Текст книги "Дни гнева, дни любви"
Автор книги: Роксана Гедеон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Минна, давайте сюда платье, которое мне подарил граф Дюрфор… Да-да, именно это!
В ярко освещенной комнате мягкими тонами переливалось пышное легкое платье из шелка необычного пепельно-фиалкового цвета. Вот что значит последняя мода! Теперь юбки стали длиннее и не такие широкие. Лиф мягко облегает грудь. Ткань такая прозрачная, что, кажется, сквозь нее просвечивают соски. Широкий пояс из блестящего муара обхватывает талию чуть выше, чем положено. Рукава открывают безупречную линию локтя. Как хорошо, что это платье такое открытое… Обнаженные руки, обнаженные покатые плечи, точеная лебединая шея, полуобнаженная грудь, ослепительная золотистая кожа… Настоящий весенний наряд. Я даже придумала, кем я буду на маскараде. Флорой! Да, именно Флорой – богиней зелени, цветов, весны…
Совсем тихо, без стука в комнату вошел мой отец. Я улыбнулась. Как всегда, он не подчинялся общим правилам и не надел маскарадного костюма, но выглядел сейчас великолепно. Он словно ни на миг не желал забывать о том, что он большой вельможа. Синяя лента ордена Святого Духа украшала его светлый камзол с пышным белоснежным фальбелем. Сверкали алмазами пряжки на туфлях. Золотой крест с лилиями – орден Святого Людовика – сиял на груди. Принц был при шпаге, хоть и отправлялся на праздник.
Он прищурился.
– Святой Боже, Сюзанна, кого это вы сегодня представляете? Вы вылитая утренняя заря. Или, может, розовоперстая Эос?
– Ни то, ни другое, – отвечала я смеясь. – Мой туалет еще не закончен.
– Вы уже выбрали для себя драгоценности?
– О, на этот случай у меня найдется нечто более свежее и оригинальное, чем драгоценности.
Я указала на благоухающую корзину с цветами, которую только что принесла Шарлотта.
– Оставьте нас, – приказал принц служанкам. – Я полагаю, Сюзанна, с прической вы справитесь?
– О, мне кажется, последние дни научили меня не только этому.
Я поняла, что он хочет поговорить со мной наедине, однако настроения у меня к этому не было. Я хотела веселиться, петь, танцевать, расточать улыбки и вызывать восхищение. Любой серьезный разговор мог испортить мне настроение.
– Сегодня я решительно нарушу все приличия, – проговорила я шепотом. – Хорошо, что здесь нет Маргариты; она не дала бы мне и шагу ступить в таком виде.
Я тряхнула головой. Прическа развалилась, и волосы, белокурые, цвета кипящего золота, упали мне на плечи теплой тяжелой волной. При свете люстры они, казалось, излучали сияние. Лицо, обрамленное золотистыми кудрями, казалось тоньше, нежнее, красивее, черные глаза прояснились, румянец на щеках выступил ярче.
– Именно так я и пойду на маскарад, – прошептала я.
Запах фиалок был прост, но в моих волосах они казались изящными и словно подсвечивали тон платья. За корсаж я засунула единственную белоснежную розу и аккуратно расправила ее лепестки. Да, я одета нескромно, но мне удалось создать образ. Флора – богиня весны. Нынче мне хотелось быть такой же соблазнительной и нежной, как эта богиня…
– Кристиана еще нет? – спросила я поспешно. Граф должен был заехать за мной.
– Давно приехал. Он ждет вас внизу, Сюзанна.
Отец подошел, положил руки мне на плечи, повернул к себе.
– Вы так восхитительны, моя дорогая. Я горжусь вами. Я внутренне напряглась, ожидая, что же последует за этим.
– Мне невыносимо думать, что вы еще жена такого человека, как этот мерзавец де Колонн.
Я освободилась, отошла в сторону.
– Отец, я не хочу говорить об этом.
Он не знал, как тошно мне становится при одном упоминании имени этого человека. Как я сама жду, когда освобожусь от него… Я оставалась с Франсуа по причине чистого расчета. Пусть только закончится это дело, и король бежит, – я сразу же порву с ним, сразу укажу ему на дверь. Мне даже мой дом становился невыносим, потому что там жил адмирал.
Отец снова обнял меня.
– Сюзанна, мне нравится, что вы так подружились с Дюрфором.
Я сдвинула брови. На что это он намекает?
– Я одобряю ваше поведение, – снова сказал он.
– Что вы имеете в виду?
– Кристиан – роялист, аристократ, человек нашего круга, человек изысканный и утонченный. Лучше быть любовницей такого человека, чем женой адмирала.
Я подумала, что ни одно из этих положений меня не очень-то привлекает, а вслух сказала:
– Отец, вы заблуждаетесь. Кристиан никогда не был и не будет моим любовником.
– Ну, об этом мы поговорим после сегодняшнего вечера. Я покраснела.
– Я не понимаю вас, отец.
– Увидев сегодня Кристиана, я понял, что он задался целью соблазнить вас. Так что будьте осторожны, моя дорогая.
Но в голосе отца были такие нотки, что я не могла поверить, что он советует мне это искренне.
Принц прошелся к окну, а потом, резко повернувшись на каблуках, взглянул на меня.
– А вы знаете, что адмирал завел себе любовницу? Я ошеломленно смотрела на отца.
– Любовницу? Нет, не знаю. А что, это правда?
– Еще какая правда, Сюзанна. Мне кое-что написали об этом. Он сошелся с какой-то сомнительной особой, ее имя Тереза Кабаррюс. Похоже, он дошел даже до такой наглости, что принимает ее у вас в доме. Кстати, он по-прежнему живет на ваши средства?
Я слушала отца с открытым ртом. Тереза Кабаррюс – это надо же! Содержанка Клавьера, которую он обещал спустить с цепи! Ну и дурень же этот Франсуа! Попасться на такую удочку, стать любовником женщины, которая согласилась на это по приказу банкира! Меня невольно разбирал смех. Что я после этого могла чувствовать к своему мужу, кроме пренебрежения?
– Что это с вами? – спросил принц недоверчиво. – Вам смешно?
Я зажала себе рот рукой, чтобы не рассмеяться по-настоящему. То, что я узнала, ничуть не уязвило моего самолюбия. Я просто подумала: как хорошо, Франсуа нашел себе пару… А еще я подумала о том, что следует поскорее возвратиться в Париж. Если Клавьер устроил такое, значит, ему необходимо присутствие Терезы у меня в доме. Нельзя допустить, чтобы она там шпионила. И нельзя позволить, чтобы Франсуа действительно доходил до наглости и водил ее в мой отель. Кроме того, никак нельзя позволить ему увлечься Терезой до такой степени, чтобы она побудила его развестись со мной. Немедленный развод был бы крайне нежелателен. Через два месяца – пожалуйста… А сейчас напрашивался только один вывод: мне следовало вернуться в Париж.
– Хорошо, что вы сообщили мне все это, – сказала я принцу с полнейшим равнодушием. – Я буду знать, как поступить.
– Вы оставите этого мерзавца?
– Да. Без сомнения. Чуть позже. Скрипнула дверь.
– Мадам, – произнесла Минна, – господин граф приказал спросить, едете вы или нет.
Я решительно откинула назад волосы.
– Еду, черт возьми!
Я несколько раз провела пуховкой по щекам, чтобы не было заметно волнение, и взглянула на отца.
– Хорошо, – произнес он. – Вы приняли верное решение. Я знал, что рано или поздно кровь де ла Тремуйлей заговорит в вас. Надеюсь, вы действительно оставите его.
– Вы едете? – прервала я его.
– Разумеется. Меня, как и вас, пригласил сам император.
Я шла, ничего не видя перед собой, – так охватили меня раздумья. Не о Франсуа и не о Терезе. Больше всего меня беспокоил Клавьер. Я не забыла его угроз и знала, что он не собирается оставлять меня в покое. Ему просто самолюбие не позволит. Так что же значил этот предпринятый им шаг? Я потеряла всякую нить понимания его тактики, и это мучило меня больше всего.
Меня вовремя поддержала рука Кристиана, иначе я непременно споткнулась бы на ступеньках. Я поблагодарила его и улыбнулась, но тревоги своей скрыть не могла.
– Прекрасная Флора, кажется, чем-то обеспокоена, – заметил он.
Я тяжело вздохнула.
– Поедемте, кузен. Возможно, по дороге в Шенбрунн настроение у меня улучшится.
Сидя в карете, приходилось заботиться, чтобы не помять юбки, не растрепать волосы и не потревожить цветы. Но на этот раз я забыла об этом и резко повернулась к графу.
