Текст книги "Саддам Хусейн"

Автор книги: Робин Апдайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

И все-таки даже восприятие Саддамом Америки как врага номер один ни в коем случае не было стопроцентным.

– Разрыв наших дипломатических отношений с Соединенными Штатами, – сказал он, – это дело политического принципа. Он будет продолжаться, пока Америка настаивает на той же политике, которая побудила нас к разрыву дипломатических отношений после Шестидневной войны.

В то же время: «Мы можем без комплексов или особых угрызений совести иметь дело с любой компанией в мире на основе сохранения нашего суверенитета и законных обоюдных выгод… Иногда мы сотрудничаем с ними по стратегическим мотивам, как с социалистическими странами. Иногда мы имеем с ними дело, руководствуясь временным взаимным интересом, как с некоторыми западными и американскими компаниями».

Он говорил то, что думал. Отсутствие дипломатических отношений не мешало развитию тесных торговых контактов. С середины 70-х годов и далее иракский гражданский импорт из Соединенных Штатов значительно вырос и, в конце концов, превысил импорт из Советского Союза. К началу 1980-х гг. представительство американских интересов в Бельгийском посольстве в Багдаде, насчитывавшее 15 американских дипломатов, значительно возросло. В Иракской столице действовали приблизительно 200 американских бизнесменов. В 1977 году американский экспорт в Ирак достиг 211 миллионов долларов, через два года он превысил 450 миллионов. В 1978 году около 700 иракцев учились в Соединенных Штатах, а к 1980 году это число утроилось. Поэтому было не столь уж удивительно, когда в феврале 1979 года Саддам дал понять, что готов установить прямые дипломатические отношения с Соединенными Штатами, если это поможет арабскому миру.

Довольно интересно, что восприятие Саддамом Великобритании в некоторых отношениях было более отрицательным, чем его взгляд на Соединенные Штаты. С одной стороны, потенциальная политическая и экономическая полезность Великобритании для замыслов Саддама была заметно ниже. С другой стороны, в Ираке не забыли британской колониальной власти. Еще в большую ярость приходил Саддам оттого, что англичане охотно разрешали иракским политическим эмигрантам, прежде всего коммунистам, публично выражать свое недовольство его режимом. Так же раздражала его британская критика французской ядерной сделки с Багдадом и то, как они поступали с иракскими дипломатами, замешанными в террористических актах. Например, в июле 1978 года, после убийства высланного иракского премьера Найифа в Лондоне, британское правительство объявило одиннадцать иракских официальных лиц «персонами нон грата» и приказало им покинуть страну. Ирак ответил тем же самым. В сентябре британский подданный был арестован в Багдаде, будто бы за экономический шпионаж и попытку дать взятку, и иракцам было запрещено выезжать в Соединенное Королевство. Была издана специальная директива, инструктирующая министерства и государственные организации не подписывать контрактов с британскими компаниями без особого разрешения властей. Через год, в мае 1979 года, британский бизнесмен был приговорен к пожизненному заключению по обвинению в «экономическом шпионаже». Это была типичная для Саддама тактика, требующая, чтобы и волки были сыты, и овцы целы: получать от Запада то, что ему нужно, но близко его не подпускать, чтобы не подорвать свою репутацию убежденного националиста. И только в июле 1979 года отношения начали теплеть: после визита английского министра иностранных дел лорда Каррингтона в Багдад Ирак снял эмбарго на торговлю с Великобританией.

