Текст книги "Кровь драконов"
Автор книги: Робин Хобб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Казалось, она испугалась, как бы он не отменил ее увольнение.
Лефтрин пожал плечами:
– Ступай, повидайся с друзьями. Поброди по городу. Са свидетель: мне Кельсингра любопытна не меньше, чем тебе. И будь я не капитаном «Смоляного», а палубным матросом, я непременно постарался бы увидеть все своими глазами. Но я капитан. И потому я останусь на борту и буду рассчитывать на то, что увижу тебя на камбузе с рассветом, готовой к работе.
– Конечно, – пообещала она и быстро повернулась.
В следующее мгновение она уже достигла причала, а затем бросилась к набережной. Элис с Лефтрином увидели, что Алум прощально помахал Татсу и Седрику и последовал за ней.
– Ты уверен, что это разумно? – осведомилась Элис, изумляясь собственной смелости.
– Нет, – ответил он. – Пошли.
Они вдвоем принялись медленно обходить палубу «Смоляного», что всегда предшествовало постели и отдыху. Постель! Сегодня отдыха не будет. По ее телу пробежала сладкая дрожь желания. В следующее мгновение Лефтрин улыбнулся:
– Странная реакция дамы на бедного моряка, проверяющего узлы.
– «Смоляной» выдает тебе все мои секреты! – рассмеялась она и решила проверить такелаж. Когда Лефтрин ее догнал, она понизила голос: – Я тревожусь за твою племянницу. Кельсингра меняет молодых хранителей. Алум не исключение. Возможно, Скелли не увидит в нем того юношу, с которым расставалась.
Лефтрин невесело усмехнулся:
– Такова судьба моряков! И если ты права, то чем скорее она это обнаружит, тем лучше. И тогда, вероятно, она будет рада, что не разорвала помолвку со своим кавалером в Трехоге. – В ответ на ее молчаливый вопрос он добавил: – Мы очень многое не успели… Малта и Рэйн не рассказали тебе всей истории о том, как меня встретил Совет, и о зверском нападении на Малту и ее младенца?
– Я услышала краткий вариант. По-моему, Малте не хотелось заново это переживать, а Рэйн произвел на меня впечатление человека, который не любит болтать попусту.
Лефтрин поморщился.
– Они – люди скрытные. Несмотря на свою красоту, они, похоже, вели уединенную жизнь. А может, именно из-за нее… Кроме того, они осторожны. Что ж… они все еще опасаются предательства. Кто мог вообразить, что на Старшую Малту в одном из городов Дождевых чащоб нападет калсидиец? Я подозреваю герцога, который твердо вознамерился получить то, что ему нужно, и наших торговцев, которые оказались настолько продажными, что решили помогать старому безумцу. Элис, я понимаю твою тревогу. Однако сокровище, за которым сейчас идет главная охота, – это не артефакты Старших, а плоть драконов. Видимо, за нее предлагают серьезную награду, раз два мужчины согласились убить женщину и новорожденного младенца в надежде выдать их тела за драконью плоть. А стая уже продемонстрировала, на что она способна. Мелькор и остальные отогнали корабль, который нас преследовал! Но меня пугает то, что рано или поздно случится, если они решат, что должны защищать себя по-настоящему. В какой-то момент будут убиты люди. Возможно, будут сотни жерств. А если начнется война, то на чью сторону встанут Старшие?
Элис молча шла рядом, пока они проверяли последние три крепления. До нее донесся тихий разговор, и она подняла голову. На крыше рубки стоял Хеннесси и беспечно рассказывал очередную захватывающую историю незнакомой женщине. От ее покрытого чешуей лица отражался свет подвесных шаров. Значит, здесь находится Тилламон, сестра Рэйна. А ведь рассказ помощника капитана поглотил ее целиком. Жительница Дождевых чащоб куталась в плащ, защищавший ее от холода и сырости. Кто-то догадался принести ей одежду Старших. Элис решила, что скорее всего это была Сильве. В бликах догорающих факелов ткань отсвечивала медью и бронзой. Тилламон улыбнулась Хеннесси – и оба заливисто расхохотались над неожиданной смешной концовкой. Как Элис ни хотелось познакомиться с сестрой Рэйна, она сообразила, что сейчас выдался неподходящий момент для обмена любезностями.
Лефтрин остановился, помрачнел и недовольно сжал губы. Она взяла его за локоть и увлекла ко входу в камбуз.
– Они поступают точно так же, как мы, любимый. Они просто берут от жизни все радости, которые она им предоставляет. И ты прекрасно понимаешь, что именно по этой причине Скелли убежала в город. Тень тяжелых времен подкрадывается к нам, милый. В случае войны между драконами и людьми свою сторону придется определять не только Старшим, но и нам с тобой.
Они пробрались в маленький корабельный камбуз. В нем было пусто. На столе красовалась кружка с недопитым кофе. В комнатушке пахло маслом для жарки, дегтем и людьми, живущими в тесноте. Элис почувствовала прилив радости.
– Как приятно оказаться дома! – воскликнула она.
Лефтрин обнял Элис. Его ладонь гладила ее тело сквозь ткань магического одеяния. Его губы нашли ее рот, и он поцеловал ее медленно и нежно, словно им совершенно некуда было спешить. Когда он наконец оторвался от нее, она уже задыхалась и смогла говорить только прерывистым шепотом:
– У нас ведь есть только здесь и сейчас, правда?
Он притянул ее к себе, прижавшись подбородком к ее макушке, будто она являлась музыкальным инструментом, на котором он собирался играть.
– Здесь и сейчас – этого достаточно, Элис, – прошептал он.
Второй день месяца Плуга – седьмой год Независимого союза торговцев.
От Рейала, смотрителя голубятни в Удачном, – Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге, и Эреку.
Стандартный футляр с посланием, печать наложена.
Уверен, что вы осведомлены о недовольстве многих наших клиентов. Совет торговцев Удачного подал официальный запрос, в котором Гильдии предлагается принять Комиссию торговцев для рассмотрения обвинений в коррупции и открытом шпионаже. Пропадают послания и даже голуби. Я допускаю, что исчезновение птиц отчасти можно списать на громоздкие футляры для посланий и дополнительные средства, которые нам предписано использовать.
Стало известно, что к троим нашим ученикам обратились семьи торговцев, выразившие желание разводить и использовать голубей, чтобы создать частные почтовые стаи. Нет нужды объяснять, насколько это подорвало бы позиции Гильдии. Если такое осуществится, мы лишимся заработка – мало того, исчезнут все наши устои и привычный образ – жизни.
Здесь нам приказано строго следовать всем правилам обмена посланиями между смотрителями. Добавление дополнительного письма к официальному сообщению, отправленному клиентом, теперь становится причиной исключения из Гильдии. Нас обязали пересчитывать голубей по три раза в день, включая яйца и птенцов. Добавлю, что любые испорченные яйца или погибшие в гнезде птенцы должны регистрироваться тремя смотрителями рангом не ниже подмастерья или выше оного. Только после этого их можно ликвидировать. Смотрителям в Удачном разрешается прикасаться к тем птицам, которые официально приписаны к их голубятне. Неофициальная помощь друг другу, разрешенная ранее, строго запрещена.
Введены ли данные меры в Трехоге или Кассарике, а также в небольших поселениях? Могу сказать вам, что, по слухам, Гильдия осуществляет постоянные проверки. Однако в самих сплетнях не говорится, будут ли это люди, пытающиеся подкупить смотрителей, или здесь имеют место быть послания, которые должны соблазнять тех, кто вскрывает письма и шпионит. Грустно, что я достиг звания смотрителя в столь неспокойное время.
В качестве приятной новости хочу сообщить тебе, Эрек, что твои голуби дали отличное потомство. Две птицы из нового поколения на прошлой неделе поставили рекорды в гонке до Удачного, после того как их выпустили с корабля на расстоянии четырех суток хода от порта. Я предоставил записи о спаривании мастерам Гильдии, отметив, что именно ты разглядел их потенциал и начал разведение этой породы. На-деюсь, твои умения будут признаны.
С уважением и любовью,
Рейал.
Глава 9. Несостоявшиеся встречи
Гест оказался пленником чужой жизни. А это совершенно не подобало наследнику удачненского торговца! Он никогда не находился в столь отвратительных условиях, не говоря уже о том, чтобы путешествовать. Он потерял счет дням, когда был вынужден сидеть в трюме. На нем по-прежнему оставалась та самая одежда, которая была на нем в тот момент, когда его умыкнул калсидиец. Сейчас она висела на нем мешком: покрой пал жертвой скудного питания и тяжелой работы. Он знал, что от него воняет, но в его распоряжении была лишь ледяная речная вода, однако Гест понимал, насколько опасно ею пользоваться. Задания, которые давал ему калсидиец, часто требовали от него находиться на палубе при любой погоде. Его руки и лицо обветрились и покрылись язвами от дождя и яркого солнца. Его одеяние выцвело и износилось. Он уже не помнил, когда в последний раз его ноги были сухими. У него появились язвы на подошвах, а покрасневшая кожа на щеках и лбу постоянно зудела.
Ему до сих пор снились кошмары, в которых он избавлялся от трупа Реддинга. Тащить тело Ариха по узким темным переходам, чтобы в итоге сбросить его вниз, было до отвращения противно. Потом он услышал, как труп с треском проламывался сквозь ветви, но звука удара о землю не последовало. Гесту стало страшно, но и это поблекло по сравнению с его расставанием с Реддингом. Калсидиец заставил Геста нести тело Реддинга, и они прошли довольно далеко, неизменно выбирая те древесные дороги, которые казались самыми заброшенными. В конце концов они добрались до ветки, где страховочных веревок вообще не имелось. Гест тащил труп на плечах, словно он был охотником, несущим домой тушу оленя. Знакомый запах помады для волос, которой всегда пользовался Реддинг, смешивался с запахом крови, капавшей Гесту на шею. С каждым шагом ноша становилась все более тяжелой и ужасающей. Но Гест покорно ковылял впереди мужчины, который приставил к его спине нож. Гест подозревал, что, если бы упал с дерева, пока нес труп, его мучитель бы не слишком огорчился. Наконец калсидиец выбрал место, где суживающаяся ветвь пересекалась с соседним деревом. Гест устроил Реддинга на развилке и оставил на съедение падальщикам.
– Муравьи и другие твари очистят его до костей в считаные дни, – сказал калсидиец. – Если его и найдут, в чем я сомневаюсь, никто не сможет определить, кто это был. А теперь мы вернемся обратно и уничтожим все следы твоего пребывания в Кассарике.
Убийца исполнил свое обещание буквально. Он сжег детские руки в керамическом очаге и отправил туда же разломанные причудливые ящички, в которых они хранились. Плащ Реддинга превратился в мешок, куда он ссыпал драгоценные камни, которыми были украшены шкатулки. Он ненадолго ушел, предупредив Геста, чтобы тот не вздумал сбежать. Гест подозревал, что калсидиец отправился убивать женщину – владелицу древесной комнатушки. Так или иначе, но проделано это было бесшумно. Сжимая зубы, которые могли начать громко стучать, Гест твердил себе, что, возможно, хозяйка просто получила много денег. Но калсидиец отсутствовал очень долго, а Гест оставался в одиночестве. Он скрючился на стуле, а в комнате воняло горелой плотью и свежей кровью. В помещение царил полумрак, и Гест никак не мог отогнать видение, в котором обезображенный Реддинг смотрел на него из развилки ветвей. Калсидиец нанес ему множество порезов, покрывая сетью ран, пока знакомые красивые черты не исчезли под рваными ошметками кожи. А глаза Реддинга так никто и не закрыл.
Гест всегда считал себя безжалостным торговцем. Обман, шпионаж, нечестные сделки на грани настоящего воровства вошли у него в привычку. Он не видел никакого смысла в том, чтобы быть честным или благородным. Торговля – жестокая игра, и, как часто повторял его отец, каждый человек должен сам о себе заботиться. Гесту нравилось считать себя тертым калачом, мужчиной, которого ничто не смутит. Однако он еще никогда не становился соучастником убийства. Он не любил Реддинга – в том смысле, в котором употреблял это слово Седрик. Но Реддинг был умелым любовником и приятным собеседником. А после его смерти Гест остался один-одинешенек. Теперь ему предстоит выпутываться из мерзкой истории, но как – он даже не представлял.
– Я не хотел ничего такого, – бормотал он угасающему огню. – Я не виноват. Если бы Седрик не заключил ту безумную сделку, меня бы сейчас здесь не было. Это Седрик ви-новат.
Он не слышал, как открылась дверь, но ощутил сквозняк и заметил, как заколебались язычки пламени. Калсидиец показался ему черной тенью на фоне глухой ночи. Он тихо затворил за собой дверь.
– Теперь ты напишешь под мою диктовку кое-какие письма. А потом мы их доставим.
Гест уже был не в состоянии интересоваться тем, что с ним происходит. Он безропотно написал требуемые послания адресатам, имена которых ему не были известны, подписывая их собственным именем. В каждом тексте он хвалился своей репутацией хитроумного торговца и приглашал их на встречу в предрассветный час у стойкого корабля, пришвартованного у пристани. Все письма были одинаковыми: в них подчеркивалась необходимость скрытности и содержались намеки на огромную прибыль, которая будет ожидать их, «когда наши общие планы реализуются». А еще там содержались ссылки на торговцев, с которыми Гест никогда не имел дела.
Затем они аккуратно скрутили послания по очереди, перевязали листы бечевкой и запечатали каплей сургуча. Калсидиец затушил огонь в очаге, и они покинули обчищенную комнатенку, унося послания с собой.
Долгая ночь стала и вовсе бесконечной, пока они пробирались по Кассарику. Калсидиец был проворен, но плутал впотьмах. Не один раз им приходилось возвращаться. В конце концов все шесть посланий были разнесены, привязаны к ручкам дверей или всунуты в щель между дверью и рамой. Гест почти с радостью спустился за убийцей по нескончаемой лестнице на раскисшую дорогу, которая вилась на земле. Отличная каюта, чистая теплая постель и сухая одежда ожидали его на корабле. Как только он окажется там, он наверняка сумеет лучше разобраться в событиях этой ночи и решить, что делать дальше. Он снова станет самим собой, а мерзкое приключение превратится в эпизод из прошлого. Однако когда они добрались до судна, калсидиец опять приставил нож к спине Геста. Тыкая острием, заставил пленника спуститься в трюмный отсек для грузов и опустил над ним крышку люка.
Такое унижение стало для Геста неожиданностью. Он замер, скрестив руки на груди, и принялся молча ждать, считая, что калсидиец вернется с минуты на минуту. Но время шло, калсидиец не появлялся, а отсутствие элементарных удобств привело Геста в бешенство. Он на ощупь обследовал каморку, но обнаружил только глухие деревянные стены. До люка он не дотягивался, а когда взобрался по невысокому трапу, чтобы толкнуть его, то обнаружил, что крышка заперта. Гест начал колотить по люку, но он очень ослабел, и его криков никто не услышал. Он метался по отсеку, сыпля проклятиями и рыча, пока не выбился из сил. Тогда он сел на пол и решил ждать калсидийца, но позже задремал и проснулся в кромешной темноте. Сколько его продержали в трюме, определить не удавалось.
Его терзали голод и жажда. Когда люк наконец открылся, то пролившийся в него слабый свет ослепил его. Однако он попытался взобраться вверх по ступеням.
– С дороги! – прикрикнул кто-то.
В люк бесцеремонно принялись запихивать каких-то мужчин. Трое приземлились нормально, ругаясь и пытаясь пробиться обратно, пока в трюм заталкивали новых. Гест опознал в некоторых пассажиров, вместе с которыми он плыл вверх по реке, а в других – членов корабельной команды. Оказались здесь и джамелийцы, вложившие деньги в постройку стойкого судна. Последние двое пленных являлись торговцами из Удачного. Люди, смотревшие на них сверху, издеваясь и угрожая, были калсидийцами, в традиционных вышитых жилетах и с кривыми кинжалами.
– Что происходит? – спросил Гест.
Один из торговцев прохрипел:
– Это бунт!
А его сосед по несчастью добавил:
– Оказывается, всю дорогу в трюме прятались калсидийцы. Они захватили корабль!
Отсек оказался тесно набит мужчинами: их было больше дюжины. Один держался за плечо – и у него из-под пальцев сочилась кровь. Испуганные и ошеломленные торговцы явно пострадали от побоев.
– Где капитан? – подал голос Гест.
– С ними заодно! – проорал кто-то с такой злобой, словно тут была вина Геста. – Ему хорошо заплатили, чтобы он пустил на борт калсидийских ублюдков и спрятал их. Утверждает, будто они вложили не меньше нашего – и к тому же приплатили лично ему!
Люк трюма начал закрываться. Мужчины ринулись вверх по лестнице, выкрикивая протесты и мольбы – но в считаные мгновения в трюме наступила ночь.
Теперь Гесту стало еще хуже. Теснота и духота давали о себе знать. Одни просто потеряли голову от злости или страха. Другие ожесточенно спорили относительно того, что именно случилось и кого надо наказать. Некоторые оказались даже не бывшими пассажирами, а торговцами из Дождевых чащоб, которых заманили на корабль «поддельными посланиями». Гест не открывал рта и радовался темноте, которая могла принести хоть крошечную пользу.
Калсидийцы, которые командовали кораблем, при захвате судна, похоже, убили не меньше трех матросов. Вероятно, жертв было четыре, поскольку поднявшуюся на борт женщину сбросили в воду, когда она истекала кровью, но еще дышала. Гест внезапно в полной мере осознал безжалостность убийцы и серьезность своего положения. Когда какой-то из заключенных предположил, что они наверняка вскоре погибнут, кто-то заорал на него, приказывая заткнуться, но никто не стал спорить с беднягой. Двое мужчин вскарабкались по ступеням и отчаянно пытались сдвинуть тяжелую крышку люка, пока остальные подбадривали их и давали советы. Гест забился в угол и прижался спиной к стене.
Пока те двое били по люку, корабль покачнулся. Гесту понадобилась пара мгновений, чтобы понять, в чем дело, – и вдруг один из матросов заметил:
– Чувствуете? Они отчаливают! Они нас похищают!
Поднялся жуткий гвалт. Гневные вопли смешивались с дикими завываниями. Пленники стучали по стенам и орали, но ритмичное раскачивание судна усиливалось по мере того, как оно набирало скорость, борясь с течением.
– Куда они нас везут? – спросил Гест, обращаясь ни к кому в особенности и в то же время ко всем.
– Вверх по реке, – раздался ответ. – Чувствуете, как он борется?
– Зачем? Чего они от нас хотят?
Его вопрос потонул в криках возмущения. Пленники сообразили: их увозят прочь – и можно уже не надеяться на чью-то помощь.
Проклятия длились долго, постепенно сменившись гневным обсуждением, а потом – тихим бормотанием и хриплым плачем. Гест впал в ступор. Он скорчился на прежнем месте, вдыхая запахи пота и мочи. Время еле плелось, и под шелест воды, обтекающей корпус, он пытался понять, что случилось с его размеренной и благопристойной жизнью. Эти события казались невозможными и, уж конечно, нереальными. Как разъярится его матушка, когда услышит о столь возмутительном обращении с ее сыном!
Если она вообще о нем когда-либо услышит. И Гест неожиданно осознал, насколько безвозвратно он оторван от прежней жизни. Его имя, богатство семьи, репутация ловкого торговца, любовь матери – все не имело здесь никакого значения. Всякая защита, любая опека попросту исчезли. Мгновение – и он может превратиться в обезображенный труп и стать пищей для муравьев или рыб. Он ахнул, чувствуя, как ему больно сдавило грудь, и уткнулся лицом в колени. Гулкие удары сердца заполнили его слух. Время шло… а может, и нет. Он не мог уже ничего утверждать.
Когда люк наконец открыли, то в отсек упала желтая полоса света от фонаря. Снаружи царила ночь. Знакомый Гесту голос предостерег:
– Не приближаться! Если кто-то сделает шаг, то упадет с ножом в сердце. Гест Финбок! Подойди поближе. Да. Ты здесь. Поднимайся. Немедленно.
В дальнем углу трюма раздалось недовольное ворчание:
– Гест Финбок? Он с нами? Он – предатель, который заманил меня сюда запиской, подбросив ее на порог моего дома! Он даже подписал ее своим именем! Финбок, ты заслуживаешь смерти! Ты предал Удачный и Дождевые чащобы!
Поднимаясь по короткой лестнице, Гест не только рвался к открытому пространству и свежему воздуху, но и убегал от плескавшейся внизу злобы. Пока он на четвереньках выбирался на палубу, вслед ему летели проклятия и угрозы. Два матроса захлопнули крышку люка, оборвав крики пленников. Он оказался у ног калсидийца. Убийца держал в руке фонарь и выглядел очень усталым.
– За мной! – рявкнул он и даже не стал проверять, повинуется ли Гест.
Тот потащился следом за ним в свою бывшую каюту.
Разворошенный гардероб Геста усеивал пол. Одежда была бесцеремонно перемешана с вещами Реддинга. Ящик с вином, сырами, колбасами и деликатесами, столь заботливо собранный Реддингом, был наполовину опустошен, а липкая столешница свидетельствовала о том, что его содержимым попользовались. Постель на койке Геста была смята и перепачкана. Постель Реддинга оставалась нетронутой. Потрясение и утрата, вызванные смертью друга, снова захлестнули Геста, и он шумно вздохнул – но не успел ничего сказать: калсидиец резко повернулся к нему. Увидев свирепое выражение на его лице, Гест поперхнулся и попятился.
– Приберись! – рыкнул калсидиец, после чего плюхнулся прямо в сапогах на койку Реддинга и откинулся на подушку. Глаза у него были полузакрыты, лоб прорезали морщины усталости.
Гест застыл, молча уставившись на него, а каслидиец проговорил:
– На самом деле ты мне больше не нужен. – Его перерезанные шрамом губы кривились и морщились при каждом слове. – Если ты будешь полезен, я могу оставить тебя в живых. Если нет…
Он поднял руку – и в ней сверкнул нож. Калсидиец выразительно повел им в сторону Геста и ухмыльнулся.
С того момента Гест превратился в раба. Он прислуживал не только убийце, но и любому калсидийцу, отдававшему ему приказ. Гесту поручалась самая грязная и отвратительная работа, начиная со сливания содержимого ночных горшков за борт и кончая уборкой обеденного стола и мытьем посуды. Соскребая с палубы кровь убитых матросов, Гест решил, что не станет оказывать сопротивления. Он жил одним днем. Других пассажиров он не видел, но слышал их гневные крики и мольбы, которые с каждым днем слабели. Он питался объедками со стола своих хозяев, а спал в трюме, в чулане, где хранились запасной такелаж и крепеж. Он радовался тому, что его не поселили с остальными пленниками, зная, что они винят его в своих бедах и разорвали бы в клочья, если бы смогли. Он был абсолютно одинок: калсидийцы его презирали, а купцы проклинали.
Он не узнал почти ничего нового. Стойкие суда строили в Джамелии, и корабелов не интересовало, кто платит за работу: главное, чтобы плата была щедрой. Пусть торговцы и запретили калсидийцам появляться на Дождевой реке, но их твердое намерение убить драконов и добыть куски их плоти заставило чужеземцев пренебречь возможными – последствиями. Калсидийские «инвесторы» прятались на том самом корабле, который вез Геста вверх по реке. А теперь подкупленный капитан и калсидийская команда вели судно к неизведанным землям в надежде найти Кельсингру и – драконов, которых можно было бы забить и разделать на – куски.
Гест считал это безумной затеей. Пусть речная вода и не разъест корабль, но нельзя же рассчитывать на то, что забытый город удастся найти или что недоразвитые драконы действительно окажутся там. А если даже они доберутся до Кельсингры и столкнутся с драконами, что тогда? Кто-нибудь из них видел разгневанного дракона? Когда Гест осмелился задать свой вопрос калсидийцу, тот пригвоздил его к месту холодным неподвижным взглядом. Страх забился у Геста в животе, и он напрягся, готовясь умереть, не завопив. Однако его мучитель сказал:
– Ты никогда не был свидетелем ярости нашего герцога, когда он не получает желаемого. Невыполнимые задания лучше, чем его недовольство. – Он чуть наклонил голову. – Ты считаешь, что украшенная драгоценными камнями шкатулка с отрубленной рукой моего сына – самое страшное, что я могу себе вообразить? – Он пожал плечами. – Ты глубоко ошибаешься.
Замолчав, убийца уставился в иллюминатор, где виднелся берег, поросший густым лесом. Гест с глубоким облегчением вернулся к своей черной работе.
Гест мало что знал о драконах – и еще меньше о теориях Элис относительно затерянных городов Старших. Теперь его часто допрашивали, сурово предупреждая, что любая ложь принесет ему сильную боль. Он никогда не врал, слишком хорошо веря в то, что калсидийцы без всяких колебаний накажут его за любую неправду. Ему было трудно сохранять невозмутимость и повторять: «Не знаю», – в ответ на высказанные шепотом или криком вопросы, однако он понимал, что искренность – его единственная защита. Любая ложь, которую он изобрел бы в угоду своему мучителю, наверняка обнаружилась бы позднее.
Калсидиец постоянно возвращался к одному и тому же вопросу:
– Разве твой отец дал тебе другое задание? Ведь ты собрался вернуть свою сбежавшую жену обратно? И разве ты не сказал мне, что она улизнула с твоим рабом? Вот именно. Как ты собирался это сделать? Ты должен иметь сведения о том городе и о проклятых драконах!
– Нет. НЕТ!!! Мне ничего неизвестно. Он сказал, что я должен отправиться в Дождевые чащобы, и я послушался. Я не располагаю никакой информацией. Люди, с которыми я стал бы говорить, остались в Трехоге. А может, они гниют в трюме корабля! Спрашивайте у них, а не у меня!
Затем калсидиец отвешивал Гесту такие звонкие пощечины, что во рту у него появлялась кровь. А однажды калсидиец замахнулся и отвесил ему очередную оплеуху, после которой Гест растянулся на полу. Но в принципе дело обошлось без серьезного физического ущерба и травм. Гесту повезло больше, чем пленным торговцам из корабельного трюма. Однако задумываться об этом было бесполезно. Сам Гест пытался смириться. Забравшись в чулан, он старался отключиться от стонов и звуков пыток. А когда ему приказывали убраться в каюте для допросов, он делал только то, что ему велели, и не вмешивался.
Он уверял себя, что, несмотря на лишения, он серьезного ущерба не получил. Всего-то пара ссадин и синяков и чувство голода. Но по-настоящему Гест страдал лишь от глубочайшего унижения: от того, что он влачит рабское существование и беспрекословно подчиняется чужим приказам и прихотям. Он искренне мучился из-за того, что его доброе имя погибло окончательно. Он не сомневался в том, что пленники в трюме его, разумеется, презирают. Кроме того, его любовника зарезали, а он сам превратился в вынужденного соучастника преступления. Он старался не думать об иных – более глубоких – последствиях тех ужасов, которые выпали на его долю. Порой его мысли улетали к отцу и матери: известно ли им о его исчезновении? Предприняли ли они ответные действия? Может, они уже предложили вознаграждение за его обнаружение или отправили голубей, чтобы нанять поисковиков? Или его отец пробурчит, что Гест намеренно прервал связь, захватив с собой в Дикие чащобы приятеля? Гест признался себе, что второй вариант гораздо вероятнее. Он не мог даже мечтать о побеге и возвращении в Удачный. Случившееся будет преследовать его до конца дней – если он не отыщет способа обелить себя.
Гест скрипнул зубами и выжал мокрую рубашку. Утро выдалось холодным и неспокойным. Начинал он свою стирку в горячей воде, но ветер быстро ее выстудил. Он мрачно отметил, что рубашка была из его собственных: калсидиец присвоил ее вместе с большей частью имущества. Он, к примеру, щеголял в плаще, подбитым мехом, и прогуливался по палубе даже в проливной дождь, пока Гест, трясясь от холода, трудился в одной рубашке. Он никогда в жизни никого не ненавидел с такой силой, как этого калсидийца. А еще ему ненавистны были моменты, когда ему приходило в голову, что именно так относился к нему и Седрик, когда он наслаждался властью над юношей. По мере того как корабль приближал Геста к встрече с Седриком, он обнаружил, что его чувства становятся весьма противоречивыми. Когда он ложился спать на дощатом полу чулана, было трудно не вспоминать о том, как этот молодой человек когда-то стремился обеспечить Гесту всяческий комфорт. Он бы бережно размял Гесту ноющие плечи и спину и вскричал от ужаса при виде испорченных рук Геста. Ближе к концу их отношений преданность Седрика уже раздражала Геста не на шутку. Он вспоминал, как преднамеренно подвергал испытаниям его привязанность: отвергал сентиментальные знаки внимания Седрика, превращал нежные заигрывания в грубые совокупления, насмехался над любыми попытками юноши понять, чем вызвано недовольство его возлюбленного. Тогда все казалось ужасно забавным, а предложенный Реддингом способ проверки чувств породил множество занятных ситуаций, которыми он потом развлекал Реддинга, обостряя его соперничество с Седриком. Как они веселились во время первых свиданий! Острый на язык Реддинг искрометно высмеивал доверчивость и наивность Седрика!
Однако, несмотря на заверения Седрика в своей преданности, именно он виноват в нынешней катастрофе. Из-за Седрика Гест теперь полощет чужое тряпье, терпит то, что его жизнь ежедневно подвергается опасности, а его репутация торговца лежит в руинах. В темном трюме ночью, когда у Геста появлялось свободное времени для жалости и размышлений, он порой рисовал себе душещипательные сцены возможного рандеву. Что, если Седрик столкнется со своим другом и благодетелем и увидит его – исхудавшего Геста, покрытого синяками, измученного лишениями и незаслуженным пленом? Но в таком случае поймет ли он, насколько виноват перед Гестом? Осознает ли он чудовищность того, что натворил в своих попытках стать самостоятельным торговцем? Не будет ли он готов рискнуть, чтобы спасти Геста? Или же он эгоистично отвернется и предоставит Геста его судьбе?
Иногда Гест мысленно проигрывал множество вариантов. Седрик помогает ему, вырывает его из лап калсидийца, а Гест великодушно приглашает его обратно в свою жизнь. Иногда он скрежетал зубами, представляя себе, как Седрик радуется тем неприятностям, которые он ему устроил. Но, возможно, сам Седрик давно мертв, став жертвой собственной глупости. И определенно Гесту хотелось бы, чтобы подобная участь постигла Элис!
Порой, когда горечь и одиночество давили на него особенно сильно, он просто надеялся быстро умереть. Он не питал иллюзий относительно того, почему калсидиец оставил его в живых, как и других торговцев из Удачного.
– Ценные заложники являются хорошей страховкой, – заявил он Гесту как-то вечером, когда тот ждал, пока хозяин поест. – Мы понятия не имеем, что будет в Трехоге. За купцов нам могут предоставить свободный проезд. Мы захватили только тех, кто имел несчастье оказаться на борту корабля, а еще тех торговцев, которые согласились помочь нам в приобретении плоти драконов для герцога. А раз они нарушили данное нам обещание, значит, ребята заслуживают того, чтобы отправиться с нами и оказывать нам любые услуги. Если они окажутся бесполезны, их можно предложить за выкуп после нашего возвращения в Калсиду. Курочка по зернышку клюет.
