Текст книги "Орел расправляет крылья"
Автор книги: Роман Злотников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
И папа клюнул. Ну еще бы! Во-первых, все было логично. Ну действительно, не может же православный царь-надежа, да еще возгласивший в самом начале своего правления такую козу «латинянам», вот так, с бухты-барахты, взять и стать ярым католиком. А вот выгоды от принятия католичества вроде как также были буквально на ладони. И если царь московитов не полный дурак и умеет считать, то именно так он и должен думать. Во-вторых, у папы шансов проиграть диспут практически не было. Сказать по правде, подготовка православного духовенства по теологической части в настоящий момент заметно уступала католическому. Тех уже сто с лишним лет активно «тренировали» протестанты. Так что у папы имелись просто блестящие кадры великолепных полемистов и теологов, которые способны были буквально порвать противников. Мы же на их фоне пока смотрелись откровенно слабо, ибо по большей части варились в собственном соку, предпочитая просто запрещать и «не пущать». А грекам приходилось шибко отвлекаться на противодействие мусульманству… Ну, может, и не все было так однозначно, но общая тенденция была именно таковой. Без всякого сомнения. Поэтому единственным вариантом, при котором папа не получал желаемого, ну пусть не полностью, но хотя бы в какой-то мере, был только прямой обман с моей стороны. Но тут уж папе предлагалось либо рискнуть и при удаче заполучить роскошный приз – Московию, либо совершенно отказать от риска и при этом совсем незначительно поддержать Стюарта, но зато испортить отношения с Бурбонами. Так вот Григорий XV решил рискнуть…
– Рад приветствовать вас, ваше высокопреосвященство, на нашей земле, – вежливо обратился я к нему на латыни.
А в ответ получил опять же на русском:
– И я рад, сын мой, тому, что ты сумел наконец обратить свои очи к подлинному свету, источаемому Святым престолом. – С этими словами кардинал осенил меня крестным знамением по латинскому канону и протянул руку для поцелуя…
Э-э-э нет, не так шустро, ваше высокопреосвященство. Я не сделал ни малейшего намека на то, чтобы хотя бы чуть преклонить голову, не говоря уж о том, чтобы подойти к руке, и несколько демонстративно покосился на тут же угрожающе загудевшую толпу.
Сразу после того, как стало известно, что цареву невесту сопровождает целый сонм священников-латинян, среди простого народа возникла утихнувшая было за долгие годы сытой и мирной жизни злость по отношению к католикам. Причем на отношении ко мне это отчего-то никак не отразилось, хотя по идее именно я не только пригласил их в Москву, но еще и предложил им выступить, чего уж тут юлить, с пропагандой собственной веры. Все отчего-то непоколебимо считали, что это-де некий трюк и что царь-батюшка решил снова собственноручно и, так сказать, публично отлупить латинян, как он уже это сделал в самом начале своего царствования. (И ведь, блин же, оказались правы! Нет, недаром говорят – народ хрен обманешь…) Возможно, именно оттуда же взялись истоки слухов, что и на этот раз латинян возглавляет могущественный колдун, якобы посланный из самого Рима сидящим там на престоле антихристом… Но после того, как всего-то пятнадцать лет назад я уже «расправился» с одним колдуном, да еще каким, ведь его могущество было «подтверждено» бедствиями, которые он «сумел» наслать на Святую Русь, – народу теперь сам черт был не брат. Разговоры о прибывающих латинянах обычно заканчивались засученными рукавами и угрожающей ухмылкой. Типа пусть, мол, едут – ужо встретим. Как будто с колдовством можно было справиться врукопашную…
Но кардинал оказался не робкого десятка, он лишь гордо вскинул породистую голову и обвел толпу надменным взглядом.
– Я думаю, ваше высокопреосвященство, вам лучше сесть в карету и проследовать в Кремль, не покидая ее. Я выделю вам необходимую охрану, – мягко предложил я, подумав, что, похоже, мне очень повезло с папским легатом. Пожалуй, я не мог бы подобрать лучшего, даже если бы имел возможность хоть как-то влиять на выбор. Этот кардинал своей спесью и высокомерием изрядно облегчит нам борьбу. Вот только окажется ли этого достаточно…
– В этом нет необходимости, сын мой, – высокомерно ответил кардинал, – Господь сам защитит своих верных слуг.
