355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберта Джеллис » Каштановый омут » Текст книги (страница 2)
Каштановый омут
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 19:01

Текст книги "Каштановый омут"


Автор книги: Роберта Джеллис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

К вечеру люди Саэра закончили работу и собрались вокруг костров, чтобы получить заслуженный ужин. Они не разоружались и не теряли бдительности. Одного сюрприза им было достаточно, и, кроме того, в отчаянии бросаться в атаку на врага, занявшегося едой, было довольно распространенной тактикой. Они насторожились бы еще больше, если бы увидели, что за стеной, когда солнце опустилось за горизонт и ветер повернул с суши к морю, Адам и два десятка его воинов начали снаряжать шестифутовые луки.

Когда луки были готовы, каждый из воинов взял в одну руку горсть стрел, но не с железными наконечниками, а с просмоленными деревянными, в другую – глиняный горшок с красными угольками, и с этим добром все поднялись на стены. Бриз посвежел, потом увял и, наконец, начал ровно дуть в сторону моря. По сигналу Адама двадцать стрел были опущены в двадцать горшков, положены на луки и одновременно выпущены в сухую траву на склоне холма, где расположился лагерь Саэра. Часовые предостерегающе крикнули, разглядев черные стрелы на фоне неба, но мерцания огоньков на наконечниках не увидели, и дозорные лишь удовлетворенно посмеялись, оценив, с каким недолетом упали стрелы.

Они продолжали смеяться, когда последовали еще четыре или пять залпов с тем же успехом. Им казалось забавным пустое разбазаривание стрел. Смех внезапно прекратился, когда с земли начал подниматься дым и маленькие язычки огня побежали по некошеной сухой траве. Лошади принялись беспокойно бить копытами и ржать – огонь, подгоняемый ветром, быстро приближался к ним. Несколько человек бросились усмирять животных, а остальные – пытаться мокрыми одеялами сбить пламя. Из палатки с ревом и бранью выскочил Саэр.

В разгар суматохи со стороны замка послышались звуки труб. Люди, боровшиеся с огнем, бросились назад помочь седлать лошадей. Огонь сам по себе не представлял реальной опасности. Он был, очевидно, лишь средством посеять замешательство в лагере, чтобы затем предпринять вторую неожиданную атаку. Лошади, однако, относились к огню не столь пренебрежительно. Они брыкались и кусались, не давая всадникам их оседлать. Между тем ворота замка распахнулись, и оттуда на полном скаку вылетел большой отряд. Люди Саэра ругались, но довольно спокойно продолжали седлать лошадей. Огонь распространялся в обе стороны, и если их лошади взбунтовались, то того же следует ожидать и от коней Адама Леманя. Его люди не смогут пробиться сквозь широкую полосу дымящейся, горящей травы в сколько-нибудь организованном порядке.

Спокойствие продолжалось до того мгновения, когда внезапно шквал горящих стрел обрушился уже на сам лагерь, поджигая палатки и фургоны с припасами. Жертвами становились и воины, и лошади; крики и взбесившиеся животные быстро превратили организованную подготовку к бою в панику и хаос. Те, кто мог, вскочили в седла, но у них не было возможности броситься прямо на врага, а когда они намерились объехать пожарище, то услышали раскатистый хохот Адама и его людей, который несся вместе с дымом по ветру. Не дожидаясь, пока какой-либо из отрядов Саэра настигнет его, Адам со своими людьми благополучно вернулись в замок. Они с удовольствием наблюдали со стен за результатами своей атаки. Враг потерял половину палаток и запасов, не говоря уже о ночном отдыхе, вместо которого люди Саэра отчаянно сражались с огнем. Роберт де Реми топнул ногой и ласково положил руку на плечо своего господина.

– Милорд, милорд, – смеялся он, – как вы все это придумали?

Адам тоже улыбался, но его орехового цвета глаза сверкали гневом.

– Граф Лестерский, который был моим сюзереном, упокой, Господь, его душу, не любил терять без пользы людей и деньги или позволять кому-либо причинять ему ущерб. Если какая-нибудь хитрая изюминка могла спасти жизни или земли, он без колебаний пользовался ею.

