Текст книги "Мозг"

Автор книги: Робин Кук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Мартин растерялся. Держа банку, слайды и связку ключей, он открыл заднюю дверь вивария. Перед ним уходили вниз бесконечные изломы пожарной лестницы. Он остановился, поняв, что бегство бессмысленно. Придержав дверь, чтобы она, закрываясь, не хлопнула, Мартин вернулся в лабораторию.

– Доктор Филипс, – испуганно произнес охранник. Это был Питер Хобоньян. Он играл в одной из баскетбольных команд Медцентра и не раз беседовал с Филипсом по вечерам. – Что вы здесь делаете?

– Хотел перекусить, – ответил Мартин с серьезным видом и показал банку.

– А-а-а. – выдохнул Хобоньян, глядя в сторону. – До работы здесь я думал, что только психиатры чокнутые.

– Ну, а если серьезно, – набрался духу Филипс, понемногу двигаясь на ватных ногах, – я собираюсь сделать снимок этого экспоната. Планировал сделать это раньше, но не успел... – Он кивнул другому охраннику, который был ему незнаком.

– Нужно нам сообщать, когда сюда идете, – сказал Хобоньян. В этом здании уже нескольким микроскопам поприделывали ноги, и мы стараемся присматривать построже.

Филипс попросил одного из работавших вечером лаборантов в промежутке между травмами Неотложной зайти в Нейрорадиологию для совета. Он безуспешно пытался сделать снимок частично препарированного мозга Маккарти, который он уложил на бумажную тарелку. Как он ни старался, хороших снимков не получалось. На всех пленках трудно было рассмотреть внутреннюю структуру. Филипс пытался снизить напряжение, но это не помогало. Лаборант бросил взгляд на мозг и позеленел. После его ухода Мартин, наконец, понял, в чем дело. Хотя мозг хранился в формальдегиде, его внутренняя структура, очевидно, успела настолько разрушиться, что радиологическое разрешение не обеспечивалось. Погрузив мозг обратно в банку, Филипс с банкой и слайдами отправился в Патологию.

Лаборатория была не заперта, но никого не было. Если кому-нибудь вздумается красть микроскопы, то пусть идут сюда. Он открыл дверь в секционный зал. Тоже никого. Идя вдоль длинного центрального стола с целой батареей микроскопов и стоящих рядом с ними диктофонов, Филипс вспомнил, как впервые рассматривал свою собственную кровь. Он вновь ощутил боязнь выявления лейкемии. Годы учебы в институте были полны воображаемыми болезнями, которыми Мартин поочередно страдал.

В глубине комнаты он нашел бунзеновскую горелку, на которой в химическом стакане кипятилась вода. Расположив на столе банку и слайды, он стал ждать. Ожидание было недолгим. В лабораторию вразвалку вошел неимоверно толстый стажер Бенджамин Барнс. Рассчитывая на отсутствие посторонних, он в дверях продолжал застегивать молнию на ширинке.

Филипс назвал себя и попросил Барнса об одолжении.

– Какое еще одолжение? Я хочу закончить вскрытие и убраться отсюда.

– У меня здесь несколько слайдов. Не могли бы вы взглянуть на них?

– Здесь полно микроскопов. Почему вы не смотрите сами?

Слишком бесцеремонное обращение со штатным сотрудником, пусть даже из другого отделения, но Мартин заставил себя подавить раздражение. – Столько лет этим не занимался. А потом, это мозг, тут я никогда не был силен.

– Лучше бы дождаться утром невропатолога.

– Да мне нужна самая первичная оценка.

Филипс всегда считал толстяков неприветливыми, и патолог подтверждал это мнение.

Барнс неохотно взял слайды и вложил один из них в микроскоп.

Просмотрев его, вставил другой. На все слайды потребовалось около десяти минут.

– Интересно, – сказал он. – Вот, посмотрите на это. – Он подвинулся, чтобы Филипс мог видеть.

– Видите эту светлую область?

– Ага.

– Здесь раньше была нервная клетка.

Филипс поднял взгляд на Барнса.

