Текст книги "Реверс"

Автор книги: Роман Моргунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Часть первая

Пролог

Хотел бы я знать, задумываются ли люди о природе загадочного мира снов, в котором они проводят почти треть своей жизни? Науки наши так скудны, что мы не обладаем сколь-нибудь твёрдыми познаниями в этой области. Маги и прорицатели, укутавшись туманом тайн, за звонкую монету готовы благоговейно толковать наши сны, отыскивая в них пророческие печати судьбы или тайные послания душ, покинувших этот мир. С благоговейным трепетом внимаем мы этим откровениям, но истинны ли они?

И что же есть сон в этом мире?

В моей жизни встретилось ночное видение, которое следует назвать кошмаром, но единственно лишь потому, что, ничего не смысля в значении увиденного, я чувствую прилив ужаса, который не в силах избыть из своей души.

Вот он.

1 Первый сон Меркуцио

Луна и ночь. Даже кажется, что я не сплю. Я знаю, что это не так, потому что я в саду. Нет ветра. Повсюду шорох и тьма. А потом стали загораться огни. Это в окнах домов. Передо мной тоже есть дом. Он большой: продолжается и в длину, и в высоту, хотя ничего определённого я о нём сказать не могу. Повсюду шорох и тьма. Я не могу двинуться с места, стою и смотрю.

Я вглядываюсь и вслушиваюсь. Наверное, поэтому я вскоре замечаю балкон на втором этаже дома и две фигуры: женскую и мужскую. Они вместе, а мне становится неуютно. Никогда не любил подглядывать за влюблёнными. Зачем я здесь? Что мне здесь нужно?

Тьма и шорохи не дают ответов. Я по-прежнему прикреплён к одному месту, но уже слышу своё дыхание. Оно сотрясает меня, причиняя страшную боль. Я пытаюсь вдохнуть в себя как можно больше воздуха, но что-то мешает мне, словно в рёбрах застрял клинок. Меня осеняет эта догадка, и я чувствую, как по пальцам, которые сплелись там, в районе живота течёт что-то вязкое и липкое. Я умираю? А зачем здесь эти двое?

Вдруг всё вокруг начинает трястись от хохота. Влюблённые на балконе не замечают этого, а я не замечать не могу: источник хохота висит у мня над головой. Луна. Не такая, как должна быть при свидании влюблённых. Эта луна громадная, сливовая. Она смеётся, заходится в жутких уханьях и визгах. Становится всё темнее и темнее. Меня колотит дрожь. И самое страшное состоит в том, что плохо мне не от вытекающей из меня крови (её-то я во сне почти не чувствую), а вот от этого совершенно дикого, неудержимого хохота, в котором нет ничего человеческого…

От этого хохота Меркуцио просыпается в своей постели.

2 Солнце восходит

Солнце только выглянуло из-за горизонта, и Верона сразу стала другой. Это не расскажешь в двух словах, но как только город покидает тьма, то всё начинает меняться. Дома становятся не безликими препятствиями, а жилищами, дворцами и храмами. На улицы выходят люди, в которых можно узнать булочника, бакалейщика или мастерового. Куда-то исчезают искатели удачи в плащах и капюшонах. Исчезают кошки, стучат шагами ослы, лошади и колёса. Солнечные лучи радостно прыгают по водам реки.

Жизнь просыпается в городе.

Сон не покидает город мгновенно. Можно сказать, что Верона ещё спит. Окна домов по-прежнему закрыты, возле таверн ещё пусто, тихо и глухо в храмах. Всё это проснётся позже. Сейчас же город только готовится к пробуждению. Проснулись только те, кого бедность (а иногда и нищенство) гонят на улицы Вероны.

Тем удивительнее было видеть высокого господина в чёрном плаще, который внезапно возник на улице и твёрдым уверенным шагом направился к центральной площади. Он неизбежно притягивал к себе внимание рабочего люда, который волею судьбы оказался в этот рассветный час на улице. Кто-то даже снял шляпу, чтобы поприветствовать удивительного посетителя улицы, но высокий господин в чёрном плаще никак не отреагировал на это приветствие.

