Текст книги "Последняя Битва"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Толла оторвалась от колонны и пристально посмотрела на Слуя.

– А почему Грон не хотел, чтобы ты мне все это рассказал?

Слуй пожал плечами:

– Не знаю. Кто может знать мысли Грона? – Он мгновение помолчал, словно ища ответ. – Возможно, он просто не хотел тебя тревожить. Он вообще считает, что основной удар по-прежнему направлен на него. Скорее всего, это так и есть. Но люди, которые сумели мобилизовать ТАКОЕ количество убийц, вполне могут выделить пару-тройку десятков и для удара по вам. И… за вас я боюсь гораздо больше, чем за Грона. Тем более что сейчас, как мне кажется, среди этих толп дебилов и придурков вполне могут затеряться и один-два более умелых.

Толла кивнула и, обхватив плечи руками, зябко вздрогнула.

– Что ж, спасибо, Слуй. Я учту твое предупреждение. К тому же теперь, как мне сказал Грон, он все время будет рядом с нами. Так что, – она вымученно улыбнулась, – у нас теперь будет еще один рубеж обороны. Который, по твоим словам, намного более опасен для нападающих, чем остальные. Не так ли?

Слуй вздохнул:

– Это… в общем, не совсем так. Понимаешь, по большому счету Грон перестал быть Командором Корпуса только номинально. Если завтра он решит, что, скажем, будет полезно перерезать глотку Ставру, а булаву Командора передать Гагригду, то все это будет выполнено в течение суток. А то и быстрее. Так что хотя теперь он и не будет уезжать от тебя на всю зиму, но… это не значит, что он вообще никуда не будет от тебя уезжать.

Толла молча прикрыла глаза и откинула назад голову, прижавшись затылком к мрамору колонны. Слуй несколько секунд смотрел на скорбную складку на ее великолепном лбу, лучше любых слов говорившую ему о ее состоянии, и тихо произнес:

– Прости, но это судьба всех… настоящих мужчин. Жить так, как велит долг и честь. И ты вряд ли полюбила бы Грона, если бы он был другим, не так ли?

Толла открыла глаза и мотнула головой, стряхивая бриллиантовые бусинки слез, которые, несмотря на все ее усилия, все-таки скопились в уголках глаз.

– О боги, эти две луны я позволила себе поддаться иллюзии и поверить, что смогу забрать его только себе… Знаешь, когда мы, девчонки, созреваем настолько, что начинаем задумываться о мужчинах, нам всем кажется, что уж мы-то обязательно встретим кого-то совершенно особенного. Это будет красавец, богач, но, самое главное, все его время будет занято только мной одной. Он будет носить меня на руках, покупать мне дорогие и красивые подарки и жестоко наказывать тех, кто посмеет допустить по отношению ко мне хотя бы тень неуважения, а также мыть посуду, выбивать перины и чистить мои сандалии. А все вокруг будут восхищаться им и завидовать мне. Но так не бывает. Красавцы и богачи, как правило, сильно избалованы женским вниманием, и ты для них всего лишь одна из… Те, что победнее, покривее и действительно питают серьезные намерения, видят в тебе прежде всего кухарку, уборщицу и мать своего будущего наследника. И если ты выйдешь за него, то тебе придется согласиться на его условия, которые в общем-то не так уж и плохи, какими кажутся молодым и глупеньким. А если тебе все-таки удается женить на себе красавца и богача, то он, как потом выясняется, либо мот и кобель, либо безвольный тип, тряпка, о которую не очень-то приятно даже вытирать ноги. Но когда нам встречается тот, который ДЕЙСТВИТЕЛЬНО способен носить тебя на руках и встретить грудью и мечом любые обрушившиеся на тебя беды, вскоре выясняется, что ты должна делить его со всем остальным миром. Потому что мир, оказывается, тоже не может без него обойтись. Но, знаешь, в глубине души мы по-прежнему продолжаем верить, что произойдет чудо и когда-нибудь он будет принадлежать только тебе одной, правда, не надейся, что он займется мытьем посуды и чисткой сандалий… – Толла мгновение помедлила, печально глядя на Слуя, и почти шепотом проговорила: – Ты просто напомнил мне, что все, о чем я мечтала и на что надеялась, это всего лишь иллюзия молоденькой и глупой девчонки. Так что спасибо тебе за это и… будь ты проклят за это же!

