Текст книги "Волчья пасть"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Да постой же!.. – Колесов схватил его за локоть, жесткий, как велосипедный руль. Но мальчишка мгновенно ребром другой ладони больно стукнул его по руке, Колесов взвыл и машинально выдернул порезанную руку из кармана.

– Да черт тебя возьми! Ну, русский я, наш... но не алкаш, блин! Хотел в гости пригласить! Мы с женою... – И увидел, что мальчик уставился на его руку с намотанным вслепую носовым платком. Глянул сам – платок был красный. Да и через белую материю брюк кровь проступила.

– Как это?.. – испуганно пробормотал Саша. Слова были невнятны, но различить их было можно. – Порезались? Я щас... – он выбежал.

Колесов поднял руку над головой и отодрал липкую материю.

Сашка вбежал с пузырьком йода.

– Денжите (держите)...

Минут через десять, сказав директору детдома, что они в гости, просто чаю попить, Колесов и Саша поехали автобусом в Академгородок.

Саша для визита переоделся – надел белую рубашку и синие стиранные джинсики. Русые волосенки на темени расчесал назад – и они встали.

Когда вошли в квартиру, Марина вполне искренне изумилась:

– Ой, какие кавалеры... – Она, видимо, ожидала увидеть карапуза. Или калеку. – Проходите, проходите!

Но случилась непредвиденная беда – Саша второпях забыл сменить носки. А может, у него других и не было? Следуя примеру Колесова, тоже сбросил у порога обувь – разбитые, с надвязанными шнурками ботиночки, и ступил на ковер – и запашок пошел... Колесовы увидели черные концы его носок... Марина сразу сомкнула губки гузкой, вскинула возмущенно голову, как актриса Ермолова на картине Серова, и мальчик мгновенно все понял. Снова, как в детдоме, отскочил к двери и зло сузил глаза.

Марина поняла свою ошибку, фальшиво заулыбалась:

– Чай будете пить? Сейчас заварю.

– Эк, – глухо отвечал мальчишка, отрицательно мотая головой и пробуя наугад, не нагибаясь, побыстрее напялить ботинки. – Нет.

– Погоди, мы музыку сейчас послушаем, – мягко сказал Колесов. – Марина, оставь нас. Саша, да постой ты!..

Он шагнул в большую комнату, включил кассетник – в динамиках грянул волшебный Россини, стремительная увертюра к опере "Итальянцы в Алжире" – и мигом вернулся в прихожую.

Сашка стоял, зажмурившись, слушая?.. черный, как цыган, загибая пальцев ног вовнутрь, делая ступни похожими на грабельки.

– Я хочу момой, – дождавшись крохотной паузы, отрезал Сашка. – Всё.

– Нет, не всё! – сердито зашипел Колесов. – Давай по-мужски! Она любит дочь. У нас есть дочь. А я люблю мужские компании! Мы с тобой на рыбалку будем ходить. А сейчас ты в ванную... потом я... Потом мы чего-нибудь поклюем.

– Читал я эти сгазги... – Сашка задергал ручку двери. – Принц и нищий.

– Я тебя прошу! – Колесов схватил его за кисть, и вдруг Сашка, как собачонка или волчонок, нагнулся и укусил ему руку. Как раз ту, которую сегодня лечили... Станислав Иванович, матерясь, взвыл – детдомовец вылетел за дверь и – только грохот шагов по ступеням этажей.

Вышла жена в атласном халате, деланно зевнула.

– Я вам не мешала...

– Оставь меня. – Колесов обошел ее, как столб, выключил в большой комнате музыку и сел. И попытался глазами подростка посмотреть на свою квартиру. На телевизоре – узорная накидка, на проигрывателе – узорная накидка. На этажерка, на серванте – маленькие пузатые баночки из Парижа распространяют запах фиалок и роз. Под ногами ковер в оранжевых и желтых розах – без единой соринки. Медицинская чистота. И сама хозяйка – как кремовый торт, ноготки все алые, и на ногах алые. Ну, какой мальчишка поверит, что здесь могут его полюбить?