Идущий заметил, как возле угла дома колыхнулась тень и сверкнули хищные глаза. Уличный вор оценивающе посмотрел на этого человека, а тот словно бы невзначай положил правую руку на рукоять шпаги. Глаза сразу же исчезли во тьме, по достоинству оценив клинок или ту лёгкость и изящество, с которым рука нашла рукоять шпаги.

Где-то закричал петух.

– Джованни! Заткни свою птицу! – раздался в ответ крик недовольного горожанина.

– Когда я решу сделать из него суп, то кричать он уже не будет! – гаркнула в ответ толстуха в грязной одежде с зелёным передником.

– Милла, когда же ты сделаешь из него суп? – не унимался недовольный.

– Ты-то об этом точно узнаешь, Чиппи!

– Как? Ты позовёшь меня попробовать свою похлёбку?

– Ещё чего не хватало!

– Как же тогда?

– Ты перестанешь слышать петушиный крик!

Вокруг заухали и загоготали. Эти звуки выражали одобрение шутки Милли, но господин с чёрным плащом и шпагой никак не отреагировал на всеобщее веселье.

Улицы Вероны раннего утра не веселили и не пугали его. Он шёл вперёд.

Откуда-то на улицу вынырнула огромная повозка, гружённая бочками, которые распирались во все стороны, буквально закрывая всё пространство. Повозка двигалась медленно, её еле-еле тащила громадная старая лошадь, которая двигалась из последних сил и, казалось, сейчас свалится на булыжники улицы, не справившись со своим грузом. Тем не менее хозяин – высокий турок в чалме с хворостиной в руках – кричал и требовал на тарабарском языке, чтобы лошадь двигалась быстрее. Господин в плаще был вынужден сначала остановиться, а потом и задуматься над тем, как продвигаться дальше. Он повернул голову в ближайший переулок, видимо, обдумывая обходной манёвр, но потом резко шагнул к турку.

– Останови лошадь! – потребовал он. – Я пройду возле стены, тогда ты продолжишь движение.

Турок сделал жалостливо-кислое выражение лица и развёл руки в стороны, демонстрируя, что он не понимает, о чём его просят.

– Вот ведь чёрт! – выругался господин в чёрном плаще. Он без слов вырвал у него из рук хворостину, которой турок погонял лошадь, и бросил к стене ближайшего дома. Турок сразу же упал на мостовую и заголосил так, как будто бы его ошпарили кипятком. Вдобавок ко всему он принялся кататься по камням и смешно хлопать себя руками, будто сбивая невидимое пламя. Как по команде со всех сторон стали появляться турки в характерных одеждах. Некоторые из них были с палками или хворостинами. Человек восемь окружили человека в чёрном плаще. Намерения их не оставляли сомнения, а вокруг стали собираться утренние зеваки. Были среди них и Милла с Чиппи.

Один из турок указал на валяющегося и бьющегося в агонии сородича и что-то грозно сказал стоящему в круге человеку в чёрном плаще.

– Денег? – спокойно спросил окружённый.

Турок радостно закивал.

– Он должен встать, – сказал человек в чёрном плаще.

Без всяких указаний от кого бы то ни было лежащий на мостовой турок затих и тут же поднялся. Человек в чёрном плаще тут же вытянул вперёд руку. Его кожаная перчатка держала на весу маленький мешочек, который не оставлял никаких сомнений относительно своего наполнения. Глаза кивавшего турка радостно заблестели, и он отчётливо произнёс:

– Дай!

– Лошадь! – сказал человек, продолжая держать мешочек на весу. Турок кивнул и что-то сказал своим людям. Те увели лошадь, но остались стоять в проходе.

– Иди сюда! – подозвал человек в чёрном плаще турка. Тот стал медленно подходить, а когда оказался в шаге от мешочка, услышал:

– Стой!

С этим выкриком турок остановился, а его соратники как по команде подняли свои хворостины и палки.

– Сейчас я отпущу мешочек, – сказал человек в чёрном плаще. – Если ты его поймаешь – он твой. Если он упадёт на землю, то он останется у меня. Но чем бы дело ни закончилось, я ухожу. Согласен?

– Ха! – не удержался от восклицания Чиппи.

