Текст книги "Конан и Живой ветер"

Автор книги: Роланд Джеймс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Если бы Вобеку не выбросил духового ружья, Добанпу направил бы смерть, терзающую сейчас тело Эмвайи, назад на него! Он бы лежал и умирал как от укуса кобры, зная – если что-нибудь мог бы соображать, – что при его последнем вздохе все племя возрадуется и будет пить пиво, и больше всех Эмвайя!

Он все-таки споткнулся от страха и ярости и чуть было не растянулся во весь рост на скользкой от дождя земле. Эта незадача, однако, была его спасением.

Из того места, где было спрятано каноэ, выскочили двое мальчиков, держа копья наготове. Они лишь недавно стали достаточно взрослыми, чтобы охранять стада и носить малое копье, мальчики-бедуи, как называли их Ичирибу.

Для воина, такого как Вобеку, было табу убивать их, даже драться с ними. Вобеку сегодня еще не нарушил ни одного табу, поскольку Валерия не принадлежит ни к какому клану, если вообще она не ведьма. Ему также не хотелось начинать нарушать табу сейчас. Еще более страшное, чем быть отданным женщинам, случится с ним, если он убьет этих мальчиков, и большая часть из этого произойдет с ним после смерти.

Вобеку пополз с искусством охотника, используя кусты как прикрытие, а также чтобы немного укрыть себя от все еще льющего дождя. Гром и дождь заглушали все звуки, производимые Вобеку.

Ближе к каноэ он заметил, что судно в порядке, хотя и наполнено дождевой водой. Рядом с ним на берег было вытащено каноэ поменьше. Мальчиков, очевидно, застал ливень, и они подгребли к берегу, а увидев спрятанное каноэ, решили, что оно означает безопасное место для стоянки.

Храбрые мальчики, раз отправились одни на озеро после наступления темноты, особенно в такую ночь, когда на холме проходит поединок на барабане. Этих напугать нелегко. Есть ли у него что-нибудь с собой?..

За спиной Вобеку затрещали кусты, будто со склона катился огромный камень. Вобеку оглянулся, чуть было не выкатился из-под куста и выругался вслух.

Со склона, спотыкаясь, несся Аондо, у которого из десятков порезов текла кровь. Он, должно быть, вслепую залетел в заросли терновников в какой-то момент бегства, ибо не только был весь окровавлен, но и почти голый. В одной окровавленной руке он держал копье, а за пояс, который был почти единственным его одеянием, была заткнута дубинка.

Бедуй повскакали на ноги, когда Аондо выбежал на открытое место. Мальчики подняли копья, а один из них смотал с пояса веревку с камнем.

– Дайте сюда каноэ, – сказал Аондо. По крайней мере, так подумал Вобеку, на слух это казалось больше похожим на звериный рык, чем на человеческий голос. Мальчики глядели на огромного мужчину, будто он и действительности не совсем человек и, следовательно, что-то, с чем им придется сразиться.

Это произошло очень быстро. Бедуй с веревкой и камнем начал раскручивать их над головой, в то время, как его товарищ сделал шаг вперед. Он приставил свое легкое копье к груди Аондо, надеясь дать своему другу возможность хорошо размахнуться. Возможно, он надеялся также пробиться сквозь безумие Аондо и напомнить ему о табу.

Вначале Аондо ударил мальчика в лицо. Мальчик отлетел, будто его боднул бык. Хруст черепа, ударившегося о камень на берегу, был громче удара грома, или так показалось Вобеку.

Второй мальчик бросил веревку, но она лишь зацепилась за руку Аондо, а камень, не причинив вреда, отскочил от гигантской груди воина. Аондо перебросил копье в не стесненную веревкой руку и метнул его. Мальчик погиб, приколотый к дереву, пронзенный так и как зубы змеи пронзают мышь.

Вобеку не дал Аондо времени наслаждаться победой или сокрушаться по поводу судьбы, какую он себе заслужил. Вобеку выскочил из укрытия, покрывая расстояние до берега гигантскими прыжками.

Хотя Аондо и был наполовину безумен, он все же почувствовал присутствие другого. Однако и сила и скорость оставили его. Он смог лишь вынуть дубинку и замахнуться, когда Вобеку метнул свое копье.

Оно пронзило Аондо живот, и огромный воин грузно засопел. Затем он схватился за древко и, казалось, попил, что это и где оно.

Вобеку тем временем достиг своего каноэ и перерубил лиану. Лиана распалась, он взял весло и ударил по воде, и Аондо издал крик, какой не предназначен для людских ушей, да и для ушей богов вряд ли. Затем воин прыгнул с берега прямо на корму каноэ Вобеку.

Каноэ разлетелось, будто ветка, по которой ударили топором. Аондо погрузился под воду, и вокруг него расплылась кровь и щепки. Вобеку пролетел по воздуху и упал головой вниз в воду в таком мелком месте, что чуть вышиб мозги о камни на дне.

Аондо орал теперь от раны в животе. Затем он снова заорал, когда что-то большое, темное и длинное выскользнуло из ночи и схватило его за пояс. Он поднялся наполовину из воды, бешено колотя руками то, что его держало; он даже вытащил из раны копье и ударил им. Ничто не помогло. Брызги смешались с дождем, когда крокодил ударил хвостом, удаляясь от берега. Аондо удалялся вместе с ним. Какое-то мгновение его грудь и голова еще были над водой, потом только голова; затем Вобеку услышал захлебывающийся хрип и больше ничего не видел, кроме бурлящей пены.

Вобеку вышел, шатаясь, из воды, опустился на колени, и его стало рвать. Когда он смог держаться на ногах, он увидел лишь дождь и каноэ, принадлежавшее бедуй. Оно было мало даже для него и не выдержало бы Аондо. Но Аондо больше никогда не будет нужно каноэ.

Вобеку же нужно. Никто на острове, после того как тела мальчиков будут обнаружены и не найдут никаких следов Аондо, не будет сомневаться, что это Вобеку навлек на себя проклятие тремя смертями. На озере Вобеку не надо будет представлять себя на чей-либо суд, кроме как на суд богов. Они знают, что он невиновен, по крайней мере в крови мальчиков. Если только боги вообще что нибудь знают, что было вопросом, ответ на который Вобеку не ожидал сегодня. Он осторожно сел в каноэ, взвесил в руке детское весло, отцепил лиану и с силой оттолкнулся от берега. Когда Вобеку смог включиться и постоянный ритм, берега уже не было видно из-за дожди Вобеку был наедине с озером, богами и страхом перед тем, что Чабано скажет о его сегодняшней работе.

* * *

В глиняном кувшине в углу хижины было хорошем пиво – почти столько же, сколько и утром, когда кувшин принесли. Горло Конана было сухо, как плоскогорье Иранистана, и он не сомневался, что горло Валерии в том же состоянии, но ни один из них, казалось, не был готов к любому напитку крепче воды.

Свежая голова хороша для боя, но стоит ли им бояться боя сегодня? Конан верил Сейганко, поклявшемся клятвами, от которых нарушивший их тут же иссохнет, что ни киммерийцу, ни Валерии не причинят вреда, даже если Эмвайя умрет.

Конан не был сторонником молитв, но те немногие, что он помнил, он бормотал про себя, пытаясь напомнить богам, что кто-то нуждается в помощи. Валерия помолилась вслух всем признанным в ее родной Аквилонии богам и теперь принялась молиться богам Шема и Зингары.

Верила ли она или нет, она молилась так яростно, что даже боги не смогли бы разобрать. К тому же, заключил Конан, даже боги дважды подумают, прежде чем отказать в просьбе, произнесенной человеком с таким выражением на лице.

За стеной раздался звук шагов, достаточно громкий, чтобы поспорить с шумом дождя. Военный отряд, все-таки пришедший за ними? Конан положил меч на колени, увидел, что Валерия сделала то же самое, и только тогда понял, что это лишь две пары ног. Просто дождь стал слабее.

– Войдите! – крикнул он. Голос звучал как у старика. Конан указал на кувшин с пивом и чашки, и Валерия наполняла чашки, когда тростниковый занавес на двери раздвинулся и вошли Сейганко и Мокосса.

Один взгляд, брошенный на их лица, сказал Конану об известии, которое они принесли. Киммериец вскочил, чувствуя себя так, что мог бы снова танцевать с Аондо, а затем гнаться за Вобеку до самого моря. Он схватил руки гостей с такой силой, что девушка взвизгнула и даже Сейганко с трудом сдержался, чтобы не поморщиться.

– Да, это правда. Эмвайя будет жить, поправится и будет моей невестой.

– Что с ее отцом? – спросила Валерия. – Ему я тоже обязана жизнью.

– Было бы неплохо, если бы Ичирибу несколько дней не понадобился Разговор с духами, – сухо проговорил Сейганко. – Эта ночь закончилась не так, как мы думали сначала.

– Имеется в виду, что и я и Конан живы? – бросила Валерия. Конан положил руку ей на плечо, она сбросила руку. Сейганко неподдельно смутился:

– Язык меня подводит, когда он больше всего нужен. Нет. Мы желали Конану победы. Но мы не желали такого беспорядка среди нашего народа.

На мгновение он оперся на копье как на посох.

– Аондо и Вобеку бежали. Во время побега они убили двух мальчиков-бедуи и взяли их каноэ. Мы должны найти нарушителей табу, иначе духи проклянут Ичирибу. Наши поля на острове и на большой земле будут бесплодны. Наши коровы не дадут молока. Рыба уйдет вниз по реке, где мы ее не достанем.

Он продолжал литанию, перечисляя напасти, пока Мокосса не схватила его грубо за руку.

–А, – произнес Сейганко, будто очнувшись. – Пока нарушившие табу не пойманы, не может быть праздника. Но боги простят нас, если мы предложим тебе и твоей женщине-оруженосцу друзей на эту ночь, а также и на любую другую по вашему желанию.

Конан сдержал смех: Сейганко был явно не в веселом настроении. Теперь Конан понял, почему Мокосса прервала жалобы Сейганко... и кто, по ее мнению, должен был стать партнером Конана сегодняшней ночью.

Затем Конан уже не мог подавлять смех, потому что Сейганко глядел на Валерию так, будто то, что ему обязанность, которую он должен исполнить на благо племени. К счастью, Сейганко был достаточно умен и при соединился к веселью, а не счел это обидой.

– Благодарю Ичирибу и не хочу оскорбить их прекрасных женщин, ни одну из них, – сказал Конан. Но я и моя женщина-оруженосец связали друг друга клятвой, как я уже говорил. К тому же мы знаем привычки друг друга.

– Можем ли мы, по крайней мере, прислать еще пива? – Сейганко, казалось, почти умолял, глядя на Валерию.

– Как хотите, – ответил Конан. Он взглянул на занавес на двери, и через мгновение они с Валерией были одни. С Валерией, которая, пока он стоял к ней спином, сняла набедренную повязку, бывшую ее единственной одеждой. Он не увидел ничего, чего бы не видел десятки раз до этого... но сейчас в первый раз это заставило его кровь петь.

Он сделал шаг вперед, Валерия подняла руку. Он схватил ее кисть, и Валерия положила другую руку ему на грудь.

– Ты должен это доказать, – сказала она, в то врем и как он притягивал ее все ближе.

– Что доказать?

– Что знаешь мои привычки.

Он рассмеялся и поцеловал ее, и на этот раз губы Валерии раскрылись.

– У нас вся ночь. Если я не разгадаю их сразу, во имя медного орудия Эрлика, я буду знать их к утру!

Он поднял ее, и она прижалась к его груди, а потам подставила лицо для поцелуев.

Глава XI

– Что-то клюнуло, – сказал Конан.

Валерия, сидевшая в корме, приподнялась и потянулась за трезубцем. На ней были набедренная повязка Ичирибу, бусы из зубов рыбы-льва и широкая шляпа, сделанная и листьев, пришитых лианой на тростниковую основу.

Конан сидел на корточках посредине лодки, медленно опуская леску за борт. На нем были кожаные повязки, чтобы защитить руки от жильной лески, набедренная повязка и кинжал. Мечи его и Валерии, а также ее лук лежали на дне каноэ, завернутые в рыбью кожу, обернутые промасленной шкурой, замотанные провощенной тканью.

Ни один из них не хотел оставлять свое оружие на берегу во время такой экспедиции, как сегодняшняя. Не хотели они также, чтобы оружие ржавело или поджигалось воздействию влаги. Вобеку мог быть не единственным предателем среди Ичирибу, и оставались еще воины, которые испытывали сомнение относительно двух пришельцев. Ближайший кузнец, который мог заменить или даже просто починить их клинки, был по крайней мере в месяце пути от Озера смерти.

Наконец рыба перестала рваться. Конан собрался с силами и начал подтягивать леску. Валерия ждала, приготовив трезубец, к которому была привязана веревка, свободно смотанная на корме и прикрепленная ко дну каноэ.

Рыба была сильной, но Конан не тратил времени на игру с ней. Он решил, что леска выдержит любое усилие, Которое может приложить рыба, и живо тащил.

Вокруг каноэ разошлись волны, когда бьющаяся рыба достигла поверхности. Валерия ждала, когда появится достаточно большой участок чешуи, чтобы можно было попасть трезубцем. Движения ее рук заставляли колыхаться груди так соблазнительно, что Конан нашел бы такое зрелище приятным, будь у него на это время.

Неожиданно рыба прыгнула. Трезубец был столь же быстр, и вода вспенилась и покраснела, когда рыба перестала колотиться и затихла на расстоянии руки от борта. Валерия схватилась за хвост, Конан за голову, и они втащили рыбу в лодку, гриску, как называло эту рыбу племя, – в треть длины каноэ и весом с новорожденного теленка.

Валерия поморщилась, когда гриску дернулась в последний раз:

– Столько труда из-за этой? На вкус она как клей.

– Ичирибу она нравится, так что нам не обязательно ее есть. Кроме того, ты прекрасно знаешь, что чем больше рыбы мы принесем, тем меньше нас заподозрят.

– Я доверяю Ичирибу. Ты разве нет?

– Большинству из них – да: настолько, насколько я доверяю любым иноземцам, когда нахожусь один среди них. Чтобы были неприятности, не надо много врагов.

– В таком случае сделаем так, чтобы врагов стало еще меньше, Конан. Ты день и ночь вбиваешь мне и голову мысль о том, что мы должны воевать с Кваньи.

– Не каждую ночь, Валерия. Некоторые ночи мы проводим иначе.

Она фыркнула:

– Если я и снисхожу до того, что принимаю огромного невоспитанного киммерийца к себе в постель ночью, то ему, по крайней мере, не следует бросать мне это в лицо днем.

– А куда ты хочешь, чтобы я это бросил?

Валерия сделала вульгарный жест и дала еще более вульгарный ответ. Затем рассмеялась:

– Я не в ссоре с Ичирибу, и мы доберемся до моря быстрее, если подождем сезона дождей. Война с Кваньи – такой же приятный способ провести время, как и любой другой.

– Лучше многих. Если и половина того, что они говорят о Чабано, правда, то он намеревается создам. империю. Это может столкнуть его с моими друзьями ближе к берегу, если его не остановить.

– Но они не мои друзья, – возразила Валерия, однако Конану протест показался слабым. Как и он, она всегда хорошенько думала, прежде чем отказываться от битвы, тем более когда есть долг, такой, какой был у Конана и у нее перед Ичирибу.

– Более того...

– Я все думаю, – сказал он. – Если Добанпу согласится, мы можем обследовать туннели за пределами острова Ичирибу. Если они подходят к берегу Кваньи, мы сможем однажды ночью залезть в спальню к Чабано.

– А как с Золотыми Змеями?

– А что с ними? – спросил Конан, пожимая плечами. – С достаточным количеством воинов на нашей стороне Змеи не пройдут. Кроме того, чем больше Золотых Змей, тем больше Огненных камней.

– Действительно. – На мгновение голубые глаза Валерии приняли зеленоватый оттенок, оттого что ее пиратская душа согревалась мыслью о такой добыче.

* * *

Гейрус, Первый Говорящий, принял позу размышления. Из уважения Райку сделал то же самое. Он сомневался, что его действия обманут Первого Говорящего, но они могут оттянуть открытый разрыв.

Если Первый Говорящий действительно намеревается спуститься с Горы Грома, чтобы встретиться с Чабано, что ему, Райку, на руку. Присутствие воинов Кваньи, прибавленное к его новым знаниям, защитит Райку от всего, что Гейрус может предпринять против него.

Оба оставались в позе размышления так долго, что Райку уже начал страдать от нетерпения и оттого, что натекли конечности. Первый Говорящий сдержал свое обещание, передав Райку большую часть знаний Говорящего. Остальное Райку сумел разузнать самостоятельно, в том числе выведав несколько определенных приемов, в которые не посвящались даже Говорящие.

Это сказалось, однако, на его теле. Он часто обходился без сна, терпел жажду, голод, большую и малую боль и испытывал свое тело до крайних, по его мнению, Пределов, до того как начал делать последние шаги в восхождении к искусству Говорящих. Теперь он понимал, что был лишь мальчишкой, считавшим себя мужчиной.

Казалось, луна успела исчезнуть, сделаться полной и снова стать месяцем, когда Первый Говорящий вышел наконец из транса. Когда Райку увидел глаза Гейруса, пи решил, что это даже хорошо, что размышление длилось так долго, и было бы лучше, продлись оно еще.

– Райку, я не удовлетворен тем, что ты так мало собрал у Чабано сведений об Ичирибу.

– Я так же усердно узнавал, что знают Кваньи, как и изучал искусство Говорящих. Ты хвалил мое усердие во втором. Я не прошу похвалы в первом, если мои старания не оправдали твоих ожиданий, но я клянусь...

– Не бросай пустых клятв в Пещере Живого ветра, – резко прервал его Гейрус.

Это значило требовать от Райку того, что другие Говорящие едва ли требовали от себя. Не хочет ли Гейрус нагнать на него страху, запугав таким детским приемом? Или Первый Говорящий знает о Живом ветре что-то, о чем не рассказал Райку?

От этой второй мысли воздух в пещере показался еще более холодным, чем обычно. Это также заставило Райку рыться в своей памяти и своих знаниях, чтобы попытаться отыскать ответ на этот вопрос. Он понимал – так же точно, как понимал, что жив, – что Гейрус не расскажет ему по своей воле ничего.

– Если я не могу воспользоваться клятвами, могу ли я воспользоваться умом?

– Язык твой стал острым, Райку.

– Думаю, ум мой не стал тупее. Я прошу права пойти с тобой, когда ты направишься на встречу с Чабано. Полагаю, со мной он может говорить более свободно, чем с тобой, если ему дать такую возможность, при условии, что его воины ничего об этом не узнают.

– Они все еще боятся Посвященных богу?

– Да.

– И правильно делают, – сказал Гейрус, поднимаясь на ноги. Как всегда, он оказывался выше, чем можно было ожидать, принимая во внимание его годы. Очень хорошо. Если Чабано вздумает вместо свежей рыбы всучить тухлую, его надо будет научить шевелить мозгами.

Гейрус удалился, не повелев Райку следовать за ним. Безмолвный брат вернулся в позу размышления, но мысли его были в другом месте.

Неужели оказалось, что Чабано знает о делах Ичирибу меньше, чем ожидал разузнать? Это казалось маловероятным. Без сомнения, у него есть шпионы и на пастбищах, и на полях, даже на самом острове. Возможно, эти шпионы стали жертвами Ичирибу или просто не смогли переправить донесения своему хозяину.

Неплохо будет узнать об этом. Гейрус не будет вечно сдерживать свой гнев, когда поймет, что заключим дурацкую сделку. Если Райку узнает правду раньше него, он может, по крайней мере, бежать к Кваньи, предложив молчание в обмен на защиту.

Райку сомневался, что Гейрус бросит вызов самому Чабано из-за одного беглеца. Гейрус стар, и рассудок ого поврежден потерей той жалкой девки, но он далеко не дурак.

Это означает, что Райку следует пойти на встречу, учи готовым воспользоваться искусством Говорящего так, чтобы, какой бы стороне он ни оказал помощь, у той была бы причина быть ему благодарной.

* * *

В светильнике горела смесь сала и рыбьего жира, в которую были накрошены травы. Валерии казалось, что она нюхала выгребные ямы и послаще, но Сейганко и Эмвайя явно вдыхали аромат с жадностью. Конан был к нему безразличен, так же как и к любому другому неудобству, большому или малому.

Валерия удивлялась, что человек может воспитать в себе такое терпение. Хотя ведь Конан прошел жестокую школу жизни, где выживают либо гибнут. Еще когда он был свободным юношей в своей родной Киммерии, ее каменистые поля и снежные зимы, должно быть, начали эти уроки.

– Валерия и я передадим воинам Ичирибу любое знание о нашем воинском искусстве, которое они пожелают получить, чтобы подготовить себя к встрече с Кваньи на суше, – сказал Конан. – Вы видели также, насколько Валерия владеет искусством боя с лодок.

– Видели, – произнес Сейганко. – Ты сказал «пожелают получить», а не «надо получить»?

– У меня довольно большой военный опыт, приобретенный мною в том числе и в Черных Королевствах, – ответил Конан. – Я завоевал имя Амра не сидя на золотом троне и лаская наложниц.

– Без сомнения, это не понравилось твоим наложницам, – сказала Эмвайя. Валерия уже достаточно понимала язык Ичирибу, чтобы улыбнуться молодой женщине. Эмвайя иногда казалась такой молодой, что могла быть Валерии дочерью, а иногда проявляла такую мудрость, что вполне могла быть Валерии бабушкой.

– Кваньи там, а я тут, – сказал Конан. – И, находясь здесь, я не стану оскорблять гостеприимных хозяев, утверждая, что они дети в военных вопросах. Чабано не сделал Кваньи непобедимыми. Но есть множество военных приемов, которым я могу обучить и которые сохранят Ичирибу много воинов, когда мы встретим Кваньи в бою.

Сейганко кивнул:

– Я уверен в этом. Конан, я объявлю, что ты говоришь моим голосом, обучая военным приемам. Я прошу взамен лишь об одной услуге.

– О какой?

– Оставь мысль идти по туннелям вдали от данного богами света – в окружении неизвестно какого злого колдовства, – чтобы напасть на Кваньи.

Эмвайя повернулась и внимательно посмотрела на своего жениха.

Затем она заговорила, резко произнося слова, которые Валерия не поняла, но смысл которых она, как женщина, почувствовала. Речь Сейганко была для Эмвайи неожиданной, и она была недовольна этим даже больше, чем самим предложением.

Эмвайя некоторое время изливала поток слов. Валерии показалось, что Конан еле сдерживает смех из-за того, что Сейганко готов провалиться на месте, из-за того, что Эмвайя за шемитскую медяшку вполне может ударом снести голову с плеч своего жениха.

Но ни Конан, ни Валерия не предложили Эмвайе никаких монет, так что Сейганко, оставаясь невредимым, дождался, пока женщина не выдохлась. Валерия чувствовала неловкость до тех пор, пока Эмвайя наконец не повалилась со слезами, текущими по щекам, на руки Сейганко. Без сомнения, ее гнев подействовал на Эмвайю больше, чем на Сейганко: яд уже вышел из тела, но силы она еще не восстановила.

– Конан, – сказал Сейганко. Казалось, ему требовалось полночи, чтобы найти следующее слово, – кажется, Эмвайя в отношении туннелей согласна с тобой.

Киммериец продолжал изображать из себя храмового идола. Решив, что для этого у него есть веские причины Валерия попыталась сделать то же самое.

– Эмвайя и я передадим разговор ее отцу, – продолжал военный вождь. – Согласитесь ли вы с его решением?

Конан кивнул:

– Я не имею желания оскорбить тебя, Эмвайя, но, вероятно, твой отец обладает большим знанием, чем успел передать тебе.

Он посмотрел на Эмвайю, и Валерия заметила, что женщина Ичирибу пытается выдержать взгляд этих голубых, как лед, глаз и что это ей совсем не удается.

– Полагаю, нам не нужно ждать, чтобы я приступил к обучению воинов? – заключил киммериец.

Сейганко понял, что имеет в виду Конан, – ему придется взять всю ответственность за воинов Ичирибу на себя, если он еще хоть раз возразит Конану. Валерия пересела так, чтобы быть поближе к Конану и оставаться лицом к Сейганко.

Воин Ичирибу, не будучи дураком, мог узнать битву, которую он проиграл, еще не вступив в нее.

– Любые клятвы, какие нужны тебе, я дам, Конан, подтверждая, что ты можешь даже учить воинов Ичирибу ходить на головах и метать копья ногами!

– Это будет не так уж плохо, если от этого воины Кваньи так расхохочутся, что воины Ичирибу смогут вспороть им животы, пока те смеются, – сказал Конан. – Приходи завтра на рассвете и расскажи все, что шлешь о том, как дерутся Кваньи. Тогда я более точно буду знать, чему в первую очередь следует научить Ичирибу.

– Мы можем начать сегодня... – начал с готовностью Сейганко, но Эмвайя прикрыла ему рот двумя пальцами – ритуальным жестом, требующим молчания. Она улыбнулась и положила другую руку ему на колено.

– Начнем завтра, когда все мы отдохнем, – сказал Конан, и предложение его прозвучало для пришедших как команда. Когда занавески сомкнулись за ними, он так расхохотался, что штора заколыхалась будто от порыва ветра. – Вот женщина, с которой долго не спали и которая не позволит это отложить из-за разговоров о войне.

– А здесь еще одна, – сказала Валерия, беря Конана под руку. – Что значит «давно не спали»? Ты меня обижаешь, или это какая-то другая женщина прошлой ночью обвивалась вокруг тебя, как лиана?

– Тебе, как и всем, хорошо известно, что одна ночь как один обед. Неважно, женщина или мужчина, надолго этого не хватает.

Конан повернулся к ней, и Валерия встала, чтобы он мог развязать ее набедренную повязку, и обнял его.

Это не продлится долго, она понимала. Ни один из них не мог долго терпеть связь, в которой не было ясно, кто ведет, а кто идет следом. Но пока она могла идти следом за ним с удовольствием – и не только до спальной циновки.

* * *

Вобеку удивился, что факелы не привлекают тучи кусачих насекомых, ползающих или летающих. Это не из-за самих факелов. Судя по виду и запаху, они такие же, как и любые другие.

Посвященные богу – Говорящие с Живым ветром, как они себя называли, – должно быть, применили колдовство. И довольно сильное колдовство, если подумал, сколько насекомых из джунглей притягивает один факел. Это одно из отличий между большой землей и островом, и Вобеку придется это терпеть, пока победа Чабано не вернет его снова домой.

«Лучше пусть жрут насекомые, чем быть убитыми, – сказал он себе, затем придал лицу выражение, подобающее для встречи с Говорящими с духами или кем бы ни были эти Посвященные богу. Как беглец, скрывающийся среди Кваньи, он едва ли имел право задавать такие вопросы: ему придется долго ждать ответов.

По крайней мере, гнев Чабано явился и исчез быстро, и когда гнев прошел, Вобеку не лежал мертвым на полу хижины Верховного Вождя. То, что Аондо оказался дураком и что Вобеку не нарушил табу, несомненно повлияло. Еще больше повлияло то, что в последнее время Чабано убивает меньше людей с ходу, даже во время своих знаменитых приступов ярости.

Сейчас Вобеку стоял среди двенадцати воинов, окружавших Чабано, и все тринадцать пар глаз были устремлены на освещенную факелами тропу, по которой приближались шестеро. На подошедших было церемониальное одеяние Посвященных богу, состоящее из длинных балахонов и головных украшений из пунцовых и сапфировых перьев, набедренных повязок из тисненой кожи, украшенной позолотой, серебряных браслетов и жезлов, каждый из которых стоил хорошего стада скота.

Один из Посвященных богу имел менее роскошное одеяние Безмолвного брата, но он нес щит Первого Говорящего – из бычьей кожи с узором из Золотых Змей, восемь из которых образовывали рисунок, на который не следует долго смотреть. А тот, кто смотрел, начинал думать, что змеи живые или что, по крайней мере, их глаза светятся зеленым.

Пятеро сопровождающих Первого Говорящего разделились, трое из них стали по одну его сторону, двое по другую. Первый Говорящий же направился к Чабано. Он, казалось, не боялся находиться вблизи стольких копий, хотя, вероятно, уверенность ему давало колдовство.

Что представляет собой Живой ветер, даже Кваньи не хотели спрашивать, чтобы не получить ответа, могущею вселить страх. Что Живой ветер делал Посвященных богу могущественными, знали все так хорошо, что спрашивать об этом не было необходимости.

Вобеку последовал примеру Чабано и его воинов, ударив копьем о щит, отдавая честь. Первый Говорящий ответил на приветствие, вогнав конец своего посоха глубоко в землю, во время чего Вобеку почувствовал, будто почва под ним сделалась раскаленной докрасна.

Снова Вобеку последовал примеру стоящих вокруг него: ни один из них даже не поморщился. Однако он заметил, что Чабано стал более осторожен и Первый Говорящий не улыбается, – казалось, он недоволен и, более того, готов дать почувствовать свое колдовство.

– Приветствую, Гейрус, Первый Говорящий с Живым ветром! – произнес Чабано, кладя копье и щит на землю. Какое-то мгновение Вобеку казалось, что вождь собирается упасть, распростершись, но тот даже не опустился на колени. Он выпрямился в полный рост и скрестил руки на груди.

– Приветствую, Чабано, – ответил Гейрус ледяным тоном, едва ли громче шепота.

– Первый Говорящий, – сказал резко Чабано, – ты вызвал меня. Я пришел. Ты, кажется, разгневан. Что стало причиной твоего гнева?

– Ты солгал мне, – ответил Гейрус.

Вобеку был не единственным, кто затаил дыхание. Любой обычный человек, назвавший Чабано лжецом, немедленно распрощался бы с жизнью и был бы счастлив умереть на месте, а не мучиться, сидя на колу.

– Если и так, то сделал это с достаточным основанием, – бросил в ответ Чабано.

Это показалось Гейрусу столь же серьезным оскорблением. Жезлы поднялись, а лица под головными украшениями сделались слишком похожими на маски драконов, чтобы это могло понравиться Вобеку. Раньше ему было интересно, что победит в соревновании между быстро брошенным копьем и быстро брошенным заклинанием. Он не ожидал получить ответ, сам участвуя в этой битве.

Гейрус явно боролся с желанием уничтожить Чабано на месте – и победил.

– Да? Достоин ли я узнать, какую причину ты считаешь достаточной, чтобы лгать Говорящим с Живым ветром?

– Да. В твоих пещерах на Горе Грома есть те, чьи глаза и уши служат нашим врагам. Было бы лучше найти способ говорить друг другу правду, не будучи ими услышанными.

Вобеку это казалось совершенно разумным. Гейрусу, однако, сказанное показалось оскорблением, какое почти невозможно перенести. Вобеку сжал копье так, что побелели пальцы, от страха перед тем, что он прочел на лице Первого Говорящего.

Однако губы старика не произнесли ни слова. По крайней мере, до того, как гнев перестал искажать его лицо. Плечи его опустились тогда, и он будто постарел на десяток лет.

– А своему народу ты доверяешь? – спросил Гейрус тоном, каким спрашивают о цене козла.

– Да, – ответил Чабано. Можно было видеть, как он выпятил грудь, гордый верностью Кваньи.

– В таком случае пойдем в ближайшую деревню и там поговорим. И если была сказана ложь...

– Молчать! – взревел Чабано. Гейрус не оскорбился: он понял, как и Вобеку, что этот приказ был адресован не ему – он был направлен воинам вокруг Чабано. Некоторые из них были из «ближайшей деревни», и их лица ясно говорили, что жителям не хочется принимать у себя Посвященных богу.

Власть Чабано, кажется, была не без пределов.

– Великий Вождь... – начал один из воинов.

Чабано повернулся и ударил его открытой ладонью по лицу. Затем, выхватив копье из рук воина, сломал его о колено и указал рукой на землю. Воин бросил свой щит на траву и распростерся на нем.

Чабано не поднял оружия. Вместо этого он несколько раз с силой ударил воина по спине. С каждым разом из горла несчастного с хрипом выходил воздух, и Вобеку видел, как воин прикусил губу так, что пошла кровь.