– Изюминка, – зашелся в смехе де Реми, – сладкая горячая изюминка, только боюсь, что тем, кому пришлось отведать ее, такой десерт пришелся не по вкусу.

Каламбур получился действительно смешным: ведь «изюминкой» называли скульптуры из еды, которые по обычаю сооружались поварами и пекарями и означали очередную перемену блюд на больших приемах. Адам снова улыбнулся, давая понять, что оценил шутку кастеляна, но глаза его озабоченно сощурились.

– Удвойте стражу, – сказал он де Реми, – и прикажите часовым следить за противником не только глазами, но и ушами. Наш выпад может иметь двоякие последствия – оба вроде бы в нашу пользу, но мы должны быть готовы правильно действовать в каждом случае. Возможно, этот французский разбойник потеряет терпение и начнет атаку ночью, а может, подождет до завтра, чтобы дать своим людям отдохнуть. Если они решат выступить на штурм сегодня, то будут полумертвыми от усталости из-за наших шалостей…

– А если они подождут до завтра, к нам подоспеет помощь из Девилс-Дайка и Трули, – с жаром закончил мысль де Реми.

– Надеюсь. Погода пока держится, но мы должны быть готовы защищаться самостоятельно, если какое-либо происшествие задержит Вильяма и Хью. Гм-м… Я вот думаю…

– Еще одна перемена блюд, милорд?

– Боюсь, что это уже не так хитро и гораздо опаснее, но если они не пойдут на штурм этой ночью, поручите нескольким воинам понаблюдать, где они хранят свои штурмовые лестницы. Если они сложены не в глубине лагеря, мы пошлем людей с маслом, чтобы поджечь их.

Саэр кипел от гнева, когда получил отчет о новом уроне, который нанес ему Адам, но был не настолько зол, чтобы потерять голову. Его люди были не только измождены борьбой с огнем и нервным напряжением в ожидании очередных пакостей из Телси. Они начинали чувствовать себя более слабой стороной, несмотря на численное превосходство. Лучше дать им отдохнуть день, пока капитаны смогут подогревать их боевой дух и жадность россказнями о том, что им позволят бесконтрольно насиловать и грабить, учитывая гнев Саэра. На следующий день Саэр не забыл распространить сообщение разведчиков о том, что нет никаких признаков приближения дополнительных сил к замку. Следовательно, либо Лемань лгал, надеясь запугать их, либо, что еще лучше, люди, которых он позвал на помощь, предали его.

Примерно в то же время, когда Саэр возвещал о том, что надежды Адама на помощь наверняка не осуществятся до штурма, Роберт де Реми очень осторожно спорил со своим господином. Он не был силен в дипломатии, но прожил на этом свете на тринадцать лет больше своего юного сеньора и имел младших братьев. Поэтому, когда Адам заявил, что сам возглавит вылазку в лагерь противника, сэр Роберт не воскликнул, что это слишком опасно. Он сказал лишь, что Адаму следовало бы более заботливо относиться к своим людям и постараться сделать так, чтобы их не сразу опознали.

– Никто, – сухо заметил он, – не видел никаких особенных гигантов среди крепостных, доставляющих лес и воду лагерь. Может быть, если бы вы смешались с воинами в бок? позапрошлой ночью и послушались меня, когда я умолял Вас позволить мне поговорить с ними со стены, на неожиданное появление великана среди их слуг и не обратили бы взимания…

– Ну, я могу немного пригнуться или…

– Или идти на коленях, не так ли? – осторожно, но едко заметил сэр Роберт. – Разумеется, на это никто не обратит внимания!