– Господин, да тут даже такая толстая бочка как я поймает ваш мешочек! А вы посмотрите на него! Он, хоть и не молод, но достаточно ловок, чтобы не упустить такое счастье! – сказала Милла.

Турок уже кивнул и всем своим видом демонстрировал, что готов ловить мешочек.

– Отлично! – произнёс человек в чёрном плаще. Он резко вытащил шпагу, подставил кончик клинка к кадыку турка. Его соплеменники тут же недовольно загалдели, подняли оружие и сделали по шагу вперёд, но главный их остановил, понимая, что клинок легко пронзит его плоть, и никто не успеет ему помочь.

– Я поясню, – сказал человек в чёрном плаще. – Я уже убедился, что вы довольно неплохо понимаете по-итальянски, когда речь идёт о деньгах или о смерти. Так вот: я хотел пройти по этой улице. Дело нехитрое, но ваша повозка мне помешала. Поймать этот мешочек с монетами с того места, на котором ты сейчас стоишь – тоже. Но это когда тебе никто не мешает. Так что вот тебе препятствие – мой клинок. Таким образом мы будем в равных условиях.

– Ха! – снова сказал Чиппи.

В этот момент человек в чёрном плаще отпустил мешочек. Турок не сделал ничего, чтобы попытаться поймать деньги.

– Не советую убирать вам клинок от горла этого пройдохи, пока его люди не освободят вам проход, синьор! – громогласно дала совет Милла.

Тем не менее кончик шпаги двинулся вниз, легко подцепил мешочек с монетами, подбросил его вверх. Человек в чёрном плаще поймал его и спрятал в недрах плаща. А сразу за этим действием он убрал шпагу в ножны.

– Я не так глуп, чтобы пользоваться советами базарной бабы, – спокойно сказал человек в чёрном плаще. Он стоял напротив и, улыбаясь, смотрел турку в глаза.

– Воля ваша, синьор! Тем более, что вы рискуете своей головой! – обиженно заявила Милла.

Турок усмехнулся и крикнул что-то на своём тарабарском. Его соплеменники нехотя опускали хворостины и палки и освободили проход.

– Вот это да! – восхитился Чиппи.

– Ваш петух мог бы научиться молчать по утрам, если бы вы могли ему объяснить, что от этого зависит его жизнь, – медленно сказал человек в чёрном плаще.

– Так как же ему это объяснишь! – захохотал Чиппи. – Он же ни слова не понимает на итальянском!

– Пару минут назад эти турки тоже ничего не понимали на итальянском. Но с тех пор они сделали серьёзные успехи в изучении языка!

Этой шутке засмеялись уже и турки, и Милла, и Чиппи.

Человек в чёрном плаще отправился дальше.

Среди крыш домов уже стали проглядывать шпили главного собора, в сторону которого и шёл наш герой. Вокруг становилось многолюднее. Причём люди уже не скрывались где-то за углом или в тени. Как правило, это были работяги, которые готовились своим трудом добывать себе на кусок хлеба. Они жили так всю свою жизнь, год за годом. Так жили их отцы и деды. Они точно знали, что богатые и знатные люди могут себе позволить спать вволю. Тем удивительнее им было видеть в этот ранний час человека в чёрном плаще. Довольно часто бедняки приостанавливали свой труд, чтобы проводить взглядом эту странную фигуру.

Что же заставило этого человека подняться с постели в столь ранний час?

Никто не сомневался, что это должно было быть дело исключительной важности.

– Доброй вам дороги, синьор Меркуцио! – прохрипел нищий, что сидел у стены обшарпанного дома с закрытыми ставнями. Человек в чёрном плаще резко остановился и, сбросив капюшон, обратил своё внимание на узнавшего его нищего.

– Вы меня узнали?

– Да как же вас не узнать! – закашлялся старик.

– Откуда же ты меня знаешь?

– Ваш острый язык стоит вашего клинка из дамасской стали! Сколько раз я слышал от разных людей, что ничто не портит кровь так сильно, как яд, что срывается временами с вашего языка! Уж как вы остры на язык, синьор Меркуцио! Кхе-кхе!

