Текст книги "Морфо"

Автор книги: Роман Сидоркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Роман Сидоркин
Морфо

Часть

I

Коленька

Мальчик Коля в детстве был очень любопытным. Всегда, когда кто-то приезжал к ним на родительскую дачу, он выглядывал из-за угла: вдруг там происходит что-то, что ему не показывают? Ещё ему нравилось подсматривать: когда гости или родители переодевались, он сквозь щель в двери или замочную скважину, разглядывал голые тела и не понимал, что с ним происходит. Внутри у него словно начинался ураган, он захватывал и кружил его, заставляя внутренности дрожать от притворного холода и напряжения. Если бы кто-то увидел его со стороны, он бы обнаружил худого, бледного мальчика с застывшим лицом восковой красоты, глаза на котором светились очень странным, масляным блеском.

Отец – отставной военный, мать – классическая домохозяйка при военном муже: встречает гостей, улыбается, несёт всякую чушь с серьёзным видом. Она не была особо смешливой, нет – она вполне сознавала своё положение в обществе и, когда улыбалась гостям, улыбалась искренне, а когда несла чушь – тоже делала это очень искренне, то есть не сознавая, что несёт чушь. В их доме всегда царили порядок и благонадёжность.

С детства Виктор Сергеевич – отец мальчика прививал Коленьке любовь к родине и страсть к оружию и военным играм. Сам Виктор Сергеевич был не типичным воякой, а вполне светским человеком – любил выкладывать фотографии в соцсети, где он в невообразимой позе зажимает в зубах нож и то ли пробирается в стан врага, то ли пугает его. Поэтому и сына он не то, чтобы готовил быть военным, а, как говорили деды: «Учил Родину любить», то есть гонял его, но не так, чтобы тот возненавидел военное учение, а стал таким крепким парнем с понятиями.

Участие в милитаризованных соревнованиях было одним из любимых занятий Коленьки, но не из-за страстной любви к оружию, а из-за возможности показать себя: он был очень тщеславен. Нередки были случаи драк на почве оскорблённого достоинства мальчика. Кроме его сверстников, никто не догадывался, что его чувство достоинства было чересчур раздутым, поэтому он ввязывался в драки там, где любой бы просто посмеялся удачной шутке, пусть даже над собой. Его отец трактовал это как крутой нрав парня. «Далекоо, пойдёт», – говорил он, сощурив глаза и растягивая последний слог, как бы подчёркивая, что говорит с пониманием.

Как-то после военных соревнований, сын приехал домой сильно избитый: били явно несколько. Отцу и матери, само собой, было необходимо выяснить, что случилось. Они долго допытывали сына. По его кратким, скупым словам выходило, что кто-то обозвал его, он ударил того парня, а потом на него набросилась толпа.

– Так не бывает! – сурово сказал Виктор Сергеевич – Не ври! Расскажи всё.

Коля почему-то мялся, крутился – в общем, делал то, что было ему обыкновенно не свойственно. Им так и не удалось выяснить, в чём там было дело, но внутри у Виктора Сергеевича остался какой-то неприятный осадок. Эта неожиданная ложь и молчание парня скрывали в себе что-то тёмное. Что бы ни натворил человек, те, кто избивают его толпой будут неправы. Так что же такое он сделал, что предпочёл не выдать тех, кто его бил?

Тяжёлые думы Виктора Сергеевича привели его к мысли, что сыну нужно дополнительное гуманитарное воспитание. А где ещё давать гуманитарное воспитание ребёнку военного, как не в церкви?

Через месяц после того случая Коля был оформлен на курсы для дошкольников при церковно-приходской школе.

Он продолжил посещать религиозную школу и послу поступления в обычную. Поначалу ему очень не нравилось в сере церковников: там тоже была дисциплина, как и в военизированных лагерях, куда он ездил с отцом, но здесь она регулировала не публичное поведение, а личное, внутреннее состояние ученика. У Коли было чувство, что за ним постоянно подсматривают, хотя это было не так, конечно. Просто постоянные разговоры о поведении, о правильных и неправильных мыслях, о том, что есть некто, следящий за каждым его движением, внушали это дискомфортное чувство постоянной слежки. Ему было проще быть на прицеле у игрового отряда противника, чем пребывать в состоянии постоянного наблюдения за собой, когда он оказывался один.

Как-то, уже в третьем классе, он пришёл на исповедь к наставнику. Он ходил туда во вторую смену, потому что днём была обычная школа. Было темно, он протиснулся в приоткрытую металлическую дверь здания церковной школы и очутился в обширной прихожей, едва освещённой тонкими свечами. Неожиданно он почувствовал у себя на плече нечто горячее и тяжёлое. Он резко обернулся и увидел широкое желтоватое в огне свечей лицо с длинной бородой. Это был его наставник священник.

– Ты не опоздал. Многие мальчики не любят исповедоваться и часто опаздывают.

Коля стоял как заворожённый. От странного чувства – «урагана» внутри он не мог пошевелиться.

– Ну, пойдём, – не дождавшись ответа, сказал священник.

Коля, идя за ним следом, судорожно пытался унять тот ураган внутри. Он и раньше испытывал это чувство – ещё в детстве, но со временем оно становилось гораздо более властным. Его начало потряхивать от напряжения, ладони вспотели, а кончики пальцев постоянно шевелились, то впиваясь в ладони, то оттопыриваясь.

Священник не стал укрывать его своей епитрахилью, как обычно делают по православному канону, чтобы начать исповедь – он просто посадил Колю за стол и стал с ним разговаривать.

После разговоров о том, как он учится, что им преподают в школе, он пригласил мальчика рассказать ему о своих самых тайных и сокровенных мыслях. Он объяснил это тем, что внутри у каждого живёт нечистый, он кроется в самых тёмных уголках нашей души, и что проявляет он себя через желания и страсти.

В особенности, у молодых и неокрепших мальчиков.

– Ну, у меня есть желания… – неуверенно начал Коля.

– Да, расскажи о них, – попросил священник, и его свистящее астматическое дыхание обдало Колю зловонной волной.

От непривычной обстановки исповеди: Коля видел глаза наставника, он чувствовал, что выкладывать нужно больше обычного, ему казалось, что наставник поймёт всё и так, в том числе если он соврёт или ничего не скажет.

– Когда я вижу того, кто говорит лучше меня или вместо меня, если я знаю ответ, мне хочется его ударить.

Священник молча ждал.

– Ну… Ещё, я знаю – это плохо, но я хочу, чтобы внимание всегда было только на мне. К нам недавно приезжало телевидение, я хотел, чтобы меня взяли главным комментатором событий в нашем классе и школе, но мне дали сказать только несколько фраз и поднесли микрофон однокласснику, я был очень зол.

– Знаешь в чём твой главный грех? – вдруг спросил наставник.

Коля непонимающе посмотрел на него. Он действительно не понимал, что тот имеет ввиду. Но каким-то нижним чувством он его понял. Это никогда не было помыслено им, никто вокруг него ничего об этом не говорил, но отчего-то у него вспотели даже ступни.

– Твой главный грех, сатана, который гложет тебя изнутри… – священник вдруг бешено сверкнув глазами, приблизил своё лицо к Колиному – он жжёт тебя вот здесь, – он показал куда-то в центр Колиного тела – это с тобой навсегда, он никогда не отпустит тебя. Но ты должен бороться с ним, потому что иначе он победит, и тогда начнёт являть себя миру сквозь тебя. Ты ведь не хочешь причинить вред себе и своим близким?

Его толстые пальцы заскользили вниз, и Коле стало совсем страшно, но в то же время приятно. Расслабленность и него охватили его. Его язык пересох, а ладони и ступни ещё больше вспотели. Он только слабо помотал головой.

– Молодец. Я знаю, я знаю, – священник произнёс последние слова шёпотом, а убранной от его штанов рукой плавно погладил щёку мальчика. При этом его глаза жарко и тоскливо смотрели в его.

Слова были сказаны. Именно в ту ночь Коля уяснил для себя нечто такое, что прежде он отказывался даже помыслить. Он одновременно и понял что-то важное, и отказывался это понимать. Внутренний ураган, который бунтовал внутри него, когда он ещё дошкольником подглядывал за взрослыми, твёрдо проявил себя в его сознании.

Через пару месяцев этого священника отослали куда-то за Урал. Ходили нехорошие слухи, и даже поговаривали, что им заинтересовались следственные органы, но дело быстро замяли. Новым духовником Коли стал отец Даниил – человек, который, казалось родился старым и мудрым.

Однако Коля не ощутил ущерба от того эпизода. Напротив – ему стало проще жить, в нём возникла определённость, он понял, что хорошо и что плохо, и это понимание стало основой его поступков в дальнейшей жизни.

Взросление – оно такое трудное

Чрезвычайное увлечение сына милитаристскими играми и полное отсутствие контактов с противоположным полом в 14 лет стало понемногу нервировать отца Коли. Он очень уважал сына и гордился его напористым характером, фраза «Далеко пойдёт» звучала уже не только из уст гордого сыном отца, но и от друзей семьи, которые наблюдали за взрослением парня. Но в этом фанатизме стало проскальзывать что-то… На взгляд Виктора Сергеевича, подросток всё-таки должен уделять внимание не только играм и карьерным успехам.

Мысль, зревшая сначала как-то стыдливо, где-то на окраинах сознания, наконец выспела и категорическим императивом бухнулась в центр принятия решений Виктора Сергеевича. Приём, который ему захотелось применить к сыну, он сам часто использовал, когда они собирались с друзьями в банях или ездили на рыбалку на Валдай. Неформальное военное братство позволяло покрывать такие вещи приличным оправданием: встретиться с бывшими сослуживцами. То, что в этой тесной компании мелькали звёздочки местного эротического бизнеса, никак не искажало цели: встретиться со старыми товарищами, так что врать жёнам практически не приходилось. «Девочки» делали их дружбу теснее и оживляли давно закосневшие разговоры и сотню раз пересказанные байки времён боевой молодости. О том, что это никак не влияло на отношение к семье, и говорить не стоит: всё в рамках классического патриархата – семья превыше всего, а звёздочки – так… Разбавить серые будни.

– Николай, – позвал его отец.

Коля только вышел из душа, у них были какие-то школьные соревнования в этот день.

– Ты отлично выступил сегодня.

– Спасибо, – ответил Коля с чувством достоинства: по-другому он не выступал.

– Тебе нужно как-то поощрять себя…

Коля непонимающе посмотрел на отца, который не знал, как подступиться.

– Там было много зрителей, ты мог бы поинтересней воспользоваться их симпатией.

Колю начинал злить этот разговор, но он знал, что отец не потерпит неуважительного обращения, поэтому спросил разрешения уйти.

– У тебя девушка-то есть? – наконец прямо спросил Виктор Сергеевич.

– Нет. Но мне и некогда, сам же видишь, сколько всего я делаю.

– Так-то оно так, но надо и девушками интересоваться. Они вдохновляют – ты сможешь делать ещё больше, как влюбишься. Мы мужчины так функционируем, – он подмигнул.

Коля начал улавливать, к чему клонит отец.

– Мы в наше время попроще были, сейчас у вас какие-то заморочки в общении. У меня для тебя одно предложение, – заговорщицки сказал он, понизив голос – в 19ом веке отвезти своего сына в бордель для взросления и одновременно обучения – ведь это тоже наука, считалось совершенно нормальным. Чтоб быть гусаром не достаточно хорошо владеть саблей. Я думаю, нам с тобой надо наведаться в одно место. Только чтобы мама не знала, хорошо? – он снова подмигнул.

Но у Коли это вызвало резкий приступ тошноты и ужаса. Он сам не мог понять, от чего именно это случилось, словно он боялся с чем-то встретиться, но чувство было настолько сильным, что он стал использовать самый тяжёлый, по его мнению, аргумент.

– Христианство учит, что блуд – это плохо, – пробормотал он непривычным для себя слабым голосом.

Конечно, это нисколько не переубедило, а наоборот подзадорило его отца. Виктор Сергеевич нахмурился.

– Поедем завтра. Ты подготовься, но лучше просто не думай об этом: это нормально, просто будь мужчиной.

Он встал и начал делать вид, что чинит их старинные настенные часы, хотя те ходили исправно.

На следующий день Коля сильно задержался в школе. Он пошёл в спортзал и так сильно упражнялся, что из носа потекла кровь. Школьный врач с тревогой констатировал, что пиковое давление перевалило за двести, Коле стоит притормозить.

Отец ждал его в легкомысленной для его круга одежде: тёмные джинсы и василькового цвета рубаха с белыми цветочками.

Коля знал характер отца и не стал ничего говорить. После того, как он снял школьные вещи, они спустились и сели в машину.

Ехали минут сорок. Отец вёл уверенно – дорога явно была ему знакома. Остановились у подъезда обычного жилого дома.

– Выходи.

Напряжение Коли выросло до угрожающего состояния, он даже опасался, что потеряет сознание.

Позвонив в домофон, Виктор Сергеевич буркнул что-то невнятно, видимо какой-то пароль, и дверь открылась.

Дверь квартиры открыл кавказец, он жестом пригласил их войти. Квартира выглядела приторно: попытка задёшево создать у клиента игривое настроение и показать, где он оказался.

Перед Колей и его отцом вывели строй девочек. Они выстроились в шеренгу, как сам коля на плацу, только девочки не умели держаться по стойке «смирно», да им это и не нужно, в общем-то.

– Выбирай, – сказал отец весело.

Коля в этот момент думал: а пойдёт ли с ним отец? Если так, то он точно отключится. Хрен знает, как там у этих гусаров принято. Он ткнул вспотевшем пальцем в бледную блондинку.

Их провели в «номер» – обычную комнату.

– Двер открыта, еси чо, – сказал кавказец и захлопнул дверь.

Тот факт, что она открыта бил ещё сильнее: значит сюда мог кто-то вломиться.

Девушка смотрела на него потухшими, но в то же время дерзкими глазами. Она чувствовала его неуверенность.

– Раздевайся, что стоишь?

Он начал раздеваться. От того, что проститутка взяла общение в свои руки, ему стало ещё более тошно. Ступни и ладони заледенели, было жутко некомфортно. Коля старался убедить себя, что делает это для обучения, но это совсем не помогало. Напротив, он как будто расписывался в неспособности самостоятельно выстраивать отношения с нормальными девушками.

Проститутка быстро сняла с себя трусы – так рутинно и буднично, что ему представилось, как она делает это снова и снова на протяжении нескольких лет. Как, наверно, повар надевает свой колпак перед тем, как войти в кухню.

Девушка взяла его неэрегированный член в руку и стала дрочить. Прошла минута, но положение не менялось. Ему уже стало настолько неловко, что он избегал смотреть на неё, а просто лежал на спине, неосознанно вытянув руки по швам, и тупо глядел в потолок. Вдруг он понял, что она взяла в рот и совершает ритмичные сосательные движения, пытаясь его возбудить. Ему даже показалось, что кровь пошла куда надо, но это был лишь миг. С чавкающим всасывающим звуком, девушка выпустила член изо рта и легла рядом с ним, подперев голову. Она несколько секунд смотрела на него и сказала:

– Ну что?

При этом она показала рукой на его пах.

Коля собрался. Самое страшное было позади, теперь они могли разговаривать. Он покраснел.

– Надо было сказать это с самого начала, – вихрь мыслей не давал говорить ровно – давай так: мы ещё полчаса поваляемся, потом просто выйдем и всё.

– Тебя отец сюда привёл, да?

– Да.

– Плати ещё половину от уплаченного, чтобы я молчала.

– Чего?

– Ну, ты хочешь, чтобы отец считал тебя счастливым и лишившимся девственности? Тогда заплати, а то я ему расскажу.

Зачатки жалости к этой девушке у него улетучились: он окончательно решил, что проститутками становятся только те, кто не хочет делать ничего другого, а не из-за одних неблагополучных условий. Одевшись, он перевёл ей деньги и сел на стул.

Он начал думать о том, сколько ещё таких «гусаров» приезжает сюда каждую неделю, ведь раз она сама об этом заговорила, значит он не первый. Но не успел он додумать, как резко подскочил от крика у себя за спиной. Она орала, лёжа укрытой на кровати, изображая кайф от соития. Зачем это было надо – понятно, чтобы крышеватель притона не подумал, что она филонит, но всё равно выглядело и звучало отвратительно.

– О, порозовел, – отец встретил его у машины с этими словами – а то как покойник был.

– Да, всё круто было, спасибо!

Он попытался изобразить угар от произошедшего, даже взглянул отцу в глаза. Этому приёму: врать, глядя в глаза он научился в приходской школе. Принято считать, что человек отводит глаза, когда врёт, поэтому легче всего убедить во лжи, смотря в глаза. Отец, видимо довольный собой, распахнул перед ним дверцу, как бы чествуя сына.

По дороге обратно в голову к Коле закрадывались всякие мысли. В первую очередь он понимал, что в этом было что-то дурное. Он ведь не глупый: знал, что в 14 лет парни должны сношаться как швейные машинки, а он даже не возбудился. Но успокоительная мысль о стрессе: ведь он был там не по своей воле, быстро задвинула эти мысли на задворки сознания.

Становление

– Новый день – новые свершения, – улыбнулся усатый казак, сильно хлопнув Колю по плечу.

Коля повернулся, посмотрел на казака. Тот был в обтягивающих штанах с красной полоской и тугом кителе, глаза весело смотрели на Колю.

– Ну, а то, – пробасил Николай ломающимся подростковым голосом.

Дело было в Краснодаре, на полигоне, где в тот момент проводились добровольные военные учения для школьников. Команда Коли только что победила благодаря последнему рывку, который инициировал он лично, и потому удостоился чести пройти первым перед зрителями под шум оваций.

Казак уже начал удаляться, но вдруг остановился, словно какая-то мысль пришла ему в голову.

– Слушай, парень, напомни, как тебя?

– Коля.

– Коля, давай прогуляемся. Тут одно дело есть. Хочу тебя кое с кем познакомить.

– С кем?

– С полезными тебе людьми. Пойдём.

Коля, поколебавшись секунду, двинулся за казаком.

– Я весь грязный, – сказал он.

– Это ничего, даже хорошо. Потом переоденешься. Надо ещё кое-что сделать.

– Вы же сказали, познакомите меня с какими-то людьми.

– А ты там с ними и познакомишься: прямо в деле, – с широкой улыбкой сказал казак – да, я не представился. Меня тоже Николай зовут, но известен я как Длиннорукий – так и зови меня.

Коле было неловко называть взрослого человека по прозвищу, поэтому он решил обращаться к нему как можно реже.

– Что нужно будет делать?

Казак опять оскалил зубы.

– Увидишь, Колька, не дрейфь. Тебе, думаю, понравится.

Он помолчал, но не выдержал.

– Голубятни будем чистить!

Коля опять удивился: он ничего не понял, но смолчал.

Они шли минут 20, пока не дошли до жилых районов. Это была крупная казацкая станица – густо населённый город, судя по большому скверу, встретившему Колю и его спутника прямо на окраине города.

– Сейчас чуть-чуть ещё пройдём, и ты всё поймёшь.

Спустя короткое время, они вышли к неширокой улице. В одном её участке, словно прижимаясь к кустам, отделявшим проезжую часть от тротуара, собралась группа из пятнадцати человек. Коля умел быстро определять точное количество: сказывался опыт командных боевых игр. Человек пять было одето в чёрные костюмы со свисающими до лопаток капюшонами – одеяние напоминало монашескую рясу, только ниже пояса были широкие штаны.

Длиннорукий подошёл к одному из них – с бородой, они пожали друг другу руки и Длиннорукий глазами указал на Колю.

– Это Николай – наше подкрепление на сегодня. Парень очень быстрый, только что он победил на соревнованиях тут, на полигоне.

Представлять собеседника казак не стал, видимо решив, что для первого знакомства с этим человеком можно обойтись без имён.

Тот кивнул и протянул Коле руку.

– Николай, вам наверно уже объяснили, зачем вы тут.

Коле было неудобно: он не знал, выставит ли Длиннорукого в неправильно свете, если ответит «нет», поэтому кивнул.

Это умение: прогнозировать ожидания других и говорить, что они хотят услышать было в совершенстве выучено им в церковной школе.

– Хорошо. Этих греховников надо давно выдавить из нашей станицы. Мы им уже давали уроки, но они не понимают. Надо чтобы каждый – КАЖДЫЙ получил за свой грех и осознал его. Даже если не удастся спасти души этих содомитов, пускай просто уезжают и не оскверняют наш дом. Чем больше мы отловим, тем больше шанс, что они станут уезжать, а за ними потянутся и другие. Нечего тут у нас Бога гневить, пусть делают это где-нибудь ещё.

Коля наконец понял.

– Наш сотник – Воробей, он тебе всё расскажет сейчас.

По плану выходило, что весь отряд, за исключением Коли и ещё одного стройного и по-видимому быстрого парня, выскакивает из кустов и быстро несётся на группу гомосексуалов, которые собрались в сквере через дорогу. Коля и второй парень наблюдают происходящее со стороны, и, заметив убегающих, гонятся за ними и по возможности обездвиживают.

Парни, одетые в камуфлированные штаны и люди постарше – в чёрных одеяниях с одинаковыми выражениями лиц смотрели сквозь кусты, определяя степень сбора врагов. Некоторые от нетерпения потирали руки.

Уставшее после соревнования тело Коли стало наливаться бодростью – молодой организм быстро восстановился, плюс в нём опять закипел адреналин. Воображение нарисовало ему размалёванных парней и мужчин, которые в одних трусах и женских чулках будут стоять в сквере, размахивая их извращённой противоестественной радугой. Чем больше он это представлял себе, тем больше его сосуды раздувались от давления, нагнетаемого учащённым сердцебиением.

– Пора!

С треском пролезая через плотную стену кустов, вперёд ринулись «штурмовики». Коля с другим парнем в качестве добивающих протиснулись в оставшиеся после них порывы зелёной изгороди и, держась на расстоянии, стали медленно приближаться к площади. По мере того как в поле зрения Коли увеличивалось количество деталей происходящего в сквере, в нём укреплялось сомнение. В небольшом парке, возле памятника Екатерине II была компания человек в 30. Все они были одеты в обычные вещи и совершенно не производили впечатления митингующих или что-то демонстрирующих людей. В их числе были женщины, так что это не напоминало какую-то злостную секту содомитов. Коля испугался, что его втянули в местную преступную группировку и используют, чтобы запугать жителей.

Тут его внимание привлекло резкое движение: из толпы дерущихся выделился человек и понёсся прочь от драки. Коля не успел принять решения, как услышал команду:

– Держи его, мать твою! – заорал непонятно откуда взявшийся сзади Длиннорукий прямо ему в ухо.

Может, если бы это крикнул кто-то другой, он бы не побежал, но тут сработал эффект знакомого лица: в нервозной суматохе он автоматически подчинился тому, кому больше всех доверял, потому что лицо Длиннорукого он видел дольше остальных. Коля помчался за убегающим и быстро догнал его. С разбегу он ударил того под колено, и убегавший с огромной силой ударился об асфальт, пролетев ещё пару метров.

– Свои! Свои! – кое-как, задыхаясь больше от удара, чем от бега, прокричал парень.

Он был одет в приторно-розовую футболку, рваные на бёдрах джинсы, а все уши были заколоты декоративными железками.

Коля дёрнулся, чтобы отойти, но вдруг в нём что-то слетело. Он сам не понял, почему стал действовать так: каблуком тяжёлого берца с отскоком, чтобы увеличить силу удара, влепил валяющемуся на земле.

– Кто тут тебе, пидарас, свой! А, сука?!

Он бил того снова и снова, не жалея ни жизненно важных участков, ни костей. От остервенения у него поднялась верхняя губа, от чего его красивое, мужественное и в то же время изящное лицо собралось дикими складками, как у больного, бешеного пса.

Он потом не мог вспомнить как, но его оттащили и обрызгали водой – только после этого туман с глаз упал.

– Ну ты… – сказал тот бородатый и неопределённо покачал головой – так, что было не понятно одобряет он или осуждает.

Над избитым до отслоения тканей человеком стояли двое в чёрном: один быстро дезинфицировал лопнувшие участки кожи, второй доставал из рюкзака перевязочные материалы и подавал первому.

– Это наш был, – глухо сказал один из «штурмовиков» – он нам информацию передал про это поганое сборище.

– Ну и что, он всё равно из этих! – всё ещё в запале выкрикнул Коля.

Немного погодя, когда все остыли, к нему подошёл Длиннорукий.

– Ну ты дал, конечно, – протянул казак – он, конечно, гомик, но он кается и помогает нам.

Коля недоумевающе посмотрел на него. Ведь тот сам приказал его догнать.

– Он раскаялся, пошёл по пути исправления. Может быть даже в аду для него место попрохладней найдётся. Ладно, не бери в голову. Твоё рвение в борьбе за духовную чистоту этого места будет по достоинству оценено. Я возглавляю движение «Девяносто Девяностов» в Краснодарском Крае. Слышал про такое?

– Нет, – честно сказал Коля.

– Ладно. Ты знаком с церковной иерархией?

– Я посещаю приходскую школу.

– Отлично. Вот, мы – это сила и опора матери-церкви. Мы принимаем только самый горячих в вере людей, готовых не словом одним, но и делом стоять за православие и нравственные идеалы Святой Руси.

Он достал из внутреннего кармана камуфлированной жилетки тяжёлый запечатанный конверт с красной печатью.

– Это передай настоятелю своей школы. Лично ему в руки. Следи, чтобы никто из посторонних не вскрыл конверт – его содержимое не увидит даже сам настоятель, его работа только передать конверт по нужному адресу. Мы действуем по всей стране и помогаем своим сторонникам в продвижении по социальной иерархии, чтобы нравственная высота и близость к богу отражались на высоте и положении Христова воина в светском мире. Ещё увидимся, Николай.

Коля, чувствуя гордость, пожал костлявую сильную ладонь.

***

По возвращении домой Коля не стал показывать конверт. Во-первых, он совершил нечто ужасное, он даже не был уверен, что избитый выжил. Во-вторых, само движение «Девяносто Девяностов» вызывало в нём серьёзное недоверие. То, что они делали – явно незаконно, а становиться на учёт в комнату полиции и портить свою репутацию он не хотел.

Жизнь тем временем шла своим чередом. В школе решили создать совет старшеклассников, который он нацелился возглавить. Ну, не совсем он: тут скорее несколько интересов переплелись: от отцовских амбиций до желания директора школы, которому нужен был «благонадёжный» и послушный руководитель этого совета, чтобы чего не вышло. Нет, бросать такую тень на себя он не хотел.

Выборы прошли гладко. Большинство учеников в школе его знало. Правда, это не значит, что они его любили – скорее наоборот, но так часто бывает: люди выбирают тех, кто ассоциативно у них связан с властью, и Коля был как раз таким человеком. В качестве кандидата на пост руководителя совета его лично представил директор. Они вышли на сцену актового зала, держась за руки, и всем всё стало ясно.

Совет состоял из двух представителей каждого класса, начиная с 9го. По задумке муниципальных властей, принявших локальный акт о введении таких советов в школах на территории муниципалитета, эти советы должны были помогать школьному руководству слышать о главных проблемах школьников в рамках школьной организации и решать эти проблемы. Также школьный совет должен был разбирать конфликты и следить за проштрафившимися учениками, чья дорожка явно вела их по наклонной: в сторону наркотиков и тюрьмы. Но на деле, слышно было только тех, кому давал слово председатель совета, поскольку на заседаниях он определял регламент и время выступления.

Очень быстро совет поделился на две части: одна – «партия сапога», как её называли конкуренты, вторая – «партия просвещения», как они же называли себя. Первую возглавлял Коля. Он, конечно, не называл своих оппонентов «партией просвещения», с его подачи, хотя это было сказано в шутку, их стали называть «врагами». Этой прямолинейной терминологии он научился в своих боевых играх, где всегда всё просто: есть свои и враги. Просвещенцы стремились обратить на их школу внимание муниципальных властей, показать в каком плохом состоянии находится здание, что у них нет оборудования в кабинетах труда, нет химикатов для полноценных уроков химии, что некоторые лестницы небезопасны: в прошлом году одна обвалилась, и бетонная секция пробила голову одиннадцатикласснику. Будущего выпускника, отличника, которого всем ставили в пример, похоронили, а в школе дело быстро замяли, и нигде не было даже памятной таблички с его именем и фотографией. Они старались достучаться до вузов, отправляя им письма с просьбами включить их школу в программу по сотрудничеству, чтобы у школьников с не лучшими показателями был шанс получить высшее образование.

Партия Коли посмеивалась над этими телодвижениями. Они инициировали показные парады во дворе школы, где заставляли младшие и средние классы маршировать под музыку, нацепив военную форму. Эти мероприятия очень нравились большинству родителей и особенно властям региона, потому что создавали видимость работы. Кто увидит эмиссаров местного университета? Красивых фотографий, по которым можно отчитаться о проделанной работе, с ними не сделаешь, зато флаги, плацы и пилотки – то, что будет оценено «наверху» как хорошая работа по воспитанию подрастающего поколения.

После создания совета ученики его школы стали самыми активными участниками программ контрольных закупок, которые проверяли продают ли несовершеннолетним алкоголь и сигареты, и участниками всевозможных дружин, участвующих в жизни города по нужным и не очень вопросам.

Когда родители учеников проголосовали против преподавания слова божьего и высказались за обучение их детей светской этике, как это было с большинством школ в России, Коля уговорил директора пригласить священника из его приходской школы в частном порядке, чтобы дети всё-таки приобщились к этой культуре. Родители принципиально забирали детей с таких занятий, а в ответ Колины сторонники из партии «сапогов» устраивали акции с крестами и другой атрибутикой.

Коля был главным сторонником пропаганды нетерпимости к людям с нетрадиционной ориентацией, чем заставил многих школьников очень пристально задуматься о своих предпочтениях. Он подселил в умы учащихся идею, которой попросту не было в их сознании до его усилий: те, кто никогда не думал о гомосексуальности начинали о ней думать, когда видели плакаты, вдохновлённые им, пусть даже они освещали эту тему в негативном ключе. На буйную деятельность по защите детей от гомосексуализма начали косо смотреть директор и многие учителя ввиду чрезмерного выпячивания этой темы. Дети же напротив начинали всерьёз задумываться о своей ориентации. Внешне никто этого, конечно, не показывал, но многие уходили из школы в раздумьях над своими сексуальными интересами. Была группа «придурков» – так их называл сам Коля, которые не были ни геями, ни лесбиянками, но активно протестовали против унижения человеческого достоинства, сторонниками Коли. С такими у него разговор был короткий, вплоть до избиений в каморках и за территорией школы. Однажды он засунул одного парня в мусорный бак, но это не помогло – противодействие всё равно сохранялось, что ещё больше убеждало Колю, что эта зараза повсюду и лишь набирает силу.