355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роман Солнцев » Двойник с печальными глазами » Текст книги (страница 1)
Двойник с печальными глазами
  • Текст добавлен: 10 августа 2017, 16:30

Текст книги "Двойник с печальными глазами"


Автор книги: Роман Солнцев


Жанр:

   

Рассказ


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Рассказ опубликован в ежемесячном литературно-художественном журнале «Новый мир» № 10, 2000 год

Роман Солнцев

1

2

3

4

5

Роман Солнцев

Двойник с печальными глазами

1

Про этого унылого типа, который приходил на все наши собрания в геолкоме или камералке, мы знали – он из КГБ. Садился обычно в дальнем углу, доставал планшет с целлулоидной пленкой, как если бы тоже имел какое-то отношение к поисковой партии, но, надо отдать ему должное, вопросов не задавал – просто сидел, тускло мерцая черными глазками на темном же лице. То ли из казачков, то ли украинец с турецкой кровью…

Поскольку я по корням своим татарин и весьма смугл, среди прочих синеглазых нас как бы судьба подталкивала друг к другу – не меня к нему, конечно, а его ко мне. Через год-два он стал здороваться, явившись, прежде всего со мной, хотя кто я – всего лишь начальник отряда.

Возможно, не все сейчас помнят, что слово «уран», например, произносить, а тем более записывать запрещалось. Его в документах по разработке месторождений заменяли обычно на «кальцит». Да и золото, и редкоземельные имели свои псевдонимы, как если бы они были шпионами, засланными в среду рядовых минералов и металлов. Поисковые карты несли гриф секретности, так как при масштабе 1 см = 2 км они достаточно подробны. Продававшиеся же в открытой торговле карты СССР или отдельных областей были при составлении специально искажены, чтобы «враг», если вдруг проникнет к нам, запутался.

Если иногда кто-то из начальников экспедиции выезжал за границу, хотя бы даже в Венгрию или другую страну соцлагеря, с ним вместе оформлялся в дорогу также достаточно высокопоставленный чиновник из «серого» дома. Во-первых, халява, командировка в мир, где жизнь богаче и ярче, чем у нас, а во-вторых, надо же последить за командированным – вдруг выйдет на некий запретный контакт с иностранными спецслужбами.

Конечно, по здравом размышлении это было почти исключено: мы – люди советские, особый сорт, выведенный в теплице. Даже если никто с тобой не поехал, все равно боишься: вдруг вон тот с фотоаппаратом в толпе варшавян либо даже девица легкого поведения в красной рваной юбке на мосту Ержебет в Будапеште есть наш тайный агент и завтра же зашифрованная телеграмма уйдет в Москву…

Мне по молодости лет и скудости опыта долго не выпадало поездок за бугор, но иной раз приходилось встречаться со студентами геофака перед их практикой или со школьниками, которых я пытался агитировать в геологи. Пик нашей славы прошел, песня «Держись, геолог» уже не гремела с утра до вечера по радио и телевидению, и молодых умных парней явно не хватало в нашей зеленой армии. К нам в последнее время почему-то потянулись некрасивые одинокие девицы, но это тема отдельного разговора…

Так вот, младший чин из КГБ, которого мы прозвали между собой Козлом за постоянно скучную его козлиную морду, видимо, имел право следить только за младшими чинами, и я пару раз замечал именно его в аудитории среди студентов, а однажды даже в школе увидел, на задней парте возле директора школы и учителей, когда я говорил о подземных богатствах Сибири.

Конечно, Козел и здесь помалкивал, но все время что-то хмуро записывал в блокнот. Наверняка ерунду писал, изображая внимательно слушающего человека, но меня это раздражало, путало мысли. Да и кто знает, возможно, он вылавливал у меня недостаточно четкие, якобы двусмысленные фразы. Внезапно подступающий страх не давал мне при нем чрезмерно острить (а я очень любил в молодости посмешить аудиторию), я начинал злиться. Иногда хотелось поверх голов обратиться напрямую к нему: мол, эй!.. не пошел бы ты отсюда?!.