Жена что-то говорила, но он не слушал. Почему-то вспомнилось, как в детстве отец отшлепал его в хлеву за то, что курил. И курил-то Стас не папиросы мох, выдранный меж бревен бани. Правда, еще сухие нерастеребленные вершинки конопли ввертывали. Отец больно дернул за ухо и сильно толкнул – сынок упал лицом вниз в солому с вонючими коровьими лепехами и зарыдал. А отец сорвал с гвоздя какие-то старые веревки – и веревками...

– Будешь еще?.. будешь?..

Прибежала мать:

– Не обижай его!.. – обняла, защитили сыночка. – Он же единственный у нас... Ты скажи ему словами – он поймет.

Марина ни за что бы не стала защищать сына, вся ее жизнь – в дочери, а дочь – копия мамы. Такой же розовый торт, только уже и выше. С таким же нежным придыханием говорит, шепотом. Точно так же, цеременно медля, пьет чай из чашки. И уж папу она не поймет – она единственная тут всеобщая любимица, Машка-эгоистка.

5.

А утром, как будто специально для того, чтобы ускорить события, вернулась из деревни она – их дочь. Вся словно сверкающая елочка – в костяных и металлических украшениях, в мини-юбке, но в огромных кроссовках, внесла в дом рюкзак с вареньем и огурцами от бабушки, поставила на пол. Рассеянно улыбаясь, чмокнула родителей в воздух возле их щек и, ласково что-то пробормотав, прошла в свою комнатку – встала перед зеркалом. Станислав Иванович видел это через открытую дверь, проходя на кухню.

Кажется, смотрит, не слишком ли еще подросла? Или тут что-то другое? Несчастная любовь? Машка подозрительно быстро согласилась поехать к бабушке в деревню. В прошлом году никакими посулами не могли туда затащить. А нынче: да, папочка, да, мамочка... Ей 14. Черт их знает, что у них, у девочек, в душе, сладкой и зубастой.

Ах, не удалось вчера уговорить Сашку здесь ночевать. Если бы дочь застала его в семье, кто знает, может, приняла бы как данность, не стала скандалить. А теперь... понятно, ощетинится. А если все-таки отец приведет мальчика, будет хныкать. "Мои книжки трогал... фломастеры... В конце концов, мы, женщины, должны иметь свою территорию." Ведь если приводить детдомовца, то куда?.. в машкину комнату. В конце концов, ему всего одиннадцать или двенадцать. Ребенок.

Станислав Иванович весь день бродил по лаборатории, морщась, как от зубной боли, вспоминая неудачный визит мальчика в их нарядную квартиру. В обеденный перерыв, когда рядом не было лаборантов, позвонил Найденышеву, узнать, как там Сашка.

– Нормально, – отвечал директор. – Говорит, музыку слушал... кофе пил... На белых простынях ночевал.

У Колесова едва не вырвалось, что мальчик-то у него не ночевал. Выдумщик и мечтатель. Признаться, что его выгнала женщина из-за грязных носок, ни за что не мог.

А вечером так случилось, что Марины дома не оказалось – ушла к подруге на примерку ( шила платье), и Станислав Иванович застал дочку одну. Она сидела у себя в комнатке, уставясь на крохотный, но четкий цветной экран своего "Самсунга".

– К тебе можно? – спросил отец.

– А?! – дочь вяло повернула головку. – Тебе можно.

– Машуля... – Он никак не мог начать. И сев рядом на пол, принялся рассказывать издалека... что есть в детдоме потрясающий мальчишка, музыкант, одинокий... помоложе ее... но красивый. Правда, речь не очень... но это дело поправимое... Вот они с мамой и думают – не взять ли его на воспитание... но это если Маша не будет возражать.

Маша как-то странно смотрела на отца, глаза ее заморгали.

– Я что, говно какое? – спросила она. – Да я, может, от одиночества помираю... – Она бросилась в объятия к отцу. – Папочка, я как тот самый космонавт, у которого шланг оторвался, и он летит в бездну...

– Ну-ну, киска моя. Спасибо.

Поздно вечером появилась Марина, но они ей ничего не сказали. Утром вместе поехали в детский приют, в густые запахи хлорки и пшенной каши.

Какой-то беззубый подросток, завидев в коридоре потрясающую девчонку в мини, держащуюся за руку (на всякий случай) Колесова в белом костюме ( снова он, дубина, не переоделся попроще!), закричал во все горло:

– Сашка! Опять к тебе!..