– На всех этих слайдах с красными отметками есть области, в которых нейроны либо отсутствуют, либо находятся в плохом состоянии, – пояснил стажер. – Интересно, что воспаления почти или совсем нет. Не имею понятия, что это. Я бы описал это как многоочаговую дискретную гибель нейронов с неизвестной этиологией.

– И никаких догадок по поводу причины?

– Совершенно.

– А если множественный склероз?

Стажер сделал гримасу, наморщив лоб. – Может быть. При множественном склерозе иногда встречаются поражения серого вещества, хотя обычно все поражения локализованы в белом веществе. Но они выглядят не так.

Воспаление сильнее. Для уверенности я бы сделал миелиновую пробу.

– А кальций? – спросил Филипс. Филипс знал, что на плотность снимка влияет не так много факторов, но кальций относится к их числу.

– Я не заметил никаких признаков кальция. Опять же нужна проба.

– Еще одна вещь. Хорошо бы сделать слайды с затылочной доли. – Он постучал пальцем по верху стеклянной банки.

– Вы по-моему просили меня посмотреть несколько слайдов.

– Да, конечно. Я и не прошу смотреть мозг – только сделать срез. – У Мартина был тяжелый день, и он не был готов к общению с ленивым стажером-патологом.

Барнсу хватило здравого смысла не продолжать разговор. Он взял банку и побрел в секционный зал. Филипс пошел за ним. Хирургической ложкой Барнс достал мозг из формальдегида и положил рядом с раковиной на стол из нержавеющей стали. Взяв один из больших секционных ножей, он подождал, пока Филипс покажет нужную область. Потом срезал несколько сантиметровых слоев и положил их в парафин.

– Срезы будут готовы завтра. Какие нужны пробы?

– Все, какие знаете. И последнее. Вы знаете препаратора, который по ночам работает в морге?

– Вы имеете в виду Вернера?

Филипс кивнул.

– Слабо. Он немного странный, но надежный и хороший работник. Он здесь уже много лет.

– Как думаете, он берет взятки?

– Понятия не имею. А за что ему могут их давать?

– За все. Гипофиз для гормона роста, золотые зубы, особые услуги.

– Не знаю. Но я бы не удивился.

После неприятного происшествия в нейрохирургической лаборатории Филипс чувствовал себя особенно неуверенно, идя по красной линии в подвале к моргу. Громадное темное пещерообразное помещение перед моргом выглядело идеальной сценой для каких-нибудь средневековых ужасов. Кварцевое окошко в двери печи светилось в темноте, как глаз циклопического чудовища.

– Господи, Мартин! Что с тобой происходит? – произнес Филипс вслух, стараясь себя подбодрить. Морг выглядел так же, как накануне вечером. Висящая на проводах осветительная арматура без ламп придавала обстановке странный неземной вид. Ощущался слабый запах разложения. Дверь рефрижератора была отворена, и оттуда проникали наружу отблески света и струился холодный туман.

– Вернер! – позвал Филипс. Голос его отразился от старых стен, покрытых плиткой. Филипс вошел в комнату, и дверь за ним немедленно закрылась. – Вернер! – Тишину нарушал только капающий кран. Филипс осторожно приблизился к рефрижератору и заглянул внутрь. Вернер мучился с одним из трупов. Тот, очевидно, упал с каталки, и теперь Вернер поднимал обнаженный негнущийся труп и неловко пытался вернуть его на место. Ему не помешала бы помощь, но Филипс стоял на месте и наблюдал. Когда Вернеру удалось положить тело на каталку, Мартин вошел в рефрижератор.

– Вернер! – голос Мартина звучал, как деревянный.

Препаратор слегка присел и поднял руки, как лесной зверь, готовый к нападению. Филипс его напугал.

– Я хочу с вами поговорить. – Филипс решил разговаривать авторитетно, но голос звучал слабо. – Я понимаю ваше положение и не собираюсь создавать неприятностей, но мне нужна некоторая информация.

Узнав Филипса, Вернер расслабился, но не пошевелился. Видны были только вырывавшиеся при дыхании облачка пара.

– Мне необходимо найти мозг Лизы Марино. Мне безразлично, кто и с какой целью его взял. Я просто хочу получить возможность посмотреть его в связи с проводимым исследованием.

Вернер был подобен статуе. Если бы не видимые свидетельства дыхания, его можно было принять за один из трупов.

– Послушайте, – сказал Мартин. – Я заплачу. – Ему еще ни разу в жизни не доводилось никого подкупать.

– Сколько? – спросил Вернер.

– Сто долларов.

– Я ничего не знаю о мозге Марино.

Филипс смотрел на застывшие черты препаратора. В этих обстоятельствах он чувствовал себя бессильным. – Хорошо, если вспомните, позвоните мне на рентген. – Он повернулся и вышел, но в коридоре поймал себя на том, что бежит, направляясь к лифтам.

Войдя в подъезд многоквартирного дома Дениз, Филипс стал просматривать таблички с именами. Он примерно знал, где ее квартира, но квартир было так много, что ему всегда приходилось немного поискать. Он нажал черную кнопку и, держа руку на дверной ручке, ждал, когда откроется электрический замок.

В здании стоял такой запах, как будто все жарили на ужин лук.

Филипс пошел по лестнице. В доме был лифт, но, если внизу его не было, то ждать приходилось долго. Дениз жила всего на третьем этаже, и Филипс был не прочь подняться пешком. Но на последнем марше он начал понимать, насколько сильно устал. День был долгим и тяжелым.

С Дениз вновь произошла метаморфоза. Она больше не выглядела усталой; по ее словам, она немного вздремнула после ванны. Ее блестящие волосы, не стесненные заколкой, ниспадали мягкими волнами. Она была в розовом атласном лифчике и таких же трусиках, оставлявших воображению требуемый простор. Усталость Мартина немного прошла. Он всегда восхищался ее способностью сбрасывать деловитую госпитальную оболочку, хотя и понимал, что для такого следования своим женским фантазиям ей требовалась большая уверенность в своих интеллектуальных способностях. Редкое и восхитительное соответствие.

Они обнялись у двери и, не говоря ни слова, рука об руку прошли в спальню. Мартин мягко опустил ее на постель. Вначале она просто повиновалась, наслаждаясь его пылким нетерпением, потом и она загорелась, и ее страсть не уступала его страсти, пока они оба не излились во взаимном самовыражении.

Некоторое время они лежали рядом, просто ощущая свою близость и стараясь сохранить в себе доставленное друг другу наслаждение. Потом Мартин приподнялся и, опершись на локоть, стал повторять пальцем очертания ее искусно вылепленного носа и губ.

– Мне кажется, наши отношения совершенно выходят из-под контроля, – сказал он, улыбаясь.

– Согласна.

– Эти симптомы у меня наблюдаются уже пару недель, но только в последние два дня я поставил точный диагноз. Я тебя люблю, Дениз.

Никогда еще это слово не значило для Дениз столь много. Мартин раньше не затрагивал любовь, даже когда говорил, как ему нравится Дениз.

Они поцеловались, чуть соприкасаясь губами. Слова не требовались, но они раскрывали новые стороны их близости.

– Я в какой-то мере боюсь признаваться тебе в любви, – произнес Мартин после недолгого молчания. – Медицина разрушила мой прежний союз, и я опасаюсь повторения.

– Я не опасаюсь.

– Она держит человека заложником, постоянно повышая свои требования.

– Но я эти требования понимаю.

– Я не уверен, что понимаешь. Пока нет, – ответил Мартин. Он чувствовал, насколько свысока это звучит, но знал также и то, что на данном этапе медицинской карьеры Дениз невозможно будет убедить в том, что руководство отделением делает повседневные занятия медициной таким же беличьим колесом, как любой другой бизнес. Кроме того, Филипс не забывал об отношении Голдблатта к их связи, так что беспокоился он не без оснований.

– Думаю, я понимаю больше, чем тебе кажется. Я полагаю, ты после развода изменился. В то время ты, видимо, полагал, что сможешь в основном реализовать себя в медицине. Теперь, мне кажется, все изменилось и ты понимаешь, что основное удовлетворение будешь получать в межличностных отношениях.

Они помолчали. Мартин был поражен тем, насколько хорошо она его понимает. Молчание нарушила Дениз. – Мне только одно непонятно: если уж тебе так интересна жизнь вне стен госпиталя, то почему бы не сбавить немного темп исследований?

– Потому что это ключ к моей свободе, – сказал Мартин, прижимая ее к себе. – Ты стала залогом моей самореализации, а исследования дадут мне возможность добиться всего в медицине и одновременно больше иметь времени для тебя.

Они поцеловались с ощущением прочности своих чувств друг к другу.

Так они лежали, обнявшись, пока не ощутили, что дневная усталость все же сказывается и пришло время уснуть.

Пока Дениз ходила чистить зубы, мысли Мартина вновь вернулись к таинственному исчезновению Линн Энн. Взглянув на закрытую дверь ванной, он решил быстренько позвонить в госпиталь и напомнить сестре, что Линн Энн поступила через Неотложную и сразу же была переведена. Сестра вспомнила этот случай, потому что сведения о переводе поступили сразу же после того, как она закончила оформление приемных документов. На вопрос о том, куда переведена пациентка, сестра ответила, что не помнит. Филипс поблагодарил и положил трубку.

В постели он свернулся калачиком и прижался к спине Дениз, но заснуть не мог. Он начал ей рассказывать о неприятном моменте с обезьянами с торчащими из головы электродами, спросил, считает ли она, что получаемая Маннергеймом информация стоит таких жертв. Уже засыпавшая Дениз пробормотала что-то нечленораздельное, а в перевозбужденном сознании Мартина вновь всплыло посещение университетской клиники гинекологии.

– Эй, ты когда-нибудь была в госпитальной клинике гинекологии? – Он приподнялся и, опираясь на локоть, повернул Дениз на спину. Она проснулась.

– Нет, не была.

– Я там был сегодня, и у меня возникло странное ощущение.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Это трудно выразить, правда, я мало бывал в гинекологических клиниках.

– Очень интересные заведения, – произнесла Дениз саркастически и опять легла на бок, отвернувшись от Мартина.

– А ты не могла бы проверить это?

– Ты имеешь в виду, как пациентка?

– Все равно как. Мне бы хотелось знать твое мнение о персонале.

– Ну, я чуть запоздала с ежегодным осмотром. Думаю, можно его пройти там. Может быть, прямо завтра.

– Спасибо. – Мартин, наконец, стал устраиваться спать.

Глава 11

Было уже больше семи, когда Дениз, проснувшись, потянулась к будильнику. Ужасно! Она так привыкла, что Мартин поднимается в шесть, что не заводила будильник, когда он ночевал у нее. Откинув одеяло, она побежала в ванную и влезла под душ. Филипс только успел увидеть ее голую спину.

Приятно начинать день с такой чудесной картины.

Позднее вставание было для Филипса намеренным жестом отрицания прошлой жизни, и он с удовольствием вытянулся в теплой постели. Он подумал, не поспать ли еще, но решил, что будет лучше принять душ вместе с Дениз.

В ванной выяснилось, что Дениз уже собирается выходить и не расположена к шалостям. Войдя в кабину, он загородил ей дорогу, и она с раздражением напомнила, что в восемь-ноль-ноль ей нужно представить снимки.

– А почему бы не заняться снова сексом? – проворковал Мартин. – Я тебе дам медицинскую справку на опоздание.

Дениз набросила ему на голову мокрую банную салфетку и вышла на коврик перед ванной. Вытираясь, она разговаривала с Филипсом под шум воды. – Если ты закончишь в приличное время, я к вечеру приготовлю обед.

– Взяток не беру, – крикнул Мартин. – Мне нужно узнать, что думает Патология о срезах мозга Маккарти, а потом я хочу еще сделать несколько политомограмм и компьютерную томограмму Кристин Линдквист. Кроме того, мне нужно пропустить через компьютер кучу старых черепных снимков.

Сегодня все силы брошены на исследование.

– А ты упрям.

– Упорен, – поправил Мартин.

– Когда, по-твоему, мне нужно идти в клинику?

– Чем раньше, тем лучше.

– О'кей. Запланируем на завтра.

Пока Дениз сушила волосы феном, разговаривать было невозможно.

Филипс вышел из душа и побрился одним из ее одноразовых лезвий. Вдвоем в тесной ванной комнате им пришлось исполнять сложные маневры.

Склонившись к зеркалу, чтобы сделать глаза, она спросила:

– Чем же, по-твоему, вызвано изменение плотности на этих снимках?

– Я действительно не знаю, – ответил Филипс, пытаясь обуздать свои густые светлые волосы. – Именно поэтому я и взял в Патологии срезы.

Дениз отклонилась назад, оценивая результат своих усилий. – Похоже, что прежде всего нужно ответить на этот вопрос, а не связывать изменения с определенным заболеванием типа множественного склероза.

– Ты права. Идея множественного склероза возникла из карт.

Выстрел наугад. А знаешь что? Ты сейчас подала мне еще одну идею.

* * *

Филипс вошел в старое здание мединститута из тоннеля. Вход с улицы давно уже был закрыт. Поднимаясь по лестнице в вестибюль, он с удивительной нежностью вспоминал тот период своей жизни, когда будущее было полно надежд. Подойдя к знакомым дверям из темного дерева с потертыми панелями красной кожи, он остановился. Поверх выполненной четкими буквами таблички «Медицинский институт» была небрежно прибита неровная доска. Ниже на приколотой чертежными кнопками картонке было написано: «Медицинский институт находится в Бюргеровском здании».

За исключением солидных старых дверей, все вокруг выглядело заброшенным. Старый вестибюль бы порушен, дубовые панели продали с аукциона. Средства на ремонт иссякли еще до того, как закончилось это разрушение.

По тропинке, проложенной среди обломков и огибающей нечто, бывшее когда-то справочной будкой, он вышел к изогнутой лестнице. По ту сторону вестибюля виднелся закрытый вход с улицы. Двери были соединены цепью.

Целью Филипса был амфитеатр Барроу. Подойдя к нему, он обнаружил новую табличку с надписью «Отделение Вычислительной техники, Отдел Искусственного Интеллекта». Открыв дверь, он подошел к ограждению из стальных труб и заглянул вниз в полукруглую аудиторию. Сиденья оттуда были убраны. Отдельными группами на всяческих подставках располагались самые разнообразные агрегаты. В самом низу находились две больших установки, собранных подобно доставленному в кабинет Филипса небольшому процессору. На одной из них работал молодой человек в халате с короткими рукавами. В одной руке у него был паяльник, другой он держал провод.

– Что вы хотите? – крикнул он.

– Я ищу Вильяма Майклза!

– Его еще нет. – Молодой человек положил все и поднялся к Филипсу. – Ему передать что-нибудь?

– Скажите только, чтобы позвонил доктору Филипсу.

– Так вы доктор Филипс! Рад вас видеть. Я Капл Рудман, один из выпускников доктора Майклза. – Рудман протянул руку через ограждение.

Филипс пожал ее, глядя на внушительные установки.

– Вы здесь основательно устроились. – Мартин никогда раньше не бывал в компьютерной лаборатории и не представлял себе, насколько она обширна. – От этого помещения у меня возникает странное чувство, – признался он. – Я здесь учился в мединституте и в шестьдесят первом в этой аудитории слушал микробиологию.

– Ну, мы, по крайней мере, нашли ей полезное применение. Если бы не кончились деньги на ремонт мединститута, нам, скорее всего, ничего не досталось бы. А для работы с компьютерами это место идеально – никого вокруг.

– А микробиологические лаборатории за амфитеатром целы?

– Конечно. Мы даже используем их для исследования памяти.

Полностью изолированы. Уверен, вы себе не представляете, насколько развит шпионаж в компьютерной области.

– Вы правы, – ответил Филипс, и в это время раздался настойчивый звук его аппарата индивидуального вызова. Он отключил сигнал и спросил:

– Вам известно что-нибудь о программе чтения снимков черепа?

– Конечно. Это же прототип нашей программы искусственного интеллекта. Мы все с ней хорошо знакомы.

– А, так может быть вы сможете ответить на мой вопрос. Я хотел спросить Майклза, нельзя ли отдельно вывести программу анализа плотностей.

– Конечно, можно. Просто запросите компьютер. Эта штука разве что чистить ботинки не умеет.

К восьми пятнадцати работа в Патологии была в полном разгаре. Все места за длинным столом с микроскопами были заняты стажерами. Пятнадцать минут назад из Хирургии начали прибывать срезы. Мартин нашел Рейнолдса в его маленьком кабинете – тот сидел перед сложным микроскопом с закрепленной наверху 35-миллиметровой камерой для фотографирования рассматриваемых объектов.

– Выкроишь минутку?

– Конечно. Кстати, я как раз смотрел срезы, которые ты принес вчера вечером. Бенджамин Барнс утром отдал их мне.

– Приятный малый, – произнес Мартин с сарказмом.

– Он неуживчив, но для Патологии это отличный стажер. И потом, мне приятно иметь его рядом. Начинаю чувствовать себя худым.

– И что ты нашел на слайдах?

– Очень интересно. Хочу показать их кому-нибудь из Невропатологии, сам я не знаю, что это такое. Фокальные нервные клетки либо исчезли, либо находятся в плохом состоянии – ядро темное, распадающееся.

Воспаления почти или совсем нет. Но самое интересное то, что разрушение нервных клеток ограничивается тонкими трубками, перпендикулярными поверхности мозга. Я ничего подобного не встречал.

– А всякие там пробы? Что они показывают?

– Ничего. Ни кальция, ни тяжелых металлов, если тебя интересует это.

– Тогда из того, что ты видишь, на рентгеновском снимке ничего не обнаружится?

– Абсолютно ничего. Уж, конечно, не микроскопические трубки погибших клеток. Барнс говорит, ты упоминал множественный склероз. Никаких вариантов. Изменения миелина отсутствуют.

– А если просто навскидку, какой ты бы предложил диагноз?

– Это сложно. Вирус, я думаю. Но уверенности нет. Эта штука выглядит странно.

К моменту возвращения Филипса в кабинет Хелен устроила на него настоящую засаду. Она вскочила и пыталась преградить дорогу, держа кипу телефонных сообщений и писем. Но Филипс сделал обманное движение влево и, улыбаясь, обошел ее справа. Ночь с Дениз изменила все его отношение к окружающему.

– Где вы были? Уже почти девять! Хелен начала читать сообщения, а он в это время рылся на столе в поисках снимка черепа Лизы Марино. Снимок лежал под госпитальными картами, а те – под основным списком снимков. Зажав снимок под мышкой, Филипс подошел к маленькому компьютеру и включил его. К досаде Хелен, он начал набирать информацию на вводной машинке. От машины требовалось вывести подпрограмму анализа плотностей.

– Дважды звонила секретарша доктора Голдблатта, – сообщила Хелен, – и вы должны позвонить, как только появитесь.

Выходное устройство заработало и спросило Мартина, в какой форме ему нужна подпрограмма: цифровой или аналоговой. Этого Филипс не знал, поэтому заказал обе. Принтер велел вставить снимок.

– Кроме того, – продолжала Хелен, – звонил доктор Клинтон Кларк – не секретарь, а сам доктор. Разговаривал очень сердито. Просил позвонить. И мистер Дрейк просит позвонить.

Принтер заработал и начал выплевывать одну заполненную цифрами страницу за другой. Филипс следил с нарастающим беспокойством. Похоже было, что у машины произошел какой-то нервный срыв.

Хелен повысила голос, чтобы перекрыть быстрое стаккато принтера. – Звонил Вильям Майклз, сожалел, что отсутствовал во время вашего неожиданного визита в компьютерную лабораторию. Просил позвонить. Звонили из Хьюстона по поводу председательства в секции Нейрорадиологии на национальной конференции. Сказали, что им нужно знать сегодня. Посмотрим, что еще.

Пока Хелен перебирала свои бумаги, Филипс поднимал невразумительные метры компьютерной распечатки с тысячами цифр. Принтер, наконец, перестал выдавать цифры и нарисовал боковую проекцию черепа с буквенными кодами различных зон. Филипсу стало ясно, что по буквенному коду можно найти лист, соответствующий нужной области. Но распечатка на этом не кончилась. Дальше пошли схемы различных областей черепа с изображением плотностей разными оттенками серого цвета. Это была аналоговая распечатка, на нее смотреть было легче.

– Ах, да, – вновь вступила Хелен, – вторая ангиография сегодня весь день не будет работать, там монтируют новое устройство для зарядки пленки.

В это время Филипс вообще не слышал Хелен. Сравнивая области на аналоговой распечатке, Мартин обнаружил, что в измененных областях общая плотность ниже, чем в окружающих областях без изменений. Это было неожиданно – хотя изменения были слабыми, у него было ошибочное впечатление, что плотность здесь выше. Глядя на цифровую распечатку, он понял причину. В цифровой форме была хорошо видна большая разница в соседних цифрах, из-за нее казалось, что на снимке видны мелкие крапинки кальция или какого-то другого плотного материала. Но машина говорит, что области изменений менее плотны или более светлы по сравнению с нормальной тканью, через которую рентгеновские лучи легче проходят. Филипс вспомнил о виденных в Патологии погибших нервных клетках, но этого явно недостаточно для поглощения лучей. Эту тайну Филипс объяснить не мог.

– Посмотрите, – показал он Хелен цифровую распечатку. Хелен кивнула, как бы понимая.

– Что это означает? – спросила она.

– Не знаю, если только... – он вдруг остановился.

– Если только что?

– Дайте мне нож. Любой нож. – Голос Филипса звучал взволнованно.

Хелен, поражаясь странностям босса, взяла нож из масленки рядом с кофейником. Возвратившись в кабинет, она от неожиданности поперхнулась.

Филипс вынул из банки с формальдегидом человеческий мозг и клал его на газету; при этом извилины блестели в свете от статоскопа. Борясь с подступившей тошнотой, Хелен смотрела, как Филипс отрезает от затылочной части неровный ломтик. Он положил мозг обратно в формальдегид и бросился к двери, неся ломтик мозга на газете.

– И кроме того, жена доктора Томаса ждет вас в кабинете миелографии, – сказала Хелен, видя, что Филипс уходит.

Мартин не ответил. Он быстро направился по коридору к темной комнате. Прошло несколько минут, прежде чем его глаза адаптировались к тусклому красному свету. Он взял лист неэкспонированной пленки, положил поверх ломтик мозга и убрал все это в настенную полку. Заклеив дверцу лентой, он добавил еще записку: "Неэкспонированная пленка. Не открывать!

Доктор Филипс."

Дениз позвонила в гинекологическую клинику по окончании совещания. Если уж оценивать работу сотрудников, то им лучше не знать, что она врач, поэтому Дениз сообщила только, что работает в университете. Ее удивило, что регистратор предложила ей подождать. Когда трубку взяла следующая сотрудница, Дениз поразило количество информации, требуемое клиникой для записи к врачу. Они просили сведения об общем состоянии здоровья, включая даже неврологические данные, а также гинекологическую информацию.

– Рады будем вас видеть, – произнесла женщина, наконец. Кстати, могу записать вас на сегодня.

– Нет, сегодня у меня не получится. А можно на завтра?

– Хорошо. Скажем, на одиннадцать сорок пять?

– Отлично. – Положив трубку, Дениз не могла понять подозрений Мартина по поводу клиники. Первое впечатление было очень хорошим.

Приблизив лицо к рентгенограмме спинного мозга, Филипс пытался разобраться, что же хирург-ортопед сделал со спиной миссис Томас. Похоже, что ей была проведена обширная ламинэктомия в районе четвертого поясничного позвонка.

В это время дверь кабинета резко распахнулась и в кабинет ворвался разъяренный Голдблатт. Лицо его пылало, очки сползли на самый кончик носа. Мартин взглянул на него и вновь обратился к снимкам.

Такое невнимание усилило ярость Голдблатта. – Ваша наглость возмутительна, – прорычал он.

– Мне кажется, вы ворвались сюда без стука, сэр. Я в ваш кабинет без разрешения не входил. Полагаю, что могу рассчитывать на то же и от вас.

– Ваши последние действия в отношении частной собственности не дают вам права рассчитывать на такую вежливость. Маннергейм на рассвете разбудил меня с криком, что вы вломились в его исследовательскую лабораторию и украли образец. Это верно?

– Взял на время.

– Взял на время! Боже! – закричал Голдблатт. – А вчера вы просто взяли на время труп из морга. Какой бес в вас вселился, Филипс? Вы хотите совершить профессиональное самоубийство? Тогда скажите мне об этом. Так будет легче для нас обоих.

– Это все? – спросил Филипс подчеркнуто спокойно.

– Нет! Это еще не все! – продолжал кричать Голдблатт. – Клинтон Кларк говорит мне, что вы приставали к одному из его лучших стажеров в клинике гинекологии. Филипс, вы с ума сходите? Вы же нейрорадиолог! И притом хороший – в противном случае вы бы пробкой отсюда вылетели!

Филипс молчал.

– Беда в том, – продолжал Голдблатт уже без прежней злости, – что вы выдающийся нейрорадиолог. Послушай, Мартин, я тебя прошу некоторое время не высовываться. Я знаю, что Маннергейм может кого угодно допечь. Просто не трогай его. И упаси тебя Бог лезть в его лабораторию. Этот тип не допускает туда никого, ни в какое время, не говоря уж о тайном проникновении ночью.

Только сейчас Голдблатт дал себе возможность осмотреться в хаосе кабинета Филипса. При виде невероятного беспорядка у него начала отваливаться челюсть. Повернувшись к Филипсу, он с минуту молча на него смотрел.

– На прошлой неделе у тебя все было в порядке и ты отлично работал. Тебя с самого начала готовили к руководству этой службой. Я хочу, чтобы ты опять стал прежним Мартином Филипсом. Я не могу понять ни твоих последних действий, ни состояния твоего кабинета. Но могу тебе сказать вот что: если ты не одумаешься, тебе придется искать другое место.

Голдблатт резко повернулся и вышел из комнаты. Филипс молча смотрел ему вслед, не зная, злиться или смеяться. После всех его мыслей о независимости возможность быть уволенным просто ужасала. В результате Мартин развил кипучую деятельность. Он носился по всему отделению, проверял все текущие снимки, в нужных случаях что-то предлагал. Он проработал все накопившиеся за утро снимки. Потом он лично занялся трудным случаем и снял левую церебральную ангиограмму, убедительно показавшую, что хирургическое вмешательство не требуется. Собрав студентов, он прочел лекцию по компьютерной аксиальной томографии, приведшую их в состояние восторга или полного непонимания, в зависимости от уровня их внимания. В промежутках он загружал Хелен ответами на всю почту, накопившуюся за последние несколько дней. Помимо всего прочего, он поручил клерку систематизировать массу черепных снимков в кабинете, так что к трем часам смог даже пропустить через компьютер шестьдесят старых снимков и сравнить результаты со старыми описаниями. Программа действовала превосходно.

В три тридцать он высунулся из кабинета и спросил Хелен, не звонила ли Кристин Линдквист. Она отрицательно покачала головой. Зайдя в рентгеновский отдел, он поинтересовался у Кеннета Роббинса, не появлялась ли она здесь. Тоже нет.

К четырем часам Филипс пропустил через компьютер еще шесть снимков. И вновь машина показала себя лучшим радиологом, чем Филипс, обнаружив следы кальциноза, свидетельствующие о менингиоме. Повторно всмотревшись в снимок, Филипс был вынужден согласиться. Он отложил снимок в сторону, чтобы Хелен попробовала найти этого пациента.

В четыре пятнадцать Филипс набрал номер Кристин Линдквист. Со второго гудка ответила ее соседка.