– Тогда пожалейте хотя бы лошадей, ваше высокопреосвященство…
Позже этот мой ответ оказался очень популярным в большинстве светских салонов Европы. Особенно в протестантских странах. Уж не знаю, какую великую мысль вся эта светская шушера в нем обнаружила, но повторялась эта фраза регулярно и по разным поводам, неизменно сопровождаемая смехом…
В этот момент из третьей кареты буквально выпрыгнул юный француз, укутанный почти до ноздрей в соболиную шубу. Это был брат моей невесты, сопровождавший ее в этом нелегком и долгом путешествии к жениху, – Гастон, герцог Орлеанский, коему еще и предстояло быть одним из судей на предстоящем всем нам богословском диспуте. Несмотря на то что он был всего лишь на год старше своей сестры… Вообще-то французское посольство, сопровождавшее мою принцессу, насчитывало почти три тысячи человек, и его возки и сани все еще продолжали выезжать из леса.
– Ваше высочество, – с легким поклоном поприветствовал я еще одного моего высокопоставленного гостя, делая незаметный знак толмачу, поскольку юный герцог явно собирался поприветствовать меня некой развернутой речью. А я, повторюсь, был слишком слаб во французском, чтобы вести подобную беседу.
– Приветствую вас, сир! – возбужденно начал мальчишка. – Должен вам сказать, у вас очень, очень обширная страна. Хотя и чрезвычайно слабо заселенная. Но эти леса… должно быть, у вас весьма знатная охота!
Я улыбнулся. Вот ведь еще охотник на мою голову выискался… впрочем, с другой стороны, нет нужды думать, чем занять столь высокопоставленного гостя, пока будет тянуться подготовка к диспуту. А подготовка к подобным мероприятиям в этом времени велась долго. Пока съедутся все приглашенные… А таковых было много, даже очень много. Ибо на этот диспут я пригласил представителей духовенства и светских властей из Священной Римской империи, Англии, Соединенных провинций, Швеции, а также из Речи Посполитой, из которой прибыли не только католики, но и аж две делегации православных – от униатов и от церкви Константинопольского патриархата во главе с митрополитом Киевским Гермогеном. Кроме того, ожидались специальные делегации от Вселенского и Иерусалимского патриархов, а также от Армянской, Грузинской, Молдавской и Болгарской церквей… Пока каждую делегацию не поприветствуют должным образом – с вручением грамот, с пиром и так далее… Пока основные дискутирующие стороны не уговорятся не только об исходных позициях, с коих начнется диспут, но и о месте, времени начала, кому и как сидеть… Короче, все должно было затянуться на месяц, не меньше. Вот пусть пока Гастона Орлеанского и возьмет в оборот Мишка Скопин-Шуйский. А что – боевой воевода, рынды у него все, считай, из казаков, это ж какая экзотика-то! Да и вполне по чину – как-никак князь, Рюрикович, да еще и царев зять. Ежели бы не этот мой ореол богоизбранности и не Мишкина прямо-таки истовая верность, из Скопина-Шуйского вполне мог бы получиться прямой конкурент по отношению к трону. Но пока с этой стороны мне опасаться было нечего. Мишка сам первый порвал бы любого, кто бы посмел даже вякнуть об этом…
– У вас будет возможность убедиться в этом, ваше высочество, – с улыбкой уверил я юного герцога. – А теперь, господа, я предлагаю вам все-таки вернуться в ваши кареты и проследовать до Кремля… Так называется крепость, в которой расположены мои палаты…
8
– Как я выгляжу?
– Как всегда великолепно, ваше высочество. Но я бы советовала накинуть подаренные вам вашим женихом меха. Они смотрятся просто роскошно. К тому же здесь просто ужасные морозы, а, как говорят, les palat, в которых будет проходить пир, расположены довольно далеко. Поэтому нам нужно будет ехать туда в этом ужасном русском le vozok.
– Почему ужасном, Мишель?
– Ну он такой маленький, тесный, и вообще… – Камеристка принцессы изобразила рукой нечто вроде «ну вы же сами понимаете» и снова склонилась над подолом, который сейчас торопливо подшивала.
Генриетта Мария бросила еще один взгляд в высокое венецианское зеркало, привезенное из Франции вместе с несколькими возами иного приданого, и едва заметно поморщилась. Великолепно, как же… Тощая шея, торчащие ключицы, а грудь… ну ведь просила же подложить побольше ваты! Вот кожа – да, кожа у нее великолепная, этого не отнять. И глаза тоже… ну так говорят. Интересно, а она понравилась русскому царю? Кардинал Джеронезе и ее духовник, отец Бартоломео (мама предпочитала иметь в семье итальянских священников), все уши ей прожужжали, рассказывая, какая на ней лежит важная миссия. Привести к подножию Святого престола столь обширную и богатую страну. Которая к тому же имела и весьма сильное войско. Недаром до сих пор лишь ее армия, единственная из всех, сумела не только дать отпор безбожникам османам, но еще и завоевать у них для царя новые земли и города. Отпор-то, как говорил отец Бартоломео, сумели дать многие – те же императоры Римской империи не раз крепко били османов, а также и венецианские дожи, или вот недавно христианнейший король государства со странным названием Речь Посполитая Сигизмунд III, но вот захватить и удержать земли и города пока никому не удавалось. А ему…
Принцесса замерла, припомнив, каким предстал перед ней царь московитов. Высокий, стройный, с аккуратно подстриженной бородкой, и в то же время сущий дикарь в лохматых и совсем почти ничем не украшенных меховых одеждах… которые, однако, подчеркивали его мужественную фигуру. А вокруг возвышались на конях его великолепные рыцари в сверкающих доспехах. С одной стороны, вроде и похоже на то, как она себе представляла. А на самом деле все совсем, совсем по-другому… И совсем он не старый, как говорила эта несносная Мариетта де Сен-Шамон… ну то есть старый, конечно, но по нему этого совсем не видно. Неужели он будет ее мужем?
Генриетта Мария тихонько вздохнула. Для этого ей, как истинной католичке, надлежит вырвать его из тенет греха и мрака, в коих он пребывает, будучи ортодоксом, и привести к свету истинной католической веры, так же как увидел свет истинной веры и ее отец, тоже изначально пребывавший в ереси… ну так ей все время говорят кардинал Джеронезе и отец Бартоломео. И она непременно сделает это. И даже вовсе не потому, что он ей понравился, нет. Просто долг каждого истинного христианина – сделать все для спасения ближнего своего. А спасение возможно только лишь в лоне истинной, католической церкви, возглавляемой наместником Бога на Земле светочем веры папой… Но тут ее отвлекло от размышлений еще одно соображение, внезапно возникшее в ее прелестной головке.
– А почему мы должны в le vozok, а не в карете?
– Ну не знаю, ваше высочество, спросите у этой русской. – Камеристка махнула рукой в сторону старушки, которая была представлена ей при заселении в эти les palat как старшая над русскими слугами.
Она носила странное имя, что-то вроде Syumbike, и вроде как когда-то была няней самого царя. Впрочем, у русских вообще странные имена. Ol-ga, Dom-na, Gla-sha, Ly-sha… и вообще они очень странные. Год назад ее жених прислал ей шесть молодых русских дам, дочерей русских графов, кои носили здесь название le boiarin, которые должны были стать ее фрейлинами. Так они первое время категорически отказывались надевать французские платья, заявляя, что это sramno, а даже легкий флирт вгонял их в жуткую краску и понуждал к паническому бегству. Ну прямо крестьянки какие-то, а не представительницы высшего света. Впрочем, чего еще ожидать, если, как позже выяснилось, они все время сидели в своих les terem, выходить откуда им разрешалось только лишь в церковь и непременно в сопровождении дуэний, именуемых здесь la mamka. Сейчас они, конечно, слегка пообтесались, но все равно… хотя фрейлинами они были старательными. И о ее будущем женихе рассказали многое, очень лестное, прямо скажем. Он здесь считался прямо отмеченным Богом. А это означало, что если она, Генриетта Мария, сумеет убедить его принять истинную веру, то вся страна непременно последует за своим государем… А она сумеет!
Принцесса гордо вскинула головку и бросила в зеркало горделивый взгляд. Да… она сумеет! Она понравилась русскому царю, принцесса увидела это в его глазах, когда он встречал ее у того земляного вала со стеной, что окружал его столицу. А женщина может сделать с мужчиной, которому она понравилась, практически все. Ну так говорили ей старшие и намного более опытные дамы…
Однако действительно стоит поинтересоваться, почему они должны ехать в этом тесном le vozok, а не в просторной и удобной карете? Принцесса нахмурила лобик и старательно задала вопрос на русском языке. Несмотря на то что можно было бы и не напрягаться, а позвать кого-нибудь из ее русских фрейлин, которые сейчас так же поспешно наряжались и приводили в порядок прически в соседних комнатах. Они уже довольно сносно болтали по-французски. Но она сама приняла решение в России стараться больше говорить по-русски. Надо же изучить язык своего будущего народа… Тем более что дома, во Франции, она уже начала учить этот язык. Сначала с фра Диего, которого нашел ей отец Бартоломео, иезуитом, долго прожившим в Польше, где он и сумел научиться этому, как выяснилось, весьма сложному языку, а затем, когда прибыли эти фрейлины, уже с ними. Но во Франции она продвинулась не очень, как-то все время что-то отвлекало, а вот когда они сошли с корабля в русском порту, Генриетта Мария взяла за правило приглашать в свою карету по одной русской фрейлине и практиковаться с ней в языке, расспрашивая ее обо всем, что видела из окна кареты. Как, впрочем, и ее брат. Хотя она была не уверена, что он с фрейлинами занимался у себя в карете именно изучением языка…
– Да ведь это, государыня-царевна, – отозвалась старушка, закутанная в платье и платок до самых бровей… а она-то считала, что так обычно укутываются только мусульманки, – эвон ваши колымаги-то высокие какие. А улицы у нас на Москве круты, узки, ненароком завалитесь… да и теплее в возке-то. Пока в вашей колымаге-то надышишь…
Принцесса некоторое время стояла, морща лоб и переводя все, что ей сказали, а затем радостно улыбнулась и сообщила камеристке:
– Она говорит, что здесь крутые и узкие улицы и… я не все поняла, но вроде как в нашей карете почему-то плохо дышать… – Конечно, говорить об этом камеристке не было никакой необходимости, но принцессе необходимо было с кем-то поделиться своим успехом в деле дешифровки столь сложного языка.
В этот момент в дверь ее la palat постучали. Старушка тут же порскнула к двери и, приоткрыв ее, вгляделась в щель, потом поджала губы и, покачав головой, нехотя распахнула дверь. В комнату, шелестя роскошным платьем, стремительно вошла графиня д’Обри, которой королева поручила присматривать за дочкой и быть ей подругой и наставницей. Графиня была почти на десять лет старше принцессы и в совершенстве владела искусством шикарного луврского флирта. За время путешествия она, несмотря на присутствие мужа, успела соблазнить начальника сопровождавшего их конвоя лейтенанта королевских мушкетеров шевалье де Бресси, потом маркиза д’Аренкура, капитана корабля, на котором они плыли, и… того русского, что подвизался при дворах ее матери и ее брата, со смешным именем мсье Trifon. Он сопровождал их посольство из Парижа. После чего сообщила принцессе, что он является соучеником русского государя. Поэтому Генриетта Мария с братом начали попеременно приглашать его в свои кареты и однажды даже поссорились из-за того, в чьей он поедет прежде, но ничего особенно нового про своего жениха Генриетта Мария не узнала. Приблизительно то же он уже рассказывал ее матери в те времена, когда этот союз еще обсуждался…
– О, моя принцесса, вы выглядите просто изумительно! Клянусь, к вашим ногам свалятся не только все русские, которым достанет счастья вас увидеть, но и все медведи в их лесах!
– Ой, Мадлен! Вы выглядите очень довольной. Уже успели еще кого-нибудь соблазнить? – рассмеялась принцесса.
– О нет! – Графиня лукаво покачала головой. – Пока – нет! Но я уже наметила объект для атаки. Видели того дюжего русского, что стоял за спиной вашего жениха?.. Ну такой высокий, белокурый красавец. Представьте себе, это ближайший родственник царя и его самый знаменитый генерал. Князь… э-э-э, Skopin-Shyiski… Его зовут Михаил… как одного из архангелов. Это очень, очень интригующе… – И графиня шаловливо рассмеялась.
Принцесса погрозила ей пальчиком:
– Когда-нибудь Бог вас накажет, Мадлен. И будет прав. Нельзя быть такой… непостоянной.
Но в ее голосе невольно промелькнуло нечто вроде зависти. Нет, сама принцесса еще никогда, нигде и ни с кем… да и пока, если честно, не слишком-то и хотела… ну почти… Но ведь это было еще до того, как она была помолвлена, а тот юный виконт был таким, такой… Нет, все, прочь, прочь эти воспоминания! Она добрая католичка и приехала к своему жениху. Тем более что на самом деле ничего и не было. Только девичьи мечты…
– А зачем еще жить? – легкомысленно взмахнула рукой графиня. – Лишь любовь делает жизнь волнующей и привлекательной!
В этот момент камеристка закончила наконец подшивать подол. За время дороги принцесса слегка вытянулась, поэтому платье и пришлось подгонять по фигуре. А в комнату принялись одна за другой входить ее фрейлины. И русские, и француженки. Это означало, что все уже одеты, причесаны и можно отправляться на пир.
Le vozok действительно оказался ужасным. Из-за пышного платья Генриетта Мария с трудом пролезла в дверцу, а внутри оказалось так узко и тесно, что более никто не поместился. А она рассчитывала проехаться до царских les palat вместе с графиней, чтобы обсудить с ней кое-какие уловки и женские хитрости. И еще, несмотря на меха, сначала оказалось жутко холодно. Но затем выскочившая вслед за ней на улицу старушка укутала ей ноги лежащей на полу меховой полостью и накинула поверх тех мехов, что Генриетта Мария взяла с собой, еще целую гору меха, и принцесса, к своему удивлению, согрелась. И всю дорогу с любопытством глазела по сторонам сквозь маленькие окошки из пластинок слюды, вставленных в свинцовый набор. Странно, в Париже слюда черная, и ею кроют крыши, а здесь – прозрачная, и ее вставляют в окна…
Пир оказался довольно скучным. Ну не то чтобы совсем, все-таки там выступали русские уличные артисты les skomorohi с дрессированным медведем. Но не было никаких танцев. И, как ей удалось выяснить у мсье Trifon, не будет. Все будут только есть и пить. Причем, к удивлению Генриетты Марии, и сам царь, и все его придворные очень ловко владели вилкой и ножом. А фра Диего рассказывал ей, что русские вилки и ножа не знают, едят руками и лишь для жидкой пищи пользуются деревянными ложками… А вот пахло от них действительно довольно странно – не ароматными маслами, а… мытым телом. Неужто они действительно, как рассказывал фра Диего, в темноте своей множат болезни и хворости и часто моют тело? Вот и еще одно направление улучшения нравов этой пока еще погрязшей в дикости страны – внушить им пагубность частого мытья. Генриетта Мария тихонько вздохнула. Русская природа нанесла ей страшный удар. Из-за этих ужасных морозов в ее платьях напрочь передохли все вши, поэтому она была вынуждена оставить в своих les palat все свои изящные вошницы[25]25
Вошница – маленькая коробочка типа пудреницы, изготовленная из дерева, кости, а часто и из драгоценных металлов. Назначение ясно из названия. Использовалась как емкость, в которую изящным жестом скидывали снятую с себя (или с партнера) вошь. Вошницы для знати представляли собой настоящие произведения искусства, украшенные золотом, жемчугом и драгоценными камнями.
[Закрыть]. А ведь дамы при дворе говорили, что эта маленькая изящная вещица в любовной игре вполне заменяет веер…
Принцесса покосилась на Мадлен и досадливо сморщила носик. А, графиня-то взяла одну из своих и тонко делает вид, что морозы ей никак не помешали. Все-таки Мадлен настоящая мастерица флирта. Вон как изящно изобразила, что снимает с волос предмета своего внимания… Ого! Генриетта Мария удивленно вскинула брови. Вместо того чтобы лукаво усмехнуться тонкому, но совершенно понятному намеку графини на то, что она не прочь поискать вшей и на более интимных частях тела кавалера (иначе она либо не заметила бы, либо просто указала бы собеседнику на вошь, не став снимать ее собственноручно), русский князь внезапно подпрыгнул на лавке и, густо покраснев, максимально отодвинулся от графини. Мадлен несколько мгновений озадаченно смотрела на него, а потом очень поощряющее улыбнулась. Но тот покраснел еще гуще и спустя некоторое время, улучив момент, покинул пир. Когда графиня обнаружила его отсутствие, она была явно шокирована. Ну как же, не сработала одна из ее наиболее безотказных уловок…
А потом все пошли на улицу смотреть русскую народную забаву – борьбу с медведем. Царские ловчие поймали по окрестным лесам дюжину огромных зверей, и эти странные сумасшедшие русские выходили бороться с ними вообще с голыми руками! Это было так страшно! Но так волнующе! Генриетта Мария уже несколько раз участвовала в королевских охотах во Франции, но там охотники всегда были вооружены как минимум копьем, а здесь…
Нет, на пасти у всех медведей были надеты прочные кожаные намордники, но когти никуда не делись. А ударом тяжелой лапы, как пояснил ей оказавшийся поблизости мсье Trifon, медведь способен переломить хребет лошади. Русские же отважно бросались вперед и, обхватив медведя руками, начинали сами ломать его, рыча при этом ничуть не тише медведя. Борьба обычно заканчивалась тем, что медведя опрокидывали на спину, после чего просто отпускали. Обессиленный мишка принимался ловчими и, потешно мотая головой и обиженно взрыкивая, возвращался в клетку. А мокрый и шатающийся от усталости победитель в разодранном медвежьими когтями тулупе, покряхтывая, шел к толпе зрителей, где ему тут же жаловали взамен пришедшего в негодность тулупа меховую шубу с царского плеча. Все было нормально до тех пор, пока против очередного медведя не рискнул выйти шевалье де Бресси. На первый взгляд он ничем не уступал тем русским, которые боролись с медведем до него, – лейтенант королевских мушкетеров был никак не менее высок и могуч. И успел до сего момента посмотреть уже десять схваток. Так что, как надо действовать, он вполне представлял. Но…
В тот момент, когда де Бресси бросился к вставшему на задние лапы медведю, тот внезапно качнулся вперед и свирепо рыкнул прямо в лицо французу. От неожиданности де Бресси отшатнулся и не успел как следует обхватить огромную тушу. И медведю хватило места для удара своей чудовищной лапой, отчего гиганта де Бресси, одетого в тяжелый тулуп, отшвырнуло шагов на десять. А в следующее мгновение медведь ударом лапы сорвал намордник…
Все, что случилось потом, на всю жизнь врезалось в память Генриетты Марии. Русский царь заорал:
– Козьма, рогатину! – и бросился вперед, крича: – Прочь! Я сам! – размахивая при этом откуда-то появившимся у него в руке тяжелым копьем с длинным и широким наконечником.
Принцесса завизжала от ужаса. Но царь даже не обернулся. Он с размаху вогнал острие копья в зад рвавшего де Бресси медведя. Тот взревел и молниеносно, как будто был весом с кошку, развернулся к царю. А царь сорвал с головы шапку и швырнул ему в морду. Медведь взревел и поднялся на задние лапы, запрокидывая голову и озираясь. Царь резким движением вогнал наконечник копья ему в грудь, после чего быстро опустил затыльник и упер его в землю, да еще придавив ногой. Медведь взревел и качнулся вперед, всей своей огромной тушей насаживаясь на копье. Копье затрещало. Генриетта Мария снова отчаянно завизжала и… потеряла сознание.
В себя она пришла на какой-то кровати. Она лежала в платье, укрытая меховой полостью, а рядом сидела Мадлен и держала ее за руку. Услышав ее вздох, графиня склонилась над ней и встревоженно спросила:
– Как вы, дитя мое?
Принцесса несколько мгновений непонимающе смотрела на графиню, а затем в ее памяти внезапно всплыли последние увиденные ею мгновения борьбы с медведем, и она судорожно стиснула руку своей наставницы.
– Мадлен, как он? Он жив?
– Не волнуйтесь, принцесса, – Мадлен пренебрежительно взмахнула свободной ручкой, – жив и даже не сильно ранен. Его спасла эта толстая русская одежда – le tulup. Медведь только слегка подрал его когтями, а так все…
– Но на нем же не было никакого тулупа! – изумленно прошептала принцесса.
– О ком это вы? – удивленно спросила графиня, а затем понимающе кивнула. – А, вы о царе? Не беспокойтесь. На нем нет ни царапины. Я говорила о де Бресси…
– Ах, при чем здесь де Бресси! – Принцесса облегченно выдохнула.
Мадлен окинула ее проницательным взглядом.
– Похоже, дитя мое, вы на грани того, чтобы влюбиться в этого русского дикаря.
Щечки принцессы порозовели.
– О чем вы, Мадлен?
– О-о, не лгите мне. Я же вижу. – Графиня мечтательно закатила глаза. – О да, в такого можно влюбиться. Он настоящий дикарь! И настоящий рыцарь…
– Мадлен! – рассерженно воскликнула принцесса, садясь на кровати.
Графиня рассмеялась.
– О, не волнуйтесь, дорогая. Я вовсе не претендую на вашего жениха. И вообще, флиртовать с королями, конечно, довольно волнующе, но… довольно опасно. Тем более там, где замешана la politik. Но я должна вас предупредить. Если вы влюбитесь, то вам вряд ли удастся сделать то, чего так желают получить от вас кардинал и папа.
– Почему?
– Потому, дитя мое, что из двоих всегда один ведет, а другой подчиняется. Так вот, подчиняется всегда только тот, кто влюблен. Им вертят как хотят, а он способен лишь покорно следовать за предметом своей страсти. И упаси нас с вами Бог оказаться в таком положении.
– Почему? – вновь спросила принцесса.
– Потому что мужчины безжалостны! – страстно произнесла графиня. – Он дики, неукротимы и совершенно несносны. Они все время заняты своими делами. И подчинить их себе женщины могут только одним способом – влюбив их в себя. Привязав к себе этой любовью, будто поводком. Но при этом они сами должны оставаться в душе холодными и расчетливыми. Так было и так есть от времен Елены Троянской и до нашего скучного времени. И так будет в веках… уж можете мне поверить.
Принцесса некоторое время молчала, а затем тихо спросила:
– Но разве нельзя любить… вместе?
– Нет, – жестко ответила Мадлен. – Любит всегда кто-то один. А второй лишь позволяет себя любить. Запомните это накрепко.
– Но ведь Тристан и Изольда…
– И чем они закончили? – жестко отозвалась графиня. – Вспомните, принцесса, чем заканчиваются все эти рыцарские баллады о великой и неземной люб… – Но окончить мысль она не успела, потому что в дверь покоя осторожно постучали. Мадлен тут же встрепенулась, торопливо оправила платье и, приняв эдакую немного кокетливую позу, с легким придыханием произнесла: – Можете войти!
Дверь отворилась, и в покой вошел кардинал Джеронезе, а следом за ним… он. Генриетта Мария мгновенно порозовела, но затем ей на ум пришли последние поучения Мадлен, и она сердито выругала себя мысленно. Нет-нет, она не должна, не будет… Но тут он улыбнулся и заботливо спросил на латыни:
– Как вы себя чувствуете, ваше высочество? Вы так нас всех напугали…
Напугала? Генриетта Мария несколько удивленно покосилась на графиню. В Лувре благородные дамы лишались чувств по дюжине раз на дню. Это считалось признаком тонкой душевной организации и, наоборот, несомненным достоинством, однозначно подтверждающим знатность и утонченность дамы. Нет, все знали, что большинство случаев было простым притворством, но тем более ценились те, кто действительно был способен по-настоящему лишиться чувств…
– Благодарю вас, сир. Мне уже лучше, – скромно потупив глазки, отозвалась принцесса. Латынь она знала.
– Принцесса происходит из знатнейшей семьи. Ее предки по отцу правили Францией, а предки ее матери дали христианскому миру нескольких пап. Поэтому, ваше величество, вам следовало учитывать, что юная дама обладает очень тонкой душевной организацией, – спесиво возгласил кардинал, также на латыни.
Графиня д’Обри изменилась в лице. Принцессе и самой стало не по себе. Вот уж спасибо, ваше высокопреосвященство, расхвалили, будто породистую лошадь на торгах. Всю родословную выложили…
– Я непременно это учту, – вежливо отозвался он. А затем вновь повернулся к ней. – Не надобно ли вам чего? Может быть, опять прислать доктора?
– Нет-нет, я уже совершенно в порядке… – поспешно отозвалась принцесса и тут же поймала осуждающий взгляд Мадлен, мгновенно припомнив один из ее уроков, когда она наставляла ее в том, что женские слабости являются лучшим инструментом управления мужчиной. Мужчина должен быть приучен к тому, что, как только женщине становится плохо, он должен бросать все свои дела и становиться перед ней на задние лапки…
Но все равно было уже поздно что-то менять, тем более что… Тут Генриетта Мария бросила на него внимательный взгляд. Она не уверена, что с ним это пройдет. Он такой сильный, спокойный, скорее норманн, чем француз, итальянец или англичанин. Ну… какими она этих норманнов представляла.
– Что ж, тогда, я думаю, нам, мужчинам, – он сделал едва заметный акцент на последнем слове, – стоит покинуть принцессу и дать ей возможность восстановить силы.
Генриетта Мария рефлекторно бросила на него умоляющий взгляд, просивший: нет, подожди, не уходи, ну побудь еще немножко, – но тут же испугалась своего душевного порыва и потупилась. А кардинал и здесь все испортил.
– Да, конечно, идите, ваше величество. Я же – духовное лицо и обязан находиться рядом со страждущими столько, сколько им будет необходимо…
Принцесса прикусила губу и бросила на кардинала полный ярости взгляд. Как же, необходимо… Да лучше бы удалился этот напыщенный индюк, а он остался! И испугалась своих мыслей. Нет-нет, нельзя так думать, кардинал Джеронезе – посланец самого папы. Он очень достойный и… Додумать мысль она не успела. Потому что он вежливо поклонился ей и сказал:
– Что ж, в таком случае я оставляю вас и… Графиня, – повернулся он к Мадлен, которая тут же приняла кокетливую позу, – если вам что-нибудь понадобится, слуги будут ждать за дверью.
– Благодарим вас, сир, – своим самым завлекающим голосом отозвалась Мадлен, заставив принцессу сердито насупиться.
А он еще раз поклонился и двинулся на выход. Но у самой двери остановился и, бросив взгляд на принцессу, внезапно улыбнулся и… как-то эдак лукаво подмигнул ей: держись, мол, и, если что, зови, помогу. После чего вышел из покоев.
Кардинал ничего не заметил, потому что в этот момент смотрел на Генриетту Марию, с нетерпением ожидая, когда наконец закроется дверь и он сможет приступить к своим наставлениям. А принцесса почувствовала, как ее щеки вновь наливаются румянцем. Но ничего не могла с этим поделать…
– Отлично, дитя мое, просто отлично! – возгласил кардинал, едва они остались в комнате втроем. – Этот московит явно очарован вами! Вон как засуетился, когда вы лишились чувств. Немедленно послал за врачами, велел взять вас на меховой полог и нести в его личные покои. Да и сам тоже вцепился в угол…