Взрыв активности Саддама на международной арене затронул и Ближний Восток, где он вернулся к своей старой теме арабского национализма. Он выступил в защиту арабского дела 8 февраля 1980 года. Обращаясь к восторженной толпе на праздновании семнадцатой годовщины прихода к власти Баас, Хусейн зачитал Национальную Хартию, состоящую из восьми пунктов – тщательно разработанную программу формирования политики ради единства арабских государств. Хартия подчеркивала политику неприсоединения со стороны Ирака и, играя на чувствительной струне панарабского коллективного сознания, призывала к прекращению любого иностранного присутствия в странах арабского мира. Осуждая присутствие супердержав в регионе, он подчеркивал, что интересы арабов «могут быть защищены и осуществлены только арабами и никем другим». Затем Хартия призывала к запрещению, в соответствии с Хартией Лиги арабских стран 1945 года, применения силы между арабскими государствами: «Разногласия, которые могут возникнуть между арабскими государствами, должны решаться мирным путем, в соответствии с принципами совместных национальных действий и высших арабских интересов». Примечательно, что запрет на применение силы распространялся на страны и народы, «соседние с арабской родиной», за исключением Израиля («Естественно, – говорилось в Хартии, – сионистское новообразование сюда не включается, но порождение сионистов считается не государством, а уродливым образованием, незаконно занимающим арабскую территорию»). Хартия также подтверждала приверженность арабов международному праву, регулирующему территориальные воды, воздушное пространство и сушу «любой страны, не находящейся в состоянии войны с любым арабским государством». Хартия прокламировала необходимость тесного арабского сотрудничества в экономической, политической и военной областях, чтобы способствовать интеграции арабской нации и отражать агрессию против нее: «Арабские государства станут на путь коллективной солидарности в случае любой агрессии или насилия со стороны какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства». Последнее положение особенно откровенно отражало основную цель Национальной Хартии. Это была решительная заявка на арабское главенство со стороны уверенного и сильного лидера. Но за всей этой показной удалью маячила серьезная, растущая день ото дня обеспокоенность Саддама конфронтацией Ирака с его крупным восточным соседом – Ираном. Упор на запрет применения силы против соседних стран должен был показать Тегерану, что у Саддама нет против него враждебных намерений. Подчеркивая обязательство арабов соблюдать международное законодательство относительно территориальных вод, он указывал, что хочет придерживаться Алжирского соглашения 1975 года насчет правил навигации в Шатт-эль-Араб. Самое главное, укрепление арабского мира в единый фронт против «любой агрессии и насилия со стороны какой-либо иностранной державы против суверенитета любого арабского государства» имело целью убедить неистово враждебного аятоллу Хомейни, что Ирак не изолирован. Аятолла презирал Саддама и его светский баасистский режим и надеялся экспортировать Иранскую революцию в Ирак с его шестидесятипроцентным шиитским населением. Саддам Хусейн хотел показать, что Ирак является «восточным флангом арабского мира» и за ним стоит поддержка всей арабской нации.

Нетрудно понять желание Хусейна произвести впечатление на Тегеран. Иранская угроза снова становилась реальностью, а Хусейн был достаточно опытен, чтобы понять все возможные последствия худшего развития событий для своего политического будущего. Пятью годами ранее ему удалось дорогой ценой купить иранскую лояльность. На этот раз, однако, он понимал, что подобных уступок будет недостаточно, чтобы утихомирить Иран. Муллы интересовались не территорией и даже не утверждением превосходства Ирана над Ираком. Они подняли ставки гораздо выше того, на что Саддам мог бы согласиться: они открыто требовали его головы.

Глава седьмая. Иран – беспокойный сосед

17 сентября 1980 года Саддам Хусейн выступил перед вновь восстановленным Национальным собранием. Лицо его было напряженным и торжественным. Он говорил медленно, время от времени жестикулируя, чтобы подчеркнуть важность сказанного. Всем слушателям было ясно, что это не обычная президентская речь.

– Частые и вопиющие нарушения Ираном суверенитета Ирака, – сказал он, – делают недействительным Алжирское соглашение 1975 года. Юридически и политически договор неделим. Теперь, когда нарушен его дух, у Ирака нет альтернативы кроме как восстановить юридический статус Ц1атт-эль-Араб, каким он был до 1975 года.

– Эта река, – продолжал он под гром аплодисментов, – должна восстановиться в своей иракско-арабской ипостаси, как это было на протяжении истории, о чем говорит уже само название, со всеми правами пользования, вытекающими из нашего полного обладания этой рекой.

Последствия речи Хусейна не заставили себя ждать: 22 сентября, пытаясь повторить блестящий ход израильтян в Шестидневной войне, иракские воздушные силы разбомбили десять аэродромов в Иране, пытаясь уничтожить иранские самолеты на земле. Через день иракские войска пересекли иранскую границу, начав то, что впоследствии оказалось одним из самых долгих, кровавых и дорогостоящих вооруженных конфликтов после второй мировой войны, а для Ирака – самым болезненным событием за всю его современную историю.