Увы, желание добиться благоприятного о себе впечатления привело к тому, что я ввернул в одну из своих лекций рассказик о том, как чекисты в 20-х годах не дали вывезти из России огромное количество золота… Хотя прекрасно помнил, что золото вывозили – и не раз – в Китай и Японию и люди Дзержинского оставались с носом. И я допускал, что из слушающих кто-то знает об истинном положении вещей и оценит мой грустный юмор. Он же, унылый тип, никак не переменился в лице, не просиял или, наоборот, деловито не нахмурился: мол, да, работаем, – сидел и записывал. Наверное, понял хитрую изнанку моего рассказа. И чтобы дать ему поверить, что я человек недалекий, я в следующий раз, увидев его, кивнул со словами:

– Да, товарищ, мне приятно, что вы внимательно слушаете… Родину надо знать и любить.

После такой лекции у меня во рту было ощущение, будто я лягушку лизал. «А пошел он действительно на хрен! Бездельник! – кипятился я, шагая домой. – В следующий раз возьму и спрошу: а вы тоже студент? Или: тоже учитель? Чему вы учите? В каких подвалах, какими раскаленными щипцами?..» Но, конечно, ничего такого я ни разу не сказал, а, наоборот, встретив его в другом месте, издали подобострастно улыбнулся: мол, чего уж там, мы люди свои, так и быть, присутствуйте…

И стал потихоньку ненавидеть себя. Ночью он мне мерещился под окнами – ходит кто-то по тротуару взад-вперед в плаще со вздернутым вверх воротником. «Неужели установили наблюдение? А что я такого сделал? Или их много и за всеми более или менее заметными людьми следят?» Видимо, я уже считал, что по крайней мере в нашем городе я достаточно известный человек – член Совета по разработке и сохранению недр… Впрочем, по «Голосу Америки» слышал: никто не знает, сколько в КГБ работает народу, может быть, сотни тысяч… Они что же, за всем населением следят? Вот бы напиться и – как бы перестав владеть собой – спросить у этого типа!

Но я еще не сошел с ума.

Всему свое время.

2

С этим тоскливым господином, моим соглядатаем, мы познакомились ближе, когда я полетел в туристическую поездку в ГДР (тогда еще Германия была расколота)…

В нашей группе оказалось шестнадцать человек: спортсмены, учителя, врачи, журналисты и от геологов – я. Когда садились в самолет до Москвы, откуда нас повезут поездом, я Козла не видел. Не заметил и в поезде. Но когда мы вышли вечером в сумерках из вагона на вокзале в Берлине (Восточном, разумеется), он стоял среди наших, скромно улыбаясь и ни на кого не глядя.

Он был в скромной по цвету, но дорогой куртке с деревянными пуговками, иностранном кепи, в иностранных ботинках с высокой шнуровкой. То ли раньше прикатил, то ли в соседнем вагоне ехал, не знаю.

Нас поселили в гостинице на Фридрихштрассе, в угрюмом доме с треснутыми колоннами. Всей группой ходили на экскурсию во Дворец народов (кажется, так он назывался?), где меня поразило огромное количество шарообразных фонарей внутри и затененное, почти черное стекло со всех сторон. Потом повезли в Дрезден, и я впервые увидел – она в отдельном зале – «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля…

Вечером в каком-то тесном клубе местная общественность устроила для нас маленький фуршет – голодные, стоя вокруг длинного стола, накрытого красной скатертью, как бы знаменем, мы выпивали понемногу под крохотные, не крупнее резиновых ластиков кусочки колбасы и сыра на палочках. Потом, вернувшись в гостиницу (это была наша последняя ночь), напились в номере люкс у руководителя группы Пименова, чиновника из нашей городской администрации, – у нас у всех в чемоданах нашлось по бутылке водки (хотя мы много привезли и раздали принимавшим нас немцам: «Презент, презент!.. Битте!..»). И я оказался на стуле рядом с этим самым Козлом.

– Ну как вам Мадонна? – дерзко спросил я.

– Плакать охота, – легко ответил он. – Я тоже впервые увидел.

– Впервые? Вы? – слегка пошел я в наступление.

– Да, да, – кивнул он, глядя с плаксивой какой-то улыбкой мне в переносье. – Да.

– А я думал… вас ваша… экспедиция посылает. – Я как бы берег его тайну от окружающих, вслух определяя его как геолога.

Он помолчал.

– Кстати, вы видели по дороге в Дрезден?..

– Да, – сказал он и поднял согнутую в кисти руку – изобразил подвесную дорогу с железными ковшами, в которых везли над полями урановую руду ГДР (скорее всего для отправки в СССР). – Мы же их защищаем.

Я в свою очередь тоже глубокомысленно кивнул.

– А пойдемте ко мне, у меня есть коньяк! – предложил он.

«Начинается!..» Холодок пролетел по моей коже. Я улыбнулся:

– А почему нет?..

Номер у него, к моему удивлению, был такой же, как у меня. И никаких особых телефонов на столе – обычный, гостиничный.

– Илья Лазарев, – протянул он мне руку. – Илья Петрович.

Я медленно назвал себя, он криво ухмыльнулся.

– Знаю. – Налил мне и себе по полстакана коньяка. – За наше безнадежное счастье.

Я выпил, с легким страхом раздумывая, что означает его таинственный тост.

– Назло врагам, – чтобы все же уточнить свою позицию, буркнул я.

– А-а, мой родной!.. – пропел Илья, наливая еще в стаканы. – В том-то и вся беда… – Он не договорил и, лишь убедившись, что я смотрю на него внимательно, ручкой мелко написал на листке бумаги, что лежал у телефона: «Нету никаких врагов. И скоро это станет очевидно». – В том-то и беда… – повторил он, скорее всего для подслушивающих здесь служб. – …что они нас не слышат! Враги, я имею в виду!

– Но мы их одолеем! – включился я в его игру – и все-таки (а вдруг он сам тоже записывает на магнитофон?) оттеняя свою патриотическую позицию.

Илья иронически скривил козью мордашку свою: долил остатки.

– Разумеется. – Потянувшись, громко включил радио. Грянула музыка – Бетховен, финал Пятой симфонии. И прокричал мне почти в ухо: – Скоро все это рухнет.

Сделать глупое лицо? Зачем он меня провоцирует?

Понимая, что трушу, он продолжал:

– Тебе не надоела вся эта фигня? Мечта народов, коммунизм, фуизм… Сидим как в консервной банке, только Москва живет более-менее, а страна бедствует… Все заврались, и все всё понимают… Я знаю три языка, иногда думаю: да пошли вы все… вот сейчас встану и уйду, шагая через заборы Европы… Ты стихи Рембó «Пьяный корабль» помнишь?

Я отрицательно покачал головой, с ужасом думая, чего он от меня потребует завтра, в России, когда вспомнит, что мне тут говорил.

– Не путать с Рéмбо, ха-ха!..

Слишком долго я плакал! Как юность горька мне,

Как луна беспощадна, как солнце черно!

Пусть мой киль разобьет о подводные камни,

Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно!

Ну а если Европа, то пусть она будет,

Как озябшая лужа, грязна и мелка…


Он читал, и слезы текли по его темному лицу. Может быть, он искренен? И знает чего-то, чего я не знаю? Но что от меня-то он хочет? Или просто хороший актер, талантливый провокатор?

Надоела мне зыбь этой медленной влаги,

Паруса караванов, бездомные дни,

Надоели торговые чванные флаги

И на катор-ржных стр-рашных понтонах огни!


Он замолчал, откинулся в кресле, закрыв глаза и оскалясь.

– Да-а… – пробормотал я. – Хорошие стихи.

– Да при чем тут!.. – простонал мой собеседник. – Жизнь проходит впустую! Мечтал стать дипломатом – попал в контору… и это надолго. Уйти? Прямо сейчас? – Он вдруг вспыхнул глазами (иначе не могу сказать), схватил меня за руку: – Вот ты, геолог… человек полезного дела… скажи! Я сделаю, как ты скажешь! Всей этой муре собачьей еще лет десять вариться… Мне тридцать. Сидеть как в тюрьме, ждать свободы – или сейчас? – Он кивнул за окно.

– Но они же… – Я не договорил.

– Эти?! – Он прекрасно понял мой недоговоренный вопрос. – Тут же выдадут. А я – сюда… – Он мотнул головой, как я догадался, в сторону Берлинской стены. Мы пару раз проезжали мимо этой серой, высокой, обвитой колючей проволокой стены. – Я знаю, как это делается. – И забормотал страстно, брызгая слюной, вскочив и показывая на ноги: – Там поставлены автоматические пулеметы – если пересечешь линию фотоэлемента, стреляют вот сюда… – Он показал на живот. – Почему и дети недавно погибли… пулями размозжило головы. – А я… я подойду на ходулях – и прыг!.. Ну, расшибусь немного… Но зато хера вам!.. – Он отпер чемодан, достал еще бутылку коньяка.

– Больше не надо! – крикнул я встревоженно. Я был достаточно пьян и боялся совсем опьянеть.

– Эх ты! Тоже говно?! Несмотря на все свои шуточки, намеки… Ты что, боишься, я тебя буду сватать туда? А потом заложу? Да пошел ты! Я с тобой советуюсь, как МНЕ быть!.. Я боюсь вот чего: могут выдать обратно…

– Ну не-ет! – протянул я. – Эти?!

– Наши могут обвинить в каком-нибудь насилии… воровстве… сфабрикуют дело со свидетелями, фотографиями… и никакого политического убежища я не получу, поскольку предстану уголовником. – Он тяжко вздохнул. – Наши это умеют хорошо. – Налил себе. – А ты, значит, боишься даже пить?

– Ну, налей, – сказал я. – Немного.

– Тоже мне поисковик. Вы же в тайге спирт неделями жарите. – Он выцедил налитое, как чай. И минуту сидел, уставясь в пол. – Уйду. Сегодня уйду. А ты беги. Давай обратно в свой лагерь…

Я поднялся. Он не смотрел на меня, утирал лицо платком. Все-таки это смахивало на провокацию. А может быть, я ошибался. Завтра будет видно.

И утром я увидел: Илья Петрович Лазарев, сумрачный, тихий, вместе с нами со всеми выехал на автобусе в аэропорт «Зонненфельд», чтобы лететь домой, в СССР.

3

Какое-то время я его нигде не встречал. И успокоился.

Но судьба шьется незаметно – как ковер, из-под низу. Через пару лет, в одной из школ города, над которой наша экспедиция взяла шефство, на уроке прикладной геологии с демонстрацией минералов я снова увидел его. Козел, или как его?.. Илья Петрович Лазарев (впрочем, Илья ли? Петрович ли? Лазарев ли?) сидел вместе с учителями на задней парте, словно никуда не исчезал.

Он изменился, отпустил усики – узкой щеточкой, как у южных людей, и это меня почему-то дополнительно напугало.

После занятий сексот как бы случайно побрел рядом со мной по улице.

Но молчал.

И я, заранее досадуя на себя, сам зачем-то спросил его:

– Куда-то ездили?

– Да, – ответил он. – Да. – И довольно охотно принялся рассказывать, что его, как и некоторых других сотрудников комитета, посылали в Афганистан. Лично он был в горах, в дальнем городе Герате, который принадлежал душманам.

Отвечая на мой неизбежный вопрос, пояснил:

– Я знаю английский. Ну, вы понимаете…

Зачем он передо мной откровенничает?.. – Тяжко пришлось. Даже ранили. – Он кивнул на плечо. И еще я заметил, что теперь, когда он время от времени приподнимает левый краешек усов, у него снизу обнажается золотой зуб. – А сейчас мы оттуда уходим…

– Как уходим?

– Горбачев так решил. – Снова сверкнул зубом. – Хрен с ним. Отдаем страну. И я тоже ухожу… почти в геологию. – Он ухмыльнулся, его узко поставленные темные глазки загадочно блестели. – Шучу. Это такое подразделение – Федеральная служба президентской связи… через космос… можем хоть самого Буша послушать… не говоря… – Уже откровенно улыбаясь, он смотрел в упор на меня.

Что-то он повеселел. И зачем, зачем мне это рассказывает?! У них что, какие-то виды на меня? Я, кажется, не давал повода… Теперь не отлипнет?

– Кстати, – сказал он, – насчет геологии. Ты еще не слышал? Есть новое указание правительства – мне говорили коллеги, которые за это отвечают, – срочно печатать новые географические карты… Наши старые сильно искажали страну?

Это он спросил у меня? Я повел подбородком. Не то слово – искажали… Многие города на картах были переставлены на сантиметр-два-три в сторону от истинного положения, реки, дороги, месторождения – все было не на месте, чтобы враг, если начнет войну, заблудился. Но сегодня-то какой смысл обманывать кого-либо – из космоса СССР сфотографирован, говорят, с точностью до метра! Как, наверное, и США.

– И кстати, уран теперь разрешат называть ураном, как и дураков – дураками! В этом смысле Горбач молодец. – Илья вновь дернул щеточкой усов и сверкнул зубом. – Так что усё!.. Полная хласность! Можем спокойно дружить. – Он остановился и весело, даже как-то лихо подмигнул. И, кажется, ждал от меня также некоего проявления добрых чувств.

Но не лежала у меня душа дружить с ним. Мы молча постояли, и, что-то пробормотав, он пошел прочь. У меня отлегло от сердца. И быстрыми шагами, пока меня не окликнули, я направился к дому.

Но вечером Илья позвонил. Голос его, медленный, мягкий, я тут же узнал.

– Алло?.. – Мне показалось, что он пьяноват. – Алло, алло? Это вы?.. С вами хочет поговорить Михаил Сергеич. – И вдруг я действительно услышал в трубке певучий говорок Горбачева: – Нам подбрасывают тут усякие вопросы… но мы выйдем на консенсус… Ну как?! – Илья захохотал. – Похоже?

– Здорово! – согласился я. И все же я побаивался такой дерзости, тем более – продемонстрированной по телефону. Провоцирует? А сам запишет мою реакцию на эти хохмы? И я, чувствуя себя последним дерьмом, все же назидательно добавил: – Но Михаил Сергеевич действительно дал нам свободу говорить.

Илья в трубке засмеялся:

– Естественно! А как же! А вот это кто с тобой говорит? – И в трубке послышался незнакомый мне голос: – Вам, ребята и девушки, нужно помнить: многие волшебные клады страны еще запечатаны мшистыми печатями… Именно вы можете открыть новый Самотлор или Артемовск… – Эти слова я недавно говорил школьникам. – А?! Не понял?

– А кто это?

– Как кто?! Ты!..

– Я?! У меня… у меня не такой голос! – удивился я.

– А какой? – веселясь, продолжал трещать в трубке Илья. – У тебя есть магнитофон?

– Есть.

– С микрофоном?

– Да. Тут два, по уголкам.

– Очень хорошо. Приложи трубку к любому из них и запиши. А я повторю. А потом спроси любого знакомого – кто? И тебе скажут.

Со странным любопытством, но и с оттенком чего-то неприятного на сердце я сделал, как он сказал.

– Бывай!.. – буркнул Илья и положил трубку.

И как раз в эту минуту в дверь позвонили – пришла моя бывшая жена. Мы с ней расстались года два назад, когда я сильно загулял, еще «в поле» – так мы называем работу хоть в тайге, хоть в горах… Правда, позже она меня несколько раз навещала – то полы помоет, то рубашки постирает и все хвалит нового мужа: такой славный, сидит целыми вечерами дома, смотрит, обняв ее, телевизор. А ты как был вонючий геолог, так и остался им. Вот и сегодня она вошла в сверкающей мутоновой шубейке, в сверкающей шапке, хотя еще осень, не зима, с хозяйственной сумкой в руке.

– Просто навестить… – пояснила Нина Матвеевна. – Вдруг ты тут умер.

– Я еще не умер, – сказал я. И чтобы не заниматься пустыми разговорами, предложил: – Послушай, это чей голос? – и включил магнитофон.

Она секунду постояла, сдвинув тонкие подрисованные бровки:

– Как чей? Твой.

– Мой?

Бывшая жена с сожалением смотрела на меня:

– Опять пил?

Я покачал головой. Неприятно стало мне почему-то. Хотя что с того, что некий Илья умеет подделывать и мой голос? Да черт с ним.

– У тебя все хорошо? – спросил я у Нины Матвеевны.

– О да! – Бывшая жена торжественно выпрямилась, как артистка Ермолова на портрете Серова. – А у тебя?

– И у меня, – ответил я.

– Я рада. – Гостья оглядела квартиру. Пол был довольно чист, на форточках над батареями не сохли безобразно рубашки и полотенца, на стульях не висели носки. – Ну, до свидания.

– До свидания.

А тебе, таинственный пересмешник, хотел бы сказать: прощай.

И в самом деле, с год я его не видел и не слышал.

4

Наступил 1989-й. Грянули митинги с мегафонами, развернулись толпы с транспарантами, с призывами вернуться к истинно ленинскому учению, искаженному культом личности Сталина и эпохой застоя. На стенах подъездов, на заборах, на столбах сначала несмело, а потом более дерзко зашелестели, засверкали листовки, размашистыми метровыми буквами самого разного цвета шагнули в наше сознание имена новых лидеров.

И черт же меня дернул в эти восторженные и жутковатые дни (а вдруг это как в Китае: «Пусть расцветают все цветы», а потом раз – и серпом?!) согласиться на веселое предложение коллег попробовать себя на политическом поприще.

Мои друзья вопили, обкуривая сигаретами «Прима»:

– Ты, блин, одинок, ты умный, ты не коммунист, но и в тюрьме не сидел, говорить умеешь… давай! – И я высунул язык, как повесившийся на веревке, – согласился.

Иногда бывал дураковат…

На собрании в экспедиции за меня проголосовали единогласно (впрочем, не обольщаюсь – в ту пору мы еще только так и умели голосовать – единогласно!), и я был включен в какие-то длинные списки. И немедленно стал ездить с другими кандидатами по городу, встречаться с людьми в школах, клубах, больницах.

Если еще недавно мне и в голову не могло прийти, что кто-то помимо геологов знает меня на свете, то теперь в областной газете напечатали письмо за подписью некоего Н. Казакова, который сообщал, что я запойный пьяница, что моя жена не выдержала, ушла, что не такие депутаты нужны народу в новом Верховном Совете. Но поскольку я действительно «не состоял», «не участвовал», да и не особенно призывал голосовать за себя, а больше веселил народ анекдотами про дураков чиновников, то каким-то чудом проскочил во второй тур.

Моим единственным противником оказался, конечно, коммунист, рабочий, член горкома по фамилии Коноваленко. Везде на улицах появились его красивые портреты. И даже в автобусах, на стеклах и на дверях. Мои же бледно-фиолетовые фотоснимки, отпечатанные в камералке привычным в геологии дешевым аммиачным способом, были перечеркнуты или замараны.

С Петром Ивановичем Коноваленко я в первый и последний раз увиделся лицом к лицу на студии телевидения, в передаче, которая так и называлась: «Лицом к лицу». Крупный, с лохматыми, как у Брежнева, бровями, выше меня дядька с красным флажочком на лацкане пиджака снисходительно кивнул мне и отвернулся к своей группе поддержки.

Машинально глянув в ту же сторону, я был изумлен тем, что среди «коноваленковских» парней стоит с бесстрастным видом мой давний знакомый, Илья Лазарев, – в нарядной украинской сорочке с пояском, как танцор-казачок. Поймав мой взгляд, он как бы затмился лицом, дернул щеточкой усов и, помедлив, едва заметно подмигнул. А поскольку я продолжал тупо смотреть на него, он, стрельнув глазами на Коноваленко, поднял большой палец: мол, он победит, увидишь.

Почему-то мне было неприятно появление здесь сексота. Но что же делать… Я собрался с мыслями. У меня группа поддержки крохотная – двое дружков с гитарой из экспедиции да старая геологиня Евгения Николаевна, помнящая много цитат – от Сократа до Горбачева. Но чем они могли помочь в быстродвижущейся передаче? Я старался отвечать сам на любые вопросы как можно легче, с улыбочкой, я же понимал – только так могу противостоять самоуверенному и массивному, как танк, жующему слова, как корова капусту, передовому рабочему Петру Ивановичу Коноваленко. И надо же, как ни странно, я не провалился, телефонные звонки зрителей (тогда впервые разрешили эту форму общения) показали: народ разделился 50 на 50.

Это потрясло сторонников Коноваленко: они были уверены, что затопчут меня. Илья Лазарев ушел, затянув потуже сверкающий поясок и хмурясь. А я со сладким страхом подумал: неужто на выборах одержу победу? И что мне потом делать?

Правда, дня через два кто-то рассказал мне, что на заводе медпрепаратов, где явно моя аудитория – работают операторы с высшим образованием, – Коноваленко имел оглушительный успех! Он, говорят, работал как боксер – весь мокрый, но с ответами не тянул и ввернул пару грубых шуточек про прежнюю власть, которые в его устах сработали как изысканный юмор. И я несколько успокоился – он выиграет.

Но случилось и вовсе неожиданное: вечером позвонили мои сторонники с правого берега, они кричали в трубку, обвиняя меня в отступничестве.

– Что такое?!. – не понимал я их гнева. – Что случилось?

Оказывается, днем меня видели на митинге у завода автоприцепов, где я обнимался с секретарем райкома Ивановым. То есть я готовлю себе пути к отступлению.

– Этого не может быть! – уверял я по телефону своих избирателей. Те в ответ молчали.

Потом позвонила геологиня Евгения Николаевна, своим надтреснутым прокуренным басом рассказала, что, по ее данным, обнимавшийся с секретарем человек был одет точно как я: в белом свитерке с ромбиками, в черных джинсах, да и волосы комом… Мы пришли к выводу, что люди, которые были на митинге, обознались именно по этой причине.

А кто-то специально слух размножил, чтобы на меня пала тень…

Но бесполезно! Через несколько дней социологи, которым разрешили следить за борьбой конкурентов и опрашивать народ, пришли к выводу, что расклад наметился все равно в мою пользу. Видимо, люди устали от твердокаменных депутатов вроде Петра Ивановича Коноваленко. И победа наша была близка…

Однако в последнюю перед днем выборов пятницу случилось невероятное. По городу вдруг понесся слух, что утром, в 7.20, я выступил по местному радио и практически отказался от борьбы. Сказал, что недостоин быть во власти. Мне звонили безостановочно незнакомые люди, обзывали Иудой.

– Тебя что, они купили?!

– Кто?! Я не выступал!

В 12 часов дня выступление повторили – да, этот голос был похож на мой. Из «моих» слов следовало, что только коммунисты имеют право на власть, у них опыт. «А я кто? Геолог. Мое дело открывать для народа месторождения…»

Что за бред?! Этих слов я нигде никогда не говорил! Но мне позвонила даже бывшая жена, повторила упреки, которые уже довели меня до потемнения в глазах… Звонили учителя, журналисты…

Мой голос теперь в городе знали многие, и люди были уверены: это я, это мой голос!

Ко мне стучались. Пришел какой-то бородатый парень, физик с магнитофоном, стал объяснять, что из моих всяких-разных выступлений могли надергать куски и склеить. Но все равно не получилось бы того, что звучало по радио!

Друзья из экспедиции поехали на радиостудию выяснить, откуда взялась запись. Им ответили, что в 7.00 пленку с текстом на студию принес такой же, как они, геолог, показывал удостоверение помощника кандидата. Кто, какой геолог, какой помощник?! Из наших никто не ходил на радио!

– Но голос вашего кандидата? – спрашивали на радио. – Это же он?

И снова крутили пленку, и мои соратники только вздыхали да зубами скрипели.

Ничего себе шуточки!

Но я-то почти сразу понял: это гениальная подделка моего знакомого Ильи Лазарева. Да кто поверит? И все же стал наконец что-то объяснять группе поддержки:

– Понимаете… есть у меня знакомые… я не могу сказать, где он работает… – Потом те же слова – прибежавшим ко мне журналистам, но эти только ухмылялись…

Старая геологиня Евгения Николаевна встала со стула, погасила окурок, сплюнула и прохрипела:

– Скажи уж честно – сдрейфил! – И ушла.

Что мне оставалось делать? Вечером в пятницу бегать по городу, кричать, что я не верблюд? А в субботу и вовсе нельзя агитировать. Можно было лишь надеяться, что люди поймут, что имели дело с подделкой. Все-таки я не совсем так произношу букву «с» – Илья Лазарев слегка шепелявит из-за своего зуба… да и говорю я медленнее… а он соорудил речь прямо скорострельную… но, конечно, очень близкую по темпераменту на все мои речи…

В субботу я напился. В воскресенье лежал дома, запершись, смотрел телевизор.

К полуночи сообщили: победил кандидат коммунистов, рабочий Петр Коноваленко – правда, с небольшим отрывом в 3,4 процента. Но победил!

Утром в понедельник я выпил в «Рюмочной» стакан водки и побежал искать встречи с Ильей. Я ему всю морду разобью.

Но Лазарев словно ждал меня – встретился совсем неподалеку от моего дома, на улице. Он был в спортивной курточке с красными полосами (у меня есть точно такая!), в джинсах, в кепке.

– Ты?! – прошептал я, подходя к нему и сжимая кулаки до звона.

Илья улыбнулся, даже просиял: счастлив, мол, видеть тебя. Но как бы только сейчас сообразив, что розыгрыш мне был неприятен, дернул щеткой усов.

– Да ладно, чего ты?.. – И отступил на шаг. – Это ж просто игра.

– Какая игра?.. Какая?.. – Я задыхался.

– Я же знаю – ты не особенно и хотел!.. – тихо втолковывал он мне, оглядываясь на прохожих. – Ты сам признавался!

– Дело не в этом!.. – бормотал я и удивлялся сам себе. Я думал, что, встретив его, буду орать на всю улицу, но слова застревали в гортани. – Вы же говорили – Запад… демократия… а поддержали их. Вам заплатили? Заплатили?

Лазарев потемнел лицом, помолчал, сдерживаясь, и ответил:

– О нет. Я делаю то, что я считаю нужным.

«Но зачем же тогда?..» – хотел я спросить, но уже понял: он отомстил. За отвергнутую дружбу.

5

Прошло лет семь. Я был в командировке в Мексике – тамошнее правительство пригласило группу российских геологов для переговоров с их Министерством недр. Здесь прознали, что мы практически бесплатно помогли Кубе отыскать весьма важные руды, и, видимо, были заинтересованы в контактах с сибиряками.

Мы жили в гостинице в центре Мехико, слегка задыхались (город расположен на два километра выше уровня моря), да и дружеские возлияния нас утомили. К слову сказать, более мерзкого напитка, чем пулькэ (водка из кактуса), я в жизни не пил, сколько ты ни выжимай в стакан лимонов.

С нами все эти дни была миловидная переводчица Светлана – дама с голубыми волосами, но с юным личиком. И я почему-то разлился соловьем перед ней – рассказывал о красотах Сибири, а она изумленно ахала.

И вот в одно из наших деловых, с коньяком и пулькэ, заседаний я увидел буквально против себя, через стол, смутно знакомого господина. Эту смуглоту лица, эти печальные, с мокрым блеском глаза, эту афганскую щеточку усов я узнал мгновенно. Передо мной сидел Илья Лазарев или кто он в самом деле. Мой землячок слегка раздался, был с брюшком, на темени у него, в кудрях, похожих некогда на мои, блестела лысинка. Впрочем, как ныне и у меня.

Мы встретились глазами, но он бесстрастно выдержал взгляд. Мне пояснили между делом, что господин Лазарев – все-таки Лазарев – работник посольства, что он уполномочен встретить нас завтра на выходе у отеля и провести на прощальный обед к первому секретарю посольства.

Вечером в гостинице я посмотрел телевизор и лег спать, чтобы выспаться (впереди – важная встреча, да и перелет через океан), но среди ночи в дверь мою тихо постучали.

Теряясь в догадках, кто бы это мог быть, наверное, кто-то из геологов, я, не включая света, открыл дверь – ко мне проскользнула женщина в халате, со светлыми в сумраке волосами. Светлана?

– Это я, – прошептала она и засмеялась. Она в темноте не разглядела моего недоуменного лица. – Когда ты позвонил, я уже легла.

Я ей не звонил.

Она, хихикая, прильнула ко мне.

– И это правда – у тебя драгоценные камни с родины?

Ни о каких камнях я ей нигде не говорил.

– Как же ты провез? С диппочтой договорился?

– Да, – буркнул я.

– А какой мне подаришь? Говоришь, синий?

У меня действительно всегда был с собой кристалл синего сапфира, никакой, правда, не драгоценный камень, просто талисман, я о нем часто говаривал друзьям…

И до меня наконец дошло: эту встречу подстроил Илья…

На следующий день за обедом в посольстве я время от времени поглядывал в его сторону – Лазарев на этот раз оказался поодаль от меня, он разговаривал по-испански с гостями из мексиканского правительства, примеряя огромное сомбреро, хлопая их, как и они его, по спине. Илья выглядел веселым, занятым, мы долго не встречались глазами, но вот он поймал мой взгляд и еле заметно подмигнул. И дернул щеткой усов и сверкнул зубом, но зуб у него был уже не золотой (золотой зуб смотрится ныне пошловато), а белый, фарфоровый.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю