Текст книги "Школа призраков"
Автор книги: Роман Ким
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
У него был очень низкий, ласковый голос. Манера говорить – Эй-3.
– Довольно спокойно, – сказал я.
– Спокойно? – прогудел блондин и, подняв брови, взглянул на Веласкеса. – Он, вероятно, реагировал так, потому что знал, что Вильма никуда не уехала. Скажите, ваш друг действительно крепко держал ее в своих руках?
– По-моему, он совсем подчинил ее своей воле, – сказал я. – Она его слушалась во всем.
Блондин подумал и тихо заговорил:
– Так вот... Стало известно, что Вильма одно время жила в одном доме с бельгийкой Ирен Тейтгат и, вероятно, была хорошо знакома с ней. И вполне возможно, что сообщила кое-что этой бельгийке. Новость была такого свойства, что передать ее она могла только по приказу того, кому была всецело подчинена. Ведь своей воли у нее уже не было. – Он снова посмотрел на Веласкеса. Тот кивнул головой. Блондин продолжал: – Короче говоря, Даню мог приказать Вильме сообщить бельгийке новость, чтобы та передала ее по телефону в министерство здравоохранения. И возможно, что Вильма инсценировала свой отъезд и осталась здесь для участия в следующем деле разумеется, по приказу того, кого она слушалась беспрекословно. И она могла предупредить обо всем кувейтского нефтепромышленника, чтобы провалить следующую акцию.
Веласкес закивал головой и сказал:
– Даню сидел в машине недалеко от места происшествия. И возможно, видел, как мимо него прошли кувейтец и Бан. Но об этом нам не говорит, потому что связан с ними. Бан – агент красных, это можно считать установленным. Кувейтец, очевидно, тоже. И вполне возможно, что их сообщниками являются также Даню и его девица.
Блондин совсем понизил голос:
– За Даню уже установлено наблюдение. И вы тоже следите, только ни в коем случае не дайте ему догадаться.
Приказ есть приказ, пришлось выполнять. Но наблюдение за ним было поручено не только мне, и Даню, вероятно, почувствовал что-то неладное. Он перестал выходить из дому и целыми днями валялся на кровати, курил одну за другой сигареты с марихуаной, потом лежал часами неподвижно с остекленевшими глазами.
Но все кончилось благополучно. Его вызвали куда-то – вероятно, к блондину с белесыми глазами, – и, вернувшись вскоре, он сообщил мне, что выяснилось, во-первых, что Вильма действительно находится в Милане у своей тети, и, во-вторых, она в прошлом году поссорилась с бельгийкой на балу во время конкурсного исполнения мэдисона, и с тех пор они ни разу не разговаривали.
Рассказав об этом, Даню спросил меня в упор:
– Ты получил приказ от Ренуара?
– От кого? – удивился я.
– От блондина. Он поручал тебе смотреть за мной?
– Нет. Я не принял бы такого поручения. За тобой, очевидно, следили другие. И хорошо, что все выяснилось. А то могли бы потащить опять в одно место для интенсивной проверки. И опять вернулся бы со ссадинами, как после того футбола.
Мы оба рассмеялись. И принялись со спокойной душой за работу – через две недели начинались экзамены.
в) экзамены
Вопреки ожиданию экзамены оказались совсем не страшными. Большинство их носило характер коллоквиумов. Экзаменаторов больше интересовала степень нашей осведомленности в вопросах, связанных с курсом, чем наше умение вызубривать записи.
Первым долгом прошли экзамены по вспомогательным техническим дисциплинам начиная с радиотехники и тайнописи. Эти барьеры я преодолел без труда, только по специальной технике я не совсем точно описал аппарат, который улавливает световые волны с помощью свинцово-сульфитного элемента. Зато я уверенно объяснил устройство инфрафона, который передает звуки, в частности человеческую речь, с помощью инфракрасных лучей, и быстро набросал схему карманного транзисторного детектора лжи системы Такеи – для проверки выражения глаз испытуемого.
Так же гладко прошли экзамены по таким предметам, как общая история тайной войны, методология психологической войны, мировая экономика, религиозные секты, обзор уголовного подполья и этнография Африки и Арабского Востока.
По истории тайной войны преподаватель Тинторетто спросил меня: 1) о совещании, проведенном в Западной Германии в 1959 году по подготовке мятежа в Индонезии – с участием делегатов Дар-уль-Ислама и 2) о том, как было организовано в сентябре 1962 года агентурное наблюдение за советскими пароходами "Омск" и "Полтава", прибывшими в Гавану. Потом задал вопрос о том, как во время тихоокеанской войны японский орган "Эф" учредил марионеточное правительство Боса – на этой основе экзаменатор провел со мной беседу о некоторых политических комбинациях западных стран в Африке.
А по предмету "Левые идеологии" меня спросили о негритянской организации в Америке "РАМ" и о тактике Индонезийской компартии. Затем я рассказал экзаменатору о комбинации, проведенной в Конго в конце 1963 года, с фальшивым письмом, якобы посланным Советскому Союзу левыми элементами в Конго о плане финансовой диверсии.
Но не все экзамены были такими легкими. Утамаро сдержал свое обещание и заставил нас помучиться. Приведу для примера несколько вопросов, которые он задавал мне и Даню.
По кудеталогии
– Изложить ход переворота в Тегеране (1953).
(Надо было по порядку изложить все мероприятия, проведенные уполномоченным ЦРУ Кармитом Рузвельтом после его прибытия в Тегеран, особенно подробно остановившись на его мероприятиях, которые отвлекли внимание мосаддыковской полиции в сторону. Затем я рассказал о том, как Кармит Рузвельт со своими помощниками организовал 19 августа уличную демонстрацию, использовав атлетов и борцов – членов спортивного клуба, и как генерал Шварцкопф поднял воинские части под предлогом усмирения толпы.)
– Описать все этапы переворота против Нго Динь Дьема – по карте Сайгона.
(Пришлось подробно рассказать о плане переворота, перечислить заслоны, установленные переворотчиками между отелями "Мажестик" и "Каравелл", у базарной площади и в других пунктах города, и остановиться на основных мероприятиях, проведенных в самом начале переворота, – аресты приближенных Дьема, икс-акции против Као Ксуан Ви и других.)
– Тактический разбор сеульского переворота против правительства Чан Мена, проведенного в течение 80 минут. Сравнение с блицпереворотами, проведенными в странах Латинской Америки.
– Какой тип переворота наиболее рационален в странах Африки и Арабского Востока? Оценка дамасского переворота (1947), проведенного в течение 142 минут, и габонского переворота (1964), занявшего ровно 125 минут.
по руморологии
– Как сформулировать закон искажения слухов?
(На этот вопрос я ответил неправильно – стал говорить о постепенном искажении слухов в ходе передачи и о кривой роста слухов, но, оказывается, я спутал исследования Шактера и Бердика и наблюдения Додда и Киносита с выводами Хайяма и Фестингера относительно трех стадий модификации слуха выравнивания, обострения и ассимиляции.)
– Каким образом Крас дополнил формулу Олпорта?
Я правильно изложил формулу Олпорта (R~ixa) о значимости слухов, но не мог сформулировать дополнение Краса, которое показывает значение элемента критического отношения к слуху.
Утамаро экзаменовал нас по ниндзюцу – по общей части и важнейшим разделам – целых три часа – в присутствии Веласкеса и блондина – Ренуара. Последний тоже задал несколько вопросов по кудеталогии.
Экзамен по технике общения тоже был довольно продолжительным Веласкес хотел показать Ренуару, как мы хорошо усвоили его предмет.
Даню был задан вопрос о наводящем методе разговора, то есть активной тактике и о волнообразной манере вести беседу, и о способах незаметной подготовки поворота в разговоре при уговаривании, а меня спросили о способах подталкивания беседы и об обходных маневрах с целью вытягивания сведений.
Ренуар остался доволен нашими ответами и удовлетворенно кивнул Веласкесу.
Из остальных экзаменов некоторую трудность представляли экзамены по курсам "Молодежное движение" и "Тактика специальной (аитипартизанской) войны".
По первому предмету меня спросили о студенческих беспорядках в латиноамериканских странах и о международных молодежных организациях идеологических, спортивных и религиозных.
А по второму предмету в числе прочих были заданы вопросы о партизанской войне в Судане в конце прошлого столетия и о методах борьбы англичан после второй мировой войны против партизан в Малайе. Я не мог толково ответить на вопрос о деятельности английского управления специальных операций во время второй мировой войны, ведавшего вопросами связи с движением Сопротивления. Экзаменатор предложил мне ознакомиться с материалами Сэнт-Антони колледжа в Англии – исследовательского центра по партизанской войне.
Последним был экзамен по методам подпольной работы. Меня спрашивали об организации антинацистского подполья в Советском Союзе, Чехословакии и Франции, о методах использования нацистами провокаторов и о подпольной тактике мао-мао.
Когда был сдан последний экзамен, Веласкес пригласил меня и Даню на чашку кофе. Мы встретили у него мрачного ливанца Анвара Макери, маленького курчавого конголезца Куанго и малийца Умара Кюеле. Они тоже сдали все экзамены.
Прислуживали нам, как всегда, две девочки с накрашенными губами – одна из них была та самая, которая участвовала в эксперименте Даню под № 3 – ей тогда дали лизергическую кислоту с симпамином, и она стала буйствовать. На этот раз она вела себя очень тихо – разливала кофе по чашечкам, а другая наполняла наши рюмочки ликером.
В конце вечера Веласкес сообщил нам две новости. Первая – через три дня прилетит новый Командор. Вторая – неделю тому назад в Амстердаме нашли Бана. Заметив слежку за собой, он скрылся в одном из переулков около вокзала – в квартале веселых домов, но на следующий день был обнаружен на Принсен-грахт, побежал по узенькой улице вдоль канала и, увидев, что его окружают, успел проглотить пилюльку с цианистым калием и упал как раз перед высоким узким домом, который известен туристам как "дом Анны Франк".
– А как Юсуф ар-Русафи? – спросил Даню.
– С ним ничего не получится, – ответил Веласкес. – Сидит себе с Эль-Кувейте, завел охрану из детективов разных национальностей. Собирается поехать в Москву для ведения переговоров. До него не доберешься.
Даню блеснул зубами.
– А я бы добрался. И посвятил бы эту акцию памяти Командора.
г) встреча с новым шефом
О новом Командоре имелось очень мало сведений. Стало известно только то, что он знает языки баконго и бабоа и что, несмотря на молодость, он уже был директором международного исследовательского центра по вопросам нефти, а после этого занимал видный пост в международном консорциуме по эксплуатации природных ресурсов Центральной Африки.
За нами приехал сам Ренуар и повез в тот самый темно-красный дом. Нас принял новый шеф. На вид ему было 32-33, худощавый, шатен, аккуратная прическа с пробором на боку, очки в роговой оправе почти квадратной формы, галстук-бабочка – банальная внешность молодого делового человека. Но эта внешность была обманчивой – на должность Командора могли назначить только заслуженного аса секретной службы – такого, каким был предыдущий. Или, может быть, новый шеф так богат, что это заменяет заслуги?
Вместо статуи Архипенко и репродукции абстрактной композиции Курилова теперь кабинет украшали карты разных районов Африки и ярко разрисованные кожаные маски и щиты с дырками от пуль.
Аудиенция была непродолжительной. Шеф объявил, что, хотя две акции, в которых мы участвовали, не удались, можно считать, что мы сдали дипломные работы.
Поздравив нас с окончанием экзаменов, он сказал:
– Вы оба немедленно начнете работу. Примете участие в большом деле. Одном из тех, что подталкивают историю. – Он подмигнул: – Эту старушку надо все время встряхивать. Не так ли?
– Ниндзя двигают историю, – торжественно произнес Даню.
Новый Командор улыбнулся, сузив глаза:
– Правильно, именно они. А не дряблые старикашки в правительствах и генеральных штабах. У японцев была Квантунская армия. Туда ссылали самых решительных, отчаянных капитанов и майоров. И эти квантунцы стали делать историю. Мы тоже должны играть решающую роль. Иначе, – он хлопнул ладонью по столу, – нас сожрут красные. – Он легким движением вскочил с кресла. Придется вас разлучить, будете работать отдельно. На днях получите конверты с заданиями. И сразу же направитесь куда надо. И помните всегда: настоящую историю пишем мы, но невидимыми чернилами. – Он помахал рукой: – Чао!
Мы поклонились и вышли из кабинета вслед за Ренуаром. Он посадил за руль Даню, а сам сел рядом со мной и сразу же заснул. Даню обернулся и засмеялся.
– Спит как ребенок. Вот что значит крепкие нервы.
Когда мы проезжали мимо эвкалиптовой рощи, на дорогу стали выбегать маленькие павианы и кувыркаться, как акробаты. Пришлось круто затормозить машину и прогнать обезьян. Ренуар проснулся и толкнул меня локтем.
– Какое впечатление от нового?
Я ответил:
– Похож на капитана университетской бейсбольной команды.
В водянистых глазах Ренуара мелькнула усмешка. Даню добавил:
– На капитана из богатого дома.
– Из очень-очень богатого дома, – низким, почтительным голосом произнес Ренуар.
д) конверты с заданиями
Веласкес вызвал нас в три часа ночи. За эти дни он заметно сдал, перестал ухаживать за своими усиками и эспаньолкой и надевал парик как попало.
Он сообщил: Командор приказал сделать все, чтобы доискаться до причин наших провалов. Только что выяснилось, что бельгийка Ирен Тейтгат, которая недавно уехала в Каир, прислала письмо на имя Гаянэ. В нем она просит сходить к ней на квартиру, взять из ночного столика ключ от абонементного ящика на почтамте и, просмотрев всю корреспонденцию, переслать в Каир только те письма, которые заслуживают немедленного ответа.
Сейчас нет времени заниматься подробным расследованием. Ясно одно: если бельгийка доверяет Гаянэ тайну своей переписки – значит, они очень близкие подруги. А если это так, то весьма возможно, что Гаянэ в курсе других тайн своей подруги, в частности тайны телефонного звонка в министерство здравоохранения. И можно предположить, что Гаянэ систематически информировала свою подругу о встречах с нами.
Мы должны перебрать в памяти все разговоры с Гаянэ – вплоть до самых пустячных реплик. А что, если мы выдали себя каким-нибудь неосторожным замечанием или жестом?
Даню решительно возразил. Все разговоры с Вильмой и Гаянэ он проводил по заранее намеченному плану обработки, утвержденному профессором. Никаких импровизаций не допускал. Круг тем был строго определен и не имел никакого отношения к нашим служебным секретам.
Я сказал, что, разговаривая с о. а. – 1, ни на минуту не забывал, с кем имею дело. А с Вильмой обменивался репликами только в присутствии Даню.
– А между собой вы не вели неосторожных разговоров? – спросил Веласкес. И, не получив ответа, почесал затылок под париком. – Судя по всему, Гаянэ догадалась, кто вы такие.
Даню издал шипящий звук сквозь зубы:
– С самого начала она не нравилась мне. А теперь я уверен... она и бельгийка были связаны с Баном. И узнали от него о нашей акции.
– А как насчет самого Бана? – спросил я. – Выяснилось?
В этот момент в комнату вошел Ренуар.
– А что еще выяснять, – буркнул он. – Он уже в аду и выполняет поручения по своей специальности – пытает грешников.
– Я не об этом. Кем он был подослан к нам?
Веласкес вздохнул:
– Жалко, что не удалось допросить его перед смертью. Но сомневаться не приходится. Он не был с самого начала советским призраком... судя по его делам в Алжире, Анголе и Индокитае. Вряд ли Москва могла давать ему такие задания хотя бы для маскировки. Скорей всего его перевербовали здесь. Интересно только – на чем его взяли?
Ренуар усмехнулся и сказал ласковым басом:
– Давайте вернемся к... пока живым. Я доложил обо всем Командору, и он согласился с моими соображениями. Насчет девицы вопрос ясен, надо действовать немедленно. Кстати, выяснилось, что ее отец сражался против немцев в Греции, но погиб после войны.
В результате короткого обсуждения был составлен следующий план: завтра утром я звоню о. а. – 1 и назначаю встречу вечером, мы идем ужинать, потом я провожаю ее домой, уговорив пойти по переулку за французской школой. В конце аллеи к нам подкатит машина – и моя роль на этом закончится.
– Ее надо заставить исповедаться во всем, – сказал Даню. – Чтоб не унесла с собой ни одной тайны, чтоб ушла чистенькой, прозрачной, как стеклышко.
Ренуар погладил спинку кресла и ласково прогудел:
– Заставим разговориться. И вы оба примете участие в этом.
Веласкес поморщился:
– Откровенно говоря, не люблю, когда женщин... интервьюируют. Весьма неэстетичное зрелище.
Ренуар усмехнулся:
– Я помню вашу статью о статистическом изучении видов моторного беспокойства и эмоционального реагирования у женщин в экспериментальных ситуациях – по материалам лагеря усиленного режима в Мосамедише. Фундаментальное исследование.
– Мосамедиш? – Даню сморщил лоб. – Испанское Марокко?
– Нет, в Анголе, – сказал я.
– Вы тогда высчитали... – Ренуар посмотрел на потолок, – что предел выносливости по возрастным контингентам...
Веласкес приставил пальцы ко рту и зевнул.
– Давайте вернемся к живым. Мы должны запастись силами. Надо скорей лечь спать. – Он повернулся к нам: – Советую, мальчики, принять завтра перед делом двойную порцию сустагена – для поднятия тонуса.
Даню шепнул мне:
– Надо угостить Гаянэ штукой, о которой рассказывал мне Бан, – есть такой способ "пенальти". Его применяли бельгийцы из катангской жандармерии. Метод люкс. А ты чем угостишь ее? Не будешь жалеть?
– Она знала, на что идет. Скажу честно – особого удовольствия это мне не доставит, но щадить ее не буду.
Веласкес отпустил меня домой, а Даню остался для получения дополнительных указаний – ему поручалась наиболее серьезная часть акции захват и доставка объекта акции к месту экзекуции.
Я совершил длительную прогулку, и, когда вернулся домой, Даню уже лежал в постели. Он спросил меня, где я пропадал. Я ответил: провел репетицию завтрашней ночной прогулки – чтобы выбрать самый естественный, не могущий вызвать подозрений маршрут от ресторана "Сплендидо" к тому переулку.
На следующее утро я позвонил в контору "Эр Франс" и пригласил Гаянэ на ужин. Она сейчас же согласилась, и мы условились насчет времени, когда я подойду к конторе. Но она попросила еще раз на всякий случай позвонить в 6 часов – вдруг ей продиктуют что-нибудь срочное и надо будет сразу же перепечатать стенограмму.
Когда я позвонил в 6 часов в контору, подошла другая девица и сказала, что Гаянэ только что уехала домой, оттуда поедет в монастырский заповедник к дяде, он опасно заболел. Гаянэ потом должна вернуться в контору и закончить работу.
Я звонил еще несколько раз – Гаянэ не вернулась в контору до полуночи. Дома у нее никто не отвечал. Очевидно, она осталась с матерью в заповеднике. Акцию пришлось отменить – перенести на следующий день. Ровно в 10 часов утра я позвонил в контору. Мне ответил мужской голос: Гаянэ не явилась на работу. Такой же ответ я получал в течение всего дня – она так и не появилась до 11 часов ночи.
После полуночи я стал звонить Веласкесу – никто не отвечал. Дома у Гаянэ тоже не брали трубку. Даню ушел днем и не возвращался домой. Он пришел только около двух часов ночи – навеселе, пританцовывал и слегка пошатывался.
Я спросил его: где Веласкес? Надо сообщить профессору, что Гаянэ еще не вернулась в город. Даню свистнул и махнул рукой. С трудом стянув с себя одежду, он упал на кровать и заснул. На следующее утро, узнав, что Гаянэ опять не вышла на работу, я пошел к Веласкесу. Он сидел в пижаме на кровати и смотрел на дерущихся девочек, они катались по циновке, вцепившись друг другу в волосы. Наконец одной удалось укусить другую, та заплакала, и ей было зачтено поражение. Победительница получила сигаретку и монетку. Веласкес приказал девочкам пойти вымыться и приготовить для него завтрак.
Я доложил о том, что Гаянэ так и не вернулась в город. Веласкес кивнул головой.
– Мы проверяли в заповеднике. Лесничий сидит дома и играет на скрипке. И никого там больше нет.
Я покосился на профессора.
– Я два дня разыскиваю по телефону... а вы изменили план и провели все без меня. А я все время, как дурак...
Веласкес сделал удивленное лицо:
– О чем вы?
Я повторил. Веласкес поправил парик.
– К сожалению, вы ошибаетесь. Ничего мы с девицей не сделали. Просто ее нигде нет. И ее матери тоже.
Оказывается, уже вчера днем было установлено исчезновение Гаянэ с матерью. Полиции было сообщено о том, что Гаянэ украла деньги у одного араба-торговца, что она профессиональная аферистка и проститутка. Полицейские ищут ее со вчерашнего вечера. Я недоверчиво покачал головой. Вскоре пришли Ренуар и Даню. Ренуар повторил слово в слово то, что мне уже сообщил Веласкес. Мне оставалось только сделать вид, что я принимаю эту версию. Но, подходя к дому, я сказал Даню:
– А все-таки я уверен, что девица уже зарыта в землю. Представляю, как вы ее изукрасили...
Даню невесело рассмеялся.
– Верить или не верить – твое дело, но ее действительно нет. Не знаю, как Веласкес с Ренуаром будут докладывать шефу.
– Куда же она могла деться? Перешла в другое измерение? Вы думали, что я буду жалеть ее, и прикончили без меня.
Даню скривил рот и махнул рукой.
Спустя три дня он передал мне: решено продолжать поиски девицы, и я должен представить объяснительную записку. К этой записке я приложил все диаграммы и таблицы, касающиеся хода обработки о. а. – 1. А в конце написал, что в моем сводном количественном анализе реакций о. а., возможно, были допущены ошибки (хотя регистрацию я проводил по системе "Крамер-Пибоди"), и кроме того, комбинированные приемы цикла Т, которые я применял на базе реитерационного стиля словесного воздействия, очевидно, дали обратный эффект.
Даню стал выражать опасения: не отразится ли история с о. а. – 1 на моем участии в большом деле, о котором говорил новый Командор. Судя по аффектации, с которой Даню выражал свои опасения, а также по его подчеркнуто сочувственным интонации и мимике, я понял, что он представил новому шефу какие-то соображения – не в мою пользу.
Однако все обошлось благополучно. Наступил день, когда мне и Даню вручили конверты с заданиями.
Эти конверты мы должны были вскрыть накануне вылета, вынуть листки с текстом, написанным симпатическими чернилами. Спустя некоторое время текст должен был сам исчезнуть.
Мне было приказано лететь до Базеля (аэропорт Сен-Луи) и пересесть на первый самолет, направляющийся в Аяччо (аэропорт Кампо дель Оро), оттуда направиться в Ниццу (аэропорт Лазурный берег) и пересесть на самолет, идущий в Тананариве (аэропорт Аривонимамо). В самолете ко мне подсядет человек, сделает парольные жесты и произнесет парольную фразу. От него я получу указания относительно дальнейшего.
В самолете до Базеля я должен держать в левом кармане пиджака номер журнала "Плэйбой", сложив его пополам и отогнув угол обложки. Если стюардесса, предлагая карамельки, уронит две на пол, надо по прибытии в Кампо дель Оро сейчас же брать билет на Бастию (аэропорт Поретта).
Даню получил приказ лететь в другое место. Мы простились с Веласкесом, Утамаро и Ренуаром – распили четыре пинты коньяку.
Вернувшись домой, мы откупорили бутылку редерера. Наполняя мой бокал. Даню сказал:
– Мои подозрения в отношении Гаянэ не были напрасными. Честь и хвала моей наблюдательности. При виде ее я всегда чувствовал неладное. Сердце у меня начинало потрескивать, как счетчик Гейгера...
Я посмотрел ему в глаза.
– Мы посвящены теперь с тобой в большие дела, и они связали нас как родных братьев. Скажи мне прямо... как самому близкому человеку. Ты убил ее?
Даню вытер пену на губах и поставил бокал на стол. Спустя минуту он тихо произнес:
– По-видимому, это сделала группа по икс-акциям, состоящая при Командоре. Он не пожелал доверить это дело нам. Жалко все-таки, что она не нам досталась. – Даню повертел головой и простонал: – я бы такое ей устроил... такое, что она поседела бы от ужаса.
Я поднял бокал и сказал:
– Она была моим объектом, и расправиться с ней должен был я, и больше никто. – Я вздохнул. – Обидно только, что ускользнула от меня. С каким бы наслаждением ее... своими руками...
Бокал хрустнул в моих руках, я швырнул его на пол.
Через три часа я вылетаю. Следующее донесение, наверно, пошлю вам из Тананариве. А может быть, из другого места. Призрак никогда не знает, что будет с ним в течение ближайших часов. В этом прелесть нашей профессии.
ВМЕСТО ДОНЕСЕНИЯ
Я должен был послать вам шестое по счету донесение. Но заменяю донесение этим письмом сугубо приватного характера.
Прибыв в базельский аэропорт Сен-Луи, я сел на самолет, идущий не в Аяччо, как мне было предписано, а в Амстердам. Через несколько часов я оказался в аэропорту Скипхол. Я вошел в наружный холл и взял трубку телефона прямой связи с отелем "Амстель". На мой вопрос: есть ли записка на имя Рембрандта? – портье ответил утвердительно. Я попросил его прочитать, что там написано, он прочитал. Я сейчас же взял билет на самолет КЛМ, идущий в Стокгольм.
Спустя полчаса я снова прошел в наружный холл и увидел женщину в зеленом плаще с полосатым капюшоном, закрывающим голову. Она стояла у объявления, написанного на японском языке, – фирма Стрип предлагала приезжим японцам познакомиться с работой амстердамских гранильщиков алмаза.
Вскоре началась посадка, я поднялся в самолет. Как только машина поднялась в воздух, я пересел во второй ряд. Сидевшая у окна женщина в зеленом плаще опустила полосатый капюшон, сняла солнечные очки и повернула ко мне лицо. Губы улыбались, но в глазах стояли слезы. Это была Гаянэ.
Ее отец во время войны был связан с ЭЛАС – народно-освободительной армией Греции – и собирал пожертвования среди населения в пользу партизан. Собирал очень умело – под самым носом оккупантов, – очевидно, отлично владел техникой конспирации и техникой уговаривания. В 1947 году, когда греческим патриотам снова пришлось уйти в подполье, отец Гаянэ возобновил нелегальную работу, но был убит иностранцем, который, назвавшись корреспондентом прогрессивной газеты, проник к подпольщикам.
Я открылся Гаянэ на девятой встрече после длительного разговора на темы группы 7 и рассказал обо всем, в том числе и о Командоре. Гаянэ, знавшая из рассказов матери о приметах убийцы, попросила меня собрать уточняющие данные. Я собрал их и выяснил, что "иностранный корреспондент прогрессивной газеты" и Командор – одно и то же лицо.
Случай помог мне уничтожить палача. Когда ар-Русафи вошел во двор, я шепнул ему, что его хотят убить – так же, как итальянца Маттеи и других, осмелившихся выступить против могущественных монополий Запада. Выслушав меня, кувейтец вошел в дом и, как я ему посоветовал, проследовал через подвал в соседний двор, затем, выйдя в переулок, дошел до ворот особняка и позвонил. Сановника – владельца особняка – ар-Русафи знал лично. Он объяснил сановнику, в чем дело, и, как я просил его, спустя сорок минут позвонил в полицию.
Как только кувейтец вошел в дом, я направился в другой конец двора и доложил Командору о том, что пришлось долго объяснять кувейтцу, как подняться по лестнице вверх, и что кувейтец хотел зажечь электрический фонарик, но я сказал, что этого нельзя делать – могут увидеть огонек со двора.
Спустя пять минут Командор пересек двор и вошел в дом, чтобы подняться по лестнице, не зажигая фонарика, как было условленно.
Я волновался первые десять минут, но никто не выходил из дома. Когда прошло сорок пять минут, я, поняв, что все в порядке, вошел в дом, поднялся до второй площадки с зажженным фонариком, вынул из кармана Командора, валявшегося с раскроенным черепом, провокационные документы и прошел к машине, в которой сидел Даню. Через некоторое время показались полицейские "джипы".
Бан тоже должен был получить по заслугам – за свои злодеяния в Алжире, Анголе и Южном Вьетнаме.
Все прошло именно так, как было рассчитано. Ударив в темноте человека, поднявшегося на вторую площадку, Бан зажег спичку и увидел, кого он прикончил. Он понял, что этого ему не простят, и решил бежать – прошел подвал и, выйдя на улицу, свернул в сторону кладбища, откуда добрался кружным путем до западной окраины города и первым же самолетом улетел в Европу. Вскоре его нашли в Амстердаме, и он на Принсен-грахт проглотил пахнущую миндалем пилюльку.
Убийца понес наказание, но этого было мало. Надо было еще взвалить на него другие дела, чтобы запутать расследование.
Гаянэ часто рассказывала мне о своей подруге стенографистке-машинистке бельгийского посольства Ирен Тейтгат. Я послал ей письмо о готовящемся ограблении медицинского склада на французском языке и подписался: Эркюль Пуаро. Ирен, разумеется, показала это письмо Гаянэ, и та посоветовала сейчас же позвонить не только в министерство здравоохранения, но и в редакцию газет и иностранные посольства. Так была провалена акция "Санта Клоз".
Компрометация Бана была проведена очень просто. По моей, просьбе Гаянэ позвонила Бану и измененным голосом сказала, что ей надо встретиться с ним и передать привет от женщины, которая его давно любит. Затем я позвонил Ирен и измененным голосом сказал, что мне надо встретиться с ней и передать привет от одного человека, который ее давно любит. Бан и Ирен, одинаково заинтригованные, явились в назначенное время куда следует – к фонарному столбу перед служебным входом в бельгийское посольство, как раз напротив книжного магазина Монтелеоне. Между ними произошел разговор, в ходе которого они поняли, что кто-то подшутил над ними. А я залучил Умара Кюеле в книжный магазин – специально для того, чтобы он мог увидеть в окно Бана, разговаривающего с женщиной, вышедшей из бельгийского посольства. Когда началось расследование, Умар заявил Веласкесу о том, что видел за два дня до акции "Санта Клоз", как Бан секретничал с бельгийкой.
Несколько слов о себе. Природная скромность не позволяет мне пускаться в автобиографические подробности. Скажу только, что я поступил на частные курсы сыскного дела (компания Керриер) с одной целью: набраться нужных знаний для писания грамотных детективных книг. Но когда я узнал, что наиболее способных курсантов отбирают для дальнейших занятий и затем определяют на весьма доверительную работу и что я попал в число отобранных, у меня возникла мысль использовать этот дар фортуны: собрать нужные сведения для сочинения достоверных рассказов и повестей о действиях секретных служб.
А после встречи с вами, когда я понял, что вы поверили придуманной мною биографии и что я прошел (незаметно для себя) все тесты, я решил идти дальше. Будь что будет! Когда я учился в университете, профессора предрекали мне карьеру ученого, и я сам собирался стать историографом, но меня немного смущало то, что наряду с интересом к сугубо научным проблемам я ощущал неприличную для молодого ученого тягу к творениям таких классиков шпионской беллетристики, как Лекью, Оппенхайм и Уоллес. В знаменитом рассказе Стивенсона добропорядочный Джеккиль по ночам превращается в злодея Хайда. Во мне тоже боролись ученый Джеккиль и детективный Хайд, и, увы, победил последний и приволок меня к дверям сыщицких курсов.
