Текст книги "Обрученные с севером. По следам «двух капитанов»"
Автор книги: Роман Буйнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Большая часть костей лежала под огромным валуном у того места, где склон морены переходит в небольшую террасу. Поодаль, около двух метров в стороне от тела, среди камней валялась совершенно истлевшая малица [53] 53
Верхняя меховая рубаха с капюшоном у ненцев и некоторых других северных народов из собачьего или оленьего меха. Носится мехом вниз.
[Закрыть], рядом с которой мы не нашли ни единой кости. Это говорило в пользу того обстоятельства, что в момент гибели она была снята. Зачем же человек скинул ее? Во время перехода через торосы малицы иногда снимали, когда тянули груженые нарты. Но люди по берегу шли уже налегке. Может, так сильно пригрело солнце, и погибший прилег отдохнуть, бросив малицу себе под голову? Но с момента, как две группы расстались на мысе Ниля, по крайней мере, еще неделю стояла ветреная, туманная погода, а то и вовсе шел снег! Значит, пешая партия все‑таки решила не спешить на мыс Гранта, надеясь, что «каячники» благополучно доберутся до Флоры, обживутся там и вернутся за ними. Или за ним?
Все, что осталось от малицы, представляло собой прелый фарш из оленьей шерсти, крошеного льда и мелкого щебня. Рядом лежали развалившиеся в труху пимы [54] 54
У северных народов меховые сапоги.
[Закрыть]. Ребра, позвонки и более мелкие фрагменты скелета мы находили и на расстоянии до пятнадцати метров отсюда. Чем больше становилось находок, тем больше стало возникать вопросов. Судя по положению тела, напрашивался однозначный вывод, что этого человека никто не хоронил. Можно предположить, что просто не было сил вырыть могилу, но в таких случаях тело укладывают на лед и придавливают камнями, чтобы не растащили хищники. Но и этого не было сделано. Значит ли это, что в момент своего смертного часа он находился один? Или его спутники были уже настолько обессилены, что не смогли вообще ничего сделать для покойного товарища? Но ведь со времени расставания с Альбановым они прошли всего около десяти километров, и в дневниках штурмана участники пешей группы описываются чуть ли не как самые сильные! Возможно ли, что шли все четверо, а с одним внезапно случился несчастный случай – снежная лавина, камнепад, провалился в трещину – и его просто не смогли извлечь? Но все найденные костные фрагменты были без единого видимого повреждения, только застаревший перелом левой лучевой кости. Нападение диких зверей тоже можно исключить, так как никаких явных следов от их зубов обнаружено не было [55] 55
Уже в Москве заведующий отделом судебно–медицинской идентификации личности Российского центра судебно–медицинской экспертизы профессор B.Н. Звягин в лабораторных условиях все же сумел обнаружить следы зубов мелких и крупных хищников, но они были, скорее всего, уже посмертного происхождения.
[Закрыть]. Скелет «собрался» почти весь, кроме мелких костей кистей и стоп. Но главное и самое загадочное было то, что черепа мы не нашли. А ведь по нему можно было бы воссоздать внешний облик человека. Расширение и углубление района поиска никаких результатов и не дали, череп таинственным образом исчез. Можете представить себе наше разочарование! Из заключения судебно–медицинской экспертизы, проведенной потом в Москве, стало ясно, что кости принадлежат молодому мужчине 27– 29 лет, крепкого телосложения, ростом около 170 сантиметров.
Что же все‑таки здесь произошло? Все возникающие вопросы отнюдь не были простым человеческим любопытством. Ответ на каждый из них мог направить нас в нужное направление поиска остальной группы. Куда идти: вверх на ледник, назад еще раз переворачивать мыс Ниля или вперед к мысу Гранта? Опять же возникал вопрос, как они шли: по берегу или сокращая путь по припаю?
Из‑за плохих погодных условий наш вылет из Москвы задержался почти на три недели, существенно сократив сроки нашей экспедиции. Мы понимали, что времени на поиски в этом полевом сезоне оставалось катастрофически мало. Поэтому, чтобы не распыляться, основные силы были сосредоточены на тщательнейшей зачистке места уже сделанной находки.
Рядом с человеческими останками, покрытыми грязно– обесцвеченными фрагментами одежды, мы нашли рюкзак с остатками какой‑то тонкой ткани. Не был ли это тот самый английский флаг экспедиции Джексона, который нашли на Земле Александры Конрад и Шпаковский? Сказать трудно. За столько лет ткань превратилась в бесформенную серо-бурую массу.
Несколько реберных костей уходили под огромный базальтовый монолит. Попробовали сдвинуть его вчетвером.
Куда там, он даже не шелохнулся! Выдолбили узкую щель, вставили лом. Раз! Лом согнулся, словно пластилиновый. Сколько же весит эта махина?
После обеда прилетели вертолеты, привезли пятиметровые металлические балки. Смастерили хитроумный рычаг. На длинном плече виноградными гроздьями повисли все, кто там был, даже летчики. Хотя и с трудом, но глыба подалась. В образовавшуюся нишу вставили деревянный клин и опять переставили рычаг. Наконец, сотрясая у нас под ногами землю, камень покатился вниз, сметая все на своем пути. Открывшаяся площадка два на полтора метра затянута смерзшейся глиной и мелким щебнем. Медленно, сантиметр за сантиметром все это начали отогревать теплой водой. На поверхности стали появляться кости грудной клетки. Но что это? В обрывках истлевшей одежды что‑то блеснуло. Отогреваем землю дальше и извлекаем на свет карманные часы из белого металла. На задней крышке выбито клеймо изготовителя «Endre Lind». Стекло на циферблате треснуло, но хорошо видно, что стрелки застыли на 12 часах 23 минутах. Незаведенный механизм, скорее всего, пережил своего хозяина всего на несколько часов. Рядом с часами, видимо когда‑то здесь был нагрудный карман, лежал корабельный свисток с гравировкой «The Acme Thunderer», что означает «Громовержец». Не удержались! Звенящий почти столетие назад звук свистка гулким эхом вернулся из небытия. После долгого заточения среди льда, каменных глыб и останков человека он зазвучал также призывно–тревожно, как и в тот день, когда подавал последние тщетные мольбы о помощи…
Метрах в пяти от тела, на спуске к морю, изо льда протаивал ржавый кусок железа, оказавшийся почти разрушенным от времени жестяным ведром, в котором путники готовили себе на костре пищу. Попросту это большая жестяная банка с проволочной ручкой, приспособленная под походный котелок. Извлекать его пришлось, тоже растапливая по частям ледяную глыбу. Можно только догадываться, как дорожили этим ржавым, сплющенным теперь куском железа люди. Ведь это единственная емкость, в которой можно приготовить живительный горячий бульон или растопить снег, чтобы утолить жажду!
Наш фотограф Володя Мельник решил забраться на хребет морены, чтобы сделать панорамное фото производимых работ. Подыскивая нужный ракурс, он забрался на самый верх кручи и в изумлении замер. Мать честная! Прямо на стылых камнях, на куске плоского базальтового скола, словно указывая острием направление, в котором ушли спасительные каяки Альбанова, лежал самодельный финский нож. Выточенная из дерева, треснувшая ручка, ржавое лезвие «щучкой» с прочным обухом, широкая гарда. Нож лежал так, как будто его специально положили туда пару минут назад. Удивительно! Прошло столько лет жестоких штормов, снежных вьюг и камнепадов, а он преспокойно лежал себе на плоском камне на самой вершине морены.
Анализируя схему находок, мы сразу же обратили внимание, что существует определенная закономерность их расположения: большая часть останков человека, нож, малица и ведро по расположению на склоне морены складывались в одну прямую линию. Создавалось впечатление, что все это «ехало» по склону вместе со льдом, который потом просто растаял. За эту версию говорит и тот факт, что под огромным многотонным камнем мы не нашли ни одной поломанной кости, то есть тело не было раздавлено внезапно скатившейся глыбой, а только крайне медленно в процессе таяния ледника получало нагрузку сверху. Это навело нас на мысль углубиться в мерзлоту вдоль этой воображаемой линии. Вскоре догадка подтвердилась: при более тщательном осмотре склона морены по этой линии, были найдены эмалированная кружка и поясной ремень, совершенно невидимые с высоты человеческого роста. Обнаружить их удалось, только ползая в прямом смысле на карачках и заглядывая под каждый камень склона снизу вверх. Следуя этой же логике поиска, в груде крупного щебня мы нашли довольно большой комок бумаги, однако нельзя было сразу заключить, было ли на ней что‑либо написано. После того как верхний «живой» слой был снят, прочесывание склона мы продолжили уже с помощью металлодетекторов. И снова удача не отвернулась от нас – три неотстреляных патрона того же калибра и года выпуска, что и две гильзы, найденные тремя днями ранее недалеко от нашего базового лагеря.
Чем больше появлялось артефактов, тем сильнее было ощущение, что это какой‑то болезненный сон. Я ущипнул себя за ухо. Да нет же, все наяву! Неужели до нас никто не мог их найти? А может, и не искал? Или последние, аномально теплые годы в Арктике привели к такому активному таянию ледника, что для нас приоткрылся занавес великой тайны? Если это так, то нам повезло еще больше, ибо непрекращающийся камнепад и сход морены через какие‑нибудь год–два просто–напросто похоронили бы это все во второй раз!
На вершине морены имелось углубление в виде каменной чаши. Талая вода отсюда уходила вглубь, увлекая за собой песок и мелкий щебень. С годами в этом месте образовалась широкая воронка. На дне ее вот уже несколько часов методично копались Андрей Николаев и Сергей Рябцев – это была их зона ответственности. Откидывать камни здесь было некуда, поэтому их приходилось перекладывать с места на место по нескольку раз. Наконец‑то поисковое счастье улыбнулось и для них. Награда была велика: нарочито серьезно они извлекли из завалов солнцезащитные очки–консервы, сделанные еще на «Св. Анне». В своем дневнике Валериан Альбанов описывает их так:
«В конце апреля почти у всех нас стали болеть глаза. На «Св. Анне» только некоторые из нас страдали этой болезнью, и обыкновенно она скоро проходила после того, как больной просидит несколько дней в помещении. Настоящих предохранительных снеговых очков у нас не было. Еще на судне машинист Фрейберг сделал нам всем по паре очков, но нельзя сказать, чтобы эти очки достигали своего назначения. Стекла для них делали из темных четырехгранных бутылок от «джина». Одев такие очки, мы ничего не видели впереди, поминутно спотыкались в ропаках, перевертывали нарты, падали сами, но глаза по–прежнему болели невозможно, и слезы, текли горячими струями. В передних нартах обыкновенно шли счастливцы, «зрячие», а «слепцы» тянулись по следам, с закрытыми глазами, только по временам посматривая сквозь ресницы на дорогу. Но бывали дни, когда глаза болели у всех и болели нестерпимо, тогда уж приходилось целый день сидеть в палатке, ожидая, когда отдохнут глаза от этою нестерпимою, сильного света. Глаза болели не только при ясной солнечной погоде. Часто небо было покрыто облаками, солнца не было видно, даже горизонт был закрыт какой‑то мглой, но глаза болели не меньше. Если утихала самая резь в глазах, то в них оставались еще какая‑то муть, и все предметы мы видели как бы в тумане».
Тем, кто хотя бы раз в своей жизни занимался сваркой металла, наверняка знакомы эти ощущения. Очки сохранились практически полностью: мягкая проволочная оправа, обмотанная тканью, аккуратно обкусанные коричневые бутылочные стекла от емкости из‑под джина. Уцелели даже веревочные крепления. Сколько терпения и заботы об уходящих товарищах вложил в их изготовление мастер!
Всего в двух метрах от очков из глубины щебня торчало самодельное деревянное кольцо от лыжной палки, которое вначале мы приняли было за поломанный снегоступ. Но в дневниках В. И. Альбанова снегоступы не упоминаются:
«Они взяли с собой наш длинный линь, которым мы мерили глубину и которым я приказал им связаться, сложив его вдвое, причем идти обязательно «гуськом» и прощупывать палками покров ледника. Для того чтобы лучше прощупывать дорогу, мы с лыжных палок сняли даже кружки».
Это и был один из тех кружков с лыжной палки.
Тем временем совсем рядом всполошился металлодетектор. И снова с замиранием сердца пришлось растаскивать камни. Когда сняли первый слой, сигнал существенно усилился. Но дальше базальт был прочно спаян вечной мерзлотой. Опять греем воду для растопки льда. Клубы мягкого пара оседают у Андрея на бороде и ресницах. Посмотреть со стороны – снежный человек, не иначе. Но вот на глубине около полуметра блеснула идеально сохранившаяся посеребренная ложка. Аккуратно смываем глиняный слой. На ручке четко выбитое клеймо изготовителя «HENRY LAWRYL PLYMOUTH». Переворачиваем ложку и видим… инициалы хозяина! Всего‑то две буквы, полустертые неаккуратно накарябанные через точку две буквы – «П. С.». Это уже серьезная зацепка! Невозможно описать в книге, что чувствуешь, когда извлекаешь все эти находки из неподатливого чрева Великого Севера. Ведь про каждую из этих вещей Альбанов писал почти сто лет назад! Мы, живущие этой историей последние годы, прикасались к ним почти благоговейно. Время как будто случайно, на призрачный миг, раздвинуло рамки дозволенного, и перед нами, пока еще скрытые вязким туманом, шагали суровые образы смелых людей, уходящих колонной в бессмертие:
«Как в белом одеянии, лежит и спит красавица «Св. Анна», убранная прихотливой рукой мороза и по самый планширь засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием, как цветы, осыпаются вниз на спящую. С высоты судно кажется уже и длиннее. Стройный, высокий, правильный рангоут его кажется еще выше, еще тоньше. Как светящиеся лучи, бежит далеко вниз заиндевевший стальной такелаж, словно освещая заснувшую «Св. Анну». Полтора года уже спокойно спит она на своем ледяном ложе. Суждено ли тебе и дальше спокойно проспать тяжелое время, чтобы в одно прекрасное утро незаметно вместе с ложем твоим, на котором ты почила далеко в Карском море у берегов Ямала, очутиться где‑нибудь между Шпицбергеном и Гренландией? Проснешься ли ты тогда, спокойно сойдешь с своего ложа, ковра–самолета, на родную тебе стихию – воду, расправишь широкие белые крылья свои и радостно полетишь по глубокому морю на далекий теплый юг из царства смерти к жизни, где залечат твои раны, и все пережитое тобою на далеком севере будет казаться только тяжелым сном?
Или в холодную, бурную, полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным, треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа, с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая все на палубе?
В предсмертных конвульсиях затрещат, ломаясь, все суставы твои, и через некоторое время лишь кучи бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать, что можно из своего имущества, все еще хватаясь за жизнь, все еще не теряя надежды…»[56] 56
Из дневника В. И. Альбанова.
[Закрыть].
20 июля 1867 года в Великобритании на судовой верфи в Пембрук–Док сошел со стапеля четырехпушечный военный корабль «Ньюпорт», специально построенный для плавания в полярных морях. В 1881 году судно было выкуплено у Британского Адмиралтейства Аленом Уильямом Юнгом и переименовано в «Пандора И», а затем хозяином шхуны стал английский судовладелец Либурн Пофам, который не просто дал ей новое имя «Блетсатра», а практически перестроил заново. Прежде всего, он укрепил корпус судна, снабдив его тройной дубовой обшивкой, в результате чего толщина борта, обшитого ниже ватерлинии листовой медью, составила двадцать семь дюймов. Это около семидесяти сантиметров. Старая 40–сильная паровая машина сменилась современной, мощностью четыреста индикаторных сил. В 1912 году видавшее виды судно для своей экспедиции приобретает Георгий Львович Брусилов. Когда под восторженные крики толпы «Св. Анна» отходила от причала в Санкт–Петербурге, у нее за кормой уже было сорок пять лет полярного плавания. Менялись владельцы и экипажи, менялись названия, но это нелегкий путь судна пролегал на просторах Северного Ледовитого океана. И всегда ему сопутствовали успех и удача. Всегда – до поры…
Все‑таки удивительно, как хитроумно пересекаются судьбы в Арктике! В 1893 году в рейсе «Бленкатры» к берегам Сибири принимал участие Фредерик Джексон, обследовав более 3000 миль побережья между Обью и Печорой. В1895 году вышла в свет его книга об этой экспедиции. Знал бы тогда великий полярный исследователь, что всего через двадцать лет запасы продовольствия и жилище, оставленные им на мысе Флора, спасут от неминуемой гибели штурмана и матроса с этого судна!
Снова и снова всплывают в памяти зачитанные до дыр страницы штурманских записей. Все‑таки из чего же, из какой стали были сделаны эти люди, на долю которых выпало множество испытаний и воистину нечеловеческих усилий? Поневоле задумаешься: а смогли бы мы преодолеть все то, что удалось осилить этим неподготовленным, в общем‑то, путешественникам? Или в бескрайней, безлюдной пустыне, где и зверю‑то дикому приходится нелегко, смирившись под ударами судьбы, мы покорно легли бы пропадать на снег? Смерть как избавление всегда очень заманчива! Ощутив на себе только малую толику перенесенных ими невзгод, можно весьма приблизительно составить представление о том, что испытали наши предшественники на этой суровой земле! Но мы живем в свое время и должны выполнять свою работу, а потому в эти бесконечные полярные дни перед глазами и в руках только огромные базальтовые глыбы, щебень, да навечно вмерзшие в лед останки человека, идущего наперекор беспощадной судьбе. Я держу в руках карманные часы, принадлежавшие погибшему…
Когда десять путников 9 июня 1914 года увидели землю, до нее еще было полмесяца ходу по торошенным льдам. Только 25 июня нога штурмана наконец‑то коснулась земной тверди. Но еще 17 июня произошло событие, которое впоследствии сыграло роковую роль в судьбе многих членов экспедиции: взяв с собой дополнительного провианта и снаряжение, ушли, как будто на разведку, и не вернулись, бросив группу, неразлучные друзья Александр Конрад и Евгений Шпаковский. В своей книге Валериан Иванович Альбанов умышленно не называет фамилии беглецов, но несколько раньше, а именно 28 мая, он делает в своем дневнике следующую запись:
«Положение наше, конечно, не особенно завидное, это я сознаю давно и сам. Поэтому я не особенно удивился, когда сегодня вечером, сначала Конрад, а потом и еще 4 человека, выразили желание, бросив нарты и каяки, идти на лыжах вперед… Я постарался разъяснить им, что они могут очутиться в очень рискованном положении, бросивши в океане, хотя бы и покрытом льдом, наши каяки, на которых так хорошо плыть, в чем мы уже имели случай убедиться, и которые, в конце концов, не так уж тяжелы. Как они будут жить, если даже доберутся до земли, без теплою платья, без топора, посуды и массы других вещей, которые сейчас лежат в каяке и представляют, правда, некоторый груз, но которые так нужны будут на первой же земле, где им вздумается пожить и отдохнуть. «Лыжники» приумолкли, но я вижу, что не убедил их»[57] 57
Альбанов В. И. На юг, к Земле Франца–Иосифа!
[Закрыть].
А теперь сравним дневники Альбанова и Конрада:
Таким образом, Александр Конрад оказался на архипелаге 20 июня, а идущий вместе с ним штурман лишь 25–го. И это при том, что все остальные даты и события в их дневниках полностью совпадают!
Кроме того, в ситуации, когда все дни тянутся однообразной вереницей, трудно «не заметить» бегство двоих человек и удержаться от соблазна занести это происшествие в свой дневник, пусть даже не называя имен. Однако Конрад этого почему‑то не сделал. Не упомянул он и о неожиданной встрече с беглецами на Земле Александры. С 20 по 25 июня 1914 года в дневнике Альбанова упоминаются почти все участники, покинувшие вместе с ним судно. Конрада и Шпаковского в этом списке нет. Почему штурман не назвал беглецов по имени? Мне видится, что для человека сурового, но, безусловно, благородного, расстрелять беглецов на месте, как это было в экспедиции Грили [58] 58
Адольф Вашингтон Грили (1844—1935) – американский метеоролог и полярный исследователь. В 1881 году в рамках 1–го международного полярного года руководил научной экспедицией в Гренландию. Из 26 участников экспедиции 18 погибло от голода и цинги и один расстрелян за то, что украл у своих товарищей несколько ремешков тюленьей кожи. Грили был ярым противником экспедиции к Северному полюсу Ф. Нансена.
[Закрыть], Валериану Ивановичу было бы легче, чем придать факт бегства публичности. Но совсем не рассказывать об этом бессмысленном поступке матросов он тоже не мог, потому что это, в определенной мере, инициировало череду последующих трагедий ушедшего с судна отряда.
Но я отвлекся. Далее штурман в своем дневнике пишет о своих безымянных беглецах:
«Попутно они прихватили с собой пару лучших сапог Аушева, почти все теплые вещи, принадлежащие Максимову, мешок суосарей весом в 23 фунта, двустволку и все, около 200 штук, дробовые патроны, (…) дюжину коробок спичек, бинокль, при нем был маленький компасик, запаянную жестяную банку с почтой и документами и… единственные наши карманные часы, принадлежащие Смиренникову».
…На ветру старые карманные часы быстро холодят ладонь. Полуисгертые инициалы на найденной ложке «П. С». Постой, постой! Ну, конечно же, Павел Смиренников! Его ложка, его часы. Но ведь часы и ложку мог забрать у умершего кто‑либо из спутников! Мог и наверняка забрал бы, поэтому, как ни хотелось сразу же сделать свои выводы, но придется ждать возвращения в Москву. Нужно попытаться найти родственников этих людей и провести генетическую экспертизу.
Как бы там ни было, а день 27 июля вышел очень насыщенным в плане находок и эмоций, и мы, преисполненные смешанным чувством усталости и удовлетворенности, возвращались по леднику в свой базовый лагерь. Но проказница Арктика потому до сих пор и манит к себе людей, что для нее совершенно неважно, какой на дворе год: 1914–й или 2010–й. Возвращаясь на «ночевку», мы попали в сильнейший туман, видимость упала до двух метров. Складывалось ощущение, что выпростанная вперед рука пронизывает молоко и воздух можно потрогать руками. От моря пришлось оттягиваться подальше, так как количество трещин на леднике и их ширина резко увеличивались ближе к урезу воды, так что местами можно было неожиданно оказаться на краю ледяной бездны. Звуки моря тонули в густом тумане, и удаленность от береговой линии не позволяла ориентироваться на шум прибоя. Два навигатора в группе только сбили нас с панталыку – они показывали совершенно по–разному записанные треки возвращения. Остановившись для принятия решения, достали старый добрый компас, и тут кто‑то вспомнил, что на одном из GPS записан этот же путь, но… с борта вертолета, и по нему мы стали поджиматься к куполу ледника. Вот так, даже имея современные приборы, можно легко оказаться в затруднительном положении. Каково же было тем, кто, имея только непроверенный хронометр и секстан, который при отсутствии солнца просто ненужный кусок железа, шли, гонимые тягой к жизни, по бесконечным просторам архипелага практически на ощупь!
Вдоволь позубоскалив на тему «как далеко мы могли бы уйти за улетевшим вертолетом», примерно через час мы спустились с морены на юге мыса Ниля возле нашего лагеря. В кухонной палатке нас уже поджидал горячий чай с сухариками… Сухарики! Сколько раз во время своего ледяного странствия мечтали о них штурман и его спутники!
«Когда вы садитесь за стол и вам подают обед, в котором встречается и зелень, и крупа, и картофель, то вы обращаете внимание на эти горячие или холодные блюда, совершенно игнорируя те несколько кусочков тонко нарезанною хлеба, которые не составляют собственно обеда, а служат как бы приложением к нему. Вы даже не обратите, может быть, внимания, какой вам подали хлеб, сколько дали и сколько вы съели. Я тоже раньше был в таком положении, что не придавал особенною значения хлебу и никак не предполагал, что по хлебу или даже сухарю можно тосковать, буквально тосковать, даже тогда, когда вы сыты от одною мяса…
…Без мяса легче прожить, чем без хлеба или без сухаря, я убедился в этом после того, как не видел его только полмесяца. Понял тогда я действительную цену хлеба! И теперь, когда мы нашли целых пять ящиков сухарей, то мы были счастливы, как никогда!»[59] 59
«Подвиг штурмана Альбанова» под ред. НЛ. Болотникова. Географгиз, 1953.
[Закрыть].
28 июля 2010 года.
Вчерашний туман, увы, так и не захотел развеиваться, поэтому помощи от авиации мы в этот день не ждали. Ну, что ж, пешком нам даже привычнее!
Ни крошечный мысок, ни бухточка в месте находок на самой подробнейшей карте названия до сих пор не имеют – просто заброшенный клочок земли между мысом Ниля и скалами Полосатыми. Для удобства внутреннего пользования мы дали этому месту рабочее название «бухта Смиренникова». Так и буду ее пока называть. Сегодня сюда мы выдвинулись рабочей группой из четырех человек. В последние дни аномально–теплая для здешних мест погода сослужила нам плохую службу: ледник, разделяющий лагерь с местом работ, ощутимо «поплыл». Те трещины, которые мы наблюдали всего несколько дней назад, увеличились местами до полутора метров. Точнее сказать, мы просто не видели их истинных размеров и ходили прямо по снежным «козырькам». Перепрыгивать разломы глетчера становилось все труднее, а наводить переправы слишком долго. Время, отведенное на экспедицию, таяло на глазах – десятого августа вертолеты улетали на остров Диксон и до этого срока должны были снять нас с острова. Добраться до основного места раскопок теперь можно было только в обход, через купол ледника. Это довольно далеко и отнимало массу драгоценного времени. Поэтому в «бухту Смиренникова» решено было отправить мобильную автономную группу с легкими палатками, продовольствием и снаряжением. Сказано – сделано! Сборы заняли всего несколько часов. Загружались минимально – на мысе Ниля тоже было предостаточно работы, и группы сопровождения у нас не было. Ледник переходили необычайно медленно, тщательно выбирая дорогу. Рабочий лагерь установили всего в ста метрах от места находки. У нас были самые обыкновенные легкие «пикниковые» палатки, которые мы взяли в экспедицию для того, чтобы укрываться от непогоды во время длительных переходов. Они хороши разве что летом в лесу Подмосковья, но плохо спасали во время ночевок в суровом, пусть и аномально теплом климате архипелага. Даже без дождя и снега, пробыв около часа в густом тумане, одежда быстро отсыревала, и, в отсутствие здесь печки, приходилось сушить ее прямо на себе. Засыпать в такой палатке тоже было определенным испытанием. К тому же сильно холодило от ледника. Местные скалы время от времени напоминали о себе шумным камнепадом, поэтому ставить лагерь близко к ним мы не решились. Ветрозащитную стенку делать тоже было не из чего – плавник здесь на вес золота. Растянутый для этих целей брезентовый тент не столько защищал, сколько создавал проблемы, хлопая и развеваясь на незатихающем ветру. Поначалу площадка поиска была слишком мала, и больше двух человек на ней не помещалось. Решили работать попарно, сменяя друг друга каждые шесть часов. Таким образом, работа у нас велась круглосуточно. Для охраны от хищников бодрствующая смена, как говорится, без отрыва от производства постоянно крутила «одним глазом» по сторонам. Белый медведь, в сущности, славный малый, но терять от него голову в буквальном смысле этого слова желания ни у кою не было.
Тем временем ребята, оставшиеся в лагере, детализировали раскопки в районе гурия Джексона на средней террасе мыса Ниля и нашли там остатки жестяной банки с письмом. Обрывки бумаги, которые оказались смерзшимися с проржавевшими обломками банки, были написаны аккуратным каллиграфическим почерком и даже в некоторых местах хорошо читаемы. Восстановить не сохранившиеся фрагменты текста нам помогло английское издание дневников полярника:
«The Jackson‑Harmsworth Polar Expedition
We the undermentionald six members of the above Expedition arrived bere in their whale‑boat Mary Harmsworth by from Elm‑wood, cape Florа, on Sunday morning at 2 a. m., Jidy 2 th, 1895.
We intend toendeavour to push round cape Neale when we get a favourable wind. All well.
Frederick G. Jackson, commanding the expedition, ct.» [60] 60
«Полярная экспедиция Джексона—Хармсворта. Мы, нижеупомянутые шесть членов названной выше экспедиции прибыли сюда в вельботе «Мэри Хармсворт» из Эльмвуда, мыс Флора, в воскресенье в 2 часа утра 2 июля 1895 года. Мы намереваемся обойти мыс Ниля, когда дождемся благоприятного ветра. Все хорошо. Фредерик Г. Джексон, командующий экспедицией, к–н».
[Закрыть]
Несколько в стороне от полуистлевшей банки был найден листок из английского женского журнала, в котором было опубликовано несколько кулинарных рецептов, модели одежды и реклама мебели. Не контактируя с окислами металла, сохранился он гораздо лучше, чем послание Джексона. Хочется верить, что и наши записки в пластиковых контейнерах, спустя столетия, тоже можно будет прочитать.
1 августа 2010 года.
4:30. Температура воздуха +4 °С. Вот уже полчаса как идет моя ночная, если так можно сказать в полярный день, вахта в базовом лагере. Появилось время спокойно и обстоятельно изложить на бумаге события последних дней июля.
29 июля совершенно неожиданно для себя, по технической необходимости, я был вынужден вернуться в наш базовый лагерь. Мне на смену на вертолете прилетели Саша Чичаев и Володя Мельник. «Окно» для полетов образовалось отнюдь ненадолго – только произвели смену, как запланированная видеосъемка близлежащих мысов была сорвана Бог весть откуда свалившимся густым туманом. Ветер в последние дни значительно ослаб, но стабильности погоде это не добавило. В течение двух дней нам приходилось довольствоваться только зачисткой тех мест, где уже были сделаны находки. Но уж и выжимали мы из этого максимально!
Ранним утром автономная группа, расширяя площадь поиска в «бухте Смиренникова», наткнулась на одинокий тетрадный листок. В основании террасы с найденными останками, между двумя каменными выступами, образовалась довольно глубокая впадина, почти полностью забитая снегом и льдом. Сюда‑то и залетело послание из прошлого. В это было трудно поверить, но бумага, пролежавшая во льду добрую сотню лет, практически полностью сохранила все записи, сделанные неизвестным автором. Чтобы достать невредимым из ледового сейфа этот ценный документ, пришлось проявить недюжинное терпение и изобретательность, теплой водой ведь для этого не воспользуешься. Из двух имевшихся у группы металлических вилок сделали хитроумные крючки и по крупице, распластавшись на снегу, боясь повредить бумагу, осторожно выкрашивали ими льдинки. Буква за буквой открывались глазу исследователей дневниковые записи, повествующие невыдуманную историю давно минувших дней. Пожелтевший от времени лист бумаги еще полностью не извлекли, но с первых же строк стало ясно, что перед нами именно то, что мы искали: фрагмент дневника участника экспедиции лейтенанта Брусилова на судне «Св. Анна». Листок практически весь был вморожен в лед. Лишь маленький уголок его беспомощно трепался на холодном ветру, постепенно обращаясь прахом. Запись, сделанная простым карандашом, гласила:
«… мая 11 час ночи вахтенный Анисимов заметилъ медведя, заявила к штурману… взяли ружья и пошли и убили… оказалась медведица, а маленький медвежонокъ убежалъ, а когда ее везли, то маленький медвежонокъ очень криналъ, но его не видали. 20 мая глубина океана 270 саженъ, погода въ обедъ 8°Р [61] 61
Градус Реомюра (°R) – не употребляемая в наши дни единица измерения температуры. За 1 градус Реомюра принято такое изменение температуры, при котором происходит расширение смеси вода—спирт на 1 промилле. Смесь вода—спирт при температуре кипения воды (100 градусов Цельсия) расширяется на 8 %, исходя из этого, температура кипения воды была принята за 80 градусов Реомюра Отсюда из равенства 100 градусов Цельсия = 80 градусов Реомюра получается 1 °С = 0,8 eR (соответственно 1 °R = 1,25 °С). Предложен в 1730 году Р. А Реомюром.
[Закрыть] тепла. Сегодня получилъ опоследнею плитку табаку а спички уже кончались давно, работаемъ по вечерамъ». [62] 62
Сохранена орфография дневника.
[Закрыть]
