьими трофеями. Сразу видно, что хозяин дома без ума от охоты. Ну и отлично, вот и тема для застольной беседы образовалась.

– Здравствуйте, мистер Воронтсофф! – вышел навстречу хозяин дома. – Хорошо, что вы вовремя. Знакомьтесь – это мой внук Фред.

Рукопожатие у Фреда было твердым, взгляд – открытым, улыбка – широкой. В этом времени, где Карнеги еще не научил американцев всегда улыбаться, именно он, а не я, казался пришельцем из будущего. Впрочем… У меня, видевшего обкатанные образцы, эта «тестовая версия» вызвала легкое раздражение. Глаз невольно замечал слегка наклоненную голову и прочие мелкие приметы дискомфорта. Он старался быть открытым, изо всех сил старался, но… Это не его стиль. И от этого, похоже, бедняга чувствовал себя немного не в своей тарелке. Я невольно посочувствовал ему. И улыбнулся в ответ.

– Ну, проходите за стол, молодежь! – громко, как привык на стройке, распорядился Уильям Мэйсон. – А уж потом и поговорите!

Неподалеку от Балтимора, 17 августа 1895 года, суббота, несколько позже

Разумеется, перед обедом, они все, взявшись за руку, помолились. Причем Фредди пришлось браться за руку этого русского. Он с трудом терпел, чтобы не раздражать деда, но когда прозвучало финальное: «Аминь!» – с облегчением отпустил ее.

Памятуя вчерашнюю беседу с дедом и его просьбу не раздражаться раньше времени, а выслушать и постараться понять, Фредди изо всех сил старался не показать окружающим, насколько этот русский раздражает его. Да и вообще – задавить это раздражение. Недостойно ему, чьи предки живут на Восточном побережье уже шестое поколение, и все это время занимали в местном сообществе видное положение, обращать так много внимания на дикаря, только что с парохода. К концу обеда он почти справился с собой и собрался сказать этому русскому какую-нибудь любезность. Дикари любят, когда что-то лестное говорят об их дикарской родине. Но дедушка и тут успел раньше:

– Кстати, Юрий, вас, наверное, должен вдохновлять опыт мистера Хилкова?[66]66
  Князь Михаил Иванович Хилков, российский подданный болгарского происхождения. Под именем Джона Мэджилла (John Magill) в 1864 году устроился в англо-американскую Трансатлантическую компанию простым рабочим. Работал кочегаром на паровозе, помощником машиниста и машинистом. Быстро дослужился до начальника службы подвижного состава и тяги Трансатлантической железной дороги.
  По направлению своей компании был направлен в Аргентину, где велось железнодорожное строительство, а оттуда он переехал в Англию, где начал все сначала – устроился простым слесарем на паровозостроительный завод. В 1882 году правительство Болгарии пригласило М. И. Хилкова возглавить Министерство общественных работ, путей сообщения, торговли и земледелия. Он на три года становится одной из ключевых фигур болгарской экономики.
  В 1885 году Хилков возвращается в Россию, где его назначают начальником Закаспийской железной дороги. С марта 1893 года Михаил Иванович на должности главного инспектора российских железных дорог.
  Витте невероятно ценил его опыт и рекомендовал Хилкова на должность министра путей сообщения Российской империи, куда он и был назначен в январе 1895 года. Об успехе Хилкова, его пути от американского кочегара до российского министра железных дорог американские газеты немало написали в начале 1895 года.
  Кстати, американцы могут этого не знать и ГГ – тем более, но Хилков стал вторым министром путей сообщения, имевшим за плечами американский опыт, – первый министр П. П. Мельников также учился железнодорожному делу в США.


[Закрыть]

– Кого, простите?

Дядя несколько смешался… Но долго смущаться он не умел, поэтому продолжил несколько преувеличенно бодрым тоном:

– Ну как же, Майкл Хилков! Его в самом начале этого года назначили вашим министром железных дорог. А начинал он тут, у нас, от простого кочегара пошел вверх. Об этом много писали в газетах!

«Разумеется! В их дикарской стране любому нашему кочегару министром стать – раз плюнуть! Только кто ж туда добровольно поедет?» – мелькнула у Фредди ядовитая мысль.

«Вот она – разница! Здесь можно набраться такого опыта, что у нас в России тебя и министром сделают. Ну, не сразу из кочегара, конечно, но если дорасти до начальника – легко!» – синхронно подумал я и ответил:

– Простите, сэр! Но я давно не был на родине. Путешествие вышло небыстрое, с множеством пересадок. Так что эта новость промелькнула мимо меня!

– А жаль, жаль… Романтическая история. Князь прибыл под чужим именем, начал простым кочегаром, дорос до начальника службы движения… Потом еще Аргентина, Болгария… И всюду – очень быстрый рост.

– Да, любопытно, я обязательно найду газеты и почитаю, – дипломатично согласился я.

– Именно, молодой человек! Я вижу в вас большой потенциал! Старайтесь, старайтесь изо всех сил! Будьте полезны компании, и вы повторите его успех!

Минутку помолчал, видимо, ожидая ответа, затем, не дождавшись, сказал:

– В моем возрасте доктора рекомендуют отдыхать после обеда. А вы, молодые люди, идите-ка в библиотеку. Там есть бумага, ручки, чернила и стол. Так что там вы сможете изучить всю вашу электротехническую премудрость. И вот еще что, я надеюсь, в час вы уложитесь. Поэтому, мистер Воронтсофф, жду вас через час в своем кабинете.

Разыгрывая из себя любезного хозяина и непрерывно улыбаясь, Фредди провел русского в библиотеку, усадил за стол и сделал вид, что внимательно слушает.

Поскольку объяснять пришлось уже в третий раз (первый раз у вокзала, второй – письменно – для Манхарта), я изложил все очень просто. И даже формулы писал так, как к этому привыкли в Америке этого времени. В общем, объяснение вместе с аккуратной и подробной записью заняло всего четверть часа.

– Понятно? – спросил я у Фреда в конце.

– Более чем! – ответил Фредди. – Вы все так ясно изложили.

Ему действительно все было понятно. Этот русский ловко использовал предрассудки в обществе. Увы, но современное общество полно предрассудков. Вот, казалось бы, – ситуация яснее ясного! Он, Фредди, выдал гениальную идею, как уменьшить расходы, поставив более тонкий кабель. И она оказалась верной – все работает! И все эти глупости про «точку подключения» – не его, Фредди, забота. На этот случай как раз и нужны все эти «дрессированные головастики», ловко жонглирующие формулами. Все эти манхарты и воронтсоффы. Ведь ясно же. Любому здравомыслящему человеку ясно, что каждый должен заниматься своим делом. Они, васпы, должны давать идеи. Говорить, чего добиться. А эти «головастики» обязаны довести их до ума. Это не заслуга их, а обязанность,[67]67
  Увы, такие люди встречаются в любой стране и во все времена. Есть старый, еще советских времен анекдот: приходит в Академию сельского хозяйства новый начальник и говорит: «Фигней вы тут занимаетесь! Породы коров улучшаете! Не то это! Завод надо строить! Такой, чтобы на входе – сено, а на выходе – молоко!» – «Да мы бы с радостью! А как завод работать будет, на каком принципе?» – «Да вы что?! Я, главное, идею дал! А реализовать ее – ваша работа, за то вам и зарплаты платят!»


[Закрыть] понятно?! Но общество, к сожалению, очаровано недоступными большинству умениями этих «головастиков». И считает, что в их умениях что-то такое есть. А с чего вдруг? Ну, взять вот хоть этого русского. Да, он ловко сыпал цифрами и формулами, которые самому Фреду никак не давались, несмотря на годы обучения у лучших преподавателей. Но мало ли что и кому дано. Вон итальяшки ловко стряпают, а мексиканцы – поют, танцуют и играют на гитаре. Негры хорошо пляшут. И ему так не выучиться. Так что теперь, и негров с итальяшками в общество принять? Эдак много до чего договориться можно! Ведь и осел выносливее человека, а конь – быстрее. Может, и их к людям приравняем на этом основании!