Но странное дело – Сашку никак не могли найти. Говорили, что только что крутился здесь. Наконец, он вышел из туалета, мрачный, пропахший табаком. Ногти у него были черные, обломанные, он был в той самой рабочей одежде, в какой его впервые увидел Колесов. Остановившись в трех метрах перед посетителями, не здороваясь с Колесовым, он уставился на Машу, как на картинку.

– Здрасьте, – сказала польщенная девочка.

Он сглотнул и кивнул. Но продолжал молчать. Наверное, не хотел оскорблять ей слух своим гундосым голосом.

– Я – Маша. А ты – Саша, я уже знаю.

У мальчика побледнело лицо от ее ласковых, шелестящих, как шелк, слов.

– Пойдемте на минуту, зайдем к Владимиру Алексеевичу, – предложил Колесов.

Директор сегодня был рад видеть его, вскочил из-за стола:

– Кофе? Чаю? Что, Сашка, совсем уходишь?

– Эк, – привычно мотнул головой очнувшийся, наконец, мальчишка. Видимо, чтобы не сглазить.

– Что так? – улыбался Найденышев.

– Присмотрится, потом сам решит... – торопясь, пояснил Колесов. – Мы-то думаем, что подружимся.

– Документы-то готовить?..

– Конечно, конечно! – пропела Маша. – Конечно!

– Я вам дам списочек. – Синещекий директор кивнул Сашке. – Иди. Переоденься. Он был на работе.

Но Сашка вдруг упрямо опять замотал головой, теперь уже глядя в пол.

– Что такое?

Из коридора подростки – они там стояли и дышали куревом – крикнули:

– Все в печке сжег.

– Одежку?! Вот те раз!.. – огорчился директор. – Зачем, Сашка? – И полез в карман. – Я тебе сейчас дам деньжат...

– Мы сами купим, – остановил его Колесов. И в который уж раз взялся за локоть мальчишки, твердый и непокорный, – и снова тот вырвался из пальцев Колесова. – Мы сами! Маша, побудьте пока с Сашей на улице... я скоро...

Ход бы верный – разве устоит мальчишка, если такая красивая девочка уводит его. Закрыв дверь, мужчины остались одни...

Вечером после ванной – в новых черных джинсах, желтой вельветовой рубашке и пестрых носках Сашка сидел в большой комнате, аккуратно поджав ноги, и слушал музыку. Рядом же сидели все Колесовы. Маша время от времени поглядывала на нового члена семьи – он ей определенно нравился. Ногти мальчик почистил, обломки срезал. Волосы у его были короткие, над ухом розовел шрам. И конечно, мальчик на все вопросы отмалчивался как мог – лишь иногда натужно и глухо бормотал "нет" или "да", "спасибо"...

Они сидел на кухне и пытались пить чай. Мальчик стеснялся звука, с которым он хлебал горячую воду. Станислав Иванович, чтобы как-то поддержать его, громко крутил ложечкой в стакане.

Когда подошло время укладываться ко сну, жена вызвала мужа на кухню, шепотом спросила:

– Куда мы его спать-то положим? В одной комнате с Машкой?

– А почему нет?

Жена молча смотрела на него.

– Он же совсем еще маленький... – успокаивал ее ( и себя) Колесов. – И она... – Но поскольку Марина продолжала странно смотреть на него, развел руками. – Ну, давай в большой комнате. На диван.

Жена вздохнула. Придется на день убирать постель. И конечно , там будет настаиваться чужой запах. Правда, мальчик почистил зубы и буркнул, что курить больше не будет, но кто знает, не будет ли тайком, да еще не научит ли Машку...

6.

Прошла неделя. Ветер-листодер тряс и раздевал деревья по городу. Близилась осень, скоро детям в школу. Колесов оформил бумаги на усыновление, и на первом же "тайном" совете у губернатора, связанном с забастовкой учителей области, его поздравили коллеги – все уже знали и одобрили поступок известного ученого.

Бледный лицом Титенко, местный "Тургенев" ( в прежние годы лишь про рыбалку и красоту природы писал – безошибочный выбор!) попытался сострить:

– Ты занимаешься чем там?.. физикой твердого тела?.. Вот тебе твердое тело – характер современной молодежи!

– Нет, у него – ядерный резонанс, – уточнил банкир Малинин. – Посмотрим, какой будет резонанс со шпаной. – И лукаво подмигнул. – Зато теперь ни один фулюган доброго дяденьку не тронет – у них свое радио.

Катраев не согласился:

– Может быть, как раз наоборот. Все нищие начнут ловить за рукав... раз такой добрый... новорожденных подбрасывать...

– Вот вы все какие! – прогудел Сидоров и покровительственно положил руку на плечо Колесову. – Нет чтобы в ноги поклониться! И все телевидение задействовать! Человек не просто слова говорит, а дело делает! Это нравственно, это по нашему. А то все иностранцам, иностранцам... и алюминиевые заводы, и детей... Я решил гласно поддержать Станислава Иваныча. – И раздал всем газету коммунистов "Дочь правды", где на четвертом странице выделялись жирные черные буквы: "Русский ученый показывает пример".

На Совете обсудили положение в школах, Малинин пообещал дать кредит администрации для срочной выплаты зарплаты учителям за весну и лето,, и Станислав Иванович, выбросив по дорогу газету в урну, вернулся домой.

И его вновь встретила в дверях бледная, ненакрашенная жена. В глазах стояли слезы.

– Что такое?!

– Стасик... ужас... – прошептала Марина, кивая и оглядываясь. – Ты знаешь, что они творят?

– Что?! Что?! ("Курят... наркотики нюхают... – мелькнуло в голове.)

– Они – це... целуются... сама видела.

Станислав Иванович и Марина прошли в большую комнату, прикрыли дверь.

– Ну, то, что валяются рядом на паласе... вместе телевизор смотрят ладно... будем считать – дети... но вот я иду на кухню, прислушалась – а Машка ему говорит: "Маленький мой... тебе наладят... ты будешь петь, как Леонтьев..."

– Ну и что?! Я же просил тебя найти ему логопеда.

– Погоди! И слышно, как она его чмокнула... а может, он ее. Я еще не поверила. И... а в скважину ничего не видно... Я – на балкон. Оттуда, сам знаешь, можно заглянуть в окно ее комнаты... смотрю – еще зеркало мне помогло... она обняла мальчишку, потом он ее, и так лежат, целуются. С этим "волчонком".

– Не называй его так. Одетые?

– Еще бы раздетые! Ну, конечно. Но ведь целуются!..

Конечно, новость была досадная. Машка старше на два года, а может, и он не такой уж ребенок... возраст его известен неточно... может быть, тоже четырнадцать, хоть и щуплый... в детдомах недоедают... к тому же психофизически нынче дети рано взрослеют... С другой стороны – они же как брат и сестра... почему бы им не поцеловаться?

– Я понимаю, брат и сестра... – зашептала Марина, угадывая его неизбежные контр-доводы. – Но ведь они-то знают, что не так...

– Где они сейчас?

– Пошли якобы на дискотеку. Сказали, в ДК молодежи. Я уже туда позавчера бегала – их там нет! А сегодня даже боюсь проверять – вдруг опять нету! Наверное, по каким-нибудь подвалам шастают... или чужим квартирам...

– Послушай... – вспомнил Колесов. – Но у нее же паренек был... Алексей. С компьютером.

– Поссорились! Это уже давняя история. Она уже потом с каким-то Василием дружила... из музшколы. С флейтой или кларнетом, не помню.

Дети вернулись домой около одиннадцати ночи – вошли раскрасневшиеся, таинственно улыбаясь. Мать стояла в прихожей, возле телефона, глядя то в зеркало, то на дверь.

– Что так поздно? – напряженным голосом, нон как можно тише спросила она, стараясь улыбаться, как и муж, и тут же забывая о своей улыбке – улыбка свертывалась, как резиночка. – Почему?

Маша чмокнула воздух возле маминой щеки.

– Я знакомила Сашу с ребятами из его класса. – Глаза у нее при этом были честные-пречестные – такими глазами она смотрела на родителей в самом раннем детстве, уверяя, что не брала шоколадных конфет – у нее из-за них по нежной белой коже сразу бежала сыпь. – Они Саше понравились.

– Так, Саша? – почему-то спросил Колесов из-за плеча жены, не зная, что еще спросить.

– Угу, – кивнул смеющийся от счастья смуглый красивый мальчик. – Они хорошие.

Молча все вчетвером попили кефир перед сном и разошлись.

Мальчик раскинул в большой комнате выделенное ему кресло-кровать, приготовил постель, но не раздевался. Марина постучалась к нему:

– Саша, поиграем у меня?.. – и громким голосом матери, находившейся в спальне родителей. – Мам, ты ведь не будешь возражать – мы поиграем у меня в разбойников? У меня две классные программы... А то скоро в школу, некогда будет...

И поскольку Марина не нашлась, что ответить, дети быстро, хихикая, пробежали к комнатку Маши.

Станислав Иванович никак не мог уснуть. У детей горел тусклый свет, мяукало и тренькало в телевизоре, слышались выстрелы и сдавленный счастливый хохот Маши и Саши. Марина встала раза два, хотела заглянуть с балкона в детскую, но Станислав Иванович ее остановил. Помахал в темноте руками, и Марина поняла – когда-то в окне у Машки (а квартира на седьмом этаже) показалась большая птица, заглянула через стекло – и девочка закричала от страха. Ну, ладно бы – синичка... а это черт знает кто и черт знает почему – то ли ястреб, то ли ворон. Уже через день или два физик Колесов догадался, в чем была причина появления птицы, – у соседей наверху сломался холодильник, и они вывесили за форточку в авоське колбасу и прочие продукты...

Супруги лежали, слушая, не станут ли дети, забывшись, громко разговаривать. Но дети или неслышно шептались, или уже разошлись по комнатам – этот Саша умеет ходить, как вор. А может, спали у Маши, нарочно не выключив свет конспирация...

7.

Марина оплатила визиты логопеда, и отныне вечерами в комнате Маши ( чтобы не мешать отдыху родителей) грудастая усатая тетя в костюме с синим галстучком учила голосом Левитана бывшего детдомовца:

– Повторяем. "Гонимы вешними лучами..."

У Саши речь была невнятной, сиплой.

– Гомимы вешмими лусами...

– Не гомимы, а гонимы... Н-н. Н-н. Язык кверху...

– Н-нэ. Н-нэ. Маша, уйди.

Но Маша была все время рядом.

– "С окрестных гор уже снега сбежали мутными ручьями на затопленные луга..."

Станислав Иванович догадывался: У Марины тайный расчет – может быть, гундосый голос Саши дочке надоест, и она к мальчику охладеет. Но Маша принимала живейшее участи в налаживании речи мальчика, повторяла слова логопеда, расшагивала вокруг, длинногая, влюбленно глядя на своего нового братца, и сердилась, если вдруг логопед понапрасну сердилась на него.

– Не затоплеммые, а затопленные... И не рутьями, а ручьями... Вы меня слышите? Повторяйте.

Когда она предложила мальчику трудную по фонетике фразу "В дебрях джунглей жили лямуры", мальчик почему-то развеселился, забормотал невнятной журчащей скороговоркой:

– Лямур-тужур... бонжур-абажур... лямур-тужур... леже" в канаве" сам блюэ"...

Маша прыснула от смеха. Логопед осердилась:

– Что это вы такое несете?.. Будете уверять, что французский язык?! Вы сначала русский выучите!

– "Только за то, что им разговаривал Лемим?.."

Маша, хохоча, рухнула на пол. А мальчик еще и затанцевал – ну точно как Майкл Джексон – пошел вправо и влево бесподобной скользящей, лунной походкой... Талантлив, как бес.

После пятого или шестого занятия Маргарита Владимировна (так звали логопеда) закрылась с хозяйкой в большой комнате, и они долго говорили. После того как усатая тетя, сопя, ушла, Марина позвала мужа и, положив крашеные ногти на грудь, где сердце, делая трагические паузы, шепотом передала Станиславу Ивановичу их разговор.

– Рита бессильна что-то сделать. Слишком запущено... челюстной аппарат неправильный...

– Да что вы говорите?! Парень красив хоть в профиль, хоть в фас. Как римский воин.

– Ну, что-то там внутри повреждено... Нужен ортодонт... физиопроцедуры... Это, Стасик, долгая песня. Но разве я против?

Договорились, что Станислав Иванович попросит врачей академгородской больницы взяться за лечение Саши. Мальчик будет ходить туда после школы, тем более, что больница – вот она, в ста метрах, в сосновом бору...

Так и сделали. Мальчик возвращался от врачей, пахнущий эфиром, лицом черный, как цыганенок. Он стал угрюм, ничего не ел. Колесов удивился, как же быстро меняется у него настроение, как меняется даже цвет кожи. Очень впечатлительный парнишка.

Однажды ночью, встав и проходя в туалет, он услышал, как Саша навзрыд ревет в большой комнате, где он спал.

Станислав Иванович тихонько стукнул пальцем в дверь, вошел. Мальчишка в темноте мгновенно затих, уткнувшись в подушку.

– Саша?.. – шепотом позвал Колесов.

Мальчик притворялся спящим. На ощупь, при слабом свете далеких уличных фонарей, Станислав Иванович подошел к его креслу-постели, осторожно тронул волосы, щеку. У Саши лицо было мокрым. "Не может же он спать? Не почудилось же мне, что он плакал взахлеб?"

– Саша...

Мальчик не отвечал. Надо сказать, в последние вечера он и к Маше перестал заходить – то ли между ними случилась размолвка, то ли сам не хотел более со своей косноязычной речью быть предметом для веселья.

– Я тебя переверну?.. – тихо сказал Колесов и просунул руку под костлявую, влажную грудь подростка. И вдруг ощутил, как стремительно там и больно колотится сердце бывшего детдомовца – даже испугался. Как живая рыбка на берегу, когда накроешь ее ладонью... Но с таким сердцебиением не может спать человек. – Саша... не притворяйся... давай поговорим. Все у тебя будет хорошо. Я для этого сделаю все, что надо.

Мальчик продолжал молчать. Но, кажется, дыхание его стало чуть ровней...

Колесов вернулся в спальню. Марина не спала.

– Ты ходил к нему? Иногда плачет... А вот когда я плачу, ты не слышишь.

– А почему ты плачешь?

– Может, лучше бы совсем маленького взять... крошку... Но если нам сейчас под сорок, через двадцать будет шестьдесят... мы не уследим?.. Ах, вместо того, чтобы мучиться, лучше бы еще своего ребеночка завести.

– А разве же я против?

– Теперь уж чего?.. – сокрушенно вздохнула Марина, подняла и опустила руки.

Станислав Иванович обнял мягкую белую жену. Он прекрасно понимал и знал, что она понимает: это все слова. Она уже не могла более иметь детей... надо было раньше думать... Но лучше сделать вид, что это он, муж, в свое время не позаботился, он виноват. Да и что поделаешь, если не возлюбила она чужого мальчика из детдома... Называет его "волчонком". Почему же он волчонок! Только потому, что у него – болезнь "волчья пасть"? Но есть и другое название беды – "незаращение нёба". Почему бы вам не называть его "нёбчиком" или "незаращенкой". Бог знает какие странные мысли приходят иной раз в минуту засыпания...

Но и утром, когда вся семья садилась завтракать, эти мысли не покидали Колесова. Он незаметно смотрел на Сашу. Мальчик быстро пил свой чай безо всего ( без меда и печенья), довольно четко проборматывал: "Спасибо, мне сегодня надо пораньше..." и убегал в школу.

Никак он не был похож на волчонка. Разве что сутуловат во время ходьбы. Но пройди через все, что он прошел, – не так еще будешь сутулиться. Надо же как у нас, у русских... прилепится слово – и уже ищешь, насколько соответствует оно.

– А вы что, поссорились? – спросил Станислав Иванович у Маши, нарочно пройдя с ней в прихожую и глядя, как девочка застегивает новые ботинки, похожие на ботинки американской армии ( мода!).

Дочь подняла личико, невинное и светлое.

– Нет. Он сам. Может, он у меня будет спать... он же ребенок? Мы будем вместе его речь править. А то там ему скучно... он же привык в детдоме, среди сверстников...

Некоторый резон в ее словах был. Но их разговор услышала мама Марина.

– Что?! Нет!.. – Она взволнованное заколыхала нежным бюстом, складывая ладошки и подыскивая нужные слова. – Вон, была по телевизору передача!.. Тоже, мальчик... а в итоге ее и зарезал...

– Хорошо, хорошо, – буркнул Колесов.

Саша продолжал спать в большой комнате. А через день-два Маша почему-то вдруг перестала вообще разговаривать с ним.

8.

И все-таки все было терпимо в доме, да только случилась неожиданная неприятность.

Вернувшись вечером с работы, Станислав Иванович застал жену и дочь в большой комнате – они сидели по разные стороны стола, раскрасневшиеся от слез. "Тортики мои... – подумал, морщась, Станислав Иванович. – Ну что же еще у вас?"

– Стасик, – напряженным, прерывающимся шепотом начала жена. – У нас пропали деньги.

– А где Саша? – почему-то спросил Станислав Иванович. Не дай бог, если уже обидели его подозрением.

– А вот его как раз и нет! – почти обрадованно заключила Марина. – Нету!

– Постойте, постойте. – Колесов снял плащ, разулся и прошел в залу. – Какие деньги?

– Твои. – Марина объяснила, что портниха закончила работу, платье хорошее, сама принесла. Материя также была ее, из Японии. У Марины не хватило денег, и она решила взять из НЗ, который хранился у Колесовым в столе Станислава Ивановича. Но конверта с долларами там нет. – Я же помню его, обычный почтовый... только со старой еще, СССР-овской маркой сверху... Там сколько было?

– Две тысячи.

– Вот. Их нету. – И повернулась к дочери. – Ты не брала?

– Ну, конечно, нет, – улыбаясь и моргая, отвечала Маша.

– А почему ты улыбаешься?

– А что мне, опять плакать? Если я не брала? Пап, она мне дала пощечину.

– Ну, ну, – буркнул Колесов и прошел в спальню, где в углу стоял его небольшой письменный стол. Жена и дочь также последовали за ним. Станислав Иванович вытянул верхний ящичек – там лежали письма, маленькие и большие конверты от коллег из США, Германии, Украины, Прибалтики. Станислав Иванович быстро перебрал их – действительно, конверта с долларами не было. Ему эти деньги заплатили за монографию, изданную недавно в Нью-Йорке.

– Да нету, нету! – говорила Марина. – Я все перевернула! Нету! Так опозориться перед портнихой...

– Да найдем мы деньги рассчитаться... – пробормотал Колесов. "Неужели мальчик украл деньги и сбежал? Ни в жизнь не поверю." Он повернулся к дочери. – Не обижайся... чтобы к этому не возвращаться, дай честное слово, что не брала.

Маша, глядя на него ясными глазами, прошептала:

– Честное слово.

Во входную дверь позвонили. Чтобы отпереть (у Саши не было своего ключа пока не доверили), в прихожую быстро зашагала Марина.

– Только не спрашивай сразу! – успел крикнуть Колесов, идя за ней.

Но Марина не могла молчать. Впустив в квартиру чужого ей подростка, она тут же спросила каким-то рыдающим голосом:

– Саша, скажите... Вы случайно не заходили в нашу спальню?

Саша удивленно посмотрел на нее, засмеялся.

– Синица залетела? Нет, не заходил.

– А почему ты заговорил о синице?

– Да вспомнил, как мы с Машей открывали форточку у нее, и к нам синица залетала... Еле выгнали.

"Нет, не он", – уверенно подумал Колесов. Тем временем мальчик снял ботиночки, поставил их рядком там, где ему определила место Марина – на газетку, снял кожаную курточку, которую ему недавно купили, и еще раз, но теперь уже с некоторой тревогой посмотрел на Марину – та все не уходила из прохожей, стояла перед мальчиком.

– А что? – спросил он, наконец. И упавшим голосом. – Что-нибудь пропало?

– Да, да! – ледяным тоном отрезала Марина. И уже хотела произнести какие-то иные безжалостны слова, но Колесов опередил.

– Мы опрашиваем всех по кругу... и Машку... Дай мне честное слово, что ты туда не заходил.

Мальчик почернел, как, наверное, чернеет на черном дереве странное существо джунглей – хамелеон. Мгновенно стал другим. Глаза, как когда-то прежде, снова стали отчужденно-стеклянными.

– Чесмое смово, – с трудом произнес он, как будто еще минуту назад не говорил легко и правильно.

Наступило молчание. "А ведь могла украсть Машка... – вдруг подумал Колесов. – Два года назад она вынула у меня из кармана пятьсот... потом сама призналась... надо было на мороженое..." Он посмотрел на дочь – и она, словно угадывая его мысли, воскликнула:

– По моему, я тебе тоже сказала!

"Если она украла, то, понятно, что подозрения падут именно на Сашу! Тем более, что они в последнее время не очень дружат. Или он ей надоел, или она слишком лезет к нему в душу".

– Мне уходить? – хмыкнув, спросил подросток. – И много у вас пропало?

– А почему ты думаешь – пропало? – скрестила руки на груди и сузила глазки, как доморощенный следователь, Марина. – Значит, ты знаешь?

– На этом свете все горе из-за денег... – вздохнул Саша. И вдруг, быстро отворив дверь, в одних носках и без куртки, выскочил вон из квартиры.

– Саша!.. – закричал Колесов и, кое-как сунув ноги в ботинки, метнулся следом. Но подростка уже не было нигде – на улице пустынно, в подъезде без лампочки, куда вернулся Колесов, Саши также не оказалось. Да что уж тут говорить – быстрые ноги у волчонка. Неужто он украл? Но если он украл, как же он мог вернуться из школы к Колесовым? Он же должен был понимать, на кого прежде всего подумают. Нет, это не он. Но кто?!.

Колесов вернулся в квартиру, женщины смотрели телевизор. Станислав Иванович прошел к своему столу, вынул верхний ящик и высыпал на столешницу содержимое. Надев очки, стал внимательно просматривать. Копии счетов за междугородние переговоры... письма... копии рецензий... дискеты... и снова конверты – длинные, узкие, большие... с грифом "Академия наук"... "Конгресс интеллигенции России"...

– Пойдем ужинать, – позвала Марина. – Ну, заработаем мы, отдадим. А то, что украл волчонок, это совершенно ясно.

Не было нигде конверта со злосчастными долларами. Но не мог мальчик взять! Не мог!

– Маша!.. – зло позвал он дочь. Девица выросла рядом.

– Теперь ты посмотри! В конверты загляни! Может, в какой большой сунули!.. – у него разболелась голова.

– Пожалуйста... – с охотою, даже с театральным нетерпением Маша принялась вытряхивать из всех конвертов содержимое. Но тот стандартный, ненадписанный почтовый конверт с советской маркой в 40 копеек как испарился....

Бледный от тоски и злости Колесов сидел возле стола, ничего не видя перед собой.

9.

Миновало дней десять – мальчишки не было. Станислав Иванович долго не мог решиться и все-таки позвонил в детдом. Как бы небрежно-весело осведомился у директора, как дела, как жизнь. Не тоскуют ли бывшие приятели Саши по нему? Что нового?

Найденышев радостно отвечал, что особых новостей нет, на старших подростков милиция больше "бочку не катит", крыс из подвала дети выгнали громкой музыкой и отравленным зерном, а Сашка мог бы и нос показать. Что ли, загордился?

– Я ему скажу, – принужденно засмеялся Колесов и пошел по отделениям милиции. Надо сказать, для первоначального разговора у него был повод – его аспиранты, образовав научно-технический центр "Феникс" ( надо же зарабатывать на жизнь!) изобрели хорошую противоугонную схемку для машин, а также склепали ревуны на гаражи. Милиция города взяла образцы на испытание. Таким образом, Станислав Иванович был уже знаком с начальниками отделений, заглядывал к ним не однажды, поторапливая с решением, но те что-то тянули время. И вот спустя полгода, сырой осенью, угрюмый доктор наук Колесов в шляпе и длинном сером плаще входит в стандартные кирпичные здания с решетками на окнах, привычно улыбается всем, шутливо отдает честь девушкам в синей форме с погончиками.

Начал он, естественно, с Молодежного РОВД – к Молодежному району относится и Академгородок. Начальник, рыжий майор, похохатывая, только руками развел:

– У нас денег нету! Поддержать – поддержу. Все решает город. Как там скажут, так и будет. Вы к генералу идите, вы же в одном секретном совете!

Всё-то они знают.

– Ну, а как в нашем Молодежном районе... с молодежью?

Майор сменил лицо, деловито закивал. Ему уже был известно, что Станислав Иванович усыновил детдомовца... Сведя золотые бровки, начальник отделения доложил, что мальчики немного выпивают, девочки немного курят...