Слуй молча поклонился и вышел из покоя. Толла еще некоторое время постояла, помассировала виски и двинулась к трону. Усевшись на привычное место, она протянула руку и дернула за шнур, отчего в зале утренних приемов звякнул колокольчик. Спустя мгновение в проеме дверей возник распорядитель. Толла царственно вскинула голову и произнесла совершенно спокойным голосом:

– Я начинаю прием. Можете запускать просителей. Начинался еще один обычный день.

Часть II
Враги

1

Эсмерея подошла к высоким двустворчатым дверям чертога Великого Ока точно в назначенное время. В тот самый момент, когда она остановилась напротив двух массивных литых ручек, выполненных в виде причудливо изогнувшихся кломов, уродливой помеси ящерицы и мурены, служка отработанным движением перевернул песочные часы и качнул подвешенное на бронзовых цепях серебряное било. Меньший, правый колокол, боем которого в Скале отмечали половину каждого часа, отозвался гулким, звенящим звуком, который по специальным звуковым каналам разнесся по всем закоулкам города. Эсмерея повернула голову влево, бросила взгляд на огромную, в два человеческих роста, серебряную пластину-зеркало, тронула рукой высокую прическу и, чуть раздвинув губы, блеснула зубами в сторону замершего у дверей могучего стража. В принципе никакого особого смысла так раздаривать улыбки не было. Все стражи Скалы поголовно были евнухами. Но Эсмерея никогда не упускала случая лишний раз попробовать свои чары. Вот и сейчас, несмотря на искусственную бесполость, это подобие мужчины не смогло не отреагировать на ее чувственный посыл. Эсмерея заметила, как у стража дрогнули губы и шевельнулось левое колено. Но продолжить соблазнение несоблазняемого ей не удалось, потому что массивные двери дрогнули и их створки медленно поползли в стороны, причем никаких людей, тянущих эти створки, рядом с дверями видно не было. Одно время Эсмерею сильно занимало, каким образом распахиваются эти створки, но потом она заарканила одного раба из «нижних галерей». Причем, хотя считалось, что никто не может проникнуть в «нижние галереи», эту святая святых Скалы, ей это не составило никакого труда. Несколько взглядов, язычок, вовремя увлажнивший ее полные чувственные губы, соблазнительный изгиб спинки, явственно обрисовавшаяся крепкая, изящная грудь под мокрой рубашкой, и раб сам нашел время и место для их встречи наедине. А во время этой встречи выболтал много интересного о том, что происходит в загадочном мире, который носил незатейливое название «нижние галереи». Среди прочего Эсмерея узнала, что двери чертога Ока растворяют шестеро рабов, укрытых в двух узких клетушках, вырубленных в толстенных стенах чертога. Нет, не зря высшие Посвященные добровольно лишают себя мужественности. Самцами так легко управлять. Порой кажется, что большая часть мозгов болтается у них между ног. Так что Эсмерея не испытывала ни малейшего сожаления, когда после бурно проведенной ночи поутру заявилась к Хранителю Ока и рассказала ему все, что ей стало известно. Тот молча выслушал ее, едва заметно улыбнулся, покачал головой и спросил:

– И откуда же ты все это узнала? Эсмерея шаловливо высунула язычок:

– У-у-у, вы были правы, Учитель, когда рассказывали мне о павлинах. В ЭТОТ момент все самцы стараются изо всех сил распушить перья и показаться в глазах самок как можно более значительными. – Она усмехнулась. – Моего последнего самца зовут Труян, он раб из «нижних галерей».

Улыбка Хранителя стала шире.

– Вот уж не думал, что ты так скоро дозреешь до соитий с рабами.

