Текст книги "Полоса"

Автор книги: Роман Сенчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

3

В девяносто девятом, осенью, Алексей Сергеевич получил приглашение на нерадостное торжество – начальник авиаотряда уходил на пенсию и звал на прощальный банкет.

Сезон вертолетных рейсов еще не начался, срочных дел не было, и Шулин отправился в Печору. Плыл на теплоходике “Посейдон”, свежеокрашенном, но все равно откровенно старом, кривоватом, ползающем вверх-вниз по рекам еще с шестидесятых годов.

Сперва быстро спустились по Изьве в Печору, а потом медленно двинулись вверх по течению. Весь световой день ушел на преодоление двухсот с небольшим километров. А на Ан-24 можно было за сорок минут добраться, на Як-40 так и вообще за двадцать с небольшим. На разогрев, взлет и посадку времени больше уходило, чем на сам полет…

Все пятьдесят шесть пассажирских сидений на теплоходе были заняты; люди дремали, маялись от безделья (читать или еще чем-то заниматься было холодно), курящие то и дело выходили на палубу покурить и возвращались продрогшие, долго дергали плечами, терли синеватые скулы. Какая-то старушка, севшая в Кипиеве, временами начинала плакать – сильно болел живот, ехала в город на обследование.

– Обследуют и назад отправят, – стонала. – И опять здесь столько времени мучиться…

Ей сочувствовали, заверяли, что положат в больницу, подлечат. Правда, искренней уверенности в этих заверениях не слышалось.

Шулин устроился у окна, закутавшись в бушлат, подняв воротник. Смотрел на тянущийся берег. Густой, но чахлый лес, иногда разбавленный домишками и пустошью. Большинство домишек нежилые, да и не домишки уже, а трухлявые срубы. Селились когда-то люди, давали название месту, плодили детей, проживали свои жизни; поколения сменялись поколениями. Где-то десятки поколений, где-то два-три. И теперь почти везде снова безлюдье. Лет через двадцать срубы окончательно превратятся в прах, пустоши – бывшие огороды и пашенки – зарастут деревьями,

и – никаких следов человеческой деятельности, положенных сил, пролитого пота.

Судя по всему, рано или поздно и его Временный тоже обезлюдит. И то, что сейчас население растет, не радует: люди бросают поселения севернее, бегут сюда, а потом побегут и отсюда. И останется когда-нибудь в республике Сыктывкар, Ухта, может быть, Печора, Усинск (пока нефть не выкачают) и десяток станций между ними. В Воркуту будут вахтовым методом наезжать, да и то вряд ли – всё чаще говорят, что уголь там добывать нерентабельно…

Чтоб отвлечься, Шулин стал представлять, как встретится с Михаилом Егоровичем, уходящим на пенсию командиром отряда, как выпьют с ним, поговорят. Да-а, заслуженный отдых…

Сколько ему? Он и тогда, в восемьдесят первом, когда Шулин приехал в Печору после техникума, был уже в возрасте, а теперь-то… Хотя вряд ли так уж много по нынешним меркам, мог бы наверняка еще поработать. Мог бы, если бы не последние события – за предыдущие два года авиаотряд почти рассыпался. Конечно, люди понимают, что кризис, денег нет, новой техники нет, ничего вдруг не стало, что вся Россия превращается в руины, но все-таки скорее всего Михаила Егоровича винят. Он – начальник. А хороший начальник должен быть всемогущ.

Шулин поморщился от этой очередной мрачной мысли, снова заставил себя думать о другом. Хотел вызвать радость тому, что скоро, уже скоро встретится с теми, с кем столько лет делал одно дело, был связан нитями рейсов, кому передавал через летчиков документы, связывался по рации, но лично встречался редко. И вот в кои веки соберутся за одним столом, поднимут рюмки… Усмехнулся, вспомнив, за что будут пить. Почти поминки.

Успел к окончанию торжественной части.

Со сцены актового зала авиаотряда говорили хорошие, теплые слова о Михаиле Егоровиче, благодарили за годы, отданные гражданской авиации, за воспитание целой плеяды пилотов, технических специалистов… Да, говорили много душевных слов, но они не могли разбить грусти и обреченности. И говорившие, и сидевший за заваленным цветами и ценными подарками столиком виновник торжества знали, держали в голове, что все достижения прошлых десятилетий проваливаются в яму новой разрухи – разрухи, которая в сотни раз печальней первобытной дикости.

В зале были начальники аэропортов из многих городов, сел и поселков республики – Брыкаланск, Синегорье, Кипиев, Нерица, Усть-Щугор, Усть-Лыжа, Усть-Воя, Усть-Цильма, Мутный Материк, Усинск, Вуктыл, Комсомольск-на-Печоре, – но почти все эти аэропорты уже были закрыты. И хоть теплилась надежда, что их откроют, но недаром же говорится: надежда умирает последней.

На сцене Михаил Егорович отмалчивался – так, сдержанно благодарил, кивал, обнимал коллег. Но когда перебрались в ресторан, расселись за выставленными буквой “П” столами и выпили под грустно-торжественные тосты несколько рюмок, бывший командир поднялся и заговорил своим хрипловатым, грубоватым голосом:

– Спасибо, товарищи, что собрались. Я вас позвал не для того, чтоб слушать от вас речи о себе… Какой, мол, чудесный я был человек, строгий, но справедливый начальник… Нет, не для этого… хочу прощения у вас попросить. Многих из вас, а может, и всех встречал я в отряде, кого двадцать лет назад, кого десять… Встречал и отправлял в медвежьи углы, чтоб вы делали их не медвежьими. Многие отработали положенный срок и уехали, а вы вот остались… Есть и местные уроженцы, и у вас прошу прощенья… В Усть-Цильме вот староверы прятались, прятались, а мы на них весь наш мир своими самолетами… Кажется иногда, что лучше бы уж было, как раньше, как при царе-горохе – олени, тележницы, упряжки собачьи. А тут… Разбередили, раздразнили и… Трудно обратно сползать, тяжело… И вот увидел я, участвовал, когда строилась наша авиация, открывали и открывали аэропорты посреди болот, а теперь, получается, поучаствовал в их закрытии. Сам приказы подписывал… В неполные тридцать лет все и уложилось. И расцвет, и закат. – Михаил Егорович помолчал, глядя перед собой, но явно видя не обстановку ресторана, а другое. – Нет, не закат, не прав я. Не может так все глупо погибнуть. Придут к руководству новые люди, придут, наладят. Восстановят. Председатель правительства появился, дельный человек… Его этим, президентом бы… Да… Не может кануть такая наша мощь в ничто. Главное, товарищи, очень прошу, приказываю даже, берегите что есть. Не позволяйте порушить… Разные времена родина наша переживала, и оказывалось, что прав тот был, кто сберегал. Давайте за это выпьем. Берегите. Возродится наше дело, товарищи!

Мужики сорока пяти, пятидесяти лет, кто в пиджаках, кто в свитерах, а некоторые в темно-синих форменных костюмах, поднялись, стали чокаться в первый раз за этот вечер приподнято, бодро. Услышали нужное.

С тех пор Шулин несколько раз звонил Михаилу Егоровичу. Знал, что живет он один в большой квартире в центре Печоры. Жена умерла, дети давно разъехались, навещали отца редко. Предлагали и ему уехать, но Михаил Егорович отказывался. (Может, по его примеру отказывался и Шулин.) В редкие приезды Шулина в город встретиться с бывшим командиром не удавалось, да и неловко было навязываться в гости, а Михаил Егорович почти не выходил на улицу.

Но в ноябре две тысячи восьмого, когда ему объявили, что выводят за штат и предложили заключить трудовой договор, Шулин решил встретиться. Нужно было поделиться новым неприятным известием, почувствовать поддержку, убедиться, что есть кто-то, кроме него, Шулина, не согласный с нынешним положением дел.

Отправился к гостинице – там была одна из точек в поселке, где стабильно ловил сотовый телефон, набрал номер. Пока сигнал плутал в небесных волнах, пришло на память, что в середине девяностых у них тут взяли и расставили на улицах телефоны-автоматы. Аппарат под синим пластиковым навесом. Позвонить можно было, как значилось в наклеенной рядом с аппаратом инструкции, в любое место на земле. Правда, этими телефонами почти не пользовались – то карт на почте не было, то аппараты не работали, то местные пацаны отрывали трубки. Вскоре приехала бригада и демонтировала эти телефоны. Пара синих навесов сохранилась до сих пор, их в шутку называют нано-связью… Сотовая связь работает плохо, зависит то от погоды, то от ретрансляторов, да и телефоны далеко не у всех, не всем по карману; поговорить с родными большинство ходит по старинке на почту, заказывает минуты…

– Да, – хрипнуло в мобильнике, – слушаю.

– Михаил Егорович?

– Он самый.

– Здравствуйте, это Шулин, Алексей. Из Временного.

– А, здорово! Как жизнь?

– Да, в общем… – Он растерялся, говорить о своих проблемах по телефону не хотелось. – Так, в общем… Я вот что, Михаил Егорович… Я в город собираюсь, хотелось бы увидеться. Посидели бы, есть что рассказать. Да и соскучился.

Бывший командир довольно крякнул – приятно стало, наверное, что по нему кто-то скучает.

– Приезжай, конечно, Лёш. Приезжай. Адрес-то знаешь? Нет?.. Записывай.

Шулин хлопнул левой рукой по карману, хотя знал, что ручки там нет. Ругнул себя, ответил:

– Да, записываю. – И потом несколько раз мысленно повторил услышанную улицу, дом, номер квартиры.

Через день, прихватив кусок соленого свиного мяса, напеченных женой шанег с творогом, банку брусники, сел в вертолет, который столько лет отправлял и принимал, как пассажир. В этот день следила за взлетом Мария.

На вертолетах Шулин летал редко и всегда с опаской. У самолета крылья есть, и откажи хоть все турбины, он будет какое-то время планировать, и в распоряжении у пилотов окажется минута, чтоб попытаться спасти пассажиров, свои собственные жизни. А тут… Перестанет винт крутиться – камень камнем. И сколько их попадало в последнее время. И в основном, в отличие от самолетов, по техническим причинам… Самолеты надежнее, да и удобнее просто. Даже в Ан-2 поговорить можно, кресла рядками, в вертолете же сидишь вдоль стенок на неудобных откидных сиденьях, смотришь на того, кто напротив, и слушаешь, слушаешь этот треск над головой. И молишься, чтобы треск не оборвался, не захлебнулся. Захлебнулся, значит, каюк…

С раскалывающейся после такого полета головой Шулин добрался до офиса “Комиавиатранса”, мельком прочитав, подписал трудовой договор (сопротивляться, знал, бесполезно), услышал сочувственные слова начальства: не от нас зависит, везде сокращения, перевод на договоры… Попрощался, поехал к Михаилу Егоровичу. Уже было вошел в подъезд, но вспомнил, что не взял бутылочку, а без нее как-то не по-людски. Побродил по кварталу, наткнулся на целый оазис магазинов вокруг перекрестка. Купил ноль семь “Полярного Урала”.

За десять лет Михаил Егорович изменился неузнаваемо, и Шулин даже сперва подумал, что ошибся адресом. Вместо подтянутого седого мужчины ему открыл бесформенный, какой-то разваливающийся старик, с клочками облысевшей, будто зараженной стригущим лишаем, головой.

– А-а, Лёш, про… проходи, – сквозь одышку прохрипел он и, постукивая палкой, пошел в глубь квартиры. – Дверь… захлопни. И… и не разувайся. Так…

Пока Шулин вытирал ноги, снимал полушубок и шапку, Михаил Егорович успел облачиться в синий форменный пиджак, оба борта которого были увешаны медалями, знаками, значками, какие вручали ему за годы работы… Шулин удивился – до этого не замечал за бывшим командиром тяги демонстрировать награды. А теперь и на стене над письменным столом висели десятка два грамот, вымпелы. Висели, кажется, недавно и были повешены немощным человеком – кое-как, криво, приколоты какая грамота одной кнопкой, какая несколькими…

Квартира была запущена, пахло прелью, лекарствами, чем-то прокисшим, и как-то нелепо здесь выглядел светящийся экран компьютера.

– Садись куда-нибудь. – Михаил Егорович посмотрел по сторонам, увидел стул, на котором лежала одежда. – Вон… на кровать перебрось…

Шулин сел и не знал, что сказать. Мял в руках лямку сумки.

Когда собирался, летел, уже вел мысленно с Михаилом Егоровичем беседу. Пусть грустную, но откровенную, и потому лечащую. И бывший командир представлялся ему по-прежнему крепким, старшим, а потому и более сильным, и Шулин ждал от него слов поддержки, советов, заранее их словно бы слышал. А оказалось… Потянуло подняться и начать уборку, хоть он и не очень-то умел этого делать. Мусор вынести, посуду помыть, подмести пол…

– Ты… слышал… безработный теперь, – медленно произнес Михаил Егорович и пристально посмотрел на Шулина, и по этому взгляду Шулин наконец почувствовал, что перед ним действительно его бывший командир.

– Не совсем… На трудовой договор перевели.

– И что теперь делать думаешь?

– Да что… Работать. Пенсию ждать. Четыре года осталось до северной…

Михаил Егорович покивал.

– Аэропорт-то как? Под коровник уже приспособили?

– Нет пока. Держимся.

От этих коротких, умышленно сдержанных вопросов и таких же ответов, за которыми так много несказанного, у Шулина сдавило грудь, и захотелось громко прокашляться.

– А вэпэпэ?

– Лежит. Берегу, как могу. Конечно, битум нужен, стоки прочистить как

следует – тросиком и лопатой не очень наковыряешь… Но в целом – терпимо.

– М-м… Полоса у тебя хорошая. Николай Владимирович Накоряков лил. Бетон марки “четыреста”… Сначала проектировщики пробивали аэропорт четвертого класса! – Михаил Егорович булькнул хохотом. – Это полмиллиона пассажиров в год. Две тысячи в день! Еле уговорили поскромнее проект принимать – на семьдесят тысяч. А оказалось, и такой не нужен… Что в сумке-то? Бутылка?

– Да взял на всякий случай… Шанег жена отправила, свинины соленой.

– Что ж, можно и выпить, и… – Михаил Егорович стал подниматься, – и закусить.

Перебрались на кухню, неспешно разговаривали. Редко посмеивались, вспоминая какие-нибудь забавные случаи, которые, правда, и случались нечасто, а в основном горевали, возвращаясь и возвращаясь к делам последних пятнадцати лет.

– И ведь по всей… по всей стране так, – говорил Михаил Егорович, пересиливая одышку, но сейчас, кажется, не от движения, а от негодования. – Вот слушаешь новости, ухо… цепляет, что там-то закрыли, там-то списали, сократили. А если всё вместе собрать… Если всё вместе – катастрофа. Катастрофа, Алексей. Да!.. Пойдем-ка…

Он первым, довольно резво, поднялся, зло постукивая палкой двинулся в большую комнату; Шулин шел сразу за ним, выставив руки, готовый в любой момент поддержать, если бывший командир повалится.

Михаил Егорович сел за стол, велел:

– Стул бери… Рядом сюда… – Стал щелкать мышкой; экран снова осветился. – Внук вот научил, теперь целыми днями… сижу… любуюсь. Вот и ты полюбуйся.

И стали на экране сменяться фотографии. Лайнеры, бомбардировщики, истребители с отрезанными крыльями, а то и распиленные на куски, как огромные рыбы на разделке; вертолеты с облупившейся краской, побитыми стеклами, снятыми винтами; заросшие взлетные полосы, руины аэровокзалов, гора мусора под надписью “Регистрация”, рухнувший потолок в зале ожидания…

Хриплый, прерывающийся голос бывшего командира комментировал эту галерею:

– Распиленный “Антей”… Кладбище Ми-2… Аэропорт в Усть-Илимске. В восьмидесятом запущен, в прошлом году – исключен из реестра… Кладбище Ан-2 под Тюменью… Аэропорт в Амдерме, на ладан дышит… А это у нас, под Сыктывкаром, – строили, строили аэропорт и бросили… А вот, гляди, новость… – Михаил Егорович закрыл фотографии и быстро нашел какую-то статью. – Почитай.

Щурясь и часто моргая с непривычки читать с экрана, Шулин пополз взглядом по строчкам:

“В Республике Коми приостановлена продажа билетов на так называемые “социальные” авиарейсы, которые совершает внутри региона единственный авиаперевозчик – компания “ЮТэйр-Экспресс”. Как сообщили ИА КОМИИНФОРМ в справочной сыктывкарского аэропорта, сыктывкарские кассы не продают билеты на рейсы в северном направлении – в Усинск, Ухту, Воркуту и Печору. На данный момент из всех внутренних рейсов в продаже есть билеты только до Усть-Цильмы.

“К нам поступило расписание буквально полчаса назад. Самолеты до Усть-Цильмы будут летать по прежнему расписанию – по вторникам и четвергам. Ситуация по другим направлениям пока неизвестна. Информацию о том, появились ли рейсы в нужном направлении, пассажирам лучше уточнять каждый день”, – поделились в аэропорту Сыктывкара.

Как рассказали ИА КОМИИНФОРМ в Департаменте транспорта, связи и машиностроения Министерства промышленности и энергетики Коми, Усть-Цильма – труднодоступный район, поэтому авиаперевозчику предоставляются дотации на рейсы в этот муниципалитет. От дальнейших комментариев в ведомстве отказались. “Мы разбираемся. Пока вопрос по секвестрованию республиканского бюджета не будет рассмотрен на заседании сессии госсовета Коми, мы не можем сказать ничего определенно”, – заявили в ведомстве.

– Да и “Усть-Цильму” закрыть хотят, – продолжил Михаил Егорович, как только Шулин отвалился на спинку стула. – Про это у меня тоже есть… Сейчас… Во, нашел.

“Жители Усть-Цилемского района Коми могут остаться без единственного аэропорта. Как рассказали корреспонденту ИА REGNUM в администрации района, оборудование аэропорта устарело и не соответствует современным требованиям безопасности, а значит, оно может и не получить лицензию на пассажирские перевозки.

“Мы, конечно, надеемся, что до закрытия не дойдет. В этом году в бюджете района нет денег на реконструкцию оборудования, однако готовится проектная документация, чтобы заложить средства на нужды единственного в районе аэропорта в бюджет следующего года”, – сообщил и.о. заместителя главы Усть-Цилемского района Петр Петров.

Пока же необходимые на ремонт аэропорта два с половиной миллиона рублей району пришлось взять “в долг” из республиканского бюджета.

Напомним, дважды в год – весной и осенью, когда ледоход и ледостав перекрывают единственную наземную дорогу Ираель – Ижма – Усть-Цильма, связывающую район с республикой, закрывают для пассажирских и транспортных перевозок. Единственной возможностью попасть из Усть-Цильмы в другие населенные пункты республики для 15 тысяч жителей района остается авиаперелет. Самолеты прилетают в район из Сыктывкара 2 раза в неделю – по понедельникам и четвергам. Если закроют аэропорт, до столицы Коми жителям района придется перебираться через реку по переправе. Причем в распутицу – когда официально дорога закрыта – добираться с одного берега на другой останется своими силами, подчас рискуя собственной жизнью”.

– Вот видишь как, Лёш. И это… это не только у нас. Везде такое, повсюду… Почитай теперь про аэродром под Югорском. Богатый город в Хантах, газовики живут, и под боком списанный военный аэродром был… Это сейчас как завязка, две тысячи второй год, а развязку потом покажу.

Статья называлась “Югорский Кенигсберг”. Потирая глаза, Шулин читал. Не читать было неловко, оскорбительно по отношению к Михаилу Егоровичу. Да и что-то заставляло принимать в себя эти горькие истории.

“…Департамент государственной собственности Ханты-Мансийского автономного округа сообщает, что департаментом было направлено ходатайство в Министерство имущественных отношений РФ по вопросу передачи аэродрома “Комсомольский” в собственность Ханты-Мансийского автономного округа с последующей передачей его в муниципальную собственность г. Югорска или прямой передачи в муниципальную собственность г. Югорска…

Судьбой аэродрома и бывшего закрытого на сто замков гарнизона, надежно укрытых лесами Советского района, обеспокоен не только областной депутат Г.Корепанов. Реальную помощь обитателям бывших ДОСов (домов офицерского состава) оказывают правительство Ханты-Мансийского автономного округа и глава города Югорска Р.Салахов, о них заботится член Совета Федерации Федерального собрания П.Волостригов (в прошлом начальник штаба батальона дислоцировавшейся здесь воинской части).

Сейчас все эти наделенные властью люди пытаются договориться с Министерством обороны России о передаче бывшего военного аэродрома городу Югорску. Минобороны навстречу не идет, оно намерено разобрать взлетно-посадочную полосу по плитам и распродать хоть оптом, хоть в розницу. И при этом напоминает, что (цитируем) “жилой фонд, объекты социального назначения и жизнеобеспечения, а также автомобильная техника в количестве 11 единиц распоряжением Минимущества России 1999 г. № 977-р переданы в муниципальную собственность г. Югорска”. То есть подчеркивают, что северяне и так получили сполна”.

– Прочитал? А теперь – дальше. – Михаил Егорович еще раз, другой щелкнул мышкой, и появился новый текст – цепочки совсем уж меленьких букв. – На одном авиационном форуме нашел – пилоты, техники переписываются… Две тысячи шестой…

“Приветствую всех на ветке! Пару раз прозвучал вопрос про полосу в Комсомольском, немного раскажу. Гарнизон “Комсомольский” распологался в Ханты-Мансийском АО, Тюменской области. Если смотреть по жд. ветке от г. Серов на Приобье, в шести км от раз. Мансийский или девять от ст. Геологическая (г. Югорск). БВПП 2800х42 на которой базировался 763 ИАП Авиации ПВО. Полоса строилась в конце 60-х в тяжелых условиях, как в климатических, так и бытовых, про которые и говорить не приходится”.

Ошибки мешали вникать в смысл, но Шулин пробивался взглядом дальше, понимая, что это важно – узнать.

“Первый прибывший десант ижбата, строителей, ОБАТО строили в тайге землянки и жили в них. Рельеф местности пересеченный: болота, овраги, реки. Ходили такие слухи что, самый главный экспедиции которая нашла подходящее место для аэродрома получил высокую правительственную награду. Т. е. площадь должна быть намного больше размеров ВПП, роза ветров, и т. д. и т. п. специалисты лучше знают. Благодаря самоотверженному, героическому труду ВПП была построена и приняла сначала Як-28п, а начаная с 1983 г. МиГ-31 тем самым обеспечивала прекрытие наших северных рубежей, предприятий топливно-энергетического комплекса. Дальше по моему мнению интересные вещи происходили! В 20 км. п. Советский строят сначала ГВПП, затем в 80-х БВПП гражданского аэропорта. Мативация – гарнизон закрытый и на одной полосе с гражданскими базировка не возможна. В это время полк Б-Савино в г. Перми спокойно летают с гражданами с одной полосы на не менее секретной матчасти. Во времена смуты 90-х авиация стала ненужной и в 1998 мы попали под “раздачу”. Полк сократили, ласточек отдали в Пермь, Ростов на Дону, Правдинск. Аэродром законсервировали передали оставшейся камендатуре. Затем кам-ру сократили, стали сторожить гражданские ну и началось….

Бл@, оказывается Россия как и СССР ох……но богатая страна. Сначало ввалили бабок немеренно на постройку, а в наше время она на х…. не нужна стала никому. Во как!

По слухам МО РФ продало ее Челябинскому предпренимателю, а тот уже продолжил это дело и пошла разборка всего и вся. Разобрали и продали все наземные сооружения до последнего кирпичика. Остались только два автопарка ОБАТО и полковой. ВПП была в три плиты – разобрали.

Этой осенью 2006 г сняли и вывезли последние….. АЭРОДРОМ “КОМСОМОЛЬСКИЙ” ПЕРЕСТАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ…….. Как после войны или бомбежки. Через несколько лет все заростет и ничто не напомнит о том что сдесь было. Всего за 50 лет такая богатая и в тоже время грустная история – банк Империал!”

– Да-а, – выдохнул Шулин, отворачиваясь от компьютера, – дикость.

– На… на этом форуме десятки таких рассказов. Всё рушат… Ведь вот действительно – был под Югорском аэродром, и почему его гражданским не оставить? Не продать по этим… по разумным ценам? Ездят в Советский, это километров сорок. Советский у них… я бывал… центр района, но маленький городок, а Югорск – растет, “Тюменьтрансгаз” у них там… И вот взяли и разобрали аэродром под боком… Зачем?..

Михаил Егорович поднялся, опираясь на палку, прошел по комнате, хрипло и сердито пыхтя. Шулин смотрел на него со стула и казался себе маленьким и бессильным.

– И ведь слово, – бывший командир задыхался, – слово придумали – оптимизация! Скоро до… дооптимизируемся – пешком будем… пешком по России бродить… Нет, куда там бродить!.. Отвыкли… Поляжем в своих норах и сдохнем.