– Кристиан, – вдруг сказала я, – вы знаете, что я замужем? Я подозревала, что это для него не такая уж новость. Если он заинтересован мною, то уже давно обо всем узнал.
– Да, – ответил он. – Знаю. Более или менее.
– И что вы думаете о моем муже? Граф пожал плечами.
– Что вы хотите услышать от меня? Плохое или хорошее?
– Я хочу услышать правду, Кристиан.
– Гм… Честно говоря, раньше я никак о нем не думал. Ну, а вообще-то он не вызывает у меня восхищения. Разумеется, в нынешние времена он является моим врагом. И не только из-за политики…
Я пропустила мимо ушей эти слова.
– А Тереза Кабаррюс? – вырвалось у меня.
– Что вам за дело до нее? – осведомился граф.
– Вы ее знаете?
– Видел несколько раз еще при Старом порядке. Она меня не заинтересовала.
Я недоверчиво покачала головой.
– Такая красавица – и не заинтересовала?
– А почему вы думаете, что меня интересуют все красавицы без исключения? Увлечься Терезой было бы слишком позорно. Ее отец, какой-то испанский жулик, купил ей в мужья старого маркиза де Фонтенэ. Она была допущена ко двору и все время пыталась кого-то соблазнить – то короля, то принцев. Впрочем, я уже три года не живу во Франции и ничего толком не знаю. Говорят, она потом примкнула к революции.
– Она была при дворе, а я даже ее не заметила, – пробормотала я.
– Почему она вас так интересует? С ней связался ваш муж? Я непринужденно рассмеялась.
– Не знаю… И мне, поверьте, это безразлично. Однако если вы сумеете отвлечь меня от мыслей об этой женщине, я буду бесконечно вам признательна.
Воспитанное в Версале умение скрывать свои чувства, характеризующее касту аристократов, не подвело меня. Граф осторожно сжал мои пальцы. Я не отнимала руки…
Впереди гремел музыкой, сверкал огнями праздничный Шенбрунн, расцвеченный яркой иллюминацией. Били фонтаны. Пасхальный бал-маскарад был в разгаре…
4
Давно я не смеялась и не танцевала так, как в этот апрельский вечер. Мелькали в быстром танце бархатные маски, усыпанные блестками платья, карнавальные камзолы, огромные приставные носы и роскошные войлочные бороды. В этом круговороте, сверкании, веселье было что-то бешеное, итальянское. Я чувствовала себя легкой, стройной, воздушной и танцевала, едва касаясь пола туфельками. Бал гремел повсюду – и во дворце, и в парке. Из настежь распахнутых окон неслась музыка Скарлатти и Моцарта. Бешеный ритм танца кружил меня, перехватывал дыхание, развевал в воздухе золотистые волосы и сильнее обдавал моих партнеров нежным запахом фиалок. Я переходила из рук в руки, не различая уже ни лиц кавалеров, ни их имен – как когда-то, шесть лет назад на первом бале в Версале. Мною восхищались, меня крепко сжимали в объятиях и жарко шептали на ухо страстные слова. Я смеялась, совершенно не вслушиваясь в то, что мне говорили.
– Ах, Кристиан, это просто изумительно! – воскликнула я, падая в объятия графа и нетерпеливо откидывая с лица влажные тяжелые пряди. Я вся дрожала от возбуждения.
Кристиан крепче прижал меня к себе. Кожа у меня была прохладная, но кровь горячо пробегала по телу.
– Ну, ну, успокойтесь, – проговорил он. – Нельзя же так. Вы танцуете без устали.
– О, я люблю танцевать!
– И танцуете великолепно.
– Правда?
– Вы произвели здесь фурор, милая кузина. Австрийские дамы перемоют вам все косточки… Вы пленили даже принца фон Арнгейма. Не удивлюсь, если завтра он предложит вам руку и сердце.
– Право, Кристиан, вы меня перехваливаете. А принц фон Арнгейм – это кто?
– А вот тот мушкетер, с которым вы танцевали. Помните? Он до сих пор не спускает с вас глаз.
– Боже, я танцевала с принцем и даже не заметила этого! Я положила руку Кристиану на плечо.
– А вы? Вы не откажете мне в двенадцатом танце?
– Тринадцатом, очаровательная кузина!
И я вновь, уже в объятиях Кристиана, окунулась в чарующую атмосферу карнавала. Голова у меня кружилась, грудь высоко вздымалась, руки графа нежно сжимали мою талию…
– Ах, нет, пить я больше не буду! – запротестовала я, когда мы остановились. – Я и так уже достаточно выпила…
– Дорогая моя, но ведь праздник для того и создан, чтобы ни в чем себе не отказывать, – прошептал Кристиан. Его горячее дыхание обожгло мои губы. – Это же кларет, Сюзанна. Что может быть легче?
Он снял с подноса два бокала. Его шепот обволакивал меня, звучал словно сквозь сон, сквозь волшебную сказку… Мне было жарко и томно. И не было сил противиться этому соблазну…
– А почему бы и нет? – спросила я, принимая бокал. Легкое сладкое вино словно огнем разлилось по груди, пробежало по телу. Я закрыла глаза, вздыхая от изнеможения.
– Может, достаточно уже танцев?
Я покачала головой. Потом, машинально отдав бокал Кристиану, пошла в самую гущу танцующих. И в то же самое мгновение чьи-то руки обхватили меня, обняли, увлекая в быстрый темп итальянской тарантеллы. Я уступила незнакомцу легче, чем даже намеревалась. Но, не пробыв в его объятиях и нескольких секунд, я ощутила, как всколыхнулась в душе подсознательная тревога. Это и заставило меня взглянуть в лицо партнера.
– Как вы похорошели, – произнес он. – Стали еще красивее. Видите, я был прав. Вы снова стали желанным призом.
Если бы в лицо мне плеснули водой, то и тогда я не возмутилась бы больше. Это был Клавьер собственной персоной. И это в его объятиях я танцевала!
– Какую глупость совершил император, пригласив вас сюда, – процедила я сквозь зубы.
– А что, разве я не такой, как все прочие?
– Вы отъявленный мерзавец, господин Клавьер, и мне жаль, что император этого не знает.
– Император мой должник, дорогая. Я его кредитор. И, поверьте, мне пришлось простить австрийской казне немалую сумму, чтобы иметь удовольствие видеть вас здесь, на этом празднике.
– Вы знали, что я в Вене?
– Я знаю о вас все.
Он держал меня крепко, но я вырвалась из его объятий, всем своим видом продемонстрировав, что закричу, если он посмеет меня удерживать. Я попыталась взглядом разыскать Дюрфора, но мне это не удалось, а Клавьер шел рядом, не отставая ни на шаг.
– Что, моя прелесть, в Версале вы не стали бы со мной танцевать?
Я думала, думала, и меня вдруг осенило: черт возьми, а ведь в жалком положении оказываюсь не я, а он! Это он ходит за мной повсюду, находит даже в Вене, платит за удовольствие быть на маскараде. Вся тревога моя прошла, я обернулась, рассмеялась ему в лицо. Мне действительно было весело. Это была какая-то шальная, злая веселость – вероятно, следствие опьянения.
Он до боли схватил меня за руки.
– Снова смеетесь? Срок нашего пари еще не вышел, и мой особняк в Сен-Жермене пуст. Он ждет вас, моя дорогая, и когда вы придете туда, вы не будете столь надменны.
– Вы скорее окажетесь в аду, чем я когда-нибудь приду к вам за чем бы то ни было, господин Клавьер.
Он с наглостью, которой я даже от него не ожидала, прижал меня к себе.
– Ад вскоре наступит для вас, – прерывисто прошептал он. – Зря вы со мной танцевали, дорогая. Я, можно сказать, воочию убедился, что такого гибкого нежного стана, как ваш, – еще поискать… Так неужели вы, мой ангел, думаете, что я уступлю?
– Придется, – проговорила я насмешливо.
– Значит, борьба продолжается?
– Какая борьба? Я даже не заметила, что с кем-то воюю.
– Ну, так очень скоро заметите. Когда вы вернетесь в Париж, то обнаружите там небольшой подарок – счет на пятьсот тысяч ливров. Вам придется их уплатить, моя дорогая. Ваш муж наделал немало долгов, покупая вам сногсшибательные драгоценности. Уж и не знаю, что это было с его стороны – любовь или ненависть. Может, он предвидел, чем это для вас обернется?
Он, наконец, отпустил меня, и я пошла прочь, даже не задумываясь над его словами. Они вылетели у меня из памяти в одну минуту.
Голова у меня кружилась. Чувство ирреальности, сказочности все возрастало. Мерцание карнавальных огней, сияние блесток в бархате ночи, журчание фонтанов и мелькание маскарадных масок создавали иллюзию сказочного водоворота, волшебства, похожего на то, что испытала Золушка в фантазиях господина Перро. Я остановила лакея, взяла с подноса бокал токайского и стала пить, пить, пить… Мне хотелось забыться, хотелось быть опьяневшей, чтобы глубже погрузиться в то, что происходило вокруг меня.
Поставив бокал, я тихо рассмеялась. Разве можно было не смеяться на маскараде? Я чувствовала на себе мужские взоры, скользящие по всему телу – от глаз и волос до груди и туфель. Выпитое вино горячей волной пробегало по жилам. Я была пьяна и знала об этом, но нисколько не стыдилась. Кто посмел бы быть серьезным и трезвым здесь, среди умопомрачительной иллюминации Шенбрунна, жарких вздохов и самых зажигательных танцев? Веселая музыка из последней оперы Моцарта окутывала сознание приятным туманом. Я смеялась… Сейчас мне не нужен был никто, даже встреча с Клавьером казалась безразличной. Я погружалась в собственное странное возбуждение, в наркотическую чувственность, пикантную и острую.
– Вы совсем забыли обо мне, дорогая кузина, – услышала я жаркий шепот у своей щеки.
– Ах, Кристиан!
Я почувствовала, что едва держусь на ногах. Меня шатало. Я оперлась на его руку и закрыла глаза. Он обнял меня за талию.
– Что это вы так таинственно улыбаетесь? Празднуете свою победу?
– Какую победу?
– Над звездами. Они сияют в ваших глазах. А что же им еще остается? На небо нынче никто не смотрит, – все глядят только в ваши прекрасные глаза, черные, как у лани…
– О, довольно! – взмолилась я. – Вам бы быть поэтом…
– А читал ли вам кто-нибудь сонеты при луне, дорогая? Хотя бы стихи Петрарки? Он был бы согласен со мной. Ваши волосы – золото, ваше лицо – теплый снег, зубы и уста – жемчуг и розы. Вы – солнце, а я – снег, тающий под его лучами. Моя любовь – огонь, а я сам – воск, растапливаемый этим огнем…
Я лукаво взглянула на графа.
– Похоже, Кристиан, вы были плохим школьником. Из всего Петрарки запомнили только одни отрывки, да и те в прозе.
– Неправда. Просто я на ходу выбираю то, что подходит вам.
Улыбаясь, я пожала плечами. Потом оглянулась по сторонам. Маскарад явно завершался, я уже видела, как отъезжают экипажи. Должно быть, сейчас никак не меньше четырех утра. Я взглянула на графа. Как все-таки хорошо, что он со мной, что я не одна…
– Отвезите меня домой, – попросила я томно.
Его рука сжимала мою талию, пока мы шли к карете, и от этого прикосновения мягкие волнующие токи пронизывали тело. Я даже не ожидала, что присутствие Дюрфора будет так волновать меня. Эта теплая сильная рука… Как приятно, что он меня поддерживает!
Он усадил меня в карету, крепко прижимая к себе. Я была немного не в себе от вина, и моя голова невольно склонилась графу на грудь. Сильные пальцы стали нежно перебирать мои волосы – эту ласку я всегда просто обожала.
– Она была душистей роз, – пробормотал он строку из Бернса. – Чем пахнут ваши волосы? Розами? Фиалками? Цветочным нектаром?
Я молча слушала эти слова и улыбалась. Да и какой женщине не было бы приятно? К тому же, я очень давно такого не слышала. Он просто внушал мне, что я красива, что я соблазнительна.
Он взял мое лицо в ладони, заглянул мне в глаза, но, вероятно, ничего там не разглядел. Его губы мягко разжали мои, проникли в них с такой страстью, что я едва не задохнулась. Он целовал меня. Долго, на одном дыхании, со столь быстро возрастающей страстью, что я не поспевала за ним… Мне было трудно дышать, грудь высоко вздымалась. В этом было что-то нервное, неспокойное. Я не погружалась в негу, напротив, какое-то излишнее волнение овладевало мною. Никак не удавалось найти удобную позу… Это вносило в происходящее оттенок нервозности, едва ли не суетливости. Он заметил это.
– Что с вами? – спросил он, осторожно расшнуровывая мое платье. – Может, вам мешает свет?
Мои губы утвердительно дрогнули. Кристиан погасил фонарь, и карета озарилась темно-синим светом ночи.
Руки Кристиана приникли к моей обнаженной груди. Он целовал меня, я чувствовала порывистые ласки его ладоней, особенно волнующие прикосновения к соскам, набухающим под его пальцами. Нет, все-таки это было не то… Я напряглась в его объятиях, изогнулась всем телом, выражая свое несогласие.
– Нет, Кристиан, – прошептала я. – У нас не получится. Все это лишнее… И, кажется, мы уже подъезжаем…
Тяжело дыша, он какой-то миг глядел на меня, потом его пальцы мягко зажали мой рот.
– Нет. Нам еще долго ехать.
Он потянул меня вниз, опрокидывая навзничь и все больше наваливаясь на меня своим телом. Только сейчас я поняла, что выпила, должно быть, в два или три раза больше, чем нужно было. Я и хотела противиться, и в то же время лень было шевелиться. Помимо моего желания меня уже одолевал сон, ощущения были притуплены. Я еще что-то протестующе пробормотала, но он, будто отбросив последние колебания, не прислушивался ко мне и действовал решительно, быстро, даже грубо. Ласк уже не было. Он расстегнул на мне платье, поднял юбки, освобождая меня от нижнего белья, и я почувствовала, что он входит в меня.
Все это кончилось очень быстро, почти мгновенно, и я даже ничего толком не ощутила – ни приятного, ни неприятного. Он отпустил" меня, я отодвинулась в самый угол кареты, прижалась лбом к холодному стеклу, чтобы прийти в себя. Ничего, кроме сильной усталости, я не чувствовала. Потом мне стало жаль саму себя. Только сейчас я осознала, что, в сущности, была очень обижена. Надо же, он посмел так обойтись со мной, использовать, будто какой-то кусок мяса… Сил для выражения чувств у меня не было, опьянение размывало в моей памяти все случившееся. Слезы набежали мне на глаза, и я, уже почти позабыв об обиде, вдруг заплакала. Даже не так из-за поступка Дюрфора, как из-за всего того, что было со мной раньше. Я ведь так несчастна. Ну почему, если я молода, красива, не лишена ума, всегда бываю обманута, использована, всегда попадаю в самые скверные ситуации?
Это были, можно сказать, пьяные слезы. Поэтому, когда Дюрфор осторожно придвинулся ко мне, привлек меня к себе, погладил волосы, я даже не оттолкнула его, словно забыв о том, что он сделал.
– Успокойтесь, мой ангел, – произнес он. – Вы слишком устали.
– Да, действительно, – пробормотала я, сама не зная, что говорю.
Слезы прекратились так же внезапно, как и появились. Я даже склонила голову на плечо Дюрфору. Сон туманил сознание. Я закрыла глаза. Карета мерно покачивалась на рессорах, навевая дремоту. Я погрузилась в сон, полагая, что если уж я устала, то первое, что я должна сделать, – это отдохнуть.
5
Я открыла глаза: солнечный свет заливал комнату. В голове у меня шумело. Слепящие лучи солнца заставляли меня жмуриться, и я снова закрыла глаза. Неужели я больна? Спросонья я даже не могла узнать спальни, отведенной мне отцом. Чужая постель, чужие вещи… Да еще в голове ужасный треск. Я попыталась подняться, но сочла это слишком трудным делом и снова легла. Что же это такое? Головокружение, неприятный привкус во рту… Ах, ведь я же была на маскараде!
Так вот почему раскалывается голова… С похмелья! Со мной такое было, пожалуй, впервые. Постанывая от бессилия и головной боли, я приподнялась на локте и замерла от неожиданности, увидев рядом на подушке голову Кристиана Дюрфора.
Глаза у меня расширились. Я почувствовала, как мое угнетенное настроение перерастает в гнев. Да, вчера я была пьяна, но, черт побери, отлично помнила всю ту унизительную сцену в карете. Помнила, что этот человек посмел сделать, что осмеливался говорить. И после всего этого он набрался нахальства заснуть здесь, в моей спальне, рядом со мной?!
Наспех набросив на плечи пеньюар, я схватила Дюрфора за плечо и сильно встряхнула. Он пробормотал что-то во сне, пытаясь освободиться от моей руки. Кровь бросилась мне в голову. Ухватившись за ворот его рубашки, я изо всех сил потянула его на себя и принялась трясти так, как в детстве трясла оливковые деревья. Граф открыл глаза и недоуменно поглядел на меня. Этот взгляд окончательно вывел меня из себя – я закатила Кристиану пощечину.
– Просыпайтесь, мерзавец вы эдакий! Что вы делаете здесь, отвечайте?!
Впрочем, а нужен ли был ответ? Постель говорила сама за себя. Боже, зачем я вчера была так пьяна!
– Убирайтесь! – в бешенстве проговорила я. – Слышите? Убирайтесь с моих глаз! Немедленно!
Не владея собой, я столкнула с постели какие-то его вещи и камзол и только сейчас заметила небрежно брошенное возле туалетного столика свое шикарное фиалковое платье, которое надевала вчера.
Граф поднялся, недоуменно взъерошил волосы.
– Признаться, еще ни разу я не переживал такого бурного пробуждения.
– Вы еще смеете разговаривать? Лгун, обманщик, лицемер!
– Помилуйте, – взмолился Кристиан, – чем же я вас обманул?
Я едва не задохнулась от возмущения. Действительно, чем? Да хотя бы тем, что я так доверяла ему, а он… он…
– Уходите! Я не хочу вас видеть! Ваше поведение непристойно до отвращения!
– Гм, – сказал он. – Хорошо, я уйду. Хотя то, что произошло, не…
Я зажала уши пальцами. Не хочу я ничего слышать о том, что произошло! Он понял это.
– Я приношу вам свои извинения, мадам. Хотя, может быть, немного позже вы иначе посмотрите на то, что вас так возмутило сейчас. Могу я заехать к ужину?
Я не ответила, страстно желая лишь одного: чтобы он ушел. Когда дверь за ним захлопнулась, я в гневе уткнулась лицом в подушку. Кровь стучала в висках, трещала голова, я была разбита, как после болезни… Все случившееся представлялось мне кошмаром.
Вчера был маскарад… Я веселилась, как последняя безмозглая дурочка. Чему мне было радоваться? Что в моем доме поселилась Тереза Кабаррюс? Я едва не застонала от досады. Боже, поскорее бы избавиться от них всех: Франсуа, Терезы, Клавьера!
Особенно Клавьера. Вспомнив о том, что было на маскараде, я едва не задохнулась от ужаса. Что я ему наболтала? Что говорил он мне? Какие-то пятьсот тысяч, которые я должна ему уплатить. Долги, оставшиеся от Эмманюэля… «Я знаю о вас все». Что он, черт побери, хотел этим сказать?
Я сжала виски пальцами, пытаясь унять головную боль. Да, вчера я была пьяна настолько, что напрочь лишилась соображения. Я даже не подумала тогда, что, раз Клавьер видел меня в Вене, он непременно сделает из этого соответствующие выводы. Ему нетрудно будет догадаться, что я приехала сюда не для прогулки. И, разумеется, ничто не может ему помешать рассказать всему Парижу, что жена адмирала де Колонна, врага Старого порядка, – агент Людовика XVI и Марии Антуанетты.
А Дюрфор? Нет, ну кто бы мог ожидать от него такой мерзости? Я вспоминала все подробности вчерашнего вечера, в любом слове, услышанном от графа, подозревая умысел, а минуту спустя уже не сомневалась, что все это он устроил нарочно. Нарочно уговаривал меня пить. Хотел, чтобы я лишилась рассудка, – каков мерзавец! Пусть не надеется увидеть меня еще когда-либо!
Я с трудом поднялась с постели, решив не мучить себя больше мыслями о вчерашнем вечере. Неожиданная мысль пришла мне в голову: почему я до сих пор здесь? Что мне здесь нужно? Зачем я нахожусь в Вене, если мне нужно в Париж?! Мне необходимо отдать королю письмо Леопольда. Надо скорее сообщить об удаче. Надо пресечь то, что Тереза Кабаррюс ходит в мой дом… Наконец, я просто умираю от желания увидеть Жанно. Да, я немедленно возвращаюсь…
Я, плотнее запахнув пеньюар, вышла из спальни. Горничная присела передо мной в реверансе.
– Который час, Минна?
– Одиннадцать, мадам. Господин граф оставил вам записку. Я, даже не взглянув, порвала письмо на мелкие кусочки и бросила обрывки на поднос, ощутив от того, что сделала, даже некоторое наслаждение.
– Минна, вы не знаете, когда уходит дилижанс в Париж?
– Раз в неделю, мадам. Как раз сегодня из Шенбрунна… От упоминания этого места мне сделалось дурно. Подумать только, придется снова отправляться туда.
– Где сейчас принц де Тальмон?
– Уехал, мадам. У его сиятельства деловой завтрак с господином канцлером.
– Есть еще какие-нибудь новости?
– Приходил посыльный из Хофбурга, – отвечала Минна. – От самого императора! Он принес вам толстый сверток.
Я взглянула на бюро и увидела толстый бумажный пакет, перевязанный лентой.
– Минна, даю вам десять минут на то, чтобы вы приготовили мне чашку очень горячего кофе. И самое скромное платье. Вы слышали?
Минна выпорхнула из комнаты. Я небрежно надорвала пакет, потянула содержимое наружу. Это были письма и заграничный паспорт на имя французской подданной Соланж де Монро, вдовы прокурора. Что ж, это, без сомнения, лучше, чем прикидываться крестьянкой.
Я, не дожидаясь служанки, принялась умываться. Холодная вода приглушила головную боль. Я почувствовала себя бодрее. Тогда я энергично растерла тонким полотенцем лицо, чтобы кровь прилила к щекам, и ко мне полностью вернулись силы.
Я выпила горячий кофе, приказала Минне оставить платье и выйти. Одеваться я уже привыкла сама, и считала это очень ценным умением. Еще неизвестно, к чему мне придется привыкать в будущем.
На ходу затягивая тесемки, я присела к бюро, взяла чистый лист бумаги. Следовало оставить хотя бы два слова отцу. Он ведь наверняка очень надеялся, что уговорит меня поселиться в Вене. Задумавшись, я обмакнула перо в чернильницу.
«Отец, я бы не хотела, чтобы вы думали, что мой отъезд вызван какой-либо неприязнью к вам или, как вы говорили, враждебностью. Мой отъезд – не более чем свидетельство того, что я еще нужна во Франции некоторым особам, которым мы оба служим. Возможно, вам это будет неприятно, но я напомню вам, что в Париже у меня остался сын. Вот и все причины моего внезапного отъезда.
Я не хочу ничего обещать, ибо очень надеюсь, что события повернутся так, что вы вернетесь в Париж, а не я в Вену. Но если обстоятельства сложатся иначе, я, возможно, еще раз воспользуюсь вашим гостеприимством. Будет жаль, если навсегда.
Сюзанна»
Немного подумав, я зачеркнула подпись и написала сверху «Ваша дочь Сюзанна». Это было, в сущности, все, что я хотела сказать принцу. Меня ждала моя жизнь, моя собственная судьба, которую я пока никак не хотела связывать с Веной.
Я набросила на плечи легкий летний плащ, завязала ленты шляпы и еще раз нащупала кошелек с золотыми монетами. Все было при мне. Я решительно спустилась по лестнице, с трудом приоткрыла тяжелую дубовую дверь и бесшумно выскользнула из дома. Солнечный свет после прохладного мрачного вестибюля заставил меня остановиться. Прекрасный день, и прекрасна Вена в белоснежной пене цветущих яблонь, черешен и каштанов…
На улице мне удалось поймать извозчика, который быстро доставил меня в Шенбрунн. У развилки дорог ждал пассажиров дилижанс, доверху нагруженный чемоданами и тюками. Путешествие предстояло долгое – через три страны, две границы и бесчисленное множество застав. В Париже я буду не раньше, чем через пятнадцать дней – этот дилижанс тащится как черепаха. Я появлюсь в особняке на улице Карусель неожиданно, и от меня не удастся ничего скрыть.
Я впервые задумалась о том, как расценил Франсуа мое исчезновение и долгое отсутствие. Может, уже считает себя вдовцом? Честно говоря, я не представляла, как бы он повел себя, если бы это было так. Огорчился бы? Обрадовался? Нет, решила я, он, вероятно, был бы равнодушен. Как всегда, сделал бы каменное лицо, и со стороны, может быть, это казалось бы даже затаенной скорбью. Он же не человек, а кусок железа.