Адам рассмеялся, несмотря на то, что минуту назад готов был взорваться. Он был гораздо выше ростом любого не знавшего ограничений в еде знатного дворянина, а уж в сравнении с обычными крепостными, которые, если не считать живших при замках, постоянно страдали от недоедания, а зачастую и от настоящего голода, что сдерживало их рост, он был поистине великаном. План, который разработали Адам и его управляющий, заключался в том, чтобы, переодевшись крепостными, под прикрытием темноты, проникнуть в лагерь противника и попытаться на рассвете поджечь штурмовые лестницы. Тем временем очередная вылазка из замка отвлечет людей Саэра и позволит поджигателям ускользнуть. Адаму пришлось согласиться, что, если кто-нибудь в лагере Саэра заметит его, – а его трудно не заметить, от вылазки будет больше вреда, чем пользы. В конце концов, он признал, что идти должен сэр Роберт, но ему придется помалкивать, поскольку английского он не знает, а его французский без акцента выдаст его так же, как выдал бы Адама рост.

Перед самым рассветом Адам приказал открыть ворота и повел гарнизон замка и своих людей к лагерю, производя как можно больше шума и суматохи. Поэтому никого не удивило, что их встретили уже наготове со всей яростью, подкрепленной растущим разочарованием и страхом, и довольно легко начали теснить назад, к стенам замка. Будь Саэр не так разгневан, возможно, он задумался бы, почему его враги оказались в этом бою гораздо податливее, чем в предыдущих. Однако привычка воспринимать осажденных как слабых в сочетании с яростью и страстью ослепляла его, не дав заметить очередную ловушку.

Случайный взгляд на собственный лагерь, клубы дыма и огонь там, где их не могло быть, вывели Саэра из состояния победных иллюзий. Однако это не заставило его изменить намерения, как надеялся Адам. Он не бросился назад в лагерь тушить огонь. У него был большой военный опыт, он понимал преимущества численного превосходства и чувствовал ситуацию. Его воины сумеют оттеснить отряд Адама, и они либо разгромят его в чистом поле, либо ворвутся вместе с ним в замок, если ворота откроются, вместо того чтобы карабкаться на стены. И то, что Адам и его люди начали сражаться с гораздо большим рвением и яростью, лишь подтверждало его правоту. Саэр видел в этом свидетельство их отчаяния.

Адам понимал опасность. Если их прижмут к стенам Телси, его люди понесут значительно большие потери, чем он планировал. Подбадривая своих воинов, он размышлял, где же сэр Вильям из Девилс-Дайка и сэр Хью из Трули. Приказ, который он передал, был четок, ветер и погода оставались благоприятными и неизменными. Может, им тоже пришлось обороняться?

В конце концов, самые худшие опасения Адама развеялись. На стенах замка зазвучали горны, и Адам несколько отступил от места сражения, чтобы взглянуть на лагерь Саэра и море. Лагерь был заполнен людьми, и слуги опрометью бежали из него. За несколько минут они покинули лагерь и бросились вверх по склону к сражающимся. Сообразив, что голос Адама, только что поддерживавший его людей, затих, Саэр, полный надежд, отвел взгляд от противника и отступил, чтобы оглядеться. Может быть, его смертельный враг убит или ранен. Однако он тут же увидел этого великана, смотревшего вперед поверх голов.

Саэру не нужно было оборачиваться, чтобы понять: Адам не нарушил своего обещания: подмога пришла через два дня, как он и сказал. Саэр даже понял, каким образом его провели на этот раз. Помощь прибыла морем, где их не искала никакая разведка. Они высадились где-то дальше на берегу и скрывались за спиной Саэра, на территории, которую он считал безопасной. В бешенстве, чувствуя, свое бессилие, Саэр дал команду отступать и яростно пришпорил коня, направляясь в сужавшийся просвет между войском Адама и наступавшими отрядами его вассалов.

2

В минувшие четыре месяца Джиллиан была почти счастлива. Жена и дочери Саэра теперь просто игнорировали ее. Саэр велел им хорошо с ней обращаться, а женщины в этом доме не могли ослушаться приказа своего господина, даже если он был в сотнях миль от дома. Джиллиан не молилась о смерти Саэра и Осберта, но только потому, что знала: подобные дьявольские молитвы могут возыметь обратное действие. Тем не менее, в глубине души она надеялась, что оба ее мучителя погибли, и эта надежда крепла, потому что из Англии не поступало никаких известий. Однако в сентябре надежда и покой в душе Джиллиан были разрушены одним ударом. Осберт вернулся. Саэр был не только в наилучшем здравии, доложил Осберт, но и, по меньшей мере, десятикратно увеличил владения семьи и мог еще больше преуспеть в этом.

– Если мы победим, – сказал Осберт, криво усмехнувшись брату, – ты сможешь оставить себе эти земли и жить здесь.

Молодой Саэр рассмеялся:

– Мне не требуется твое разрешение. Я могу раздавить тебя одним ногтем, как вошь. Я получу их независимо от твоего желания. Но скажи: если для тебя все идет так хорошо, зачем ты вернулся? – Он нахмурился. – Я не доверю тебе ни людей, ни денег, даже если ты скажешь, что таков приказ отца.

– Неужели я обратился бы к тебе, если бы мне нужны были люди или деньги? – ощерился Осберт.

Глаза старшего брата озабоченно сузились. Действительно, Осберт прибыл в сопровождении десятка хорошо вооруженных каменнолицых наемников – в придачу к двоим дьяволам, его слугам, и его доспехи и одежда выглядели гораздо богаче, чем те, в которых он уезжал. Молодой Саэр догадался, что вся эта красота была заимствована у кого-то – в действительности они принадлежали Невиллю-младшему, но тот уже не имел возможности их еще когда-либо надеть, – но в целом он не был разочарован. Он был не так корыстолюбив, как его отец, и интересовался в первую очередь теми землями, которыми уже владел. Если старый Саэр завоевал в Англии богатое поместье, пусть там и остается. Это устроит старшего сына. Поэтому вместо того, чтобы поставить на место своего зарвавшегося младшего брата, что он мог бы сделать одним окриком, молодой Саэр пропустил провокационное замечание Осберта мимо ушей.

– Ладно, тогда зачем же ты приехал? – повторил он мягко.

– За Джиллиан.

Молодой Саэр вскинул голову, и циничная улыбка скривила его губы.

– Она только этого и ждет. Бог свидетель, ей уже восемнадцать и уже, по меньшей мере три года следовало быть замужем, но ты не женишься на ней ни в этом замке, ни в…

– Я вообще не женюсь на ней, – прервал его Осберт, но глаза его хитро вильнули в сторону. – Вот приказ отца, скрепленный печатью, – поспешно добавил он, прежде чем молодой Саэр успел что-либо возразить. – Пусть кто-нибудь сбегает за священником, чтобы прочитать это тебе.

Пока они ждали, молодой Саэр внимательно изучал свиток пергамента – в письме действительно содержался лишь приказ молодому Саэру передать Джиллиан Осберту, который отвезет ее в Англию. Никаких причин для этого не приводилось, и, хотя молодой Саэр удивлялся, зачем старику понадобилась Джиллиан, его это не слишком волновало.

Когда Джиллиан приказали собираться в дорогу, она была ошарашена. Она не задавала никаких вопросов, поскольку знала, что это совершенно бесполезно. Из уст Мари де Серей, которая доставила эту весть, никогда не исходило ничего, кроме прямого приказа сделать то или другое. Мечась между надеждой и страхом, Джиллиан упаковала свои личные вещи в корзину и отложила платье для верховой езды. Может быть, молодой Саэр скажет, куда ее отправляют и с какой целью, когда она спустится к обеду?

Однако объяснений не потребовалось. Когда Джиллиан увидела Осберта, ее красивая смуглая кожа – розовато-золотистая зимой и орехово-коричневая, когда ее касалось летнее солнце, – стала мертвенно-желтой. Даже губы побледнели, а огромные темно-карие глаза вмиг, казалось, стали стеклянными. Никто не сказал ей ни слова, да и едва ли она в тот момент была способна что-либо понять. Привычка довела Джиллиан до ее обычного места в конце скамьи, и она успела сесть прежде, чем подкосились колени. После этого она, не мигая, уставилась на стол. Она не потянулась за едой, и никто другой не обслужил ее и не предложил что-нибудь съесть. Воспитание в семье де Серей не предполагало сострадания.

