Текст книги "Начало всего"
Автор книги: Робин Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
3
НЕОЖИДАННЫЕ ПУБЛИЧНЫЕ УНИЖЕНИЯ – частое явление в старшей школе, но ни одно из них не коснулось меня до восьми утра первого школьного дня в двенадцатом классе. Потому что в восемь часов десять минут я вдруг понял: мне не только не с кем сидеть во время собрания группы поддержки, но и придется торчать в первом ряду, поскольку трибуны для моего колена тесноваты.
Весь первый ряд занимали учителя. Тут же сидела девочка-гот в инвалидной коляске, уверяющая всех, что она – ведьма. Однако я ни за что на свете не собирался немощно хромать по лестнице на глазах у всей школы. А уж поверьте, на меня глазели все. Я чувствовал обращенные на меня взгляды. Только смотрели на меня иначе, чем когда я рекордным количеством голосов выиграл выборы в президенты класса или когда держал за руку Шарлотту Хайд, стоя в очереди за кофе. Теперь на меня смотрели так, что мне хотелось съежиться, молча извиняясь за темные круги под глазами и отсутствие летнего загара. Мне хотелось исчезнуть.
Каждую секцию трибун украшали арка из воздушных шаров и плакат из толстого пергамента. Я сидел прямо под второй буквой «К» в надписи: «Вперед, старшеклассники!» и глядел на членов ученического совета, скучковавшихся в центре баскетбольной площадки. Все в солнечных очках и гавайских гирляндах. Джилл Накамура, наш новый президент класса, красовалась в лифе от купальника и джинсовых шортах. Группка распалась, и стала видна смеющаяся Шарлотта. На ней и ее подружках были коротенькие командные юбки солнце-клеш. Наши взгляды встретились, и она пристыженно отвела глаза, но в эту секунду я понял все, что должен был знать: трагедия, случившаяся после вечеринки у Джонаса Бейдекера, была моей и только моей.
А затем случилось маленькое чудо, и рядом со мной сел Тоби Элликот.
– Ты слышал о пчелах? – весело спросил он.
– Что именно?
– Они исчезают. Ученые в непонятках. Я в утренней газете об этом прочитал.
– Может, это «утка», – предположил я. – Подобное ведь трудно доказать.
– Ты про то, что нет пчелиной переписи? В любом случае я собираюсь инвестироваться в мед.
Мы с Тоби толком не общались несколько лет. Он был членом дискуссионного клуба, и наше расписание редко совпадало. И сейчас он не походил на моего пухленького друга-очкарика, которого я потерял в самом начале седьмого класса. Прежней осталась лишь копна растрепанных волос. Тоби сильно похудел и мог похвастаться внушительным ростом, где-то под сто девяносто.
Он поправил галстук-бабочку, расстегнул пиджак и вытянул перед собой ноги с таким видом, будто учительский ряд только для избранных.
– Тебе нужен меч-трость, – заметил Тоби. – Будешь ощущать себя крутым пацаном. Я, кстати, знаю парня, который может его сделать.
– Ты знаешь парня, который может сделать меч-трость?
– Удивлен моими подпольными связями, Фолкнер? Ну, строго говоря, он занимается маскировкой оружия.
Заиграла музыка. Точнее, нас оглушил треск помех из динамика, за которым последовали первые такты явно переоцененного сингла Vampire Weekend. Ученический совет воодушевленно захлопал в ладони, молчаливо призывая «начинать вечеринку», и Джилл восторженно заверещала в микрофон, с каким нетерпением она ждет самый лучший школьный год.
Члены ученического совета с какого-то перепугу бросились танцевать хулу. Всем скопом, в своих солнцезащитных очках и гирляндах. Это было невесть что такое: гавайский танец под африканский барабанный бой инди-рок группы с восточного побережья.
– Пожалуйста, скажи, что у меня галлюцинации, – пробормотал Тоби.
– Старшеклассники, где ваш школьный дух? – заорала дурным голосом Джилл.
От ответа с трибун мы чуть не оглохли.
– Я вас не слышу! – закричала Джилл, выгнув бедро.
– Убейте меня, – простонал Тоби.
– Я бы запросто, только у меня нет пока меча-трости.
Сидящая рядом с Тоби миссис Левайн смерила нас сердитым взглядом.
– Ведите себя прилично или покиньте трибуны, джентльмены, – рявкнула она.
Тоби фыркнул.
Песня наконец-то закончилась, и микрофон взял Джимми Фуллер. Он был в теннисном костюме, и мне сразу бросилось в глаза, что команда получила новую униформу.
– Как делишки, Иствуд? – прогремел он. – Пора поприветствовать свои спортивные команды!
Как по сигналу распахнулась боковая дверь в спортзал, и на площадку высыпали футболисты в защитном снаряжении и футболках. За ними вышла команда по бейсболу, следом – по теннису, затем – по водному поло. Однако я уже не обращал внимание ни на команды, ни на их выкрики в сторону зала. Моя прошлая жизнь во всей своей полноте стояла в центре баскетбольной площадки, в то время как я сидел на трибунах в учительском ряду. Хлопать им? Черта с два! Мне хотелось лишь одного – свалить с этого собрания, убраться оттуда куда подальше.
– Эй, Эзра, – громко прошептал Тоби, – у тебя никотиновый пластырь не завалялся?
– Вон отсюда! – гаркнула миссис Левайн. – Оба! Сейчас же!
Мы с Тоби переглянулись, пожали плечами, а затем закинули на плечи рюкзаки.
Снаружи ярко светило солнце, безоблачные небеса поражали невероятной голубизной. Сощурившись, я подался назад, в тень под козырьком, и полез за солнечными очками.
– Никотиновый пластырь? – Я выгнул бровь.
– Чем не повод для того, чтобы выгнали? – самодовольно отозвался Тоби.
– Ну так-то да. Спасибо.
– За что? Я хотел смыться оттуда. У миссис Левайн пованивает изо рта.
Мы решили провести время в комнате для занятий, смежной с комнатами дискуссионного клуба и газеты. Все остальные старшеклассники сидели на собрании, и до нас регулярно доносились приглушенные крики из спортивного зала.
– Так в Диснейленде орут, – ухмыльнулся Тоби.
Меня удивило его упоминание о парке развлечений.
– Ты возвращался туда? – спросил я.
– Шутишь? Да я туда каждый божий день гоняю. Мне дали пожизненный бесплатный пропуск. Я, можно сказать, мэр «Страны приключений».
– Значит, не возвращался.
– А ты?
Я покачал головой.
– Тебе могут дать пропуск для людей с ограниченными возможностями. Не придется стоять в очередях.
– Учту это, когда в следующий раз приглашу на свидание девушку.
Почему-то меня не бесили подколки Тоби о трости, хотя обычно я остро реагировал на подобные вещи. Вас бы тоже такое выводило из себя, если бы большую часть лета вы пытались прогнать вашу добрую, но чрезмерно заботливую маму от двери ванной каждый раз, как принимаете душ. (Она панически боялась, что я поскользнусь и помру, так как я не дал ей установить металлические поручни. Я панически боялся, что она зайдет в ванную и застанет меня за… эм… мытьем.)
– Какой факультатив собираешься выбрать? – спросил меня Тоби.
Дополнительный предмет был в обязательной программе в течение четырех лет.
– Ораторское искусство, – ответил я, и тут до меня дошло, что у нас с Тоби, наверное, будет совместный урок.
– Дружище, я же в этом году капитан дискуссионной команды! Будешь принимать участие в соревнованиях?
– Слушай, мне нужно было просто выбрать какой-то факультативный предмет, вот я и выбрал. Дебаты – не мое.
Дискуссионный клуб тогда представлялся мне кучкой парней, щеголявших на выходных в деловых костюмах и считавших, будто им есть что сказать о внешней политике, поскольку они изучали в школе продвинутый курс политологии.
– Может, и так, но ты – мой должник. Я же вытащил нас с собрания, – возразил Тоби.
– Мы квиты. В восьмом классе я сказал Тагу Мейсону не ссать в раздевалке в твой рюкзак.
– Не-е, ты все еще мой должник. Вместо рюкзака он нассал в мой энергетик.
– Хм. Совсем об этом забыл.
Прозвенел звонок.
– Расстроить тебя, Фолкнер? – спросил Тоби, подхватив свой рюкзак.
– Ну?
– Еще даже не начался первый урок.
4
ЧТО САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ, выбрать ораторское искусство в качестве факультатива я смог только потому, что в моем расписании больше не было спаренных уроков по гуманитарным дисциплинам. В Иствуд-хай блочная система обучения, и с девятого класса все уроки по гуманитарным предметам у меня были сдвоенными, как и у других спортсменов. Теперь мое расписание изменилось.
Первым уроком у меня шел углубленный курс по истории Европы. Как говорится, не везет так не везет. 1) Вел этот курс мистер Энтони – наш тренер по теннису; 2) его класс находился на втором этаже, что означало: 3) мне придется туда подняться.
Лестницы за лето стали моими заклятыми врагами, и я всячески пытался избежать публичного противостояния с ними. Я должен был взять в канцелярии ключ от лифта, но он шел в комплекте с синим парковочным талоном, который я никогда и ни за что бы не вытащил прилюдно.
К тому времени, как я добрался до класса истории, поднявшись по редко используемой лестнице возле служебной автостоянки, мистер Энтони уже начал делать перекличку. Он на мгновение умолк, хмуро глянув на меня поверх манильской папки, и я, состроив виноватую мину, занял место в конце класса.
Когда мистер Энтони назвал мое имя, я пробормотал «здесь», даже не подняв глаз. Меня удивило, что он вообще ждал моего ответа. Обычно, дойдя до моей фамилии, учителя говорили «Эзра Фолкнер здесь», ставили галочку и продолжали перекличку. Они словно радовались мне, словно мое присутствие на их уроке обещало что-то хорошее.
На этот же раз тренер, назвав мою фамилию, сделал паузу, и мне пришлось подтвердить свое присутствие в этом классе, хотя он, черт возьми, прекрасно знал, что я опоздал на его урок на тридцать треклятых секунд. На миг я даже подумал: а здесь ли я на самом деле? Я поднял глаза и наткнулся на злой взгляд мистера Энтони. Так он смотрел на нас, если мы на тренировке не выкладывались по полной.
– Предупреждаю, мистер Фолкнер: в следующий раз вы будете наказаны за опоздание.
– Понял, – пробубнил я.
Тренер продолжил перекличку. Я слушал его краем уха и не расслышал имени, которое вызвало в классе легкий переполох. Новая ученица. Она сидела довольно далеко от меня, в другой стороне, возле книжных стеллажей. Я видел лишь рукав зеленой кофты и каскад рыжих волос.
Программа курса была довольно заурядной, но мистер Энтони, видимо, верил в обратное. Он принялся разглагольствовать о важности «продвинутого» курса по истории, как будто мы не проходили до этого в одиннадцатом классе углубленный курс по истории США с мисс Уэлш. Большинство парней, занимавшихся теннисом, наплевательски относились к тренеру Энтони. Его считали слишком жестким. Я привык к строгим тренерам, но, похоже, без других спортсменов в классе мистер Энтони будет не просто строгим, он будет зверствовать.
– Вам дали на лето список книг, которые вы должны были прочитать. – Тренер произнес это с обвинением, а не просто констатируя факт. – «Средневековая Европа: от падения Рима до эпохи Возрождения». Если выполнение этого задания летом было кому-то не по силам, то этим ученикам придется поменять свои планы на выходные. Их планами на выходные будет… история и только история.
Никто не засмеялся.
«Римская империя: 200 год до н. э. – 474 год н. э.», – небрежно вывел на доске мистер Энтони, а затем выгнул бровь, словно смакуя одному ему известную шутку. Повисла гнетущая тишина. Мы судорожно соображали, почему он молчит, пока наконец не поднял руку Сяо Лин.
– Простите, но, мне кажется, правильно будет – 476 год, – тихо сказал он.
– Благодарю вас, мистер… эээ… Лин, за мало-мальски сносный уровень понимания прочитанного, – рявкнул мистер Энтони, исправляя на доске дату. – А теперь, хотелось бы мне знать, найдется ли среди вас хоть кто-то, кто объяснит нам, почему я не использовал тут название «Священная Римская империя»? Возможно, это сделает мистер Фолкнер?
Не знай я тренера Энтони, решил бы, что он ухмыляется. Хотя нет, он действительно ухмылялся. Само собой, он был разочарован тем, что я больше не могу играть, но я все-таки надеялся, что он не будет надо мной издеваться.
– Это название появилось только после Карла Великого? – предположил я, водя ручкой поверх букв на методичке.
– Это ответ ученика общественного колледжа, – заявил тренер. – Будете любезны дать ответ в духе ученика, проходящего университетский курс по истории?
Не знаю, зачем я это сделал, может, просто не хотел до конца года терпеть учительское глумление. В общем, я откинулся на спинку стула и ответил:
– Ну ладно. На это есть две причины. Первая: «Священной Римской империей» первоначально называли Франкское королевство, пока папа не короновал императором Карла Великого. Вторая: возникшее государство не было ни священным, ни римским. Да и империей не было. Это было просто обычное объединение германских племенных королевств.
Я раньше никогда не распускал язык на уроках и сразу же пожалел о том, что на этот раз не удержался. Обычно, когда меня вызывали, я знал правильный ответ и получал хорошие отметки, но головастым я не был. Просто летом я много читал и размышлял над прочитанным. Делать-то все равно было нечего.
– Наслаждайтесь своими выходными, мистер Фолкнер, – съехидничал тренер.
Вот так вот. Я хотел, чтобы он от меня отцепился, а добился обратного.
О том, что из-за собрания группы поддержки расписание у нас сдвинулось и перемены не будет, я совершенно забыл. Опомнился только, выходя из класса, когда кто-то постучал меня по плечу. Это оказалась новенькая. Сжимая помятый листок с расписанием, она смотрела на меня так, словно в этой школе, кроме меня, ей больше не к кому обратиться. Цвет ее глаз поразил меня – темно-синий, глубокий, волнующий. Такие глаза наводят на мысль: разверзаются ли небеса, когда она гневается?
– Эм, слушай, – она бросила взгляд на расписание, – урок должен был закончиться в девять тридцать пять, но звонок прозвенел только в девять пятьдесят…
– Это из-за собрания, – объяснил я. – Перемены не будет, мы сейчас сразу идем на следующий урок.
– Оу. – Она смахнула с лица прядь волос и, помедлив секунду, спросила: – У тебя сейчас какой урок?
– Углубленный курс по американской литературе.
– У меня тоже. Покажешь, куда идти?
В любое другое время я бы, конечно, не отказал. В прошлом году я в первый учебный день даже остановился помочь нескольким девятиклассникам, застывшим столбами во дворе. Они с таким видом таращились в карты, напечатанные на обратной стороне их ежедневников, будто застряли в каком-то непостижимом лабиринте.
– Прости, но нет, – ответил я, ненавидя себя за это.
– Эм… ладно.
Я провожал ее взглядом, размышляя о том, что большинство девчонок в Иствуде, во всяком случае из тех, на кого стоит посмотреть, выглядят одинаково: светлые волосы, яркий макияж, дорогущие сумочки. Новенькая была совершенно другой. Я не знал, что и думать о заправленной в шорты потрепанной мальчиковой рубашке или о висящем на плече потертом кожаном портфеле. Но девушка была красивой, поэтому в голове сразу родились вопросы: откуда она? И почему она даже не пытается вписаться в окружающую среду? У меня возникло желание пойти за ней, извиниться или хотя бы объяснить свой отказ. Однако я этого не сделал. Вместо этого я вступил в противоборство с лестницей возле учительской стоянки, пересек двор, ведущий к нужному зданию, и открыл дверь в кабинет американской литературы спустя несколько минут после звонка.
Мистер Морено уже вел у меня углубленный курс по британской литературе. Последние двадцать лет он вроде как пишет учебник по этому предмету, и то ли он по-настоящему любит преподавать, то ли так и не вырос из старшей школы, но он нас слегка напрягал своим рвением увлечь всех Шекспиром.
Морено не обратил внимания на мое опоздание, он даже не заметил его. У него не работал DVD-плеер, и он с диском в зубах, на карачках, дергал за провода. Наконец в дело вмешался с надменной миной президент киноклуба, Люк Шеппард, и мы начали просмотр «Великого Гэтсби» – оригинала, а не ремейка. Я не видел этот фильм раньше, но он был черно-белым и нудноватым. С одноименной книгой, которую я прочел летом, он не шел ни в какое сравнение.
И был в этом фильме один ненавистный мне момент, с автомобильной аварией. Я внутренне готовился к этой сцене, но смотреть ее все равно не смог. Слишком жутко. Я закрыл глаза, но отлично слышал происходившее на экране: звуки столкновения и слова полицейского, говорившего толпе зевак, что виновник аварии, стервец, даже не остановился. Однако я и с закрытыми глазами ощущал устремленные на меня взгляды одноклассников. Хорошо бы, если бы на меня так не пялились. Меня нервировало то, как все смотрят на меня – словно я гипнотизирую и пугаю их. Словно мне тут больше нет места.
После урока я лишь мельком подумал о том, чтобы выйти во двор с его кофейными столиками, залитыми ярким солнечным светом. Моя бывшая компания сидела на самом виду – за столиком у стены, которая делила двор на нижнюю и верхнюю части. Я представил себе, как парни в новенькой командной униформе делятся рассказами о летних спортивных лагерях и пляжном отдыхе, смеются над тем, какими мелкими им кажутся девятиклассники. А потом я представил себя, сидящим за этим же столиком. Представил, как все молчат и думают одно и то же: ты больше не один из нас. Я не президент класса и не капитан теннисной команды. Я не встречаюсь с Шарлоттой и не вожу блестященький «бумер». Я более не король школы, и мне пора отправляться в изгнание. Поэтому, чтобы не растерять последние остатки гордости, я решил вообще не выходить во двор и устроился все на той же затененной лестнице возле учительской парковки, заткнув уши наушниками и задаваясь вопросом: почему я никак не ожидал, что все будет настолько плохо?
В двенадцатом классе был всего один курс испанского, и это означало еще один год в компании миссис Мартин. На первом курсе испанского она требовала, чтобы мы звали ее сеньорой Мартинез, что было крайне нелепо, поскольку ее муж являлся пастором местной лютеранской церкви. Она из тех чрезмерно опекающих дамочек, которые любят печь, обвешиваются праздничными брошками и обращаются с нами как с малышней из началки.
На урок я пришел первым, и миссис Мартин, лучезарно улыбнувшись, прошептала, что прихожане ее церкви молились за меня после несчастного случая. Мне в голову пришло множество куда более значимых вещей, о которых можно было бы помолиться, но не хватило духу сказать ей об этом.
– Грасиас, сеньора Мартинез, – пробормотал я, заняв свое обычное место.
– Здорово, Фолкнер, – кивнул Эван.
Он и еще три парня из теннисной команды как ни в чем не бывало заняли места вокруг моего. Словно ничего не изменилось. В руках у них были пакеты из «Бургер Кинг», на плечах – профессиональные теннисные рюкзаки (мы такие выпрашивали у тренера годами). Меня настолько отвлекли эти рюкзаки, что я не обратил внимания на две вещи: парни покидали кампус, чтобы купить себе обед, и на униформе Эвана вышита дополнительная полоска.
– Не поздравишь меня с тем, что я стал капитаном? – Эван залез в пакет и достал огромный двойной бургер. Класс заполнил неприятный запах остывших котлет и лука.
– Поздравляю. – Я совершенно не удивился. В конце концов Эван был наиболее вероятным кандидатом.
– Ну, кто-то же должен был сменить твою хромую задницу. – Странно, но благодаря мягкому баритону Эвана оскорбление прозвучало довольно-таки дружелюбно.
Сидевший позади меня Джимми протянул большую корзинку картофеля фри.
– Хочешь?
– Сам, что ли, не управишься? – невозмутимо спросил я.
– Не-а, тут на всех хватит. Спецом столько взял, на случай, если сеньора Мартинез рассердится.
Я не сдержал смешка.
– Слушай, – хлопнул меня по плечу Эван, – идешь с нами завтра в «Чипотле»?[3]3
Чипотле (англ. Chipotle Mexican Grill) – сеть ресторанов, специализирующаяся на приготовлении буррито и тако.
[Закрыть] Тако-вторник, чувак! Без тако и гуакамоле никак!
– Вряд ли, – покачал я головой, улыбнувшись.
Парни вели себя как обычно, и на секунду мелькнула мысль: неужели все может быть настолько просто? Могу ли я пойти в мексиканский ресторанчик с командой, в которую больше не вхожу? И хочу ли продолжать общение с ними, когда опустился с позиции лидера до обузы?
А потом в облаке знакомого фруктового парфюма в класс вплыла Шарлотта. Она запустила руку в корзинку с картофелем, вытащила целую горсть и присела на парту, стоявшую напротив стула Эвана – короткая юбка-солнце взметнулась вокруг загорелых бедер.
– Где моя картошка? – Шарлотта пихнула Эвана ногой.
– Джимми взял на всех. – У Эвана вытянулось лицо: он понял, что облажался.
– Я просила не Джимми взять мне картофель фри, а тебя, – надула Шарлотта губы.
– Прости, детка, я заглажу свою вину.
Эван наклонился через проход, собираясь ее поцеловать. Если у меня и были какие-то сомнения насчет их отношений, то теперь они отпали: Шарлотта и Эван встречаются.
– Не сейчас. У меня жирные руки, – отвернулась Шарлотта. – Ты хотя бы салфетки взял?
– Упс. Забыл.
Наверное, мне должно было быть больно видеть их вместе – мою бывшую девушку и одного из лучших друзей. Наверное, меня должны были волновать вопросы, «когда» и «как» они сошлись. Однако странное дело, все это словно не касалось меня и не стоило моих нервов. Вздохнув, я достал из рюкзака упаковку салфеток и протянул Шарлотте.
– Спасибо.
Она даже не смогла посмотреть мне в лицо. Не знаю, из чувства вины или из жалости.
После этого к нам присоединилась Джилл Накамура, так и не снявшая солнцезащитных очков. Они с Шарлоттой только что вместе обедали, тем не менее, прежде чем сесть, она обняла подружку.
– У нас в этом году всего два совместных урока, – пожаловалась Шарлотта.
Я позволил себе ухмылку, когда Джилл начала придумывать отмазки: типа, ее расписание изменилось из-за участия в ученическом совете. Правда в том, что мы с Джилл с десятого класса ходим на одни и те же углубленные курсы, но оба понимаем, что лучше об этом помалкивать.
Вытерев руки, Шарлотта убрала салфетки в свою сумочку. Мои салфетки, вообще-то.
– О боже, – простонала Шарлотта, эффектным движением застегнув молнию на сумочке. – Вы только посмотрите на это! Она что, ограбила склад забытых вещей?
– Склад мужских забытых вещей, – сдерживая смех, добавила Джилл.
Новенькая стояла в дверях, оглядывая по большей части занятые парты. Ей явно было неприятно назойливое внимание, но она храбрилась под прицелом множества взглядов. К счастью, в класс вошла миссис Мартин. Она хлопнула в ладони, призывая нас к тишине, как каких-то третьеклашек, и поприветствовала:
– Ола[4]4
Ола (исп. Hola) – привет, здравствуй/те.
[Закрыть], класс!
Я всегда питал неоднозначные чувства к уроку испанского. Обычно я минут пять ломал голову над тем, в честь какого праздника миссис Мартин надела очередную брошку дня, и время от времени мы устраивались в конце кабинета смотреть диснеевские мультфильмы на испанском языке. Однако когда миссис Мартин дала нам задание взять интервью у своего одноклассника, а потом представить его всему классу эн эспаньол[5]5
Эн эспаньол (исп. en espanol) – на испанском.
[Закрыть], я осознал, что урок испанского грозит переплюнуть ужасное собрание группы поддержки.
Парни вокруг меня, такие дружелюбные всего несколько минут назад, объединились в пары. В прошлом мне всегда было с кем поработать. Но, ясное дело, все изменилось. А затем я заметил новенькую, уставившуюся на чистую страницу в тетради.
Я занял место рядом с ней и нацепил улыбку, которую девушки раньше считали неотразимой.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Разве мы не по-испански должны говорить? – бесстрастно отозвалась она.
– Миссис Мартин все равно. Главное, чтобы мы представили друг друга на испанском.
– Неординарный подход, – покачала девушка головой. – Что ж, мэ ямо Кэссиди. Комо тэ ямас?[6]6
Мэ ямо Кэссиди. Комо тэ ямас? (исп. Me llamo Cassidy. Como te llamas?) – Меня зовут Кэссиди. Как тебя зовут?
[Закрыть]
– Мэ ямо Эзра, – ответил я, записывая ее имя. Мне понравилось его звучание.
Мы на мгновение замолчали, слушая, как пара рядом с нами пытается говорить на ломаном испанском. Все остальные общались на английском, поскольку, как я и сказал, миссис Мартин было все равно.
– Итак… – побудила меня продолжить Кэссиди.
– О, прости. Эм, дэ дондэ ас бенидо дэ?[7]7
Дэ дондэ ас бенидо дэ? (исп. De donde has venido de?) – Откуда ты приехала?
[Закрыть]
Она подняла бровь.
– Дондо дэ ла Бэрроуз скул дэ Сан-Франсиско. И ту?[8]8
Дондо дэ ла Бэрроуз скул дэ Сан-Франсиско. И ту? (исп. Dondo de la Barrows School de San Francisco. Y tu?) – Из школы Барроуз, Сан-Франциско. А ты?
[Закрыть]
Я не слышал о такой школе, но мне почему-то представилась суровая частная школа-интернат, отчего появление Кэссиди в Иствуд-хай стало казаться еще страннее. На ее вопрос я ответил, что я родом отсюда и здесь же учился.
– Эм… эс уна эскуэла дондэ дуэрме уно кон эль отро? – спросил я на корявом испанском. К слову сказать, испанский я знал так себе.
Кэссиди расхохоталась – безудержно и громко, как обычно смеются на вечеринках или в столовой, но никак не на уроке в тихом классе. Шарлотта и Джилл резко развернулись и злобно зыркнули на нас.
– Прости. – Губы Кэссиди изогнулись в насмешливой улыбке. – Ты правда хочешь знать, спят ли там все ученики друг с другом?
Я поморщился.
– Я хотел спросить: это школа-интернат?
– Си, эс ун интернадо. Да, это интернат, – ответила Кэссиди. – Наверное, нам все же лучше перейти на английский.
Так мы и сделали. Я узнал, что Кэссиди закончила летнюю программу Оксфорда для старшеклассников, где изучали Шекспира; что однажды она оказалась в очень затруднительном положении в Трансильвании; что из-за акустики готической архитектуры ей приходилось учиться играть на гитаре на крыше общежития. Я никогда не выезжал за пределы страны, если не считать трехчасовой поездки в Тихуану с Джимми, Эваном, Шарлоттой и Джилл на весенние каникулы в прошлом году. И уж точно никогда не был в театре «Глобус»[9]9
Театр «Глобус» – шекспировский театр.
[Закрыть], не вылезал из окна спальни с гитарой на спине, и у меня не крали паспорт цыгане, расположившиеся у замка Дракулы. Все, что я делал, все, что меня характеризовало, навечно осталось в прошлом. Но Кэссиди терпеливо ждала моего рассказа о себе, держа авторучку над бледными линиями тетрадного листа.
Вздохнув, я дал ей стандартный ответ для урока испанского: мне семнадцать лет, мой любимый спорт – теннис и мой любимый предмет – ис-тория.
– Хм, – хмыкнула Кэссиди, когда я закончил. – Рассказ твой скучнее некуда.
– Знаю, – тихо ответил я. – Прости.
– Не понимаю, – нахмурилась она. – Почти все вокруг обходят тебя стороной, но не сводят с тебя глаз. Затем я вижу тебя сидящим в центре этой компании, словно ты чертов король бала, или как там его называют, а потом все, что ты можешь сказать о себе: «мэ густа эль тенис»[10]10
Мэ густа эль тенис (исп. me gusta el tenis) – Я люблю теннис.
[Закрыть], в который, прости уж, но ты явно никак не можешь играть.
Я пожал плечами, стараясь не показывать, как сильно она растревожила меня своими словами и тем, как много успела подметить.
– Может, я и был королем бала, – произнес я.
Это взбесило Кэссиди. Я же еле сдерживал смех – такими нелепыми сейчас казались пылящиеся на полке глупая пластиковая корона и скипетр, когда на бал я так и не попал.
Дальше мы сидели, усердно игнорируя друг друга, пока не настал наш черед выступать перед классом.
– Йо прэсенто Кэссиди[11]11
Йо прэcенто Кэссиди (исп. Yo presento Cassidy) – Я представлю Кэссиди; это – Кэссиди.
[Закрыть], – произнес я, и Шарлотта громко захихикала.
Миссис Мартин нахмурилась.
– Мужланка-Кэссиди, – громко прошептала Шарлотта, и Джилл покатилась со смеху.
Я знал, какой может быть Шарлотта, а Кэссиди как раз грозило стать новым объектом для ее издевательств. Поэтому я сочинил наискучнейшую историю о том, что любимый предмет Кэссиди – литература, что ей нравится танцевать балет и что ее младший брат играет в футбол. Я оказал ей услугу, выставив ее неинтересной и непримечательной. Я не дал Шарлотте в руки оружие для издевок. Однако Кэссиди, видимо, имела другое мнение на сей счет, поскольку, когда я закончил, она зло усмехнулась, поддернула рукава кофты и спокойно сказала классу:
– Это Эзра. Он был королем бала, и он лучший теннисист во всей школе.