Эсмерея презрительно фыркнула:

– ВСЕ самцы – рабы, и есть у них на шее ошейник или нет – ничего не меняет. Так что главное – результат. И если проще всего достигнуть его, подчинив себе раба, то зачем придумывать что-то еще?

Хранитель удовлетворенно кивнул:

– Ты далеко пойдешь, моя девочка. И у меня появилась надежда, что довольно скоро я начну гордиться тобой.

На следующий день раб «нижних галерей» по имени Труян был колесован в чертоге Боли, и Эсмерея с удовольствием наблюдала эту увлекательную процедуру вместе с Учителем. А почему бы и нет, в конце концов, людям часто доставляет удовольствие наблюдать за работой искусного повара, занятого приготовлением шашлыка из живого барашка или ухи из не менее живой рыбы, а палачи в Скале были настоящими мастерами своего дела…

Дверные створки отошли на установленный угол, ограниченный, как она знала, длиной приводного рычага, и замерли. Эсмерея коротко выдохнула и шагнула вперед. Ей никогда не нравился этот момент первого шага. Она знала, что массивная плита размером три на три человеческих роста, которая начиналась сразу за порогом чертога, на самом деле была отнюдь не такой массивной, какой казалось на первый взгляд. Внутри нее был скрыт поворотный механизм, который Хранитель Ока мог привести в действие, если тот, кто в этот момент ступал на плиту, заслуживал примерного наказания. То есть его наказание должно было послужить примером для других. Хотя никаких признаков подобного неудовольствия в отношении ее самой пока не наблюдалось (еще бы, никто из нового Поколения не удостаивался столько раз Хвалы Хранителей, как она), Эсмерея отнюдь не была уверена, что однажды, когда она меньше всего будет этого ожидать, эта опасная плита не провернется вдруг под ней и она не рухнет в находящуюся под плитой крысиную яму. Хвала хвалой, но в Питомнике Хранителя вполне может объявиться какая-нибудь талантливая девчонка, которую Хранитель Ока посчитает существенно более перспективной, чем Эсмерея, и тогда ей вполне могут отвести роль учебного пособия для демонстрации того, КАК Орден наказывает за недостаточное рвение. А быть растерзанной крысами… бр-р-р, мерзкая смерть. Конечно, постоянно крысы там не топтались, подобное наказание совершалось не очень часто, ибо до порога чертога Ока допускались, как правило, только самые верные и преданные Посвященные, поэтому яма лишь изредка радовала крысиное племя свежей пищей. Тем не менее такое случалось время от времени вот уже на протяжении нескольких Эпох, поэтому яма была буквально пронизана крысиными ходами. Дно страшной ямы было утыкано заостренными кольями, и человек, падая вниз, неминуемо накалывался на пару-тройку тщательно вытесанных кипарисовых пик. И можно было лишь удивляться, как быстро крысы сбегались на запах свежей крови. Как будто они заранее знали, что нынче им перепадет вкусного и сладкого человеческого мясца, и не успевал еще человек рухнуть вниз, как они, побросав все свои дела, набивались в норы под ямой и с нетерпением ждали, когда сверху им упадет свежатинка.

Но медлить больше было нельзя, Эсмерея шагнула вперед и, грациозно вскинув голову, двинулась по предательской плите. Слава Творцу, на этот раз все обошлось…

Учитель, как обычно, стоял у Ока и наблюдал за тонкой игрой искорок внутри него. Эсмерея неслышно подошла и встала рядом и чуть сзади, смиренно сложив руки у груди. Действительно, Око зачаровывало. После нескольких минут, проведенных рядом с ним, все мечты и устремления, которые до того переполняли тебя, вдруг начинали казаться чем-то мелким и несущественным, а в твоей душе воцарялся невероятный покой. Но Око было коварно. Как-то Эсмерея слишком засмотрелось на пляшущие огоньки внутри Ока, и Учитель с трудом привел ее в сознание. Он потом сказал ей: «Нельзя долго смотреть в Око, иначе оно начинает вглядываться в тебя». Но даже несколько минут рядом с Оком… ради этого стоило жить.

Учитель оторвался от созерцания Ока и повернулся к Эсмерее.

– Я рад тебя видеть, девочка моя.

Эсмерея молча склонилась в низком поклоне. Учитель фыркнул:

– Перестань, мы здесь одни. Ты знаешь, я всегда ценил в тебе дерзость не менее, чем послушание, так что будь самой собой. Ну-ка расскажи о своем последнем… путешествии. Как все прошло?

Эсмерея снова поклонилась, но на этот раз ее поклон ничем не напоминал предыдущий.

– Это было несложно, Учитель. Вы же знаете, самцами так легко управлять. А молодыми самцами управлять еще проще. У них вообще нет никакого разума, одни эмоции. – Она усмехнулась и пояснила: – Немного слез, парочка коровьих взглядов, несколько поз, знаменующих отчаянную беззащитность, и молодой теленок уже готов ради тебя на многое. Затем десяток вздохов, дюжина поцелуев, потом несколько порций мужского семени внутрь под сладострастные стоны и снова порция слез, чуть побольше, чем в первый раз. И молодой принц уже готов выступить против отца, да и всего мира в придачу. Так погиб строптивый Властитель Манджа, которого совершенно зря именовали Бессмертным.

Хранитель покачал головой:

– Да-а-а, как это печально – пасть от руки собственного сына. – Он изобразил на лице весьма убедительную скорбную мину, но что-то все-таки мешало Эсмерее воспринимать ее серьезно. Возможно, то, что она знала своего Учителя СЛИШКОМ хорошо. – …Но, насколько я знаю, тебе удалось не только это.

До меня случайно дошли слухи о том, что с самим принцем ты обошлась не менее… оригинально.

Эсмерея чуть не фыркнула – «случайно дошли слухи», хотела бы она видеть того, кто попытается скрыть от Хранителя Ока хоть какую-нибудь информацию. Причем желательно еще живым и хотя бы относительно целым. Уж больно редкое зрелище.

– Это было еще проще. Достаточно было шепнуть некоторым родственникам, которые в момент безвременной кончины Властителя находились вдалеке от дворца, о роли принца в смерти своего отца, а затем немного возбудить чернь, дабы у этих родственников было основание вернуться в столицу в сопровождении верных войск, и принц сам надел себе на шею ошейник раба. – Она скривила губы в презрительной усмешке. – Этот дурачок до сих пор думает, что я, рискуя жизнью, укрыла его от бушующей толпы, а затем вывезла из столицы. И все это исключительно из любви к нему.

Они оба рассмеялись. Потом Учитель опустил взгляд и с интересом уставился на предмет, который Эсмерея вертела в руках.

– А это что?

Эсмерея с улыбкой протянула ему небольшую изящную вещицу, напоминающую то ли глубокую миску, то ли широкий котелок.

– Это – самая охраняемая реликвия всей династии. Была… Я позаимствовала эту вещицу из сокровищницы Властителей Манджа. Уж не знаю, что в ней такого, но для нее внутри сокровищницы была выстроена отдельная камера, забранная бронзовой решеткой с вот такими толстыми прутьями. А я помню, что вы любите занятные вещицы. Вот и принесла ее вам. – Она на мгновение умолкла, потом с лукавой усмешкой добавила: – Может, когда-нибудь Ордену покажется более выгодным не принуждать нового Властителя к чему-нибудь, а получить от него услугу в обмен на эту незатейливую безделицу.

Учитель кивнул и направился к высокому окну. Там он постоял, глядя на великую пустыню, расстилавшуюся по ту сторону Черного кольца, потом вдруг резко повернулся и окинул Эсмерею испытующим взглядом. Та подобралась. Неужели наконец…

– Что ж, девочка моя, сегодня ты еще раз доказала, что ты – лучшая из моих учениц. А их на протяжении моей долгой жизни было немало. И теперь пришло время взяться за то, ради чего тебя учили так много лет. Перед тобой будет поставлена новая цель… – Он снял с шеи тонкий шнурок из великолепно выделанной кожи со спины пустынной ящерицы-крама, считавшейся во многих местных племенах воплощением Духа пустыни, с подвешенной к нему крупной геммой и двинулся в глубь чертога.

– Идем.

Они прошли весь чертог, повернули за колонну и вошли в узкий темный коридор. Сердце Эсмереи гулко билось в груди. До сих пор она была лишь в парадных комнатах чертога Ока, и вот наконец ее допустили в святая святых – внутренние покои. Шли они недолго, два поворота коридора – и перед ее взором предстала узкая арка, занавешенная тяжелым пологом. Учитель остановился и осторожно отдернул полог. За пологом обнаружилась обычная двустворчатая дверь, но Учитель не стал ее открывать, а замер на месте, ощупывая внимательным взглядом резной косяк. Увидев, очевидно, то, что искал, он поднес гемму к верхнему правому углу. Раздался гулкий удар, от которого дрогнули стены, что-то заскрежетало. Учитель схватил Эсмерею за руку и, толкнув левую створку, шагнул вперед, таща ее за собой.

– Ни до чего не дотрагивайся, – шепнул он.

Они очутились в небольшом помещении. Учитель с облегчением выдохнул и пробормотал себе под нос:

– А говорили, что вдвоем невозможно…

У Эсмереи екнуло под ложечкой. Она прекрасно представляла себе, чего можно ждать от ловушек, устроенных в недрах Скалы ее искусными строителями. В отличие от высокомерных обитателей Острова, которые почему-то решили, что в кольце Стражей Остров находится в абсолютной безопасности, и потому испытали жестокое разочарование, когда Измененный лишил их и этой уверенности, и самого Острова, строители Скалы не стали полагаться на пустыню и непреодолимость Черного кольца и нашпиговали Скалу огромным количеством смертельных ловушек. По существу, в Скале не было ни одного безопасного коридора, ни одного безопасного чертога, ни одной двери, не таящей в себе какой-нибудь угрозы. Каждый из коренных обитателей Скалы знал о ловушках, находящихся на территории, на которой протекала его жизнь. Ему ничего не стоило пройтись по знакомому коридору, в нужном месте перепрыгнув через плиту, скрывающую под собой стальные челюсти капкана, способного перерубить неосторожному ногу, а в другом пригнуться, чтобы не задеть нить настороженного самострела… Однако стоило ему завернуть за незнакомый угол, и его жизнь могла тут же бесславно кончиться. Поэтому среди живущих в Скале любопытство было совершенно не в чести. Уж слишком мало любопытных выживало в этом месте. – Иди сюда, девочка моя.

Эсмерея очнулась от размышлений и послушно подошла к Учителю. Тот стоял перед высоким треножником, на котором находилось нечто, укрытое толстым пологом, скрадывающим очертания. Учитель взглянул на нее и вдруг резким движением сдернул полог. Перед взором Эсмереи предстал мраморный бюст юной женщины. Тонкая, стройная шея, правильные черты лица, полные, чуть вывернутые чувственные губы и горделивый поворот головы. Несомненно, эта соплячка знала себе цену. Эсмерее достаточно было бросить на нее всего один взгляд, чтобы тут же возненавидеть эту гордячку. Она вскинула подбородок, собираясь тут же дать этой стерве уничижительную характеристику, но что-то во взгляде Хранителя Ока (в этом человеке как-то вдруг совершенно не осталось ничего от ее строгого, иногда даже жестокого, но справедливого Учителя) ее удержало, и она бросила на бюст еще один взгляд. Эти черты явно напоминали ей кого-то очень знакомого. Эсмерея всмотрелась повнимательнее и, еще не веря собственным глазам, повернулась к большому серебряному зеркалу, вделанному в стену рядом с дверью (все зеркала в Скале располагались рядом с дверями).

– О Творец! Я и не знала, что кто-то изваял мое изображение.

Учитель (да, стоящий перед ней человек вновь превратился в ее Учителя) усмехнулся:

– Ты права и не права, девочка моя. Это не твое изображение, но ты на него очень похожа. Настолько, что когда я впервые увидел тебя, тогда еще совсем юную наложницу караван-сарая в оазисе Аль-Эреми, то просто поразился сходству.

Эсмерея чуть поджала губы. Она не любила вспоминать ту часть своей жизни. Эсмерея не знала, кто она и откуда. У нее не сохранилось никаких воспоминаний о родителях и о том месте, где она появилась на свет. Первым, что она осознала, когда начала что-то понимать, был рабский ошейник на детской шее. По-видимому, его надели на нее, когда она была еще совсем маленькой. Она потому и запомнила этот ошейник, что он немилосердно жал ей шею. И кузнец одного из рабских загонов, который расклепал ее ошейник, надставил его и вновь заклепал на ее тощей шейке, показался ей тогда самым добрым человеком на свете. В девять лет ее лишили девственности двое пьяных надсмотрщиков. Несмотря на свой нежный возраст, она выглядела не меньше чем на двенадцать, поэтому оба надсмотрщика сразу обработали ее по полной программе, вкусив своими отростками ее крови не только спереди, но и сзади, да еще и заставив ее облизать эту кровь с тех частей их тел, где они замарались. А когда Эсмерее исполнилось одиннадцать, ее купило племя Аль-Эреми, чтобы она удовлетворяла похоть купцов и погонщиков, которые останавливались со своими караванами в этом оазисе. И (да будет проклят тот оазис!) ей приходилось ерзать на спине с самого рассвета и до последних звезд, чтобы дать удовлетворение всем, кто хотел попробовать необычную в этих местах рабыню с зелеными глазами. Бывало, что к закату, когда караваны трогались в путь, число ее клиентов доходило до пяти десятков. Вечером у нее все болело так, что она не могла даже сидеть, и трубка с тлеющими листьями бегучего кустарника, успокаивающими боль и дающими забытье, выпадала из ее натруженных губ. И когда Эсмерея попала в Орденскую школу, она поклялась себе: что бы ни случилось, этот оазис навсегда остался в прошлом…

Но сейчас ей было не до воспоминаний. Она уставилась на Учителя напряженным взглядом, начиная о чем-то догадываться и еще не веря себе до конца и не желая верить.

Усмешка на лице Учителя стала еще шире.

– Ну же, девочка, попробуй сама догадаться. Подумай, почему до сих пор ты выполняла задания только на востоке от Скалы?

– Я не верю… – прошептала Эсмерея.

– И тем не менее это так, – сказал Учитель. Он снял бюст с треножника, поднес его к плечу Эсмереи и повернул лицом у зеркалу. – Посмотри сама.

Это действительно было одно лицо. Учитель вернул бюст на место.

– Она, так же как и ты, когда-то была женщиной для услады мужчин, в странах Срединного моря их называют гетерами, но ее клиентами были только очень богатые и знатные мужчины. И один из них заказал себе на память ее изображение. Ее дом был одним из самых просторных и роскошных в городе. Ей прислуживало более десятка слуг. А затем она вознеслась на самую вершину, став базиллисой самой могущественной державы Срединного моря и заполучив себе в мужья самого великого из самцов этого мира…

Эсмерея вскинула подбородок, устремив удивленный взгляд на Учителя. ТАК сказать об Измененном… Тот кивнул головой, словно подтверждая, что это было сказано не случайно.

– Наши собратья с Острова в свое время совершили ошибку, недооценив этого человека, и жестоко поплатились за это. И если мы не хотим повторить их судьбу, то не стоит поддаваться иллюзиям. ЭТОТ Измененный – велик, и… он и есть твоя новая цель, потому что… – Учитель помедлил, пристально глядя ей в глаза. – Потому что, несмотря на все свое величие, он – не более чем самец. А ты моложе его жены почти на двадцать лет. То есть сейчас ты в самом расцвете своей и ЕЕ красоты.

Несколько секунд Эсмерея стояла неподвижно, сама не понимая, что она чувствует и как относится к тому, что только что было произнесено, потом медленно опустилась на колени и приникла губами к обутым в легкие сандалии стопам Учителя.