Нищий попытался рассмеяться, но глубокий утробный кашель не позволил ему это сделать.

– Что же тебе нужно? – спросил Меркуцио.

– Мне? – удивился нищий. – Разве я что-то просил, синьор Меркуцио?

– Зачем же ты остановил меня, разбойник?

– Я?! Остановил вас?! Синьор Меркуцио, даже свора диких турок, вооружённая палками и хворостинами, перегородив вам дорогу, чуть не лишилась своего вожака, стоило им оказаться на вашем пути! Неужели я, несчастный калека, могу вас остановить?

Меркуцио сделал паузу, прежде чем медленно произнести следующую фразу:

– Однако тебе это удалось…

Нищий улыбнулся под своей густой и грязной бородой и, не сводя с Меркуцио глубоких синих глаз, заклокотал смехом.

– И всё же, – сказал Меркуцио.

– Вы слишком рано идёте, – вздохнул нищий.

– Почему?

– Гонец пана Пшишека ещё не въезжал в город. Вам незачем идти в таверну «Зелёная колдунья».

– Сомнительное заведение эта таверна, – сказал Меркуцио.

– Очень сомнительное, – сказал нищий и замолчал.

– Я иду к отцу Лоренцо, – произнёс Меркуцио.

– О! – захохотал нищий.

– Что смешного в том, что знатному дворянину есть дело к уважаемому священнослужителю?

– Нет-нет, в этом ничего смешного нет, но видите ли, в этот час все священнослужители нашего города усиленно дрыхнут. Так они готовятся к вечерней службе и тому, что последует за ней…

– Мне кажется, что для простого нищего вы слишком много знаете о Вероне и о её жителях.

– Вам кажется, синьор Меркуцио!

Меркуцио усмехнулся.

– Всё же…

Меркуцио напрягся.

– Если у вас есть несколько времени…

– В таком случае вы составите мне компанию в «Зелёной колдунье», – перебил его Меркуцио.

– Она ещё заперта, синьор Меркуцио!

– Вы, уважаемый гость нашего города, ещё пока знаете не все двери…

– Что ж, покажите мне ещё одну дверь! За это я буду вам отдельно благодарен!

– Идёмте!

Нищий довольно легко поднялся с мостовой и последовал за Меркуцио.

Таверна «Зелёная колдунья» находилась за углом. Если бы Меркуцио не ждал бы этого странного нищего, то легко бы и быстро преодолел это расстояние в несколько десятков шагов. Этот нищий удвоил, если не утроил, время, которое теперь уже они вместе прошли до известной в Вероне таверны. Если бы Меркуцио покинул бы улицу, то не услышал бы, как какой-то звонкий мужской голос произнёс:

– А я слышал, что в Верону идут люди, которые спасаются от чумы!

– Какие люди? От кого ты мог это слышать? – ответил точно такой же голос, словно один и тот же человек разговаривал сам с собой. Меркуцио лишь успел оглядеть пространство вокруг себя, как голоса бесследно пропали. Да и вокруг него и нищего не было ни единого человека. Откуда взялись эти голоса?

– Чего вы так испугались, синьор Меркуцио? – бойко спросил нищий. – Вы меня удивляете!

– Вы это слышали?

– Слышал что?

– Здесь были двое.

– Двое?

– Да. Они говорили, что в Верону может прийти чума.

– Чума? В Верону?

– Ну да.

– Эх, синьор Меркуцио! Чума может прийти куда угодно и когда угодно! В наше-то время…

– Я бы предпочёл, чтобы это произошло позже.

– Позже чего?

– Позже моей смерти. И не надо острить на этот счёт! Я видел, в каких муках умирают от чумы! Такая смерть не предмет для шуток!

– О! – произнёс нищий и хрип внезапно пропал из этого ясного и почти певучего звука. – Я видел, как вы убрали клинок, хотя вам угрожали расправой с десяток человек…

– От этих десяти уйти было несложно. Их не сравнить с чумой!

Нищий не стал отвечать. То ли потому, что не нашёлся, что сказать, то ли потому, что они уже пришли.

Массивная двойная дверь и в самом деле была заперта, но Меркуцио и не подходил к ней. Он повёл нищего вокруг здания, пока не оказался возле узкой двери под навесом, куда громко трижды постучал кулаком. Дверь открыла девочка лет пяти-шести, глядя на них огромными карими глазами.

– Он со мной, – кивнул на нищего Меркуцио.

– Как скажете, – сказала девочка и посторонилась. Она впустила пришедших и заперла за ними дверь. Меркуцио уверенно прошёл в тёмный узкий коридор и привёл своего спутника в маленькую комнатку, единственное окно которой выходило в сад. Посреди комнаты стоял простой и прочный квадратный стол, к нему лепились со всех сторон четыре таких же стула.

На стенах комнаты хозяин подвесил полки, где ровными рядами бутылки всех форм и цветов ожидали своего часа.

– Садитесь, – сказал Меркуцио и куда-то ушёл из этой комнаты. Старик не успел отодвинуть стул, а Меркуцио уже вернулся с громадными глиняными кружками.

– Неужели мы будем пить без хозяина? – удивился нищий.

– Мы будем, пить, есть и ждать хозяина, – утвердительно кивнул Меркуцио. Он ловко и легко взял с полки первую попавшуюся бутылку, наполнил кружки бурой жидкостью. Одну из них он слегка пододвинул к старику.

– Премного благодарствую! – стал улыбаться в бороду нищий.

Меркуцио тяжело сел, усмехнулся, рывком сделал два громадных глотка из кружки и вдруг утвердительно сказал:

– Итак, я тебе понадобился.

Нищий отрицательно замотал головой и замахал руками, оставив в покое кружку.

– Совсем нет, синьор Меркуцио! Совсем нет!

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Ничего, совсем ничего!

– Но ты ведь появился?

– Разумеется, синьор Меркуцио! Все когда-то и где-то появляются! Такова ведь сама жизнь!

– Хорошо завернул!

Меркуцио скрестил руки на груди. Нищий тоже молчал.

– Но я разверну, – сказал Меркуцио и стал вновь пить из кружки.

– Синьор Меркуцио, у вас ещё впереди много важных дел!

– Да?

– Но не зря же поднялись на границе дня и ночи и пустились в путь по опасным улицам!

– Как знать? Быть может зря?

– Но мы же здесь? Мы ждём?

– Мы ждём и жаждем. Вот вино!

– Как оно вам?

– По-моему, в нём слишком много соли.

– Соль в вине?

– Соль есть во всём, кроме вашей болтовни! – отрезал Меркуцио.

– А вы бы хотели, чтобы я рассказал вам что-то действительно стоящее, синьор Меркуцио?

– Так я вас сюда за этим и привёл!

Нищий молчал и, хитро прищурившись, смотрел на него.

– И вы готовы к долгому рассказу? – спросил нищий.

– Здесь хватит солёного вина на тысячу лет! Ну, начинайте же!

– Так слушайте, – шёпотом прохрипел старик.

3 Во время дождя

Дождь лил сплошной стеной.

Это не был какой-то случайный ливень, который внезапно обрушился на город посреди чистого и безоблачного неба. Всё к этому шло. Тучи собирались с самого утра, как будто бы даже призывая своих собратьев закрыть всю Верону от солнца. Ветер не мешал им собираться, не разгонял и не сносил в какую-нибудь сторону. Совсем наоборот: ветер покинул небеса, спустился к самой земле, сквозил вдоль домов и по мостам. «Быстрей, быстрей!» – гнал он незадачливых прохожих, зачем-то покинувших очаг своего дома в такую погоду. Потом стали падать первые капли дождя. Они словно бы извинялись за будущий разгул стихии, царапались в окна и спрашивали: «Все дома?» И только потом, после блеска молнии как последнего предупреждения, грянул ливень.

В такую погоду можно было точно никого не ждать.

Джи довольно долго слонялся по дому, посидел перед окном, наблюдая дождь. Потом он лёг в кровать, но уснуть не смог. Дождь бил по стёклам, по крыше. Джи закрывал глаза, и ему казалось, что дождь не там, за окном, а вот здесь, прямо рядом с ним, стоит только протянуть руку. Он открывал глаза, видел, что рядом с ним никакого дождя нет, шёл к окну, смотрел на пустые улицы и огни в окнах соседских домов и возвращался в постель. Сон не шёл.

Тогда он достал мольберт и кисти. Джи всегда хотел стать художником, писать удивительной красоты пейзажи и портреты прекрасных незнакомок, но из-под его руки появлялись какие-то странные образы. Пейзажи входили тёмными и мрачными, девушки – хитрыми или чудаковатыми. На какое-то время он оставил живопись, но забыть краски и холст не мог.

Бывало, что он доставал мольберт и просто смотрел на него. Или где-нибудь находил кисточку, брал её в руку и так ходил с ней некоторое время. Близость какого-либо предмета, который позволял чувствовать себя художником, была ему необходима как воздух.

И вот сейчас, когда дождь захватил всё, он достал мольберт, поставил напротив него стул и сел смотреть на него. Мольберт был пуст. На улице шёл дождь. В доме было трагически одиноко. Через какое-то время Джи понял, что хочет спать. Он разделся и лёг.

К своему удивлению, он мгновенно заснул.

Когда он проснулся, то за окном шёл дождь. Джи поднялся, вновь прошёл по дому и уткнулся в мольберт. Мольберт по-прежнему был пуст. Дождь всё также шумел за окном. Джи нашёл у себя дома вино и хлеб. Взяв глиняный маленький кувшин в одну руку, а мягкий душистый хлеб в другую, Джи сел напротив мольберта. Мольберт был пуст.

Джи сидел напротив, ел хлеб, откусывая маленькие кусочки, и запивал тяжёлым маслянистым вином, делая слишком большие глотки. Дождь не утихал, Джи был в этом абсолютно уверен. Дождь сводил с ума, так ему удалось убить время. Тёмные пушистые тучи не покидали неба, не пропускали солнца, и было совершенно непонятно, что сейчас: день или ночь? Никто не ходил по улицам, а в соседских окнах всегда горел свет.

Джи доел хлеб, потом допил вино, поставил пустой кувшинчик рядом со своей левой ногой и стал смотреть на мольберт. Мольберт был пуст.

Джи понимал, что так не может продолжаться вечно. Дождь не прекращался. Дождь звал его начать работать, а он сидел и смотрел на мольберт.

В какой-то момент ему надоело смотреть, он достал кисти и краски и встал рядом с пустым холстом. Он не знал, что должен рисовать.

Джи смешал какие-то краски и стал водить линии. Руки как по волшебству делали что-то особенное. Шёл дождь.

Если бы дождь не уничтожил время, Джи мог бы сказать, сколько он простоял у мольберта. А так время превратилось в точку. В этой точке времени Джи нарисовал портрет прекрасной девушки, которую никогда не видел в жизни.

А может быть видел?

Джи внимательно посмотрел на холст.

Глубокие синие глаза, высокий лоб, вьющиеся локоны. Нет, никогда не видел! Если бы видел, то непременно её бы запомнил!

Джи сел напротив неё и не мог уйти. Дождь стал благословенным, ведь именно из-за этого дождя к нему никто не приходил и не беспокоил. Он мог вечно сидеть напротив этого портрета, и ему никто не будет мешать. Поистине, дождь благословенен!

Дождь продолжал шуметь за окном.

Джи не сомневался, что был единственным человеком в Вероне, который радовался этому нескончаемому дождю. Да, он знал, что картина останется с ним и после дождя. Должна остаться, думал он. Портрет незнакомки рождал в нём странные чувства. Он не мог их описать. Что-то внутри бурлило и искрилось. Он радовался страшному дождю и своему вынужденному одиночеству. А потом он заснул, сидя перед портретом девушки, которую никогда не видел.

Он вскочил от робкого стука в дверь. Вскочил как ужаленный, словно бы ему под сердце вонзилась стрела с раскалённым наконечником. Он шумно дышал. Смотрел вокруг бешеными глазами и хватал ртом воздух. Где портрет?

Вот он. Прямо перед ним.

Он выдохнул.

Сердце изо всех сил билось в груди.

Глубокие синие глаза преданно смотрели на него.

Дождь по-прежнему шумел за окном.

Джи стоял на прямых напряжённых ногах и осознавал мир вокруг. Всё было так, как перед тем, как он заснул. Отчего он проснулся? От стука? Но кто мог стучать в дверь в такую погоду? Уж не послышалось ли ему? Он прислушался. Только шумел дождь.

Вряд ли, решил он. Не стоит даже подходить к двери, уверил он сам себя.

Глубокие синие глаза были с ним согласны.

И тут раздался стук.

Мягкий, робкий, настолько неуверенный, что Джи мог бы его и не заметить, будь он хоть чем-нибудь занят. Но Джи ничем не был занят. Он стоял, смотрел в глаза девушки, портрет которой нарисовал сам и не мог отогнать мысль, что слышал стук.

Ну кто, скажите на милость, мог пожаловать к нему в дом в такую погоду?

Он ощутил страх.

Это было настолько необычно, что Джи стал озираться по сторонам и думать, а чего же он так боится. Тело стало деревянным, ноги налились свинцом, и он с трудом сделал несколько шагов к двери.

Страшно.

Он вдруг понял, что боится открыть дверь. В эту минуту ему так хочется, чтобы этот робкий стук оказался плодом его воображения. Можно? Ведь если это всего лишь то, что ему показалось, то он не услышит этот стук больше никогда, сколько бы ни стоял перед дверью. Ведь так?

Он стоял и ждал. Стук не повторялся.

Казалось бы, Джи должен был подумать, что стук ему привиделся, отойти от двери и заняться своими делами (хотя какие у него дела?), но вот именно теперь, когда он стоял в метре от двери, Джи отчётливо понял, что в его дверь стучали. Он нисколько не сомневался, что там, за дверью, стоит человек и ждёт, когда он, хозяин дома, эту дверь откроет. Джи почти физически ощущал человека за дверью. Почему же этот человек не стучит ещё раз?

Джи подумал, что если бы он пришёл к кому-нибудь, постучал и ждал бы столько времени, то непременно постучал бы ещё раз. Но человек, который пришёл к нему и стоял по ту сторону двери, о себе больше не напоминал. Это было так необычно, что Джи сделал шаг и открыл дверь.

На пороге, конечно же, стояла она. С тёмных волос на паркет стекала вода, глубокие синие глаза смотрели на него. Она ничего не говорила, а только ждала.

Джи схватил её за руку и втянул в дом. Она шла за ним словно бы никогда до этого не ходила и понятия не имела, как пользоваться собственными ногами. Он привёл её к камину, расстелил плед, усадил, а потом принёс большое махровое полотенце. Джи разжёг в камине огонь, заварил большой чайник ароматного пряного чая и сел рядом с ней. Она дрожала и смотрела на него.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он. Губы девушки задрожали, и она отрицательно повертела головой.

– Это неважно, – сказал Джи. Он принёс ей дымящийся в кружке чай. Она обхватила кружку двумя руками и сделала большой глоток. Джи стоял рядом и смотрел на неё.

– Анна, – сказала она и перестала дрожать.

– Джи, – сказал Джи. Он оставил её с чаем и полотенцем возле камина, а сам занялся картиной: запаковал её в хрустящую бумагу, положил в холщовый мешок и убрал далеко в шкаф. После этого он вернулся к Анне. Та уже оставила полотенце и допила чай.

– Что со мной будет? – спросила она.

– Ты останешься со мной, – уверенно сказал Джи.

И она осталась.

Дождь кончился на следующий день. Джи позвал домой своих друзей и родителей. За огромным столом представил её как свою невесту и тут же сделал предложение. Они обвенчались в маленькой церквушке на краю города. Священник был очень удивлён, что на церемонии не было никого со стороны невесты. Все приглашённые являлись друзьями или родственниками жениха. После венчания Джи привёл Анну в свой дом уже как законную супругу.

Они прожили долгую жизнь. У них случилось двое детей: девочка с пшеничными волосами – Мира и молчаливый, иногда казавшийся угрюмым, Хью. Им довелось увидеть счастье своих детей и повозиться с внуками.

Однажды перед Рождеством Хью решил заглянуть к родителям на минутку, чтобы напомнить, что ждёт их завтра на праздничный ужин, но дверь оказалась заперта. У него был свой ключ, и дрожащими руками он открыл дверь.

– Мам! Пап! – зазвенел его голос по родительскому дому.

Он прошёл по всем комнатам, но везде было пусто. В спальне родителей он замер перед картиной, которая висела над их кроватью. Это был их совместный портрет. На нём они были совсем молодые. Анна сидела, а Джи стоял за ней слева и касался пальцами её правого плеча.

Хью нахмурился, но не смог вспомнить, чтобы он когда-нибудь видел эту картину. Когда она появилась?

Хью в тот день так и не нашёл своих родителей в тот день. Потом весть об их пропаже дошла до Миры которая тоже пришла в дом и остановилась перед этой картиной в спальне.

Странно, что я раньше не замечала эту картину, подумала Мира.

Ещё через день об исчезновении Джи и Анны узнал весь город.

– Всякое случается! – говорили люди и пожимали плечами. Никто не понимал, что произошло. Все понимали, что жизнь Джи и Анны закончилась. В такой момент устраивают похороны, дают волю слезам и дружескому участию, но вот так, без прощания и последнего «прости»… Хью и Мира тоже оказались в затруднительном положении: родительский дом оказался пуст, н им не принадлежал. Они боялись его трогать, не решались заговорить друг с другом о наследстве, не знали, что со всем этим делать.

Сначала они приходили туда, чтобы убрать пыль, боясь что-то трогать. Потом стали приходить реже. Разумеется, настало время, когда никто из них не решался подойти к дому. Иногда люди говорят, что человек куда-то там забыл дорогу, если давно туда не ходил, но это выражение не передаёт того, что случилось с домом Джи и Анны. Хью как-то решил посетить дом своих родителей, пришёл к нему и увидел, что в доме живут какие-то люди. Он постучал в их дверь, устроил скандал, утверждая, что это дом его родителей, а эти люди живут в нём незаконно. Пришлось вмешаться полиции. Люди, которые открыли дверь Хью, представили все документы, подтверждающие, что они почти двадцать лет живут в этом доме. За Хью приехала Мира, которая высмеяла брата, узнав, куда он пришёл и что требовал.

Хью извинился перед людьми и попросил Миру отвести его в дом родителей.

– Я и сама давно там не была, – с грустью признала Мира. Брат и сестра долго шли по улицам родного города, пока Мира не сказала, что заблудилась и точно не помнит дорогу.

– Как?! – возмутился Хью. – Мы не можем в родном городе найти дом, в котором прошло наше детство? В котором всю свою жизнь провели наши родители? Дом, который всегда нас ждал и где нам всегда были рады?

– Мы долго не приходили, – сказала Мира. – Возможно, власти перестраивали город, им понадобилось место, на котором стоял наш дом, и они его снесли.

– Почему же не связались с нами? Почему никто ничего не знает про наш дом?!

– Это не наш дом, – пожала плечами Мира. – Это дом наших родителей.

– Но ведь их давно уже нет!

– Их нет… Ты прав! А у нас свои дома и своя жизнь…

– Так как же быть?!

– Жить, – сказала Мира.

– И оставить это вот так?!

– Да.

– И тебе совсем не жаль нашего дома?

– Этот дом навсегда останется со мной! – Мира улыбнулась и обняла брата рукой за шею, отчего почти повисла на нём.

– Он ещё и с тобой, – уверенно сказала она. – Этот дом навсегда с нами. Там, где всё это с нами, никогда и ничего не пропадает. Не переживай об этом доме! Он с нами, поверь!

Хью хотел спросить её о картине, которую видел в спальне родителей, но было так здорово идти с Мирой и слушать, как она что-то там щебечет, что он не решился её прервать.

Наверное, где-то есть дом Джи и Анны. Его можно узнать по картине в спальне. Хотя нельзя сказать наверняка, что эта картина висит в спальне. Она может висеть и в другой комнате. Да и картина может, как вы понимаете, немного измениться (вы же поняли, что она немного поменялась?). А ещё таких домов может быть множество.

Страшно, если вы таких домов не знаете.