На что именно надеялся Хусейн, когда он принимал такое серьезное решение, очевидно, никогда не станет ясно. Самое распространенное объяснение расценивает вторжение в Иран как доказательство личной агрессивности Саддама Хусейна и его безудержных геополитических амбиций. Если принять это объяснение, то притязания Саддама простирались от оккупации иранских территорий (Шатт-эль-Араб и Хузистан) до желания нанести решающее поражение Иранской революции, и далее – до желания утвердить первенство Ирака в арабском мире и в Персидском заливе. При таком подходе, победив Иран, Саддам Хусейн мог надеяться стать самым влиятельным лидером среди глав неприсоединившихся стран.

Саддам Хусейн феноменально честолюбив. Всего лишь за восемь месяцев до вторжения в Иран он хвалился, что «Ирак столь же велик, как Китай, как Советский Союз и как Соединенные Штаты». Совершенно ясно, что Алжирское соглашение, установившее суверенитет Ирана над половиной Шатт-эль-Араба и признавшее главенство его над Ираком, было для Саддама невыносимо. И все же, несмотря на унижение, сопровождавшее заключение Соглашения 1975 года, начало войны в сентябре 1980 года было более чем неудачным для молодого и энергичного президента. Благодаря мировому нефтяному буму 1979–1980 гг. иракская экономика переживала беспрецедентный расцвет. Доходы от экспорта нефти поднялись от 1 миллиарда долларов в 1972 году до 21 миллиарда в 1979 и 26 миллиардов в 1980. В месяцы, предшествующие войне, эти доходы достигали годового уровня в 33 миллиарда долларов, давая Саддаму возможность выполнить свои самые честолюбивые программы экономического развития. Бесчисленные здания росли по всей стране. В 1982 году Багдад готовился к встрече глав неприсоединившихся стран. Повышался жизненный уровень многих слоев иракского общества. Война могла только поставить под удар все эти достижения и, следовательно, поколебать положение Саддама внутри страны.

Но даже если бы эти веские аргументы против войны не существовали, объяснения, основанные на факторе честолюбия, представляют лишь одну сторону той решимости, которая побудила Хусейна вторгнуться в Иран. Другой стороной почти наверняка был комплекс незащищенности, гнетущий страх, вызванный ненадежностью собственного режима и растущей уязвимостью Ирака перед военной мощью Ирана. При тогдашнем положении Ирака Иран являл грозную геополитическую опасность. Гораздо большая страна по территории и населению, с главными стратегическими центрами, расположенными глубоко внутри страны, и с длинной береговой линией в Заливе, Иран был гораздо сильнее своего более мелкого соседа. Признавая основное превосходство Ирана, Ирак и не думал соревноваться с могучим соседом за превосходство в Заливе. Вместо этого он обратил всю свою энергию в сторону арабского мира (о чем свидетельствует Национальная Хартия Саддама из восьми пунктов, обнародованная в феврале 1980 года), а это было менее рискованной и более перспективной ареной. Заключив Алжирское соглашение, Саддам фактически признал новый региональный порядок, основанный на гегемонии Ирана в Заливе, дабы отвести угрозу целостности Ирака и политическому положению самого Саддама. В конце 70-х годов ничто, казалось бы, не предвещало, что он намерен нарушить мир с Ираном, не говоря уж о его желании начать открытую войну.

На этом фоне Хусейн с большим беспокойством наблюдал в конце 70-х годов революционную бурю в Иране, грозившую подорвать статус, установленный Алжирским соглашением. Правда, ослабленный и разобщенный Иран вроде бы был для Ирака менее опасен. И все же, как это часто бывает, революционные волнения выплескиваются за границы государства и захватывают соседние страны. А возможность свержения хорошо укрепленной диктатуры народным восстанием не очень-то грела душу Саддама Хусейна. И все же, поскольку Ирак никак не мог повлиять на исключительно важные события в соседней стране, осторожный Хусейн решил приветствовать новый революционный режим в Тегеране. Он не только не попытался воспользоваться гражданской войной в Иране для пересмотра Алжирского соглашения, но мгновенно признал пришедших к власти новых людей в Тегеране и продемонстрировал свою готовность придерживаться «статуса-кво» в отношениях между двумя государствами: «Режим, который не поддерживает наших врагов и не вмешивается в наши дела, режим, международная политика которого соответствует интересам обоих народов, наверняка заслуживает уважения и понимания с нашей стороны». Это радушное заявление было подтверждено официальным меморандумом иранскому премьер-министру Мехди Базаргану, подчеркивающим желание Ирака установить «прочнейшие братские отношения на основе уважения и невмешательства во внутренние дела» и выражающим сочувствие и поддержку борьбе иранского народа за «прогресс и свободу».