К концу обеда Джиллиан достаточно оправилась от шока, чтобы почувствовать страх. Странное дело, на этот раз страх не мучил ее, он не заставлял ее сердце колотиться, не сдавливал горло и грудь. Точнее было бы, наверное, сказать: она знала, что боится, а не чувствовала страх. Она ничего не чувствовала. Она была словно мертвой, вне страданий. Душу ее заполнила ненависть. На краю пропасти память об отце обострилась и просветлела, и ее захватила мысль, которая прежде никогда не приходила ей в голову. Если ее отец погиб, значит, он сражался на стороне, проигравшей войну, следовательно, его дочь была отдана в качестве добычи одному из его врагов, возможно, тому самому, кто и убил его.

В одно мгновение Джиллиан уверила себя, что именно Саэр и убил ее отца. В действительности, однако, это было не так. Отец Джиллиан сражался не на побежденной стороне. Он откликнулся на призыв своего сюзерена, графа де ла Марша, погиб в бою, и граф выполнил свои обязательства перед вассалом, закрепив его владения за Джиллиан и поместив ее туда, где, по его мнению, она должна была оказаться в безопасности. Вопрос, будет ли счастлива Джиллиан, просто не приходил графу в голову – он был совершенно неуместен. Теперь, однако, несчастье, подпитываемое годами издевательств, породило в девичьей головке чудовищную идею.

Убить себя было самым страшным грехом, потому что в таком грехе невозможно исповедаться, покаяться и получить отпущение. Однако убить Осберта было, видимо, грехом куда меньшим. Мужчины постоянно уничтожают друг друга на войне, убивают женщин и детей, а потом исповедываются, каются и получают отпущение грехов. Если Осберт нападет на нее, разве она не окажется в той же ситуации, что и любой другой человек, вынужденный защищаться?

Подобно сомнамбуле, Джиллиан поднялась из-за стола вместе с остальными и ушла в женские покои. К тому времени, когда другие женщины поднялись наверх, она уже лежала, притворившись спящей, на соломенном тюфяке у двери, где спала с тех пор, как ее сочли достаточно взрослой, чтобы наблюдать за служанками, не позволяя им уходить по ночам к своим любовникам. Этой ночью, однако, именно Джиллиан выскользнула за дверь и, спустившись по лестнице, прошла через небольшой двор в сарай, где коротал тоскливые часы командир ночной стражи. Он очень удивился, но не стал ни возражать против ее просьбы, ни выражать сомнения, что предмет, который она просит, вряд ли чем-то поможет ей. Джиллиан ему нравилась. Если ей для какой бы то ни было цели нужен нож, он даст его ей.

Джиллиан вернулась в свою постель, пряча под платьем настоящее орудие убийства в смазанных ножнах. Это был не игрушечный нож для еды с четырехдюймовым лезвием и осыпанной драгоценными камнями рукояткой, которую неудобно держать в руке. Джиллиан несла восьмидюймовый кинжал с заточенным, как бритва, обоюдоострым лезвием и обернутой в кожу рукояткой, которая мягко и удобно ложилась в ладонь. Этот нож, если только она найдет в себе мужество применить его, с такой легкостью войдет между ребер спящего человека, что тот умрет, не проснувшись.

Что бы ни думал по этому поводу караульный, Джиллиан не сомневалась, что у нее хватит смелости воспользоваться своим оружием. То, что ее наверняка поймают и, возможно, приговорят к смерти, нисколько не беспокоило девушку. Смерть была бы для нее скорее избавлением, чем наказанием, и даже, может быть, доставила бы удовольствие от сознания того, что Саэр лишится ее собственности.

Случилось, однако, так, что ни караульному, ни Джиллиан не суждено было убедиться в своей правоте, Джиллиан не довелось продемонстрировать свою целеустремленность. Осберт не делал ни малейшей попытки покушаться на нее. Он не потащил ее к священнику, подученному игнорировать ее протесты и обвенчать их; он не пытался воспользоваться ею без бракосочетания. Он нападал на нее лишь словесно, с ухмылкой рассуждая о «великой чести», которая ей будет оказана. Но среди хитрых и грязных намеков Осберта проскользнуло и то, что он везет ее в Англию.

Под спудом страха в душе Джиллиан забрезжила новая маленькая надежда. В Англии правит король Джон. Отец Джиллиан был вассалом короля Джона. Может быть, ей каким-то образом удастся бежать от Осберта и Саэра и сдаться на милость короля. Надежда была невелика. Джиллиан знала: она мало что может предложить английскому королю. Земли ее находились во Франции, и у короля Джона не было возможности получить от них какую-либо выгоду, но все-таки… Находя утешение в длинном ноже, который был привязан к ее бедру под платьем, и в плену призрачных надежд, Джиллиан испытывала от путешествия почти удовольствие.

Путь был долгим и трудным. Первые несколько дней Джиллиан едва не теряла сознание от усталости, когда спрыгивала с седла каждый вечер. Естественно, она не жаловалась и никогда не просила остановиться и передохнуть. Наемники, не знавшие ее истории и недостаточно проницательные, чтобы распознать за словами Осберта о том, какая счастливая судьба ждет эту девицу, злой насмешки, были потрясены выносливостью леди. Дни проходили, и симпатия воинов к ней продолжала расти. Во-первых, они распознали ее острое отвращение к Осберту и были солидарны с ней. Во-вторых, они почувствовали на себе ее заботу.

Обе стороны, конечно, знали свое положение. Джиллиан была «леди», не чета им, но она понимала и уважала то, что они делали. Довольно часто, когда Осберт отъезжал дальше с двумя своими ближайшими компаньонами, Пьером и Жаном, в поисках какой-нибудь крепостной девушки, чтобы позабавиться с ней, у Джиллиан появлялась возможность общаться с воинами. Сначала ей просто хотелось разузнать что-нибудь об Англии, и она действительно услышала много интересного о ситуации там, но одновременно она узнавала и этих людей, и они узнавали ее ближе.

Единственное, о чем Джиллиан не спрашивала наемников, и те тоже об этом не упоминали, поскольку, естественно, и сами не знали, была причина, по которой Саэр приказал ей выехать в Англию. Узнала она об этом лишь семнадцатого сентября, в день их прибытия, когда Осберт представил ее пред очи Саэра.

– Боже мой, – хихикнул старик, впрочем, с довольно злобной интонацией, – лорд Тарринг не сможет пожаловаться на то, какую жену мы ему выбрали. Я уже совсем забыл, как ты прекрасна, Джиллиан. – Затем он пристально взглянул на сына. – Ты ведь не обижал ее? Если она не девственница…

– Я ни при чем, – огрызнулся Осберт, пятясь. – Можешь спросить людей. Я не прикасался к ней, даже чтобы помочь подняться в седло или слезть. Я не приближался к ней.

Саэр презрительно посмотрел на своего малодушного сына и неодобрительно фыркнул. Как бы то ни было, но и трусы имеют свою ценность. Он не смог бы осуществить то, что планировал, со своевольным старшим сыном. Саэр снова обернулся к Джиллиан и прищурился.

– Тебя привезли сюда как невесту хозяина этих владений, – рявкнул он. – Возражать бесполезно – твой господин во Франции, за много миль отсюда, за морем. Он не приедет в Англию выслушивать твои жалобы.

– Да, милорд, – прошептала Джиллиан, думая о ноже, который, казалось, уже сросся с ней, стал ее частью.

– Я рад, что ты такая разумная, – заметил Саэр, но в голосе его особой радости не слышалось. Казалось, он даже расстроен тем, что она не протестует, и он не может прибить ее за непослушание. Саэра не покидало дурное настроение с тех пор, как ему удалось ускользнуть из клещей Адама, в которых тот едва не раздавил его. Затем злоба его поутихла, и он по-волчьи оскалился. – Твой муж, возможно, не придется тебе полностью по вкусу, поскольку он слегка поврежден умом и телом, но он не будет обижать тебя и вполне способен исполнять супружеские обязанности.

Джиллиан молчала. Ей нечего было ответить на это, и Саэр, очевидно, не ждал ответа, но улыбнулся выражению ее лица.

– В силу нездорового состояния мужа, – продолжал он оживленно со злорадной улыбкой, – его землями будет править его любимая жена. Однако в настоящее время в Англии идет война между принцем Людовиком и королем Джоном. Поскольку женщине не пристало управлять в военное время, я буду нести эту тяжелую ношу за тебя. Ты понимаешь?

– Да, милорд, – повторила Джиллиан окрепшим голосом.

Семя надежды, которое посеяла в ней поездка в Англию, разрасталось новыми корнями. Если идет война, Саэру придется покидать замок. Может быть, думала Джиллиан, у нее появится, что предложить королю Джону. Может быть, ей удастся послать ему письмо и как-то отдать ему свой замок, если, конечно, ей удастся выжить рядом с чудовищем, за которого Саэр собирался выдать ее.

– Идем, – сказал Саэр, – я представлю тебя твоему нареченному.

Джиллиан резко отвернулась, но Саэр крепко схватил ее за руку, потащил через зал и втолкнул в переднюю, где перед ней предстала запертая дверь, верхняя часть которой была спилена и заменена решеткой. Когда тени вошедших перекрыли свет, из внутренней комнаты послышалось хнычущее сопение. Саэр подтолкнул Джиллиан вперед, к самой решетке. Она оцепенела от ужаса, ожидая, что руки сумасшедшего вот-вот вцепятся в нее, но ничего не случилось, а когда ее глаза привыкли к полумраку кельи, она увидела то, что осталось от Гилберта де Невилля из Тарринга. Сердце Джиллиан забилось, и она закрыла лицо ладонями.

Неправильно поняв этот жест, который был вызван скорее приступом жалости, чем страхом, Саэр рассмеялся.

– Полагаю, ты ждешь не дождешься мгновения, когда сможешь соединиться с таким супругом. Ладно, ладно, никакой задержки не будет. Вызовы для вассалов и кастелянов Невилля и приглашения для соседей готовы. Они могут уже завтра выехать. Десятого октября твоя радость будет полной.

Он сделал паузу, ожидая, что Джиллиан взмолится, уговаривая его избавить ее от такой судьбы, но она молчала, по-прежнему закрыв лицо руками и прижимаясь к двери. Он развернул ее и сильно ударил по лицу.

– Не думай, что сумеешь заартачиться в последнюю минуту! – заорал он.

– Нет, – прошептала Джиллиан, упрямо глядя в пол, – я сделаю так, как вы велели, милорд.

Джиллиан повезло, что Саэр был не слишком проницательным человеком и не услышал нотки удовлетворения в ее покорных словах. Проникшись состраданием к этому несчастному, съежившемуся, хнычущему созданию, которое когда-то было человеком, она поняла, что здесь может начаться ее путь к свободе. Бедолага в клетке вряд ли сможет встать у нее на дороге. Может быть, она даже сумеет сделать что-нибудь и для него. Рано или поздно Саэр уедет, хотя бы на несколько дней, и тогда…

– И не думай, что, если ты становишься знатной леди, то можешь также стать бездельницей! – рявкнул Саэр, нарушая ход ее мыслей. – Надеюсь, ты сделаешь все, чтобы как следует подготовиться к приему гостей.

Джиллиан удивленно взглянула на Саэра, не веря своим ушам.

– Вы хотите сказать, что я должна руководить прислугой и следить за подготовкой к свадьбе? – спросила она с дрожью в голосе.

Если он позволит ей выезжать, она сбежит. Джиллиан, не моргнув глазом, стерпела очередную пощечину от Саэра, который заявил, что она должна управлять Таррингом так же, как его жена управляет его замком. «Бежать! Бежать!» – она повторяла это слово, поднимаясь в женские покои, когда Саэр отпустил ее. Здесь перед ней предстали около двадцати служанок, парализованных страхом. Из их разговоров Джиллиан поняла, насколько вольготно Саэр и Осберт обращались с ними, но не могла пообещать им никакого покровительства. Она сумела лишь слегка успокоить их, заняв привычной работой. Она не беспокоилась, что Саэр или Осберт начнут вмешиваться в ее отношения с прислугой. По своему опыту жизни в замке Саэра она знала, что ни он, ни его сыновья никогда ничем не выделяли женщин, которых использовали.

Когда после полудня Джиллиан спустилась вниз проверить меню завтрашнего обеда, она поняла, что скоро сбежать ей не удастся. Пока она не станет женой этого несчастного безумца, ей нечего предложить кому бы то ни было, чтобы просить взамен защиты. Но, странное дело, она не чувствовала подавленности при этом открытии. Ей нравился Тарринг. Он был больше французского замка Саэра, и здесь было гораздо легче избегать встречи с этим негодяем. Она испытывала удовлетворение от своего руководства прислугой и еще большее удовлетворение при мысли о том, что здесь нет никакой другой женщины, чьи распоряжения могли бы противоречить ее приказам.

Поначалу все шло хорошо, но спустя неделю Саэр получил известие, которое привело его в неописуемую ярость, а Осберта заставило мертвенно побледнеть от страха. Король Джон не был разбит, как все уже полагали. Он прорвал осаду Виндзора и направлялся с армией к Линкольну. Пренебрежительное поведение Людовика по отношению к примкнувшим к нему английским баронам вызвало у них такое разочарование, что часть из них вернулась под знамена прежнего сюзерена, а другие просто заперлись в своих замках. Это представляло вопрос о браке Джиллиан в новом свете. Во-первых, не было уже никакой нужды умасливать англичан из числа соратников Людовика – их вряд ли можно было разозлить больше, чем уже разозлили, а Людовика все это, похоже, не волновало. Во-вторых, гораздо важнее было выдать Джиллиан замуж, чем заручаться поддержкой французских сторонников Людовика, приглашая их и качестве свидетелей законности брака. По всей вероятности, французские рыцари окажутся слишком заняты, чтобы прийти на помощь Саэру, если владения Гилберта де Невилля будут оспорены противником. С другой стороны, санкция церкви получена. Саэр велел Осберту запереть и стеречь замок, а сам отправился ускорить бракосочетание Джиллиан, пока его позиции не пошатнулись.

Спустя четыре дня Джиллиан вызвали из женской половины. Она вышла скрепя сердце, готовясь к наказанию за что-нибудь, поскольку прежде ее вызывали только за этим, но остановилась, как вкопанная, задохнувшись от изумления, когда увидела в зале много людей. Там было два священника, и, судя по элегантности их нарядов, это были влиятельные прелаты. Кроме них, там находились еще три человека, которых Джиллиан не знала, одетые не так роскошно, как священники, но явно не слуги или солдаты. Но главное, что привлекло внимание Джиллиан, был сам Гилберт, поддерживаемый Осбертом и шестым мужчиной, которого она тоже не знала.

– А вот и невеста! – воскликнул Саэр. Прежде чем Джиллиан успела издать хоть звук, он вышел вперед и грубо схватил ее за руку. – Тебе предстоит обвенчаться сегодня. Сейчас, – пробурчал он ей в ухо. – Отвечай то, что нужно, или будешь долго рыдать и молить о смерти, прежде чем эта благодать снизойдет на тебя!

Джиллиан угрюмо кивнула, но не боль и не страх связывали ей язык. Слезы на ее глаза навернулись от ненависти и гнева. Саэр опять обманул и опозорил ее. Не брак расстроил ее. К нему она уже была готова. Как ни отвратителен был ей этот брак, он казался ей единственной надеждой на свободу и отмщение, и она не испытывала ненависти или страха к несчастному слабоумному калеке. Ее оскорбила жестокость, с какой выставили ее, совершенно не подготовленную, в засаленной повседневной одежде, даже без подобающего платка, лишь в старой косынке, обернутой вокруг головы, чтобы не рассыпались волосы. Ей хватило бы десяти минут, чтобы переодеться в воскресное платье, вымыть лицо и руки и повесить на шею изящное распятие, вырезанное из морской ракушки, которое она нашла в комнате последней хозяйки Тарринга.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю