Текст книги "Песнь сирены"

Автор книги: Роберта Джеллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но Раймонд недооценил сэра Вильяма, чей острый глаз уловил и его напряжение, когда имя Санции было произнесено впервые, и яркий румянец на лице. Предположения Вильяма получили подтверждения. Может быть, Санция знала Раймонда еще в те времена, когда его семья жила в достатке. Вильям был недоволен собой – он забыл упомянуть о такой возможности в письме Ричарду, чтобы тот мог предупредить жену. Но он не упомянул Раймонда в своем письме и не объяснил, как тот появился в Марлоу. Несмотря на увлечение новой дамой сердца, поведение Ричарда отличалось величайшей осмотрительностью в противостоянии Генриху, когда дело касалось гонений короля на Вальтера Рэйли. Однако тон последнего письма Ричарда говорил о его анжуйском темпераменте, который брал верх и над сердечным увлечением и над жизненным опытом.

Совсем недавно Рэйли преследовали как преступника. Ворота Винчестера закрылись для него по приказу короля. Имущество Рэйли было конфисковано, а его друзьям запретили давать ему пищу и кров. Ричард не мог смириться с такой несправедливостью. К тому же он видел, что преследование Рэйли вызвало негодование среди прелатов и знати. Ричард попытался убедить Генриха перестать преследовать Рэйли. Его первая попытка была очень осторожной. Тем не менее, хотя Вильям Савойский и сам стал сомневаться в успехе, король оставался непреклонным, и Ричард начал терять терпение.

Поскольку Вильям отвлекся от своего первоначального объекта внимания, Раймонда, из-за размышлений, как успокоить Ричарда, то воскресил неблагоразумно имя Вильяма Савойского в памяти своей дочери. Он готов был ударить себя за это. Держи он язык за зубами, Элис сосредоточилась бы на возможном приезде Санции и занялась бы хозяйственными делами.

Сейчас глаза ее сверкали.

– Неужели это настолько глупо? – спросила она.

– Вильям Савойский хороший и умный человек, – отец был явно сердит. – Ему никогда не пришло бы в голову, что развязывание войны может принести какую-нибудь пользу. Кроме того, даже если, потеряв рассудок и попав в объятия дьявола, он и пошел бы на это, будет гораздо лучше для всех, если Ричард останется в неведении.

– Как ты можешь такое говорить, – вскричала Элис. – Как это может быть, чтобы из-за ложных слухов началась война…

– Какая глупость! – Резко прервал ее Вильям. – Если это ложный слух, он не станет поводом к войне, а терпение Ричарда уже на пределе, так как у них с королем разное отношение к выборам епископа в Винчестере. Я не хочу, чтобы было произнесено хотя бы одно слово (независимо от того, насколько это глупо звучит из уст девочки, которой следовало бы получше разбираться в делах), способное еще больше настроить Ричарда против его брата. Неужели ты настолько глупа, что не думаешь о таких вещах, Элис?

Она потупила глаза.

– Извини, папа. Я не хочу войны.

Раймонд совершенно забыл о своем беспокойстве из-за возможной встречи со своей теткой. Услышанное им со всей очевидностью доказывало, что его король заблуждается относительно сэра Вильяма. Тот отнюдь не настраивает Ричарда против короля; казалось, намерения сэра Вильяма было как раз сохранить добрые отношения между графом Корнуолльским и его братом. Но для слухов, о которых говорил Вильям, были основания. Раймонд вспомнил, Генрих тоже говорил ему о волнениях в Уэльсе.

– Сэр… – он замолчал, понимая, ему, пожалуй, не стоит интересоваться подобными вещами. Но Вильям так вопросительно посмотрел на него, что он вынужден был продолжить: – Вы думаете, граф Корнуолльский поднимется против своего брата? – Такой вопрос из уст иностранца не мог вызвать удивления, зато ответ мог усилить его подозрения или подтвердить предположение о невиновности сэра Вильяма.

– Конечно, нет, – ответил с улыбкой Вильям. – Не знаю, может ли вообще что-либо заставить Ричарда стать бунтовщиком, но только не иной взгляд на управление Винчестерской епархией. Однако последнее производит плохое впечатление, и было бы лучше для всех, если бы король уступил и нашел какую-нибудь другую епархию для Вильяма Савойского. Дело в том, что если Ричард потеряет терпение, он будет кричать и возмущаться (возможно, даже это произойдет на людях) и скажет Генриху кое-что из горькой правды о его упрямстве и глупости.

– Но это же не способ образумить короля, – возразил Раймонд.

Вильям улыбнулся.

– Вы знаете это, и я знаю, да и Ричард тоже. Но Анжуйские вспыльчивы. Говорят, что дед короля катался по полу и кусал ковры и подушки, когда его ярость становилась неуправляемой. До сих пор Ричард разговаривал с королем чрезвычайно учтиво, мягко упрашивая его пересмотреть свое решение и найти новое, которое удовлетворит всех. Я ни за что на свете не сказал бы ни слова – будь то правда или ложь: это сразило бы его.

Казалось, это решало дело. Раймонд не мог поверить, будто эта сцена разыграна, чтобы только обмануть его. Онапрошла слишком естественно. Кроме того, не было ни малейших признаков того, что сэр Вильям или Элис пытались что-либо скрыть. Сэру Вильяму не было необходимости отдавать письмо и делать наставления посыльному в присутствии Раймонда. Если бы его не попросили сесть, он ушел бы и никогда бы не узнал о письме, посланном Ричарду, и о необходимости передать его брату короля лично в руки. Следовательно, у сэра Вильяма не было причин скрывать это.

Тогда оставался лишь один вопрос: как сэр Вильям относится к войне в Уэльсе. Он уже говорил, что если Ричард пойдет на войну, то и он тоже. Не попытается ли сэр Вильям препятствовать Ричарду в этом?

– Вы говорите, воевать в Уэльсе неприбыльно. Будете ли вы просить графа Ричарда попытаться отговорить от этого короля?

– Нет. Сомневаюсь, что он выскажется против, но не буду. Если Дэвид, сын Ллевелина, попытается сорвать договор, который сам заключил, его следует проучить. Что касается меня, я совсем не против кампании в Уэльсе. Я только подумал, что мне стоит предупредить вас: вы получите не более своего шиллинга в день.

Элис всхлипнула, но когда Раймонд вздрогнув, повернулся к ней, Вильям только предупреждающе сказал:

– Сию же минуту, Элис!

Она сразу же успокоилась. Раймонд впервые видел у женщины такое самообладание. Он сделал несколько подходящих замечаний относительно ничтожности службы только за дополнительное вознаграждение. Вильям тепло рассмеялся. Юность всегда полна сил и уверенности в то, что их будет достаточно и впредь, как и времени для покорения судьбы.

Затем Вильям мягко спросил:

– Элис, мы будем сегодня обедать или нет?

Она спрятала свои грустные мысли за маской спокойствия и встала, чтобы пойти посмотреть, накрыт ли для обеда стол. Раймонд тоже поднялся, и Вильям кивком любезно разрешил ему уйти.

После их ухода, он закрыл лицо руками и тяжело вздохнул. Он надеялся за обедом съесть столько, сколько ел всегда, чтобы Элис не заметила его плохого настроения. Одобрял ли он войну в Уэльсе? Да он одобрил бы всемирный потоп, что угодно, лишь бы это вытащило его из Марлоу. Какого черта он сидит здесь, в двух милях от Элизабет?.. Он почувствовал, как напряглись мускулы ног от желания встать и пойти к ней немедленно.

Нелепость! Многие годы они прожили на расстоянии двух миль друг от друга, но он не знал, как презирала и ненавидела она своего мужа. Вильям не держал ее в объятиях, не знал вкуса ее губ и не понимал еще, что она любила его так же тайно и безнадежно, как и он, все эти годы. Если Моджер умрет… Вильям отнял руки от, глаз, и они сжались в кулаки. Нет. Моджер не сделал ничего, способного вызвать ненависть. У него были недостатки – он был тщеславен и честолюбив, плохой землевладелец, и ему не было дела до чувств своей жены, но он не был жестоким и бессердечным или хотя бы бесчестным.

Из этого замкнутого круга не было выхода. Почему Элизабет сдалась? Когда его отец впервые объявил ему, что он должен жениться на наследнице Бикса, он наотрез отказался. Его женой будет Элизабет или никто. Много дней отец упрашивал и умолял его, затем перешел к силовым способам убеждения. Вильяма избили и заперли в комнате с сырыми стенами, угрожая всевозможными карами, какие только старый сэр Вильям смог придумать. Он выдержал бы все или умер, но Элизабет сдалась. Почему? Почему? Не будь глупцом, сказал себе Вильям. Ей было всего тринадцать, запуганный ребенок в чужой крепости, и никого рядом, у кого можно искать поддержки. Она не предавала тебя. У нее не было другого выхода.

Глава 5

Леди Элизабет спокойно сидела в то время как ее муж и человек, которого она любила всю жизнь, говорили о рыцаре, приехавшем к Вильяму, и об ожидаемых волнениях в Уэльсе. Она не могла не слышать, что они говорили, хотя ее тело, казалось, трепетало при звуках голоса Вильяма. Почему он сдался, горестно спрашивала себя Элизабет. Он был старше ее, сильнее. Если она могла сопротивляться, выдержав побои, затворничество, питаясь лишь хлебом и водой, выстоять, то почему Вильям нарушил клятву, которую они дали друг другу?

Элизабет поднялась вслед за мужчинами, но не стала сопровождать их за пределы крепости. Как лунатик, пробормотала она обязательные слова прощания, выдавила из себя столь же обязательное приглашение – приезжайте еще. Затем поднялась наверх в свою комнату и закрыла дверь. Там Элизабет села на стул у камина с кучкой тлеющих углей и золы, оставшихся с утра. Она пыталась избавиться от мыслей о застарелой боли, но ощущение того, что ее предали, появилось вновь, почти такое же острое и горькое, как и в тот момент, когда отец впервые сообщил ей, что Вильям женится. Возможно, Элизабет не поверила бы, но он с таким удовольствием рассказывал ей это… История их любви закончилась так банально…

– Ты поедешь в Илмер и выйдешь замуж за сэра Моджера.

– Не поеду. Я сбегу по дороге и найду себе убежище. Если меня будут охранять слишком строго, я откажусь у алтаря. Если меня доведут до бессознательного состояния и заставят отвечать на вопросы, я убегу из Илмера, найду убежище и добьюсь отмены права совершать насилие. Я не выйду замуж ни за кого, кроме Вильяма из Марлоу.

Она ждала, застыв, неминуемых побоев, с глазами, полными слез, и вздрагивала от боли в теле от уже полученных ударов, но ничего не последовало. Ее отец улыбнулся.

– Ты не выйдешь за Вильяма, он уже женился на леди Мэри из Бикса.

Элизабет была ошеломлена. Но приехавший старый сэр Вильям подтвердил эту новость. Увидев следы побоев на ее лице, он огорчился.

– Ты должна понять, Элизабет, брак не предмет детских грез. После обручения твоего брата Гилберта и моей дочери Элис нет никакого смысла в еще одних кровных узах между Марлоу и Хьюэрли. Твой брат Джон должен быть предусмотрительным. Твоего дочернего приданого просто не хватит для моего наследника. Вильям принял леди Мэри. Она приносит в нашу семью приличное состояние и Бикс в придачу.

Что уязвило ее больше всего, так это слово «принял». Много месяцев спустя оно еще звучало в голове, поэтому во время брачной церемонии она была как помешанная. Она вспомнила, какие выносила страдания – боль и страх, голод и жажду, а Вильям «принял» более выгодное предложение. Элизабет ненавидела себя за то, что была настолько глупой и ненавидела Вильяма, обманувшего ее, ненавидела Моджера только за то, что он был. Но жизнь не стоит на месте.

Потрясение бесстыдной неверностью мужа вскоре после того, как она забеременела, странным образом вернуло ей спокойствие и чувство юмора. И только услышав собственный шепот «Я убью его», Элизабет начала рассуждать благоразумно. «Убью, но зачем? – спрашивала она себя. – Разве я хочу спать с ним? Определенно нет». Ей стало ясно, она питает к мужу только отвращение. Так можно ли было считать неестественным то, что она смирила свою гордость и открыто признала любовницу мужа?

Рождение Обри и Джона принесло ей возможность любить, но вскоре рухнули все планы ее отца. Старшая сестра Вильяма, Элис, умерла при родах и ее ребенок вместе с ней, потом Гилберт и Джон… Воспоминания о них причиняли боль. Такая бессмысленная и непонятная смерть. Элизабет любила своих братьев: ведь они всегда пытались уберечь ее от отцовского гнева. Они вернулись в Хьюэрли, она и Моджер, так как отец, сломанный убийством сыновей, вскоре умер.

Теперь Элизабет уже не питала ненависти к Вильяму. В соответствии с обстоятельствами она вынуждена была приспосабливаться к условиям и понимала необходимость этого. Разве она не думала сама о выгодных партиях для своих сыновей? Должно быть, это делал и Моджер, бросая взгляды на земли Марлоу и утверждая, что они будут хорошими соседями и добрыми друзьями с этими людьми, так близко живущими от них. Он нанес им визит, увидел пятилетнюю Элис и вернулся с намерениями объединить владения. Как он заставил Вильяма приехать в Хьюэрли, Элизабет не знала, но глаза Вильяма сказали ей, что он ничего не забыл. А когда Элизабет увидела его с Мэри, ее боль смягчилась. Вильям не был счастливее со своей женой, чем она с Моджером.

Сначала Вильям вел себя скованно, но со временем их встречи становились все более непринужденными, а обмен мыслями и улыбками доставлял удовольствие обоим. Потом Мэри умерла. Элизабет вновь страдала и ревновала. На этот раз Вильям сам выберет себе жену, конечно, девушку, которую полюбит. Но Вильям не женился. Шли годы, а в Элизабет росло ощущение счастья, несмотря на то что часто, лежа без сна ночью, она мучилась от неутоленного желания. Элизабет по-матерински относилась к дочери Вильяма, обучая ее женским искусствам, каким не мог ее обучить Мартин. А теперь… У Моджера было много любовниц, но ни одна из них не была так невероятно глупа, как Эмма. Другие шлюхи проявляли благоразумие и не попадались на глаза благородных гостей. Ярость Вильяма буквально потрясла Элизабет. Она показала ей, что он никогда подобным образом не опозорит свою жену, даже если та мало для него значит. Его ярость смягчила ту боль, которую она, не подозревая того, испытывала. Страсть, скрываемая так долго, сломала преграды. Элизабет с радостью отдалась бы ему, если бы он не сказал тех слов.

«Я буду почитать тебя, как ты того заслуживаешь». Как он смел! Он предал ее однажды. А если представится случай, не предаст ли снова? Но, когда эта горькая мысль возникла в голове, Элизабет уже знала, что несправедлива. Ведь Вильям любил своего отца. Трудно сделать выбор между той и другой любовью. К тому же Вильяму было только семнадцать лет. Его лучший друг – самый богатый граф в королевстве. Уже тогда Вильям понимал необходимость расширения своих владений, чего она, никогда не бывавшая при дворе и не общавшаяся с теми, кто был богаче ее, не осознавала, но поняла теперь. Моджер никогда не переставал ныть о своей бедности, чтобы произвести нужное впечатление на тех, кто мог продвинуть его сыновей.

Жизнь научила Элизабет терпению, поэтому она и не выплеснула свою горечь наружу, ведь это причинило бы боль Вильяму. Кроме того, она любила его. То, что он предпочел ей выгоду, было ошибкой, которую Элизабет не могла ни забыть, ни полностью простить, но это не повлияло на ее любовь. Он стойко держался вот уже пять лет, хотя мог бы жениться, и жениться выгодно. Но… он не женат. Без сомнения, только из-за нее.

Чувство горечи угасло. Зеленые глаза Элизабет засверкали, когда она вспомнила теплоту губ Вильяма, силу его рук, обнимающих ее. Она хотела его… хотела! Но и все, о чем она говорила ему, было правдой. Элизабет любила своих сыновей. Имеет ли она право обременять их матерью, которую по праву можно будет назвать шлюхой? Это приведет к войне. Намерение Вильяма спрятать ее в Биксе безрассудно. Оно, конечно же, похоронит всякую надежду на то, что Элис когда-нибудь выйдет замуж за Обри.

Лучше на какое-то время забыть собственные невзгоды, подумала Элизабет, придя к мысли, что, возможно, этот брак будет удачным. Поначалу, когда Обри и Элис были детьми и весело играли вместе, Элизабет, как и Моджер, была одержима этой идеей и горячо ее поддерживала. За последние годы она, однако, поняла, что Элис по-матерински относится к Обри, превосходя его в развитии ума и чувств, а когда Обри повзрослел и заметил это, он постоянно стремился возвыситься над Элис. Элизабет знала, что это будет гибельным для их брака. И в Элис, и в Обри было много хорошего, но Элис был нужен человек, который ценил бы в ней силу, а Обри нуждался в женщине, которая ценила бы его.

Элизабет уже говорила об этом Вильяму. Он согласился, что над проблемой стоит поразмыслить, но считал, что не стоит пока нарушать отношения, сложившиеся между молодыми людьми. Элизабет понимала, удовольствие видеть свою дочь рядом и боязнь навсегда потерять ее не позволяли Вильяму повернуться лицом к реальности. Иногда это вызывало у Элизабет досаду, но сейчас ее горло сжималось, а к глазам подступали слезы. Бедный Вильям… Он так одинок.

Она тоже одинока. Возможно, она и Вильям… Нет. Лучше совсем не думать об этом. Она еще достаточно молода, чтобы иметь ребенка, и это, без сомнения, внесло бы в дом успокоение. Моджер не был в ее постели уже много лет. Слезы наполнили ее глаза. Элизабет сказала, что ей необходима дружба Вильяма, но могли ли они оставаться друзьями?

Элизабет услышала стук конских подков по доскам подъемного моста над внутренним рвом. Ей показалось, что Моджер и Вильям стояли, разговаривая, слишком долго, после того как оставили ее. Заметил ли Моджер что-нибудь необычное в ее поведении? Голос Вильяма был обычным. Или нет? Элизабет не осмеливалась посмотреть на него. Видел ли это Моджер? Он так мало интересовался ею (правда, она позволяла ему не тратиться на управляющего), что никогда не обращал внимания на то, сколько взглядов она бросила на Вильяма.

Но Элизабет жестоко ошибалась. Несмотря на то, что Моджер, который был совсем не глуп, не придавал значения разным уловкам, используемым его женой, чтобы не выдать своих чувств к мужу, и относился к ней как к глупому послушному домашнему животному, у него были чрезвычайно развиты чувство собственности и гордость. Ему не могли нравиться чьи-либо попытки завладеть его собственностью или наставить ему рога, поэтому он всегда был насторожен к любым признакам возможного предательства.

Отказ Элизабет от него и отсутствие в ней интереса к какому-либо другому мужчине в первые пять лет их супружества почти убедили Моджера в том, что она только холодное, лишенное всякой чувственности существо, способное производить на свет лишь себе подобных. Потом из Марлоу в Хьюэрли приехал Вильям, который подолгу не мог оторвать, как ни пытался, от нее глаз. Это не могло остаться незамеченным Моджером и не настроить его на определенные размышления.

Марлоу было богатым владением, более богатым, чем Хьюэрли, отчасти из-за того, что в городе при Марлоу находились доки для речных судов. Взимание пошлин было поделено между ними, так как Хьюэрли тоже примыкало к реке, и его хозяин мог приостановить движение по ней, если его требования не удовлетворялись. И все же доход, который давал город, торговцы и ремесленники, продававшие товары и чинившие лодки, шел только в Марлоу. А жаркое сияние карих глаз сэра Вильяма навело его на мысль, как это можно устроить.

В течение года семьи часто навещали друг друга, и их дети вскоре подружились. Моджер настоял на обручении Элис с его сыном. Вильям, которого при виде счастливых детей, охватывали воспоминания о том, как и они с Элизабет играли и любили друг друга, когда были так же молоды, готов был согласиться. Ему и в голову не могло прийти, что Моджер хочет завладеть Марлоу. Мэри была еще жива и, кажется, беременна, когда предложение прозвучало впервые. Поскольку все их дети умерли, и только Элис выжила, ждали рождения сына.

Именно Мэри, безвольная, бесцветная Мэри не согласилась тогда. Она хотела отложить обручение дочери до тех пор, пока у нее не родится сын, который, может быть, доживет до зрелости. Не стоит спешить с заключением брачного договора. Пусть это пока является только желаемой возможностью. Если у нее будет сын, говорила она Вильяму, когда они остались одни, Элис, наследница двух богатых владений, сможет выйти замуж за человека более знатного происхождения, чем Обри.

Вильям честно признался Моджеру, что не желал бы иного, более выгодного, брака, но Мэри так редко просит его о чем-либо, и он не пойдет против ее воли, особенно сейчас. Моджер был недоволен, но не подавал вида, утешая себя тем, что взгляды, которые Вильям бросал на Элизабет, становились все более страстными. Не будет вреда, если подогреть этого человека еще немного. Потом, когда дети будут помолвлены, он вышвырнет и Вильяма, и свою жену. Сомнительно, чтобы тот попытался овладеть ею. Он будет подслушивать, следить за ними и однажды как оскорбленный муж ворвется к ним и убьет обидчика. А поскольку наследница обручена с его сыном, он завладеет Марлоу. Мэри может вернуться в Бикс. Он устроит так, что она умрет через некоторое время, не успев выйти замуж еще раз, и не осложнив тем самым вопрос о наследстве.

Его план был замечательным во всех отношениях, но не сработал. Когда Моджер вернулся в зал, он впал в ярость. Никогда не проявляя признаков несогласия, Вильям сумел избежать не только официальной помолвки, но и официального обещания ее. Моджер никогда не осмеливался давить на него слишком сильно. Он испытывал к Вильяму жгучую ненависть. Под ровной учтивостью Вильяма скрывалась твердость характера. Он был абсолютно честен. Бросая пылкие взгляды на Элизабет, сгорая от желания интимных встреч с ней, он никогда ни словом, ни жестом не дал бы повод оскорбиться даже самому ревнивому мужу.

Снова сев у огня, Моджер нервно облизал губы. Он не знал, что произошло между женой и соседом, но непринужденность в их отношениях исчезла. Если раньше их глаза встречались, даже когда их замечания предназначались для других, то теперь они вообще не смотрели друг на друга. Моджер жалел теперь, что он так наказал Эмму за самонадеянность. Она оказала ему хорошую услугу.

Все его планы начинали сбываться. Моджер был так взволнован, что не мог спокойно сидеть. Он встал и прошелся по комнате. Сплетня (он заплатил Тибальду из Хьюэрли, чтоб тот донес ее до ушей короля) сыграла свою роль лучше, чем он предполагал. Аббатство в Хьюэрли, которому Моджер был обязан рыцарской службой, погрязло в коррупции и разврате. Это даже лучше, потому что аббат явно хотел оказать Моджеру ту или иную услугу, чтобы тот потерял всякую охоту жаловаться на поведение монахов с женщинами, его крепостными, да и по другим поводам. Поэтому, когда одного из них решили послать в услужение королю, аббат прислал его к Моджеру: не нужна ли тому какая-либо услуга.

Моджер знал, что Вильям был вассалом Ричарда Кор-нуолльского, что он часто поддерживал отношения со своим лордом. Он не знал только, насколько близка была их связь, так как Вильям никогда не говорил об этом. Так как Моджеру никогда в голову не пришло бы быть настолько сдержанным, заимев в друзьях графа (он кричал бы об этом на каждом шагу), оставалось предположить, что отношения между Вильямом и его правителем были официальными. Все, что он ожидал от сообщений Тибальда, это посеять сомнения в искренности Вильяма, что должно было смягчить гнев его сюзерена, когда он будет убит за связь с чужой женой.

Моджер полагал, что король может и не поверить рассказам Тибальда (к тому же он не знал точно, что именно скажет Тибальд), но был уверен, тот должен показать королю вероломство и нечестность Вильяма. На многие детали мог невольно навести и сам Генрих своими вопросами, направляя живой ум Тибальда в нужном для Моджера направлении. Для него, Моджера, было ясно – рыцарь в доме Вильяма скорее всего шпион, подосланный королем, и он ликовал от радости. Возможно, Вильям последует его совету и попытается скрыть от шпиона самые невинные вещи, чем только усилит подозрения. К тому же Вильям не был скрытным или неискренним. Без сомнения, он забудется и скажет что-нибудь нелестное в адрес короля. Моджер вдруг остановился. Может быть, его предупреждение Вильяму было недостаточно убедительным? Он вернулся к своему месту у огня обдумать различные последствия поведения Вильяма. Шпион должен был только сообщить опредательских намерениях Вильяма, но Моджер совсем не хотел, чтобы король настолько уверовал в это, что лишил бы Вильяма его владений. В таком случае, Элис не получит наследства, и Моджер не сможет завладеть их землями. Было бы неплохо, если бы официальная помолвка состоялась (теперь, когда отношения между Элизабет иВильямом так изменились, можно сделать еще одну попытку ускорить ее), хотя это не так уж и существенно. После смерти Вильяма он сможет запросто завладеть девчонкой. Никому не будет до этого дела, а он найдет достаточное количество свидетелей того, что брак обсуждался и даже был одобрен отцом девушки.

Теперь особенно необходимо внимательно наблюдать за событиями в Марлоу. Через день-два он поедет туда. Возможно, он возьмет с собой Элизабет и попытается выяснить по их с Вильямом поведению, что именно произошло между ними. Моджер удовлетворенно вздохнул. Да, напрасно он так жестоко избил Эмму. Надо поискать у жены какую-нибудь безделушку и подарить ей.

Солнечные лучи проникли через окно. Там, где сидела Элизабет, свет бил прямо в глаза и буквально ворвался в ее грустные, но тем не менее прекрасные мечты. Она сердито одернула себя. Ее ждут дела. Но, открыв дверь своей комнаты, она услышала громкие, судорожные всхлипывания женщины, похоже рыдавшей уже долгое время.

Элизабет пошла узнать, что случилось, и обнаружила Эмму, избитую и испуганную. Еще вчера Элизабет, возможно, тут же просто ушла бы, почувствовав даже некоторое удовлетворение. Она не желала Моджера, но, как и любой другой человек на ее месте, не могла не презирать женщин, с которыми он спал. К тому же Эмма чрезмерно важничала, чего не позволяли себе предыдущие его любовницы, видя хорошие отношения Моджера с женой. Сейчас, однако, Элизабет чувствовала другое. Наслаждение от прикосновения рук Вильяма, а именно из-за неблагоразумного поведения Эммы она испытала это удовольствие, все еще было свежо в памяти. Она склонилась над безутешной рыдающей любовницей мужа.

– Бедняжка, – прошептала она, – тебе следовало быть осторожнее, но он не должен был так жестоко избивать тебя. Пойдем со мной. Я положу целебную мазь на ушибы, и они не будут причинять тебе такую боль.

Облегчив физические страдания Эммы, Элизабет успокоила ее, пообещав не поступать с ней плохо, если Моджер рассердившись, не захочет больше иметь такую любовницу. Выполнить это обещание не представляло труда. Элизабет знала, муж никогда не оставит такую красавицу просто служанкой. Если она надоест ему или он начнет питать к ней отвращение, Моджер просто продаст Эмму какому-нибудь мужчине за кругленькую сумму. Он всегда поступал так раньше со своими женщинами, а Эмма была так хороша, что могла принести хороший доход.

Не стоит все это говорить Эмме, иначе можно совсем напугать ее, подумала Элизабет, но Моджер, возможно, еще не готов простить девушку. Он не бил бы ее, если бы не хотел проучить. Одной из положительных черт Моджера было то, что он никогда не был неоправданно жесток или хотя бы груб. В большинстве случаев те ужасные поступки, которые он совершал, были результатом его пренебрежения людьми, находящимися в бедности или зависящими от него. Зная это, Элизабет сочла возможным сказать Эмме, что, если та будет вести себя должным образом, Моджер, возможно, оставит ее на этот раз.

Эти заверения остановили слезы Эммы, но пробудили в ней беспокойство.

– Как я узнаю об этом? – скулила она.

Элизабет попыталась скрыть улыбку. Ситуация действительно была забавной. Не в каждом доме любовница бежала к жене за помощью и советом. Но в этом были и положительные стороны.

– Если у тебя будут затруднения, приходи и спрашивай меня. Я сделаю все возможное, чтобы разъяснить тебе, чего ждать от Моджера.

Эмма была глупой, но не совсем. Она подозрительно посмотрела на Элизабет:

– Зачем это вам?

«Не будет никакого вреда в том, если Эмма будет знать кое-что о действительном положении вещей», – подумала Элизабет.

– Я не хочу, чтобы мой муж делил со мной постель. Если он тебя оставит, то придет ко мне или возьмет одну из моих служанок, а это нарушит покой в доме. Как видишь, для меня ты не представляешь никакой опасности. Даже оказываешь мне услугу, занимая внимание Моджера. Почему же мне не помочь тебе?

Это убедило Эмму. Она была недостаточно умна, чтобы искать в этих словах иной смысл. Эмма умела обманывать, но воровала или лгала только с определенной целью. Она не задумывалась о будущем. Поэтому у нее не возникло никаких подозрений, и она охотно поверила в доброту Элизабет. Дав девушке снотворное с теплым вином, Элизабет пошла проверить, как готовится обед.

Тощая, невзрачная сучка, но хорошая хозяйка дома, подумал Моджер, когда жена вошла в комнату. Она, конечно, глупа, но это даже хорошо. Говорить с ней – все равно, что со стеной. Иногда, правда, кое-что разумное исходило от нее, но ничего существенного. И это хорошо. По крайней мере, Элизабет никогда не доставляла особых неприятностей. Плохо, безусловно, если ему придется убить ее, как и Вильяма, используй он их любовную связь в качестве оправдания своего поступка. Вероятно, от Вильяма лучше избавиться другим путем: Элизабет все же очень нужна для управления хозяйством.

Элис не была любительницей поесть, но в этот раз за обедом она съела больше любого из мужчин, сидевших рядом. То, что отец ел без аппетита, не удивляло ее. Он всегда ел мало (если вообще приходил домой, а не проводил ночь в городе со шлюхой) по возвращении из Хьюэрли. Но ее удивило и даже насторожило то, что Раймонд скормил собакам половину из лежавшего на его тарелке. Она не находила ничего странного, если молодые люди рядом с ней теряли аппетит, но Раймонд не проявлял больше ни одного из симптомов, известных Элис и так характерных для тех, кто был без памяти влюблен.

Это же тревожило и самого Раймонда. Ему следовало радоваться тому, что сэр Вильям абсолютно не оправдывает подозрений короля, но его сердце было холодно как камень. Он не хотел признаваться самому себе, что угнетен, и поэтому попытался отогнать от себя мрачные мысли. В конце концов, убедил он себя, все объясняется его нежеланием возвращаться ко двору в случае, если мать узнает, где он скрывается. Найденная причина его уныния была настолько правдоподобной, что Раймонд ухватился за эту мысль, не желая видеть более глубокую и гораздо более опасную причину своих терзаний.

Связав свое состояние с матерью, Раймонд решил проанализировать все более трезво. Его первым порывом, когда он понял, что сэр Вильям невиновен, было мчаться ко двору и рассказать это Генриху. Но какая необходимость в такой спешке? Странный трепет в груди, когда Элис задала какой-то незначительный вопрос, на который он ответил так же кратко, интуитивно подсказывал ему: надо спешить, его подстерегает ужасная опасность в этой крепости. Но Раймонд не захотел обратить внимание на это предупреждение.