Положительное отношение Саддама к революционному иранскому режиму продолжалось весной и летом 1979 года. Когда Иран решил выйти из Организации центрального договора (СЕНТО) – организации военного и экономического сотрудничества, образованной в 1959 году Великобританией, Ираном, Пакистаном и Турцией и отменившей Багдадский пакт, – Ирак предложил свое посредничество, если Иран решит примкнуть к движению неприсоединения. Когда в июне 1979 года иракские самолеты в ходе операций против курдов ошибочно сбросили бомбы на иранскую сторону границы, Багдад тут же отправил Ирану официальные извинения. В то время президент Бакр отзывался об Иране как о братской нации, связанной с арабским народом Ирака «прочными узами ислама, истории и благородных традиций», и хвалил революционный режим в Тегеране за политику, подчеркивающую эти «глубокие исторические связи». В июле 1979 новый президент Ирака Саддам Хусейн подтвердил свою заинтересованность в установлении с Ираном тесных контактов, «основанных на взаимном уважении и невмешательстве во внутренние дела». Неприветливая реакция Ирана не охладила Саддама Хусейна: в августе 1979 он пригласил Базаргана посетить Багдад.

Тегеран, однако, не ответил взаимностью на добрую волю Хусейна. Наоборот, с первых дней своего пребывания у власти революционный режим пытался свергнуть режим Саддама. Даже при том, что воинственный пыл Ирана был направлен и против других государств в Заливе, несколько обстоятельств делали Ирак первоочередной целью для «экспорта» иранской Исламской революции. Примерно 60 процентов всего населения Ирака составляли шииты, и революционный режим в Тегеране мог надеяться, что это сообщество, всегда считавшее себя угнетенным и обделенным правами, последует примеру Ирана, свергнувшего монархию шаха Пехлеви, и восстанет против собственных суннитских «угнетателей». Эти ожидания еще больше подпитывались светским, «еретическим» характером Баас, которая была непреклонно настроена против самого понятия исламского политического порядка, и местонахождением самых святых шиитских мест – Кербелы, Неджефа, Кезимеина – сочетание, которое могло служить потенциально мощным оружием в руках исламского режима.

А главное, муллы в Тегеране столкнулись с той же самой геостратегической дилеммой, которая стояла перед шахом десять лет назад: Ирак как основное потенциальное препятствие на пути стремления Ирана к региональной гегемонии. Так же, как дорога шаха к лидерству настоятельно требовала обуздания Ирака, так и муллы считали, что замена существующего положения в Персидском заливе исламским порядком должна начаться с удаления главной помехи на пути к этой цели – светского режима Баас и его самовластного главаря. Как сказал воинствующий член иранского руководства Худжат аль-Ислам Садек Халхали:

– Мы вступили на истинно исламский путь, и нашей целью является победа над Саддамом Хусейном, ибо мы считаем его главным препятствием к распространению подлинного ислама в регионе.

В июне 1979 года революционный режим начал публично подстрекать население Ирака к восстанию и свержению «саддамовского режима». Через несколько месяцев Тегеран расширил свою кампанию, возобновив поддержку иракских курдов (которая прекратилась в 1975 году), обеспечив помощь подпольным шиитским движениям в Ираке и начав осуществлять террористические акты, направленные против видных деятелей Ирака. Эти действия достигли своего пика 1 апреля 1980 года, когда сорвалось покушение на заместителя премьера Тарика Азиза в тот момент, когда он произносил речь в университете Мустансиррия в Багдаде. Через две недели иракский министр информации и культуры Латиф Нуссейф аль-Джасем также едва избежал покушения. Было подсчитано, что только в апреле, по меньшей мере, 20 иракских официальных лиц погибли от бомб подпольных шиитских боевиков.

Акты давления со стороны Ирана тем более приводили Саддама в замешательство, что они совпали с огромной волной шиитских мятежей. К концу десятилетия стало очевидно, что шиитская проблема сменила курдскую и стала главной внутренней опасностью, гораздо более серьезной для режима Саддама, чем предыдущая. Какой бы острой ни была курдская проблема, она никогда не угрожала Баас настолько, насколько ей могло угрожать шиитское движение. Хотя курды всегда служили проводниками иностранного вмешательства во внутренние дела Ирака и даже угрожали распадом Ирака и крахом режима Баас, они оставались неарабским меньшинством. Их национальные устремления всегда вызывали враждебность у большинства иракцев, и поэтому всегда можно было сплотить массы в поддержку режима, отвергавшего попытки курдов «отнять у арабской нации часть ее земель». Наоборот, шиитское сообщество всегда было неразрывной частью арабской нации и самым большим религиозным сообществом в Ираке. Следовательно, если бы они бросили открытый вызов законности Баас, это было бы сильнейшим ударом по режиму. На идеологическом уровне отделение шиитов выбивало почву из-под ног Баас, ибо как она могла нести знамя панарабизма, если ей не удавалось сохранить единство в собственной стране? На практическом уровне бунт подавляющего большинства иракского народа неизбежно привел бы к тяжким последствиям для стабильности режима.

Начало шиизма восходит к политическому противостоянию после кончины пророка Мухаммеда в июне 632 года н. э. Сразу же после смерти Мухаммеда его двоюродный брат и зять Али Ибн-Али-Талиб заявил права на наследие как самый близкий родственник. Его желание не осуществилось, и Мухаммеду наследовал его тесть и один из его старых друзей, Абу Бекр, в качестве первого халифа, главы сообщества и государства. А когда Али, в конце концов, унаследовал халифат в 656 году, его главенство постоянно оспаривалось, серьезнее всего – правителем Сирии по имени Муавия ибн-Абу Суфьян.

В качестве главы дома Омейядов, выдающейся семьи, находящейся в родстве с потомками пророка Хашимитами, Муавия хотел отомстить за убийство предшественника Али и тоже Омейяда, халифа Османа-ибн-Аффана. Вражда между Муавией и Али проходила через разные стадии, некоторые из них отличались неистовостью. Когда Али готовился к решающей битве со своим соперником, он был убит в январе 661 года в главном городе Ирака Куфе. Муавия захватил халифат и основал династию Омейядов со столицей в Дамаске.

Через несколько десятилетий жители Куфы подговорили второго сына Али, Хусейна, выступить против династии Омейядов. Поддавшись искушению, он выполнил их желание, но понял, что его земляки не поддержат это дерзкое предприятие. Он бежал от наступающего войска Омейядов и укрылся в городе Кербеле, приблизительно в 60 милях к юго-западу от Багдада, где вскоре оказался в осаде. Командующий экспедиционными войсками Омейядов предложил ему сдаться, но Хусейн, считая, что, как внук Пророка, он неуязвим, отказался. Он был убит в последовавшей битве 10 октября 680 года, и голову его отослали в Дамаск.

Смерть Хусейна стала критическим водоразделом в истории шиизма. Она скрепила небольшую группу последователей Али, «Шиат Али» («партию» или «фракцию» Али) в значительное и прочное религиозное движение. Могила Хусейна в Кербеле стала одной из самых известных святынь для паломничества всех шиитов, особенно иранцев. День его мученичества (Ашура, десятый день арабского месяца мухаррам, когда он был убит) торжественно отмечается каждый год.

Хотя шииты намного превосходят все остальные религиозные общины в Ираке, им не только не удалось сыграть ключевую роль, соответствующую хотя бы их количеству (60 процентов населения), но они в качестве подневольного класса долго находились под властью небольшого суннитского меньшинства (20 процентов населения). Так, например, при монархии арабы-сунниты занимали 44 процента всех правительственных постов и 60 процентов высших постов, по сравнению с 32 и 21 процентом мест соответственно занимаемых шиитами. За десятилетие после свержения монархии сунниты занимали 80 процентов высших постов, а шииты всего 16.

Подневольное положение шиитов в современном Ираке имеет длительную историю, начиная с оттоманской эпохи. Тогда шииты были отстранены от власти и преследовались властями в преимущественно суннитской Оттоманской империи. Оно было еще усилено бурной враждебной реакцией шиитов в связи с восшествием на иракский трон короля Фейсала I: они не без оснований страшились продолжения господства суннитов во вновь образованном государстве Ирак. Географическое расположение тоже оказало неблагоприятное влияние на шиитское сообщество. В отличие от курдов, обитающих в горах, вдали от резиденций государственной власти, шииты вследствие своего обитания в центре страны более уязвимы и более бессильны перед контролем властей. Наконец, у шиитов нет общего руководства, а их сообщество ослаблено глубокими разногласиями. Самый большой раскол наблюдается между горожанами и сельским населением, но важные разногласия также существуют внутри как городских, так и сельских сообществ.

Глубоко укорененный комплекс дискриминации у шиитов значительно усилился при баасистском режиме. Выспренний баасистский лозунг – «Единая арабская нация с ее извечной миссией» – никогда не мешал шиитам замечать, что Ираком правит все более узкая социальная группа – «суннитский треугольник» и «тикритская клика». Это раздражение от правления меньшинства большинством усиливалось экономическими и социальными неполадками ввиду саддамовской политики всеобщей урбанизации в 70-е годы, когда многие шииты были превращены в горожан. Обнаружив, что их сельскую бедность сменило жалкое прозябание в пригородах, новые бесправные городские шииты стали благодатной почвой для растущего недовольства. Провозглашаемый партией Баас антиклерикализм еще больше разжигал возмущение, поскольку нарушал традиционный мусульманский миропорядок и вызывал антагонизм шиитских влиятельных религиозных деятелей, многовековое положение которых оказалось под тяжким прессом жесткого партийного контроля.

Организованная шиитская оппозиция режиму стала проявляться уже в конце 1960-х годов, когда была образована подпольная шиитская партия. Вдохновленная учением выдающегося иракского аятоллы Мухаммеда Бакира аль-Садра, она была не просто реформистским движением, но скорее революционной партией, проповедующей замену современного светского государства исламским социально-политическим устройством. Эта перспектива совсем не улыбалась Саддаму, который боялся, что распространение религиозного фундаментализма подорвет стабильность баасистского режима. Следовательно, нельзя было допустить, чтобы подобные доктрины укрепились в массах. Их следовало незамедлительно искоренить. Поэтому в службе безопасности был создан специальный отдел для борьбы с шиитской оппозицией, и к середине 70-х гг. западная пресса сообщила, что шиитские религиозные деятели были тайно казнены, дабы ликвидировать организованную оппозицию режиму.

Тем не менее, эти суровые меры не предотвратили нового кипения шиитского котла. В феврале 1977 года во время церемоний Ашура в память о мученичестве Хусейна ибн-Али в святых городах Кербеле и Неджефе произошли бурные демонстрации, руководимые шиитским духовенством. Несколько дней тысячи шиитских паломников вступали в стычки с силами безопасности, посланными для восстановления порядка. Когда яростная конфронтация утихла, тысячи шиитов были арестованы, не уточненное количество шиитов было убито или изувечено.

Реакция Саддама оказалась скорой и безжалостной. В конце месяца был создан специальный суд для процесса над участниками беспорядков. Восемь религиозных предводителей были приговорены к смерти и пятнадцать – к пожизненному заключению. Через несколько месяцев Саддам произнес речь, в которой он яростно заклеймил попытки подорвать стойкую светскую позицию партии в угоду растущим исламским настроениям.

– Что нам следует сделать, – доказывал он, – так это жестко противостоять попыткам придать религии официальный статус в государстве и обществе, а также всеми средствами противиться религиозному мятежу. Давайте вернемся к корням ислама, прославляя их, но не будем смешивать религию с политикой.

– Баас на стороне веры, – говорил он, – но она никогда не примирится с использованием религии в качестве завесы для подрывной деятельности против нашего строя.

Подчеркивая решимость Саддама предотвратить «придание религии официального статуса в государстве и в обществе», в марте 1978 года государство поставило под строгий контроль доходы шиитов. Поскольку до тех пор пожертвования шиитам были не подотчетными государственному контролю, это нанесло удар в самое сердце шиитского сообщества. Хусейн лишил духовенство главного средства общественной и политической власти, успешно сведя их к положению рядовых государственных чиновников. У них больше не было возможности распоряжаться финансовыми ресурсами по своей воле. Теперь государство собирало, распределяло и регулировало расходы шиитов и контролировало материальное содержание всех их святынь. То, что Саддам выбрал кнут в своих отношениях с шиитами, ударило и по нему. Приход к власти фундаменталистского режима в Тегеране сыграл ключевую роль в возрождении антиправительственных настроений среди иракских шиитов в 1979 и 1980 годах. Все же одинаково верно и то, что большая доля ответственности за подстрекательство шиитов к сопротивлению ложится и на самого Саддама. Благодаря своему равнодушию к тому, что его планы развития ухудшали социально-экономическое положение шиитов, непоколебимой антиклерикальности и репрессий против шиитского духовенства, он ухитрился возбудить безграничную враждебность к режиму самого многочисленного сообщества в Ираке задолго до Иранской революции. Поэтому неудивительно, что полуофициальные биографы Хусейна лезут из кожи вон, чтобы снять с него ответственность за выдворение из Ирака в октябре 1978 года иранского духовного вождя аятоллы Хомейни. Этот шаг вызвал серьезное недовольство шиитов. Один из биографов доказывает, что Хомейни был выслан из Ирака вовсе не по просьбе шаха. Напротив, ему предоставлялась полноценная возможность оставаться до тех пор, пока он соблюдал просьбу властей воздерживаться от враждебных действий против Ирана, однако же он решил уехать по собственной воле: «Шесть лет Ирак поддерживал иранские оппозиционные группы; Хомейни разрешалось использовать Ирак как центр своей деятельности и с ним обращались с наивысшим уважением.

После Алжирского соглашения между Ираком и Ираном Ирак приостановил деятельность иранских оппозиционных группировок. Но Хомейни продолжал свою борьбу и умножил свою активность в 1978 году, вызвав жалобы шаха. Власти Ирака не хотели ухудшения отношений с Ираном, поэтому они послали члена Совета революционного командования и попросили Хомейни относиться с уважением к позиции Ирана. Хомейни отказался проявить гибкость и сказал представителю Ирака:

– Я буду продолжать борьбу против шахского режима, и если власти Ирака против, я уеду из Ирака.

Через несколько дней имам Хомейни покинул Ирак и направился в Кувейт, но кувейтские власти отказались его впустить. Он связался с иракскими властями с границы и попросил разрешения вернуться на несколько дней, пока он не найдет себе другое пристанище. Иракские власти немедленно согласились. В тот самый момент, когда имам Хомейни находился в пограничной зоне, иранское посольство попросило от имени шаха, чтобы имаму Хомейни не было разрешено вернуться в Ирак; иракские власти отказались выполнить просьбу Ирана. И тогда имам Хомейни уехал из Ирака во Францию».

Это описание хода событий, которые привели к отъезду Хомейни из Ирака, далеко от реальности. Хорошо известно, что престарелый аятолла оставил Ирак не по своей воле, он был выдворен Саддамом по просьбе иранского шаха. Поэтому, как только Хомейни прибыл в Тегеран и заменил свергнутого монарха, шиитское сообщество в Ираке охватила волна великого энтузиазма, и в результате партия Дава, которая открыто признавала Хомейни своим духовным вождем, усилила борьбу против саддамовского режима.

В феврале 1979 года в ответ на повсеместные демонстрации в защиту Хомейни, Саддам послал войска, включая танки, в Кербелу и Неджеф. В июне 1979 года в двух священных городах снова возникли беспорядки после того, как аятолла аль-Садр, который тем временем стал символом иракской шиитской оппозиции, не получил разрешения возглавить процессию в Иран, чтобы поздравить аятоллу Хомейни. Сообщали, что в южных городах и даже в самом Багдаде был введен комендантский час. Против партии Дава и ее вождей началась жестокая кампания. Принадлежность к партии каралась смертью. Подверглись заключению множество подозреваемых членов организации, включая самого Садра, которого поместили под домашний арест в Неджефе и запретили ему общение с внешним миром.